Ловко обчистив кассу в Дровяной, ленковцы беспрепятственно вернулись в Читу.

Ощепкова Костя не обидел, выдал ему сотню червонцев – равную со всеми участниками грабежа долю. А две тысячи унес к Бизину, как и другое, ранее добытое золотишко осеннего «рейда». Придерживался сентябрьского уговора на спешиловской заежке.

Гутарев узнал о новой Костиной удаче на попойке у Ивана Коновалова, пятидесятилетнего крепкого мужика, самого старшего из гутаревцев по возрасту и единственного, кто имел собственный дом на Чите-I, в конце Бульварной улицы, у Читинки. Здесь часто собиралась для пьянок и обсуждения своих делишек уголовная братва.

Тут, по возвращении, и Костя с дружками-милиционерами отпраздновали успех. Сделано это было Ленковым специально, чтобы позлить Гутарева.

Столь желанное большое дело Кириллу Гутареву никак не подворачивалось. Снятая на Соборной площади с верещащей бабы горжетка с муфтой, отобранные у сошедшего с поезда китайца подушки и одеяло… Полученные за умыкнутое на мехзаводе электрооборудование полторы сотни рублей уже разлетелись. Тому же Мишке Голдобину пришлось дать три червонца, чтоб снял себе квартиру. Тут уж делать было нечего – чуть не влетел Мишка!

Михаил Голдобин, проворный двадцатисемилетний парень, бывший удалой партизан, а потом боец Народно-революционной армии, носил довольно завлекательную маску: учился на курсах разведывательного управления при Военном совете Нарревармии ДВР.

Погулять и выпить не дурак – познакомился через распутных девок с Гутаревым, сдружился, охотно примкнул к преступному промыслу. Днем Голдобин учился на курсах, а вечера проводил в гутаревской компании. Только в первой половине октября он участвовал в шести грабежах и разбойных нападениях.

У главаря шайки Мишка был в цене. Не только из-за своей отчаянности, но больше потому, что представлял в налетах солидно вооруженную силу. Пользуясь своим свободным доступом в оружейный склад разведуправления и отсутствием там хотя бы маломальского учета, Голдобин выходил на ночные дела при револьвере и ручных гранатах. А после грабежа возвращался в казарму как ни в чем не бывало.

Тянуться вечно это, конечно, не могло. Двадцатого октября, ночью, когда Голдобин, как обычно, прокравшись назад в казарму, прятал в каптерке гранаты и наган, его за этим занятием застал сослуживец – курсант Агалаков.

Голдобин несколько раз выстрелил в Агалакова из револьвера и дал деру. Смертельно раненный курсант успел прошептать прибежавшим на выстрелы товарищам имя своего убийцы.

На Голдобина объявили розыск, несколько дней он пересидел на «хазах», что его не устраивало. Посему высказал намерение из Читы скрыться. Но Гутарев терять преданного ему, отчаянного и хитрого подручного не хотел. В шайке и так уже многие бухтели на атамана из-за малого фарта.

– Не трясись, Мишка! – успокаивал Гутарев Голдобина за бутылкой разведенного спирта. – Ты парень везучий! Мы с тобой еще не одно дело провернем!

– Мазы, Киря, нет, чую! Работаем по мелочовке, а, вон, Коське-то прямо в руки все идет! Лихо он прошелся по Кяхтинскому тракту, богато! А на днях, говорят, в Дровяной такой куш взял!..

– Херня! Мы тоже не лыком шиты! Погоди… Я тебе вот что скажу, – Гутарев перешел на шепот, перегнулся через стол к Мишке, кивнул в сторону кухоньки, где гремела посудой Ленка-Курносая, гутаревская наводчица Елена Гроховская. – Мы тут с нашей красавицей один домишко приглядели…

Елена Гроховская, разбитная бабенка цыганской крови из Кузнечных рядов, прозвище свое получила из-за провалившегося от сифилиса носа – последствий бурного девичества. Ее старший брат, Игнатий, в крепком подпитии прилюдно заявлял: «Ленка бы все любовь крутила! „Зятьев“ много через нее имел! Оттого она и нос свой потеряла!» Но в последнее время шуры-муры водила Курносая только с Мишкой Самойловым, лже-милиционером из 5-го участка уездной милиции, человеком Ленкова. Тоже, своего рода смычка образовалась.

