Глава 8
Закончив с разжиганием камина в спальне и организацией в гостиной ночного перекуса, оборотница занялась мной. С ее помощью я переоделась в короткую полупрозрачную соблазнительную ночную сорочку и длинный уютный халат, свернулась в кресле и бездумно уставилась на язычки огня, лижущие дрова.
Кажется, я задремала, так как внезапный тихий скрип двери и легкий царапающий звук заставили меня вздрогнуть и резко выпрямиться. Освещения, кроме неяркого света, идущего от разведенного в камине огня, не было, поэтому я не сразу поняла, что именно меня разбудило. Повертела головой, потом догадалась выглянуть из-за спинки кресла и лишь тогда увидела огромного (действительно огромного, намного больше, чем это предусмотрено природой) ирбиса, крадущегося в дверь из гостиной.
Обнаружив, что я смотрю на него, белый зверь в черных пятнах пригнул голову, одним длинным прыжком преодолел расстояние между нами и мягко приземлился на ковер перед креслом. Его глаза сверкнули, отражая пламя, и он собрался продолжить свое движение в мою сторону. Я же не успела толком испугаться и сообразить, как правильно нужно вести себя, а потому отреагировала на рефлексах.
— Сидеть! — повелительно скомандовала, вытянув правую руку вперед ладонью, и сразу повела ею вниз, как бы указывая направление.
Зверь от неожиданного приказа сбился с шага и плюхнулся на мощный пушистый зад, откинув хвост и широко расставив передние лапы. В его глазах мелькнуло изумление, близкое к шоку, но я не собиралась ждать, пока животное опомнится. Легко соскользнула с кресла, опустилась на колени и, продолжая держать правую руку вытянутой перед собой, успокаивающе, но при этом твердо начала заговаривать ему зубы:
— Хороший котик. Красивый. Какая у тебя восхитительная шерсть… И глаза голубые, это так необычно для кошек. Иди сюда. Познакомимся… — чуть-чуть, едва шевеля пальцами, я поманила его к себе, при этом пристально глядя в синие раскосые глаза с вытянутыми зрачками.
Одни боги ведают, сколько от человеческого разума остается в оборотнях, когда они перекидываются в животное. И мне совсем не улыбалось, если этот здоровенный котище решит вдруг отведать, человечинки, а утром Кайен и Лисси обнаружат мой обглоданный труп в спальне. И хотя обычно снежные барсы никогда не нападают на людей первыми, вероятно, не рассматривая их как добычу, но то обычные животные.
Я твердо смотрела в глаза ирбиса, не позволяя разорвать зрительный контакт. Вот сейчас и выясним, что к чему. Если Кайен (а это его зверь, я не сомневалась) не потерял себя, перекинувшись в звериную ипостась, то совсем скоро я это пойму. Если же нет, то… Ни одно животное, даже самое умное и выдрессированное, не в состоянии долго выдержать человеческий взгляд.
Когда снежный барс растерянно отвел глаза, я испытала что-то похожее на разочарование. Жаль. Хотя…
— Иди сюда, котик, — снова позвала я его, подманивая.
Ирбис приподнялся и с таким выражением на морде, словно он в глубочайшем шоке от происходящего, двинулся ко мне. Подошел и замер «лицом» к лицу. Я не шевелилась, позволяя ему обнюхать меня, не отвернулась, хотя было щекотно от его горячего дыхания и усов, задевающих кожу. Чуть вздрогнула, когда горячий влажный язык царапающе лизнул меня в щеку.
— Сидеть! — скомандовала тихо, но добавив в голос властных ноток.
Зверь снова плюхнулся на зад и посмотрел на меня чуть ли не с укором, но при этом его изумление буквально зашкаливало. Похоже, к нему никто и никогда не применял на практике приемы дрессировщиков.
— Умница, — едва слышно произнесла я, пристально глядя в его глаза — Ты молодец. Я сейчас поглажу тебя. Нравится, когда тебя гладят? А когда за ушком чешут?
Снежный барс мотнул головой, словно не веря в происходящее.
— Тебя ни разу не чесали за ушком? Это нужно исправить. Это приятно, тебе понравится…
Пока он не опомнился, я медленно подняла руку, едва касаясь шерсти, провела по загривку, переместила пальцы к правому уху и легонько почесала там. От нежданной ласки его аж передернуло, но мою руку он не скинул, не оскалился, а вытаращился куда-то в пространство и замер, прислушиваясь к ощущениям.
