Часть 3. Ключ

Комната раскачивается все быстрее. Алина не поняла, как и зачем попала в эту красную комнату, опять попала. Она только хотела узнать, кто звонил в дверь бизнесмена Василия первый раз. Потому что тот, кто звонил, собирается совершить новое убийство. Убийство цветочницы, героини романа Ивана Молчанова, чьим прототипом она является. Она только хотела помочь Ивану понять, кто остался за кадром и какое отношение тот, кто звонил в первый раз, имеет к судьбе его героев.

Выскользнув из комнаты – никто не заметил ее ухода, как до этого не замечал присутствия, – Алина спустилась в подвал. С этого места началась история – здесь бизнесмены обнаружили рукопись, значит, отсюда и нужно двигаться.

Железный ящик, в котором хранилась рукопись, оказался обыкновенным сейфом старой конструкции, с обыкновенным ключом. Вот он – пустой, но… не опустошенный. В нем что-то осталось. Алина погрузила руки в его разверстое нутро. Числа в ее голове вздохнули, шевельнулись. Числа обрели звуки, звуки стали складываться в слова, смысл которых пока был не ясен. Какофония звуков, разброд голосов. Каждый звучал в своей тональности, накладывался на другой, каждый пытался прорваться сквозь гомон и стать сольным. Но вот один звук зазвучал отчетливей, выдвинулся вперед. За ним, как за поводырем, пошли другие. Голос обрел музыкальную форму.

Алина стала вслушиваться в стройные, наполненные высшим смыслом звуки. Си-минор, определила она тональность, вторая сюита Баха. А впрочем, подумала Алина, «сюита» и «Бах» – просто понятия. Ведь совершенно неважно, кто записал нотами то, что существовало всегда, и не имеет значения, в какой форме выражен сон высшей мудрости. Голос говорил о вечности, обещал покой. Умиротворенная этим голосом, успокоенная, Алина пошла по дорожке и оказалась на берегу моря. Теплые волны ласково касались ее ног, ветер нежно целовал ее волосы. Числа в голове перестали толкаться и спорить, выстроились в ряд, терпеливо дожидаясь своей очереди. Ее тяжкий груз превратился в стройную повесть – во множество повестей разных людей. Истории жизни и смерти.

Она шла по берегу, наслаждаясь ласками моря, ветра и солнца, слушала эти истории и вдруг увидела Дамианоса. Страшный звук, будто лопнули струны на всех инструментах оркестра разом, оглушил ее и убил в ней умиротворение. Она сразу поняла, кто он такой, хоть никогда до этого не видела и не знала о его существовании. Числа в ее голове рассказали о нем, смерть музыки рассказала. Лицо этого одержимого испугало Алину. И хотя она понимала, что он давно уже мертв, и ей, живой, не может причинить никакого вреда, с трудом смогла преодолеть свой ужас. Ей захотелось убежать, спрятаться от его страшного взгляда. Но она знала, что должна пройти до конца этот путь – узнать всю историю жизни и смерти этого человека. А потом рассказать Ивану. Он пока и не подозревает о новом герое своего романа, о том, кто, собственно, и написал эту рукопись, найденную в подвале бизнесменами.

Рукопись Дамианоса. Она почти вся, почти целиком у нее в голове. Только числа вразброс, в том беспорядке, в каком продиктовал ей Александр Иванович. Можно все собрать воедино, выстроить числа в бесконечной последовательности, и тогда…

Что произойдет тогда?

Чтобы это узнать, нужно выстроить. Или… Или пройти путь Дамианоса. То и другое страшно, числа в ее голове сопротивляются и тому, и другому. И душа ее сопротивляется. Если бы рядом был Иван, она бы могла спросить, что ей делать…

Нет, это она должна ему рассказать, что делать. Пройдя весь путь до конца и, возможно, выстроив числа. Его роман застопорился, ее жизнь тоже. Но главное не это. Главное – они оба должны довершить то, что им предназначено. А чтобы довершить, нужно узнать, что предназначено.

Медленно, теряя силы с каждым шагом, Алина пошла за Дамианосом. Музыка вернулась, но звучала так тихо, что почти не была слышна. Временами Алине казалось, что это совсем другая музыка. Проживая детство Дамианоса, так похожее на ее собственное, наполненное математикой, обособленное от окружающих, проживая короткую юность и даже значительный кусок взрослой жизни, не обремененной событиями, Алина не могла отделаться от ощущения, что произошла подмена. Не Бах, а другой человек, другой образ сна в другом времени облек эту квинтэссенцию мудрости в безумную форму. И тут, словно подтверждая ее мысль, Дамианос вдруг остановился, обернулся – и Алина встретилась с его невыносимым взглядом. Он смотрел так, будто мог ее видеть, будто именно ей предназначал свой взгляд.

– Я пишу себе письма, – растерявшись под его взглядом, жалобно сказала она затверженную когда-то фразу. Эта фраза всегда ее успокаивала, эта фраза приносила облегчение, но сегодня вызвала противоположный эффект.

– Нет, – возразил Дамианос – Алина могла поклясться, что возразил он ей, хотя понимала, что этого быть не могло. – Это я пишу письма.

Эти письма пришлось ей прочесть, эти письма измучили ее, хотя посвящались любви к женщине. В каждой строчке предчувствовалась предопределенность убийства. Они пахли кровью, эти любовные письма. И женщина… С ужасом Алина узнала в ней психотерапевта из больницы. Ирина Викторовна тоже была причастна к тому, что готовилось, к тому, что потом совершилось. Так зачем же тогда она так мучила ее вопросом: как и почему вы совершили убийство?

Через письма Дамианоса Алина прошла оставшийся участок пути его жизни. Содрогаясь от ужаса, корчась от боли, захлебываясь криком. Она знала, что он не слышит ее. Не слышит, не видит, но пыталась как-то помешать тому, что он собирается сделать. Как будто можно изменить прошлое! Но потеряла его в толпе в аэропорту и вдруг оказалась в этой красной комнате. Опять оказалась.

Колыбель комнаты раскачивается все сильнее, тошнота подступает, Число застревает в горле. Алина поняла, зачем здесь оказалась – чтобы пережить убийство, которого не совершала.

Дамианос позвонил. Александр Иванович открыл ему дверь.

Красная комната… Числа медленно вытекают. Нужно успеть записать… Нужно успеть…

Нужно…

Черная ночь… Колыбель прекратила движение. Голоса чисел смолкли. Пройдя путь Дамианоса до конца, она поняла, что он – тот, кто остался за кадром, но не тот, кто позвонил первым в дверь. Значит, новое убийство все же произойдет, и помешать этому невозможно.