Подробности предполагаемого дела Гутарев Голдобину изложить не успел.

Хлопнула калитка, протопали шаги на крыльце, и схватившиеся за револьверы собеседники услышали голос Самойлова.

– Ленка! Одна?

– Кирька тут с одним нашим…

– Здорово! – в дверном проеме появился Самойлов. – Хлеб-соль честной компании!

– Присаживайся, женишок!

– Это можно, только я не один.

– Спиртишку добавишь, и компанию твою примем, – усмехнулся Гутарев.

– Это не заржавит! – со смехом откликнулся Самойлов и вышел.

Вскоре раздались приглушенные голоса, у порога зашоркали обувью, кисейный полог откинулся, и в комнате появились Самойлов с Ленковым и еще два его дружка – милиционеры Яшка Гаврилов и Алешка Сарсатский, бывший таможенник, – все в гимнастерках, перепоясанных ремнями.

– Ты глянь, Миха, прямо целое войско пожаловало! – съязвил Гутарев, откидываясь на гнутую спинку венского стула. – А ты, Константин, еще не поступил в милицию, а то, смотрю, тоже при форме?

– Я в милицию не поступаю, я на нее наступаю! – не полез за словом в карман Ленков.

Шумно бухнулся на стул, тяжело облокотился на крышку стола, исподлобья глянув на Гутарева и Голдобина, потом перевел взгляд на Самойлова:

– Доставай, Мишка, наш взнос в застолье.

Тот сунулся назад на кухоньку, вынырнул к столу с двумя бутылками спирта. Следом Ленка-Курносая уже тащила чашку жареного мяса и каравай пшеничного хлеба.

– Пошла гулянка! – заржал уже пьяненький Голдобин, усаживаясь поудобнее.

За спиртом взаимную неприязнь Гутарев и Ленков загнали внутрь. Костя сдержанно отвечал на назойливые расспросы уже окончательно окосевшего Голдобина про удачливый «рейд». Гутарев молча слушал, заливая спиртом злобную зависть. Остальная компания отменно жрала и пила, отпуская реплики и сальные шуточки по поводу и без повода, в Костины рассказы особо не вслушивалась, больше обращая внимание на игривую Ленку, снующую между столом и кухней.

Оба вожака, несмотря на изрядно выпитое, не пьянели.

– Говоришь, богатый улов взял? – прервал Голдобина, что-то опять пытающегося выспросить у Кости, Гутарев, кривясь подобием улыбки и глядя мимо Ленкова. – А в общий котел чего-то не торопишься долю внесть…

– Почему же, я – завсегда!

Ленков презрительно усмехнулся, лениво сунул руку в брючный карман и картинным жестом высыпал на стол, меж тарелок, горсть золотых червонцев. Мгновенно протрезвевший Голдобин жадно уставился на монеты.

– Артистничаешь… Ну-ну… – Глаза Гутарева мгновенно налились яростной злобой. – Не больно ли, Костя, нос задрал?

Ленков внимательно посмотрел на Гутарева, игранул желваками на крепких скулах.

– Слушай, Кирька, нам с тобою делить вроде нечево. У кого какой фарт идет, чо уж тут зубами скрежетать… Я не дядю-богатея имею, вот этими руками все добываю! И тебе никто не мешает! Я, к слову говоря, как раз одну наводку получил, неплохо можем наварить… Как нащет совместного похода?

– Благодетельствуешь… Спасибо, Костя, уважил, – Гутарев картинно склонил голову с выбритым пробором в набриолиненных волосах. – Но, вот, какая незадача… И у меня смачное дельце наклевывается, боюсь упустить.

Он многозначительно поглядел на Голдобина, силящегося понять их диалог через вновь навалившуюся алкогольную завесу.

– Ну, тады извиняйте, господин хороший, – поднял Ленков стакан со спиртом. Зажевывая выпитое жареным мясом, он не мешал Мишке Самойлову и Алешке Сарсатскому бахвалиться за столом, в красках расписывать подробности добычи золотого содержимого ящика-кассы.