Минут пять я молча почесывала огромного пятнистого кота за ушами, перебирала его густую пушистую шерсть на загривке. Когда вдруг раздалось рокочущее густое мурлыканье, я едва не вздрогнула от неожиданности. А вот барс, похоже, сам растерялся от того, что сейчас сделал. Он перестал мурчать, уставился на меня и — клянусь — в его глазах читалось что-то типа: «Это я?! Это я только что мурлыкал?!»
— Хочешь, пузико почешу? — тихонько спросила я, сдерживая смешок. — Лотти это очень нравилось. Уверена, и тебе придется по душе.
Ирбис тряхнул головой, взглянув на меня ревниво и с неодобрением, но вдруг растянулся на ковре во весь рост. Помедлил и перевернулся на бок, из чего я сделала вывод, что бока мне точно разрешено почесать, а там видно будет. Все же не обычное животное, какая-то толика человеческого разума у оборотней точно остается. Будь это дикий зверь, так быстро он бы не пошел на контакт.
Я медленно, чтобы не спугнуть и не вызвать агрессии (все же зубы и когти там о-го-го какие), перебирала пальцами, смещаясь к белоснежному животу. Пришлось и самой пересесть так, чтобы нам обоим было удобно. Сначала зверь прислушивался к своим ощущениям, а потом вновь басовито замурлыкал.
Занятно все же… Я знала, что у снежных барсов строение гортани не позволяет им рычать, мяукать или выть. Но, похоже, «мурчалка» у кошек любых видов расположена где-то не в гортани, и потому вот этот огромный пятнистый кот сейчас свободно мурлыкал, от чего под моими пальцами чувствовалась вибрация.
— Хочешь, расскажу тебе сказку? — спросила я, не ожидая ответа, разумеется.
Но ответ тем не менее последовал в виде дернувшегося хвоста, брошенного быстрого взгляда полуприкрытых синих глаз и ставшего тише мурчания. И я негромко заговорила, продолжая перебирать густой мех:
— Когда-то давно жила-была одна маленькая девочка. Судьба у нее была не так чтобы радостная. Ее подкинули к одному из фургончиков бродячего цирка в совсем малом возрасте. Циркачи, что удивительно, ребенка не выбросили, но и нянчиться с ней никто не горел желанием. Да и было ли у них на то время? Гораздо лучше они следили за дрессированными животными, которые приносили им прибыль.
А девчушка… Никому она не была нужна, никто ее не любил. Кидали изредка немного объедков, чтобы с голоду не померла. Зато тумаков и затрещин прилетало ото всех, у кого в тот момент было плохое настроение. Особенно доставалось от директора этого передвижного цирка. Однажды, когда он напился и горел желанием кого-нибудь поколотить, ему на глаза попалась чумазая тощая малявка. Чем не подходящая мишень? Сдачи точно не даст, пожаловаться никому не сможет, ведь говорить-то еще толком не умеет, да и деваться ей некуда. Вот и…
Малышке удалось вырваться, и она кинулась прятаться в сторону клеток с дикими животными, рыдая и задыхаясь от бега. Роста она была маленького, так как жила впроголодь и почти не росла, и тощая была по той же причине. Скелетик, обтянутый кожей, в грязном ветхом тряпье. Отчаявшись спрятаться от страшного злого пьяного дядьки, кроха просочилась между прутьями одной из клеток и бросилась к живущему там животному. Что уж творилось в тот момент в голове у перепуганного ребенка? Сложно сказать. Наверное, в ту минуту большая полосатая оранжевая киса с длинным хвостам казалась меньшим злом.
А тигрица Лотти, вероятно, просто растерялась от бесцеремонности маленького человеческого детеныша, метнувшегося к ней и забившегося между ее лап. Может, просто опешила и потому не откусила сразу же мелкой нахалке голову, а может, проснулся вдруг материнский инстинкту довольно старой уже кошки, у которой никогда не было своих котят… Но как бы то ни было, тигрица не только не напала на маленького человечка, но придвинула его к себе лапой, прижимая к мягкому животу, а на вопящего у клетки директора зарычала так, что тот буквально отлетел на безопасное расстояние. Разъяренный пьяница сплюнул в сердцах, заявил, что пусть Лотти жрет эту тощую немочь, раз уж ей захотелось человечины, и ушел. Даже не подумал позвать кого-то из дрессировщиков и попытаться спасти ребенка.
