Послание духовных авторитетов не исчерпывается их непосредственным влиянием на учеников и последователей, а также не сводится к тому следу, который они оставляют в истории. Это послание вечно, как и истина, которую они возвещают.

Рудольф Аллерс

Рудольф Аллерс, почетный член Австрийского медицинского общества психотерапевтов, умер 14 декабря 1963 г. Следующий этюд о нем получился фрагментарным, что было неизбежно. Дело не только в том, что моих скромных усилий было явно недостаточно, чтобы понять Аллерса и подробно рассказать о нем, но и в том, сколь насыщенны были его жизнь и преподавательский труд. Поэтому ниже излагается лишь приблизительная биография этого человека.

Аллерс родился в 1883 г. в Вене. Он защитил диссертации как по медицине, так и по философии. Психиатрическую карьеру он начал еще в числе учеников Крепелина. Сначала Аллерс стал приват-доцентом в Мюнхене, затем в Вене, а профессорскую кафедру получил только в Американском католическом университете в США, куда эмигрировал еще до прихода Гитлера к власти. Наконец, он стал профессором в Университете Джорджтауна в Вашингтоне, округ Колумбия.

Сначала Аллерс исследовал проблемы обмена веществ на материале психотических случаев. В 1920 г. он обратился от общей психиатрии к психротерапии как таковой. Об этом Аллерс сообщает в своем знаменитом докладе «О психоанализе» (1922). В 1927 г. он начал заниматься индивидуальной психологией, что привело к разрыву между ним и Альфредом Адлером. Вместе с Освальдом Шварцем он вышел из общества индивидуальной психологии. Позже Аллерс занимался преимущественно философией в узком смысле этого слова.

Наследие Аллерса составляет 700 сочинений, вошедших в 15-томное прижизненное собрание сочинений; 16-й том в настоящее время готовится к изданию (этой работой занимается сын Рудольфа Аллерса, Ульрих Аллерс, профессор государственного права в Университете Джорджтауна). Также готовится перевод работ Аллерса на восемь языков. Следует отметить следующие работы: «Психология сексуальной жизни» (для сборника «Справочник по психологии»), «Становление нравственного человека», «Воспитание больных», «Самосовершенствование» и «Успешная ошибка» (последнее название — это иносказательная характеристика, под которой имеется в виду психоанализ).

Такое тематическое разнообразие помогает нам понять, что Рудольф Аллерс был уникальным междисциплинарным исследователем. Остановимся хотя бы на его работах о физиологии органов чувств: мы сами, кому выпало счастье в течение года заниматься экспериментальными изысканиями под руководством Аллерса, могли наблюдать за его исследовательским стилем, для которого физиология всегда была чем-то большим, чем чистая физиология, то есть была психологией и даже ноологией. Физиология органов чувств для него также не сводилась к чистой физиологии восприятия; в ней находилось место даже для антропологии чувств и ценностей. Красноречивым свидетельством этого нам кажется, например, напоминание Аллерса о том «факте», что, говоря о "масштабах восприятия", следует понимать их не менее чем как ценности, заданные абсолютом, который не только не был нам дан, но и в принципе непостижим и не может быть пережит» (W188). Это означает ни больше ни меньше, что мы всякий раз, когда занимаемся оцениванием, закладываем в основу таких оценочных суждений уже имеющееся знание о высшем благе, пусть даже имплицитное и не вполне осознанное — притом, что такое благо может практически отсутствовать в доступной нам эмпирической данности.

Субъект таких ценностей (читай — личность) отнюдь не находится в пределах эмпирической данности. «Субъект никогда не может стать объектом для самого себя», — объясняет Аллерс, добавляя, что «самонаблюдение является вторичным, а стороннее наблюдение — первичным, исходным отношением, поскольку "Я" всегда там, откуда наблюдает и никогда — на месте, которое находится под наблюдением» (W 183).