На следующий день вечером, снова у Коновалова за бутылкой спирта, гутаревцы перетирали услышанное вчера.

– Фартовый мужик – Никифор! – восторженно качал головой Васька Бородин, длинный двадцатилетний рыжий парень с мертвыми глазами на продолговатом рябом лице. Бородин, как и многие в шайке Гутарева, знали Ленкова под именем Никифор. – Видал-миндал! Без шуму и пыли! Фартовый мужик!..

– Кончай слюней брызгать! – брезгливо отвернулся сидевший напротив Васьки Степан Малинин.

– И то верно, кончай. Носисся со своим Никифором, што дурень с торбой! – буркнул Коновалов, видя сумрачное лицо Гутарева.

Молча, будто на поминках, пили и ели, пока не заявился Мишка Голдобин.

Он скинул шинель, зябко передернул плечами, подсел к столу и опрокинул в глотку налитый Малининым стакан разведенного спирта. Отправив следом кусочек сала, покрасневшие вмиг глаза перевел на Гутарева, кивнул утвердительно.

– Ленка-Курносая все что надо разнюхала. Дом богатый, добра на тыщи рублев!

– Это ты про чо, а? Какой дом, чей? – недоуменно, чуть ли не хором, гаркнули Малинин и Бородин.

– Цыть, оглоеды! – прикрикнул Иван Коновалов. Он увидел, как меняется лицо Кирилла Гутарева. Исчезла сумрачность, тонкие губы тронула усмешка.

– Слышь, Михаил, – обратился он к Голдобину, – а ты бы на богатый дом когда пошел – среди ночи аль по утру?

– Налетом? – уточнил Голдобин.

Все обратились во внимание, понимая, что речь зашла о деле с хорошим наваром.

– Понятно, дурья башка, что не в гости! – засмеялся главарь.

– Тагды лучшее с самого ранья, кады сладко и крепко дрыхнут и в доме, и в милиции! Ха-ха-ха-ха!

– Тагды-кагды! – передразнил Гутарев. – А ночью тоже ведь дрыхнут…

– Не-е-ет! – протянул, грозя пальцем, Голдобин. – Ночью кажный хозяин завсегда ожидат непрошеных гостей, чай, на слуху наши ночные похождения! А поутру мы не частили, но зато куды как в точку. Вона, на Нер-Заводской, кагды в пять утра бабке постучали, – сама спросонья крючок, и не спрося, откинула, и остальные все не пикнули! Тепленькими в подпол, как картоха, сыпались! Ха-ха-ха!

– Ржешь, как жеребец! Еще его на разведчика учили! В кавалерию надо было – мерином! – съязвил Гутарев. – Ладно, навострите уши, обговорим одну мою задумку. Выгорит – шустрого Коську-Никифора умоем!

Умыть Ленкова Гутарев собирался ограблением квартиры богатого предпринимателя Кровякова, владевшего в Чите немалым числом торговых точек. Цыганка Гроховская, Курносая, навела Кирьку на зажиточный дом с месяц назад. Для проверки ее сведений Гутарев под видом агента Госполитохраны – дэвээровской Чека – побывал у Кровяковых, как бы с обыском, прикинул, что к чему. Но намерение на грабеж попридержал в загашнике, как чувствовал, что понадобится ему для укрепления авторитета в шайке такое дело. Теперь самое время.

Насчет времени нападения Гутарев решил по-своему. Утро, конечно, хорошо, да не одну минуту потеряешь на стуке. А как не откроют, и еще ломай запоры? А потом и Мишку надо на место поставить, чтобы не забывал, кто хозяин.

Для проникновения в дом Кирька решил применить военную хитрость – вспомнил свое золотопогонство? – ворваться в крепость, так сказать, на плечах отступающего противника.

Обуреваемый жаждой реванша, Кирька даже не сообразил, что собрался применять не свою военную тактику, а повторять уже опробованный Ленковым в грабежах квартир способ, подсказанный тому Бизиным.