А тигрица и человеческая девочка подружились. Малышка пряталась в клетке при любой опасности и спала там по ночам, свернувшись калачиком у мягкого пушистого бока Лотти. Гладила свою звериную приемную маму, чесала за ушком и жаловалась на свои горести и беды. А та вылизывала своего приемыша большим шершавым языком и оставляла хорошие кусочки мяса. Зверя кормили намного лучше, чем приблудного чужого ребенка. Девочка забирала эти мясные ломтики, жарила на прутиках у костра, когда никто не видел, и съедала. Потому, наверное, и выжила вопреки всему.
Прошло несколько лет. Малышка подросла. Неожиданно для всех она оказалась очень симпатичной, гибкой, с хорошей пластикой и чувствам ритма. И ей пришлось, как и всем прочим циркачам, зарабатывать деньги. Ее выпускали в самом начале, чтобы разогреть публику перед основным представлением. Немного поплясать с бубном, сесть на шпагат, изогнуться так, как мало кто может… Да и вместе с Лотти ее выводили. Народ в ужасе ахал, когда отчаянный человечек засовывал черноволосую кудрявую голову в раскрытую пасть огромной тигрицы. К их ногам охотно бросали монеты, и хотя деньги забирали взрослые, но теперь было на что купить ребенку хоть какую-то одежду.
Ребенок рос, а тигрица дряхлела. Наступил момент, когда Лотти слегла от старости или от болезни, не знаю… и не смогла выступать перед публикой, демонстрируя трюки. Кормить ее стало бессмысленно, ведь крупный хищник ест много мяса, а оно стоит денег.
Однажды малышку услали по какому-то поручению, а когда она вернулась… Не было больше ее Лотти. Осталась лишь оранжевая в черную полоску шкура с головой и хвостом. Ее собирались выделать и использовать как ковер.
Девочка упала в обморок, увидев то, что осталось от ее приемной звериной мамы… А когда пришла в себя, дождалась ночи, собрала свои немудреные пожитки и сбежала из цирка. Так и закончилась эта невеселая сказка о дружбе умной доброй тигрицы Лотти и человеческой девочки.
Договорив, я замолчала. В горле стоял ком, а глаза затуманила пелена. Я не сразу поняла, что это слезы. Вроде уже отгоревала, оплакала, отпустила и попрощалась с Лотти, сохранив память о ней в потаенном уголке сердца как самое дорогое, что было в моей жизни. Единственная мать, какая у меня была… Хвостатая, зубастая, с усами и когтями, с густой, жесткой, оранжевой шерстью, расчерченной черными полосками.
Я спрятала лицо в ладонях и какое-то время сидела так, сгорбившись. Барс перестал мурлыкать, но позы не менял, лежа все так же на боку, и лишь нервно подрагивающий хвост выдавал его эмоции.
Глубоко вздохнув, успокаиваясь, я отняла руки от лица, вытерла мокрые щеки рукавом халата и поднялась на ноги. Ирбис смотрел на меня снизу вверх, но попытки встать не предпринимал.
— Прости, котик, — криво улыбнулась я. — Я пойду спать. Плохо себя чувствую, знобит. Да и устала, время уже позднее. Хочешь остаться здесь? Я застелю половину кровати покрывалом, чтобы шерсть не попала на постельное белье.
Барс мягко перекатился и встал на лапы, взглянув на меня исподлобья хмуро и недовольно.
— Оставайся, котик, — попросила я, глядя в его глаза. — Хочу вспомнить, как это… Когда ты спишь под охраной сильного опасного зверя, который, несмотря на это, может тебя защитить. Ты ведь меня не дашь в обиду? Твоей человеческой половинке я очень не нравлюсь, злится на меня. Давай хотя бы с тобой будем дружить?
Ответа я, разумеется, не дождалась, поэтому пошла к кровати, на всякий случай прикрыла половину ее поверх одеяла плотным покрывалом, которое Лисси совсем недавно свернула и оставила на пуфике. Не оглядываясь на своего ночного гостя, скинула халат, нырнула под одеяло на своей части постели и смежила веки. А когда матрас прогнулся под весом крупного тела, чуть улыбнулась, перевернулась на бок и лишь тогда открыла глаза.