Не меньше Аллерс говорит и о сути личности. Как обстоит ситуация со становлением личности — в особенности со «становлением нравственной личности», по формулировке, вынесенной в заглавие одного из основных трудов Аллерса, с «экзис­тенциальным просветлением» (по Карлу Ясперсу), за которым следует воспитание экзистенции, приличествующей человеку? Какова вообще цель воспитания? Аллерс формулирует ее как «достижение равенства между субъективным восприятием ценностей и объективным весом этих ценностей» (H353), а также «полное осуществление всех собственных положительных возможностей, заложенных в личности». При этом Аллерс не забывает отметить, что «заранее нельзя сказать, каковы эти возможности, сколько их», поскольку «лишь попытка осуществить те или иные возможности позволяет узнать, какова ситуация с ними» (W166).

Аллерс продолжает: «Оперируя схоластическими терминами, превращение возможностей в действия есть суть и смысл человеческой жизни. Я убежден, что разбежка между уже реализованными ценностями и теми ценностями, что еще предстоит осуществить, которые пребывают в состоянии зачаточных возможностей личности, — эта "ценностная разница", как я в свое время ее назвал, и является тем двигателем, который задает ритм течению жизни. Когда человек до конца реализовал все то, что было заложено в недрах его личности как ценностные возможности, жизнь его должна застыть и он должен умереть. Поэтому, полагаю я, святые так часто умирают в молодости. Вспомним, к примеру, жизнь св. Алоизия Гонзага, св. Яна Берхманса, св. Терезы из Лизьё, а также ее неканонизированных, но очень праведных сестер по ордену — Марии из обители Святой Троицы или Анжелики из обители Иисуса, а также многих других. Не испытываем ли мы впечатления, граничащего с уверенностью, будто эти люди более не имели нужды оставаться на земле, полностью реализовали все свои земные возможности, какие только могли осуществить? Причем столь многие из юных святых ушли из жизни в таких тяжелых муках, поскольку стойкое перенесение боли и недуга и было тем последним предназначением, которое им предстояло реализовать. Нам вновь остается лишь поражаться глубине и остроте следующей формулировки: о таких людях говорят, что они "рано исполнились". Они довели до совершенства все, что было в них и могло быть реализовано, превратив все свои ценностные возможности в осуществленные ценности. Разумеется, это суждение не допускает обратного толкования, что жизнь человека заканчивается, как только он реализует все свои ценностные возможности. Жизнь большинства людей начинает клониться к закату, когда до полной самореа­лизации им еще далеко. Однако пока человек жив, он имеет возможность воплощать заложенные в нем ценности. Пока человек жив, ни он сам, ни кто-либо другой не может с уверенностью о нем утверждать, что в этом человеке больше не откроются новые возможности, даже самые невероятные. Причем не только редкостные потрясения — такие как увлечение, опасность, настоящая любовь, — но и гораздо более тривиальные события позволяют вырасти в человеке чему-то неожиданному. Случайная болезнь, слово, походя брошенное кем-либо, какое-нибудь непримечательное переживание порой могут взбудоражить человека, а почему — непонятно» (W169).

Цель воспитания равноудалена как от чистого индивидуализма, так и от чистого коллективизма. «Человек должен в ходе своего развития добиться того, чтобы целиком сознавать свою неотъемлемую самоценность и абсолютную уникальность своей личности, в то же время зная, что обладание этой самоценностью возможно лишь тогда, когда он сознает и понимает себя как элемент целостных сущностей более высокого порядка», так как «по сути, есть лишь один идеал — идеал целесообразности, самоотдачи, служения» (W192). Однако необходимо учитывать, что «человек, который целиком и полностью растворится в обществе, теряет себя, свою самоценность, своеобразие; в конечном итоге он более не сможет растрачивать себя ради общества, поскольку его самого буквально больше не будет» (W100). Так или иначе, «после окончательного нахождения и конституирования "Я" в человеке также просыпается сознание собственного сущностного конечного одиночества, последнего бытия-наедине-с-самим-собой и, соответственно, абсолютной ответственности за себя самого». Что касается «сущностного одиночества», оно «обретается» на «гораздо более глубоком уровне, в гораздо более укромном месте, чем любое обычное одиночество, на которое жалуются многие люди; оно является необходимым следствием абсолютной уникальности человеческой личности и как таковое связано с метафизической сутью личности. Только в этой плоскости и возможно избавиться от такого одиночества, вернее, оно само может себя устранить на уровне сверхъестественной жизни» (W 243).