Но, скорее всего, Кирька просто не приглядывался к методам Кости, хватало знать результаты, а они рождали зависть. В общем, вполне мог и самостоятельно открыть новый способ, ведь и в более солидных сферах человеческих умозаключений случается подобное – открыли же независимо друг от друга свой закон физики Бойль и Мариотт.

Следующим вечером двинулись на квартиру Кровякова. Вшестером. Гутарев, Бородин, Коновалов, Малинин, Голдобин и Аввакум Соколов по кличке «Шурка – золотой зуб».

Около шести вечера, в густых сумерках, подкатили на телеге по Уссурийской к дому. Соколова оставили при телеге, чуть поодаль, а сами притаились у палисадника. Вскоре хлопнула дверь, заскрипела калитка.

Шестнадцатилетняя Анна Кровякова, в накинутой на плечи вязаной шали и меховой кацавейке, выбежала в палисадник, громыхнула, закрывая окно тяжелыми ставнями.

Мишка ринулся было к барышне, но Гутарев рванул его за полу, зло зашипев в ухо:

– Куда, мать твою! Пусть все закроет!

Когда Анна шмыгнула обратно к калитке, грязная ладонь вдавила ей губы, в лицо уставился тусклый ствол.

– Только пикни, лярва, стрельну! – зашипел страшный и огромный Коновалов.

– Спокойно, барышня, – подошел Гутарев. – Никто никого не обидит. Мы не убийцы, а экспроприаторы. Сейчас мы спокойно зайдем во двор, постучишь в дверь, назовешься. Не вздумай кричать, а то… Сама видишь – народ у нас сердитый. Понятно?

Обомлевшая девчушка, как во сне, отозвалась на вопрос из-за дверей. В прихожую, а оттуда в гостиную, волоча перед собой и Анну, и открывшую двери старушонку, налетчики влетели на одном дыхе!

– Стой, не шевелись! Руки вверх! – заорал Мишка Голдобин, наставив наган на находившихся в комнате двух мужчин. – Обыск! Ложись на пол!

– Отставить! – взмахнул маузером Гутарев. – Встать в сторону! В сторону!

Один из мужчин, сам хозяин Кровяков, выругался и, не обращая внимания на оружие и вопли-приказы, сел в кресло подле стола.

Кровякова можно понять. После появления в доме Гутарева с лже-обыском, Кровяков заподозрил неладное и отправился в уголовный розыск. Нашел там знакомого ему сотрудника – младшего агента Василия Петрова, с которым свел знакомство при обстоятельствах грустных: при расследовании милицией убийства продавца и ограбления торговой палатки, принадлежащей Кровякову, – напротив штаба НРА. Продавца нашли в скверике неподалеку с зияющей раной на затылке, а в палатке только и осталось товара, что связка сушек.

Опасения Кровякова Петров тут же довел до начальника угро Гадаскина. За квартирой коммерсанта установили наблюдение. Была замечена подозрительная цыганка, крутившаяся около дома 1 ноября, а верный человек шепнул помначу УР Баташеву, что налет возможен назавтра, вечером.

На следующий день Гадаскин сформировал наряд из восьми человек, разбив его на две группы, распорядился в сумерках начать охоту. Расчет был на то, что налетчики придут либо поздно вечером, либо ночью.

К сожалению, Гадаскин, погруженный в собственный судебный процесс, да и по своей натуре, не занимался систематизацией обстоятельств совершаемых в городе краж и грабежей. Иначе бы он выявил закономерность последнего времени по фактам квартирных разбоев: участились нападения на выходящих из домов закрывать окна, то есть перенос преступниками налетов на ранние сумерки, стремление проникнуть в квартиру неожиданно, не теряя времени на взлом.

Четверка старшего агента Степана Ашихмина двигалась к дому, где жили Кровяковы, по Енисейской, а группа Габидулы Гарифулина – параллельно, по Уссурийской. Агенты подходили к дому, не предполагая, что опоздали…

– Ну-ка, встань, дядя! – Бородин ткнул обрезом Кровякова. – Расселся! К стене! Обыск!