— Знаешь, котик, — проговорила, уставившись на усатую пятнистую морду, которая улеглась на вторую подушку поверх покрывала, — можно пережить любую проблему, если есть мягкий плед, горячий чай и теплый кот.
Раскосые глаза моргнули, и зверь смешно фыркнул мне в лицо, а потом неожиданно лизнул в нос. У меня вырвался смешок, и я почесала барса за ушком. Он же, судя по всему, принял как факт, что я ненормальная, и перестал смотреть на меня шокированно.
— Спокойно ночи, котик.
Уже в полудреме я почувствовала, что матрас подо мной заволновался, словно по нему крутится кто-то большой и тяжелый, а потом моя рука нащупала мягкую шерсть, и я переползла ближе, обнимая горячий мощный бок. Заснула я окончательно под густое умиротворяющее мурлыканье.
Ночью в какой-то момент потревожило ощущение чьего-то пристального взгляда, но я, не открывая глаз, пошарила, пытаясь найти свою отодвинувшуюся пушистую грелку. «Грелка» вздохнула, матрас снова дрогнул, и моя рука уткнулась в пушистый мех.
— Котя… — пробормотала я во сне, придвигаясь ближе.
Утром я проснулась в одиночестве. О ночном госте напоминали лишь основательно примятое покрывало на застланной половине кровати и немного белых шерстинок, прилипших к ткани.
Чувствовала я себя на удивление хорошо. Слава богам, не простыла после внезапного заплыва в ледяном озере, да еще и выспалась отлично. После смерти Лотти я ни разу не чувствовала себя во сне в безопасности. Глупо, конечно, все же хищник под боком — это… А вот поди ж ты. Всегда ожидала чего-то… неприятного, если не страшного. Одинокой привлекательной девушке было чего бояться. Даже в пансионе и то не следовало расслабляться, конкуренцию и мелкие девичьи дрязги никто не отменял.
Немного повалялась, размышляя о том, что предстоит сегодня, и о том, как поведет себя Кайен. Я-то ему, конечно, жена, но жена — фиктивная. И не слишком желанная, ведь всю эту авантюру с годовым браком заварил лорд Хельгурд. И наше знакомство сложилось не слишком удачно, навязанная обуза князя явно раздражает, пусть она и играет на его стороне. А вот зверь у него потрясающий. Огромный, размерами намного крупнее, чем обычные снежные барсы, умный…
— Леди? — прозвучал громкий шепот. — Леди, вы проснулись?
— Да, Лисси, — улыбнулась я и скосила глаза на дверь.
Моя горничная просунула в щель мордашку, высматривая, сплю ли я еще, но сама не входила.
— Ой, леди! Доброе утро! — тут же защебетала девчонка, впархивая в спальню и начиная кружить по ней, раздергивая шторы и складывая вещи. — А вас там князь дожидается. Велел подавать завтрак, как вы проснетесь. А еще снова приходили леди Ханна и леди Олена. Вот ведь неугомонные! Спрашивали, когда им прийти на чай. А я так и сказала, что спит еще княгиня, велено не беспокоить. А вы успели выспаться? Ой! — Тут она увидела прилипшие к покрывалу волосинки. — А его светлость?..
— Ну должна же я была проверить, откуда у моего мужа растет хвост, — невозмутимо пояснила я. — С человеческим мужским… организмом… все понятно. Но хвост?! Мне же интересно.
— Хвост? — Лисси вдруг залилась румянцем, стрельнула глазками в сторону двери, ведущей в гостиную, и заговорщицким шепотом спросила: — Леди, а правда, что немного больно в первый раз?
Пришла моя очередь краснеть. Я-то тоже знаю об этом лишь понаслышке и по рассказам более опытных знакомых. Но не могу же я признаться, что в свою первую брачную ночь обнимала не мужчину, а огромного кота?
— Лисси, — с укоризной протянула я, отводя глаза, и у меня вырвался смущенный смешок.
— Значит, правда, — поняла она по-своему. — Что вы хотите сегодня надеть? Портниха передала еще два платья. Они с девушками всю ночь работали, а то нехорошо, что княгине не в чем к народу выйти. И туфельки для вас принесли, но пока лишь две пары.