Что касается цели воспитания, какой же путь ведет к этой цели? Здесь, прибегнув к примеру, укажем на убеждение, лежащее в основе аллерсовской трактовки воспитания и заключающееся в его отношении к наказанию — о наказании Аллерс говорит, что оно должно «приниматься с благодарностью как знак доверия». «Эта мысль означает не что иное, как убеждение, что наказуемый по своей внутренней природе и истинной сущности гораздо более положителен, чем могло бы показаться по его делам». Аллерс «сознательно противопоставляет себя общепринятым взглядам», когда «на основании выше­указанного приходит к выводу о неприемлемости любого унизительного наказания» (W92). Но «неприятие зла и ненависть к людям — разные вещи. Святой не приемлет зла, но любит грешника» (W114).

Как психиатр Аллерс особо отметился критикой психоанализа. Дело дошло до того, что Луи Жунье позволил себе назвать Аллерса в заголовке своей монографии Анти-Фрейдом. Сам Аллерс выступает против «дегуманизации, присущей психо­анализу» (J 10 f.). В начале этой статьи мы уже упоминали его доклад «О психоанализе». Для Аллерса методы психоанализа и психоаналитическая трактовка человека совершенно неразделимы, что полностью противоречит выкладкам Карла Штерна и Альберта Гёрреса, сформулированным на несколько десяти­летий позже. Говоря об этой трактовке, Жунье критикует ее крайний субъективизм, идеализм и солипсизм: «Предметы являются желанными не потому, что имеют определенную ценность по своей природе, независимо от человеческого духа, но они ценны потому, что желанны» (J 26) — иными словами, в субъективистской психоаналитической трактовке человека объекты желанны не в силу того, что им по определению присущи какие-либо ценности; напротив, объекты обретают ценность лишь по той причине, что для кого-то они могут быть желанны. Таким образом, Жунье характеризует психоаналитическое представление о человеке как «в корне антихристианское» и признает это представление «огромной ересью».

«Однако следует задаться вопросом и о том, — считает сам Аллерс, — почему эта теория могла приобрести такое множество сторонников». Если бы психоаналитик решил исследовать такой феномен, он бы не пытался ответить на вопрос, какая логическая или культурная суть лежит в основе этого явления, а выстраивал бы такую аргументацию: какова должна быть душевная жизнь этого человека, как он должен желать свою мать, ненавидеть своего отца, желать ему смерти, завидовать своим братьям и сестрам, сдерживать дефекацию несмотря на распирающие его газы — словом, каково должно быть его бессознательное, чтобы он стал отстаивать ту или другую точку зрения, а иные точки зрения не принимал? «Я не собираюсь пытаться, — продолжает Аллерс, — обратить против психоанализа подобное оружие. Меня не интересует личность психоаналитика, равно как его не интересует личность критика, я оспариваю не комплексы, а трактовки сущностей, которые ложны или истинны без привязки к конкретному человеку» (P 42 f.).

Занимаясь в таком ключе «имманентной критикой», Аллерс в другом месте предлагает обдумать следующее: «Изначально критике подвергались в первую очередь результаты психоанализа, особенно та роль, которая отводится в нем сексуальности, а также "аморальные" тенденции, локализующиеся в бессознательном. Эту критику подстегивали эстетические и нравственные мотивы. Поэтому она была, в сущности, беспредметной. Я отнюдь не собираюсь заниматься подобной критикой. Я однозначно заявляю — предполагая при этом, что суждения психоанализа по данным вопросам верны, — что мне абсолютно безразлично, является ли мое бессознательное, бессознательное младенца или любого другого человека многообразно извращенным, инцестуозным либо безусловно преступным. Об этом факте можно сожалеть и желать, чтобы все было иначе, однако это не позволяет нам браковать определенную точку зрения, если мы работаем с фактами» (P15).