– При обыске необходимо иметь свидетелей и понятых, – сказал второй из захваченных в доме мужчин, квартировавший у Кровяковых дальний родственник Иван Федорович.

– Иван, – с горькой усмешкой проговорил Кровяков, – какой обыск?!

– Молчать! – оборвал Гутарев, цепко держа за плечо белую, как мел, Анну Кровякову. Погрозил хозяину маузером: – И марш в столовую! Мишка! Держи на мушке! Степка! Дуй к Шурке, пусть подгоняет телегу. В ворота заезжайте, не торчите на улице!

– Ага! – мотнул головой Малинин и кинулся в прихожую.

Под дулами налетчиков Кровяков и Федорович перешли в столовую, вслед Гутарев толкнул Анну, упавшую на руки трясущейся и рыдающей матери.

– Цыть! Заткнулись, лярвы! – гаркнул Коновалов из гостиной. – А не то я щас…

– Б-бух!

Коновалова оборвал на полуслове гулкий, внезапный выстрел, от которого потухла керосиновая лампа на круглом столе.

– А-а! – истошно закричал Голдобин. – Уголовка!!! Атанда!

– За мной! – крикнул Гутарев и рванулся к дверям. Зацепившись ногой за кресло, чуть не растянулся на полу: – Мать твою, быстро!

Выскочил во двор, метнулся, вращая по сторонам головой, к воротам, у которых оцепенели двое с телегой.

– Шурка! Гони!

Соколов с остервенением хлестнул лошадь вожжами, телега сорвалась с места. В нее на ходу прыгали налетчики. С грохотом понеслись по улице в сторону Читы-I.

– Киря, ты видал? – срывающимся голосом выкрикнул Степка Малинин. – От-ты штука, чуть не погорели!

– Черт его знает! – брызгая слюной, заполнившей со страха рот, прокричал сквозь лошадиный дробот враз потерявший атаманский вид Кирька Гутарев. – Никого не видел!

– Но выстрел-то?! Кто стрелял? Кто? – Мишку Голдобина била трясучка. Во всех своих преступных похождениях он на встречные выстрелы, да еще в упор, не налетал.

– Киря, засада была, эт точно, засада. Явная! – прогудел Коновалов, силясь в потемках и тряске незаметно разглядеть свой старый, тусклый «веблей», который он держал сейчас с опаской, на отлете.

Так и не понял, почему там, в доме, бабахнула эта рухлядь ржавая!.. Лучше помалкивать, решил, струсив, Коновалов…

Сотрудники угро осторожно, стараясь остаться незамеченными, подбирались к месту предполагаемого налета.

Выстрела не услышали, но с грохотом помчавшуюся прочь телегу, из которой неслись крики и мат, опешив, увидели настолько близко, что запомнилось мелькнувшее в полосе оконного света сердечко, насквозь прорезанное на дощатом тележном задке, – неплохая примета!

– Бегом, ребята! – нервно крикнул Гарифулин и, выхватывая наган, бросился к дому. У распахнутых ворот столкнулся с обозленным хозяином.

– Вот и надейся на вас! – гневно крикнул Кровяков. – Что встали? Догоняйте, ловите!

– Успокойтесь, – строго сказал Габидула, подумав, что извиняющийся тон сейчас неуместен. – Бандиты не уйдут. Пострадавшие есть? Сколько было налетчиков? Что взяли?

– Слава богу, все живы. Видели пятерых, залетели в дом, наганы наставили, но поворовать ничего не успели – бабахнул кто-то из револьвера, и они – бежать! – скороговоркой сообщил подошедший Федорович.

– У одного фамилия Гутарев, – мрачно сказал Кровяков. – Если, конечно, он прошлый раз под своей орудовал. Да, да! Я вашим говорил – он приходил, под видом агента ГПО. И средь сегодняшнего сброда явно верховодит – больше всех командовал, первый и деру дал….

– Гриша, – повернулся Гарифулин к агенту Володину. – Бегом к Ашихмину! Остальные – за мной!

Но бандитов и след простыл.

Ночная темень окутывала город плотной пеленой. Подмораживало. Обе группы агентов вернулись в угрозыск в самом безрадостном настроении.