Под ее ненавязчивую болтовню я встала, сходила умыться и привести себя в порядок, после чего оделась в светлое шелковое платье с рукавами фонариками и в меру пышной юбкой. Корсет под него не полагался, что меня безумно обрадовало. Это же просто счастье какое-то, когда можно свободно дышать, не будучи закованной в панцирь.
— К завтраку уже накрыто, леди, — известила меня Лисси, закончив помогать мне с прической. — Вы желаете пройти через коридор или через смежную дверь?
— Мм-м? — подняла я брови.
— В гостиной князя накрыто. Он сказал, что завтракать изволит в своих покоях.
— Ах, в своих покоях… Тогда пойдем через смежную дверь. Только покажи, как она открывается, а то я еще не ходила на половину мужа, он сам меня навестил.
Проход открывался легко: нужно было нажать на выпуклую морду ирбиса, после чего щелкнул замок и дверь приоткрылась.
Я трижды вздохнула, прочищая легкие, успокаиваясь и набираясь храбрости, и шагнула в гостиную лорда Кайена Нэвиса.
— Доброе утро, дорогой супруг, — достаточно громко произнесла, увидев сидящего за накрытым к завтраку столом князя, читающего какой-то документ. Еще несколько листов лежали рядом с пустой пока тарелкой.
— Доброе утро, — поднял он голову и окинул меня внимательным взглядом, — дорогая супруга…
Как только я переступила порог, он плавно встал, дождался, пока я подойду к столу, помог мне сесть и лишь после этого вернулся на свое место. Ого! Уже прогресс. Сегодня за мной соизволили поухаживать, как полагается знатной леди.
— Чай? — поинтересовался он. — Я велел нас не беспокоить, поэтому придется справляться за столом своими силами.
Некоторое время мы молча ели. Я — мягкую булочку с сыром и ветчиной, Кайен — мясную отбивную с овощами. Хищник, да. Само собой, я доела быстрее.
— Кайен, я ведь могу вас так называть? Скажите, Кайен, кто ваша любовница: леди Ханна или леди Олена?
— Что?! — Князь даже подавился от этого вопроса и вытаращился на меня.
— Поймите, я не могу определять по запаху, кто с кем насколько близок. Люди этого не умеют в принципе. Ну, если только маги… — добавила с сомнением.
— И с чего же такой вопрос? — Промокнув губы салфеткой, князь отложил ее в сторону и скрестил руки на груди. — Ревнуете, любезная супруга?
— Фиктивная супруга, — педантично уточнила я. — Нет, я не ревную вас, дорогой супруг. Но согласитесь, если я буду выглядеть глупо в глазах ваших подданных, то это удар прежде всего по вашей репутации. Мне-то нужно выдержать в ваших краях лишь год, после чего мы больше никогда не увидимся.
— Так с чего подобный вопрос? — не отреагировал он на пояснение.
— Обе эти леди крайне настойчиво жаждут пообщаться со мной. Настолько настойчиво, что вчера сочли допустимым ждать меня во временно выделенной комнате, пока я принимаю ванну. Более того, они ввели в заблуждение мою горничную и внушили ей, что это нормально — собирать толпу посторонних в спальне княгини. Было… неприятно оказаться в одном полотенце и с мокрой головой перед множеством незнакомцев.
— Вот как? — хмыкнул оборотень и отпил чаю.
— Не подумайте, что я ябедничаю. Я прекрасно отдаю себе отчет: вам безразлично, что мне приятно, а что нет. Но то — я. А ведь подобное может повториться позднее, с вашей настоящей женой. И нет гарантии, что она наберется храбрости нажаловаться на кого-либо из вашего окружения. Сейчас они пытаются прощупать и прогнуть меня, ведь для них я княгиня. Позднее все повторится, можете не сомневаться.
— А вам действительно всего лишь неприятно? — Вопрос был с подковыркой.
Нет, мне было не просто неприятно, а ощутимо разозлило. Но я привыкла бороться за жизнь, умела кусать, отвечая на укусы, и давать сдачи соразмерно нанесенному мне удару. Ко мне обращаются «леди» лишь потому, что я окончила пансион. А так… Ну какая я леди? Безродная девчонка, которая полжизни провела под открытым небом.