Далее следует «замечание, так сказать, автобиографического характера», которое может особенно нас заинтересовать: «В свое время, еще до того, как мне представилась возможность накопить существенный опыт работы с неврозами, психозами и нормальной психологией, я был убежденным сторонником психоанализа. Казалось, что он объясняет столь многое и так убедительно, что он словно должен был помочь выстроить единообразную структуру душевной жизни человека и т.д. Логическая проработка этой системы и психологический опыт научили меня гораздо лучшему — нет, сформулирую осторожнее — немного иному, позволив мне при этом не упус­тить из виду ценные результаты. Я хотел бы подчеркнуть, что не только склонен считать истинными многие результаты психоаналитической доктрины, а также некоторые ее теоретические выкладки, но и причисляю их к наиболее значительным достижениям психологии человека. С другой стороны, я решительно не в состоянии признать психоаналитический метод как таковой. Если говорить о методологической критике, то положение психоанализа своеобразно. Так, психо­анализ утверждает, что никто не вправе критиковать построения и теории этого метода, если этот критик сам не проверил их психоаналитическими средствами. Такое требование совершенно неправомерно, причем, насколько я могу судить, более нигде в науке оно не предъявляется. Допустим, ко мне обращается ученый и говорит: "Я обнаружил в том или ином веществе хлор". На мой вопрос, каким методом он это сделал, он поясняет: "Я растворил это вещество в разбавленной соляной кислоте". Разумеется, в таком случае его метод неубедителен: ведь хлор выделяется не из исследуемого вещества, а из самой соляной кислоты» (P 15 f.). «Я считаю, что аналогичная ситуация складывается и с психоанализом. Во всех случаях, когда его результаты оказываются верны, они достигаются не при помощи психоаналитической техники, а вопреки ей, против нее. Верность результатов свидетельствует о ценности метода лишь тогда, когда результаты были достигнуты действительно именно с помощью этого метода либо в принципе могли быть получены только с его помощью» (P 17). «Итак: результаты психоанализа на самом деле добываются совсем не психоаналитическими методами». Аллерс делает следующий вывод: «Психоанализ обязан своими находками и терапевтическими успехами тому, с каким пониманием психоаналитик относится к пациенту, но не объяснительной силе теорий и методов этого учения» (P 44).

Каково же учение о неврозах, разработанное самим Аллерсом? Для него «невроз обращен в патологию и отклонения, возникает в результате бунта существа против присущей этому существу бренности и беспомощности» (W 278). «Если бы этот бунт переживался сознательно, то он ожидаемо приводил бы к уничтожению человека. Стремление существа уйти в небытие само по себе противоречиво, поскольку именно его бытие является первоочередной предпосылкой для такого стремления. В таком случае парадоксы и антиномия человеческого бытия открываются во всем своем жутком напряжении» (W 279).

«Экзистенциальной психиатрии», пожалуй, можно было бы предъявить ту же претензию, которую Аллерс в свое время адресовал Мартину Хайдеггеру: «Particularly disturbing is the absence of the other in his otherness insofar as the other Dasein is concerned» (M 471). Мы сами на основании личной беседы с Хайдеггером можем с уверенностью сказать, что в противовес вульгарной ложной трактовке так называемой экзис­тенциальной психотерапии, господствующей в США, хайдеггеровская концепция «бытия-в-мире» должна пониматься совершенно иначе по сравнению с извращенным ее представлением, принятым в кругу так называемых онтоаналитиков, а именно «мир», «в котором» человек «существует», является не чем иным, кроме как простым самовыражением именно этого человеческого бытия-в-мире. Фактически Аллерс исключает логотерапию — которая в США вместе с онтоанализом входит в состав «экзистенциальной психиатрии» — из числа объектов своей критики, направленной против психоанализа и онтоанализа (O 85). Свой объективизм он формулирует осторожно: «I prefer to speak of the totality of all referents, correlated to mental acts, as the realm of the 'trans-subjective'» (O 83).