Но Миша Баташев оптимизма не терял, кое-какие сведения у него имелись. Он предложил проверить два адреса, находившиеся под подозрением: дом Коновалова и квартиру первочитинского портного Сидорова, который, как было известно, якшался с темной публикой, в том числе был знаком с Коноваловым.

Предложение Баташева было больше интуитивным, но на безрыбье… Гадаскин идею одобрил, одновременно запросив в гормилиции сил для масштабной облавы в Кузнечных рядах и на Чите-I.

Пару часов спустя началась ночная облава. Тем временем сотрудники угрозыска нагрянули на квартиру портного и арестовали там пьяную компанию – Ваську Бородина, Коновалова, Мишку Голдобина, представившегося под фамилией Шабанов, некого Медведева Александра и сына портного Федьку Сидорова, бойца карбата – караульного батальона Госполитохраны.

Другая группа агентов, направленная к Коновалову, обнаружила у дома приметную телегу с сердечком на задке, а в доме – Гутарева, Малинина и немца Ямберга, бывшего прибалтийского барона, за годы революции и Гражданской войны докатившегося до Читы, а здесь, после ухода Семенова, опустившегося до отпетого уголовника.

В доме Коновалова обнаружили и оружие гутаревцев – револьверы, гранаты. Арестован был и четвертый участник застолья – гражданин Белов-Чадаев, как он представился. Двоефамильца кликали Шуркой, что его и сгубило: доставленные в уголовный розыск потерпевшие, Кровяков и Федорович, сообщили следствию, что главарь налетчиков так называл еще одного участника ограбления, который в дом не входил, а был на улице с телегой.

Настоящий же «Шурка – золотой зуб» скрылся еще по дороге на «хазу», спрыгнув с телеги у моста через Читинку.

Потерпевшие опознали Гутарева, Бородина, Коновалова, Голдобина и Малинина.

К утру, после допроса Коновалова Гадаскиным, выяснилось, что телега, на которой грабители скрылись с места преступления, принадлежит извозчику Ивану Беломестнову, давшему ее на ограбление самолично.

Вскоре двое сотрудников угрозыска стучали Беломестнову в ворота.

По иронии судьбы, у пособника-извозчика в эту ночь заночевали Ленков с одним из своих людей, Василием Исаевым, еле уйдя в Кузнечных от облавы.

Косте приходилось серьезно опасаться облав и других проверок, при которых необходимо было удостоверять личность, – отсутствовали надежные документы. Тот же Ощепков доставал какие-то сомнительные справки, которым Ленков не доверял. С другой стороны, выработанная годами осторожность подсказывала, что подолгу на одном месте залеживаться нельзя. Поэтому Костя постоянно менял места своих ночевок.

Услышав стук в ворота, уже проснувшийся и одетый Ленков свистящим шепотом приказал Беломестнову и Исаеву запереться в избе, а сам, схватив беломестновскую лошадь под уздцы, быстро вывел ее на зады, и – в галоп! Молодые агенты угро, осаждая дом, Костю прохлопали!

Допустили и второй ляп: пока разбирались с извозчиком, как и было поручено, насчет телеги, Васька Исаев неожиданно бросился в двери, прыжком с крыльца на улицу – и был таков!

Не сговариваясь, Ленков и Исаев столкнулись у квартиры Сидорова, где, к сожалению, милиция засады не оставила, считая, что эта «хаза» спалена, если не окончательно, то надолго.

Портной, открыв двери, в лице переменился. Шепотом, сделав большие глаза, рассказал страшный итог минувшей ночи.

– Белая кость! Чо они могут! – бросил в ответ Костя, имея в виду Гутарева. – Довыпендривался, морда офицерская! Вот так, Васька… Кончился атаман Кирька!

– Феденьку заарестовали с имя! – пожалился о сыне портной.

– А на дело он ходил? – спросил Костя.

– Что ты! – испугался Сидоров. – Он у меня правильный, боец! В карбате служит…

– Да ты не только иголкой ценен, Степаша! – хлопнул портного по плечу Ленков.

Неполный месяц назад привел его к Сидорову для починки полушубка Андрюха Христолюбов, милиционер пятого участка уездной милиции.

Помня советы «компаньона» Бизина, Костя заводил дружбу с милиционерами, выбирая любителей выпить, жадных до дармовой копейки, в знакомствах неразборчивых. Поначалу приглядывался, а потом проверял в «деле», чтобы повязать окончательно.

В упомянутом караульном батальоне ГПО у Кости тоже наклюнулись «приятели», так что было с помощью кого из «правильного» сынка портного слепить требуемое.

– За Федьку не боись! У него какая вина? То-то… День-другой и отпустят, помяни мое слово, – успокоил Костя хозяина квартиры.

Но тут же вздернул острым вопросом:

– А почему тебя не захватила уголовка заодно с остальными, а?

Сидоров пожал плечами и со страхом посмотрел на Ленкова.

– Смотри, Степа… Ежели чево узнаю…

– Костя, Господь с тобой! Да я ж завсегда! – Сидоров закрыл рукою рот и надсадно закашлял, сгибаясь почти пополам.

– Куда ж тебя такого чахоточного заарестовывать! В уголовке врежут между глаз и окочуришься! Ладно… Сгоноши-ка лучше пожрать, а то мы с Васькой седня без завтрака! Ха-ха-ха-ха! – заржал Костя, из которого после известия о гутаревском провале лезла неуемная веселость, как он ни старался это сдерживать…

Слушая разглагольствования Ленкова о том, что звезда Гутарева закатилась окончательно, Алексей Андреевич Бизин качал головой и чертил вилочкой по скатерке. А выслушав, посетовал:

– Конечно, мужик он тоже отчаянный, но опрометчивый, почему так и налетел. В подробностях, правда, мы не знаем, что именно его сгубило, но, сдается мне, не обошлось без чьего-то длинного языка или еще чего похуже… Ты, Костя, нюху не теряй, заведется милицейский шептун – хана всем расчетам нашим!

– Напрасно ты, Андреич! – с обидой сказал Костя. – У меня – конспирация! Ну а как возьму все дело вот так! – Он словно сжал в кулаке всю шайку. – Сразу другая система образуется. Работать будут пятерками, а над старшими таких ячеек тоже руку поставлю! Через них и заданья будут получать от меня, и отчет держать. Каково?

– С умом, – одобрил Бизин, цедя в стопку сладкую наливку. Водку и спирт он больше не пил – стал быстро пьянеть, и долго потом пекло в правом боку. – Главное, Костя, чтобы эти твои ячейки про друг друга не знали. Тогда ореликов хоть пытай – чего не знаешь, про то не проболтаешься!

В занавешенное окошко тихонько постучали. Костя молнией метнулся в маленькую кухоньку, где к лазу на чердак была подставлена лестница.

Бизин поплелся к дверям, захватив с собой и сунув в сенях на темную полку тарелочку и стопку Ленкова.

– Хто там? – спросил, дребезжа по-старчески голосом, будто и вправду так говорил.

– Открой! Замерз насмерть!

Бизин откинул крючок, и на пороге вырос посиневший от холода Мишка Голдобин.

– Здорово, дед! У-у-ух! Зуб на зуб не попадает!

– Откуда ты взялся?

– Откуда! Оттуда! Из уголовки навинтил! – зло сказал Мишка, прошагал в комнату к столу, схватил графинчик с наливкой, жадно глотнул прямо из горлышка.

– И куда путь держишь, паря? – неслышно встал за спиной Мишки Ленков. Тот, поперхнувшись, изумленно обернулся.

– Костя!.. Знаешь?

– Как не знать… Знатно обосрались вы с Кирькой…

– Сам не пойму… Но с меня хватит, я и ему так сказал, когда дернули…

– Кирька тоже сбег? – встрепенулся Костя.

Голдобин утвердительно мотнул головой и снова припал к графину. Ленков и Бизин переглянулись.

– Слышь, Мишка, а не говорил Кирька, куда лыжи навострил?

– Не-а, но по всему видно, что в городе не останется, грит, таких идиетов он и в другом месте сыщет… Думаю, он к полюбовнице своей направился, на отлежку…

– А где она живет, знашь?