«On ne détruit que ce qu'on remplace, — точно отмечает Жунье. — La critique du maître austro-américain n'est pas le tout de son œuvre: Elle n'a pour but que de faire place nette á une anthropologie totale» (J9). Однако нам кажется, что гуманность аллерсовской антропологии нигде не проявляется так ярко, как в следующем признании: «Мне еще не встречалось ни одного случая невроза, базовая проблема или базовый конф­ликт которого не заключались бы, так сказать, в неразрешенном метафизическом вопросе, вопросе о положении человека как таковом, независимо от того, идет ли речь о религиозном или нерелигиозном человеке, католике или некатолике. Вероятно, с этим связана увлеченность философией, часто отмечаемая у таких невротиков. Ошибочно изыскивать в этой "метафизической" проблематике очередную маску иных вопросов либо выражение определенных установок, хотя многие так поступают. "Глубже" этого уровня нет ничего — ни проблем с влечениями, ни воли к власти. Это действительно последний и самый основной вопрос, волнующий таких людей, и эти люди не могут не только ответить на него, но даже не в силах правильно его поставить. Мы также понимаем, что во многих случаях полезно участливое, ласковое, щадящее, терпеливое, чисто религиозное духовное руководство, в то же время направленное на исправление религиозного отношения к неврозу, поскольку такое влияние действительно затрагивает самую центральную проблему» (W 283). Итак, Аллерс не разделяет широко распространенного сегодня мнения, что достаточно привести в порядок душевное, а духовное затем выправится само. Такое мнение, на наш взгляд, основано на неверном понимании тезиса «Gratia supponit naturam»; этот тезис интерпретируется так, как будто действие благодати зависит от природы и тесно связано с ней, короче говоря, духовная жизнь не считается функцией объективной внутренней жизни. Такое ошибочное мнение складывается потому, что путают причину и следствие. Если мы и далее вслед за американскими и европейскими психологами будем считать духовную жизнь человека вплоть до его решений, связанных с верой, обычной равнодействующей различных компонентов, идет ли речь об имаго отца или чем угодно еще, то мы лишаем религиозные чувства человека их решающего характера и впадаем в иллюзию того, что религию можно детерминировать и манипулировать ею. Такую псевдорелигию действительно можно было бы назвать «иллюзией», какой считал религию Зигмунд Фрейд.

Когда Аллерс написал на одном своем фотопортрете посвящение, он выразился так: «Правда сделает вас свободными». Так и есть: не свобода — от невроза — делает нас людьми, осознающими истину или способными решать за себя; но сама истина позволяет нам испытывать триумф от трагизма, принадлежащего к сути человеческого бытия-в-мире, а, кроме того, истина освобождает нас от страданий, тогда как отсутствие страданий само по себе порой долго не может привести нас к осознанию истины.

Сегодня Аллерс актуален как никогда — просто потому, что его находки и открытия являются вечными ценностями. Он многое дал нам, но и немало у нас взял; во многом он предвосхитил психотерапию будущего.

Список литературы

1. H: Rudolf Allers, Heilerziehung bei Abwegigkeit des Charakters. Einsiedeln / Kӧln.

2. J: Louis Jugnet, Rudolf Allers ou l'Anti-Freud. Paris 1950.

3. M: Rudolf Allers, The Meaning of Heidegger. In: The New Scholasticism 36, 1962, pp. 445–474.

4. O: Rudolf Allers, Ontoanalysis: A New Trend in Psychiatry. In: Proceedings of the American Catholic Philosophical Association. 1961, pp. 78–88.

5. P: Rudolf Allers, Uber Psychoanalyse. Berlin 1922.

6. T: Thomas von Aquin, Über das Sein und das Wesen. Übersetzt und erläutert von Rudolf Allers. Frankfurt a. M. / Hamburg 1959

7. W: Rudolf Allers, Das Werden der sittlichen Person. Freiburg i. B. 1930.