– Знаю.

– Ладно… Жри и пойдем, покажешь!

– Погодь, Костя, – вмешался Бизин. – зачем лезть под облаву! Коли на отлежку Киря устроился, то куда денется, пусть передохнет. Вот завтра к вечеру шум поутихнет… И ты, парень, – обратился он к Мишке, – не рассиживайся тут! Вот тебе бекешка, – бросил из-за печки старый короткий тулупчик, – а еды на столе вон, хоть полны карманы набивай! И ноги отсюда уноси, а то и меня спалишь. Разве что к Нюрке его послать, а, Костя?

– Там и жди, – кивнул Ленков. – До завтрева вечера. Чево тебе – жри да спи! И как это вам такая везуха подвалила? Аль в деле неготовые, а в тюрьме фартовые!

С насмешливой издевкой на жалкого Мишку глянул, а тому не до взглядов – хватает со стола куски.

– Нас в тюрьму как раз и повели… – прохрипел Голдобин, давясь вареной свининой. – Конвой сонный какой-то попался… Мы с Кирькой это сразу учухали. Вот и улучили момент… Как дунули, я даже шинелю сбросил!..

– А другие?

– Не знаю…

Назавтра Мишка показал Ленкову возможную лежку незадачливого атамана. Но встретился или не встретился Костя с Кирькой – неизвестно. Только Гутарев пропал бесследно. Никто и никогда о нем ничего не слыхал. Головка его шайки арестами была подчищена, ибо ни Бородин, ни Малинин, ни Коновалов языки не проглотили и за свои шкуры дрожали.

Вот и не стало у Константина Ленкова препятствий на пути к атаманству. К тому же и советчик имеется незаурядный, и сам – парень не промах.

А Михаила Голдобина в конце декабря уголовный розыск снова задержит. И на этот раз вскроется его настоящее имя. Он будет осужден к лишению свободы за ранение курсанта Агалакова. После, когда Мишка будет отбывать наказание в тюрьме, вскроется его участие в грабежах и налетах под знаменем шайки Кирилла Гутарева.

Удачливая осень, исчезновение соперника по разбою – все это кружило Ленкову голову. Авантюрная натура жаждала еще большего размаха. В костер ненасытности матереющего преступного атамана умело подбрасывал дровец его идейный наставник Алексей Андреевич Бизин.

Исподволь, при каждом удобном случае он заводил с Костей ненавязчивый разговор:

– А что, Костя, так и не выплыл нигде Кирька Гутарев?

– Ты чо! Скажешь! Выплывет! Отплавала рыбка…

– Людишки, выходит, без твердой руки остались…

– Да мне вся эта Кирькина шушера!.. Свои ребята, надежные, имеются!

– Но, и много ли у тебя хлопцев? В Чите и десятка не наберется!

– Зато проверенные…

– Это, Костя, для нашей задумки – слезы! Этак мы с тобой капитал до-олго будем набирать. Время теряем! А все возможности есть! Прибирать надо, Костя, удалых ребят под свою руку, в том числе и тех, что Кирьке служили. Тогда в нашу копилочку поболе ручейков польется… И Филиппа тоже на это дело направим, – бойцов для твоего войска рекрутировать. Что же ты за атаман, коли у тебя сподвижников горстка… – давил на самолюбие Ленкова старый хитрец.

Филиппа Цупко он на пополнение ленковской армии еще до разговора с Костей нацелил.

Сбывая награбленное, Филя-Кабан потихоньку плел свою сеть барыг, а те выводили его на всевозможных темных людишек, стремящихся обратить добытые ими в кражах и ограблениях вещички в монету. Он находил их на «хазах» и в притонах, вел многозначительные беседы, рисовал перед заслуживающими, на его взгляд, одиночками радужные перспективы, возможность достижения которых напрямую зависела от вступления в сообщество Ленкова.

Одновременно, по наущению Бизина, всеми способами создавал Косте среди воровского люда ореол удачливого и неуловимого атамана, благо имя Ленкова уже было у этой публики на слуху.