Я поднялся, закрыл дверь, положил сертификат на тумбочку и пошел в комнату. Открыл ноутбук, усмехнулся, прочитав записку, адресованную неизвестно кому: «Я в «Si o no». И начал писать. Мой роман сдвинулся наконец с мертвой точки. Я так и не разрешил загадки: кто первый раз позвонил в дверь, но зато узнал, что случилось с компаньоном моего героя, неглавного, конечно же, не главного, потому что главный герой – я. Я и она, эта странная девочка, мой проводник.

Я работал с бешеной скоростью, сначала наслаждаясь процессом труда, а под конец уже и не понимая, о чем пишу: просто записывал словно под чью-то диктовку. Совсем как она, только роман мой не станет для меня непосильной ношей, наоборот – освободит. Разговор в кабинете Василия остался не до конца ясен, но ничего, потом перечитаю, пойму. Историю появления в этом романе Артура я тоже не совсем уловил, но ничего, ничего, все потом. Главное, я наконец снова пишу, все вернулось.

Так я писал и радовался, но наступил момент расплаты. Вопросы обступили меня со всех сторон и потребовали ответа. Что в той рукописи, которую нашли мои герои? Кто ее автор? И кто покупатель? Как узнать вторую половину шифра, если Вячеслав погиб? Что нашептал Алине умирающий и кто убийца? Роман опять завяз, действие застопорилось. Пока я не найду ответы на эти вопросы, действие дальше не продвинется. Но как же найти их? Кто знает ответ?

Я закрыл ноутбук, подошел к окну. Двор был пуст, никто не шел по дорожке, никто не стоял под окном – не было нигде Алины. Если она сейчас не появится, если она не придет мне на помощь…

Не появится, не придет. Потому что осталась в том городе. Почему этот чертов роман то и дело дает сбой? Раньше ведь такого не было.

Раньше не я был главным героем, а теперь все зависит… Да, да, от чего или от кого зависит действие? Не от меня точно. Я словно иду по темному коридору с множеством дверей и не нахожу своей комнаты.

Так уже было когда-то. Так, да не так. Не наяву, не в представлении, а во сне. Нет, не во сне. Это было…

Я шел коридором в старой гостинице, темным и бесконечным. За каждой дверью оказывалась чья-то жизнь, вернее, вариант чьей-то жизни. Там я и брал сюжеты. Сюжеты сбывались. Или могли бы сбыться, если бы не помешали обстоятельства, не вмешался бы случай. Но это были реальные люди. И все они погибли, кроме… Кроме нас четверых. Когда возник коридор в первый раз, когда и как я начал писать?

Я боюсь ответа на этот вопрос, всегда боялся, но знал. Вот и сейчас боялся, потому не захотел вникать в разговор в кабинете Василия, сделал вид, что писал механически, притворился, что смысл ускользнул. Да ведь я попросту боюсь отыскать свою комнату.

Да нет, не этого ответа и не на этот вопрос я боюсь. Я уже говорил себе множество раз: начал писать сразу после окончания курсов итальянского языка – так, в легкой форме, небрежно бросал: после окончания курсов возник сюжет моего первого романа. Словно курсы – обыкновенная, невинная, хоть и значимая веха в жизни, словно курсы эти… Мою душу купили – вот что там произошло. А продал ее человек, который… Вот-вот, этого я и боюсь, в этом не хочу себе признаться. Я ведь читал эти письма! Нельзя читать чужие письма, никогда, ни за что, никакие! А я прочитал. И узнал, и забыл, забыл!.. Я не хочу! Никогда не хотел этого помнить! Я предпочел обмануть себя на всю жизнь, посчитать все это страшным сном.

А сюжеты-то все-таки использовал.

И сейчас хочу дописать роман до конца. Только на этот раз мне придется найти свою комнату.

Но сначала Алину. Она так и не появилась во дворе. Не появилась. И не появится. Дорожка, по которой мы шли, стала темной от дождя. Она шла впереди, но чуть позади, я позади, но впереди… Наши движения переплелись, спутались повторением наших движений, и теперь я уже не знаю, кто из нас проводник, а кто ведомый. Мне нужно выйти на улицу, где мы с ней встретились. Не первый раз, а по-настоящему встретились, где идем, взявшись за руки, не касаясь друг друга, вечно идем: она впереди, я… – и вместе, бок о бок.

Я подошел к зеркалу, преодолев страх – я всегда побаивался зеркал: отражения в них слишком непредсказуемы, слишком зависят от стольких случайных преломлений, что никогда не знаешь, в каком окажешься. Сегодня мне повезло: я отра-зился в шикарном костюме, очень стильном, очень изящном, и улыбался самому себе. Правда, улыбка слегка растерянная и неуверенная, словно отразившийся в зеркале сомневается, что имеет право на такое отражение. Да, действительно, как же быть с костюмом? Вернуть в магазин? Или все оставить как есть?

Ладно, решу потом, сейчас главное – Алина. Алина и улица, на которой мы с ней обязательно встретимся, где мы уже встречались не раз. Обыкновенная улица с киоском в начале и киоском в конце. Мне нужно на нее поскорее попасть.

Выхожу из дому, пересекаю двор, заворачиваю за угол – и узнаю киоск: начало. Яркие обложки книг и журналов сложились причудливой мозаикой. Иду, стараясь не наступать на трещинки в асфальте, опустив глаза, множество чужих движущихся ног вызывает легкое головокружение. Загадываю: подниму голову через десять шагов и увижу ее. Но вмешиваются трещины, три последних шага получаются слишком маленькими, отмеряю еще три – и натыкаюсь на пустоту: ее нет. Это ничего, потому что шагов получилось тринадцать – несчастливое число. Отсчитаю еще десять вперед, и она обязательно появится.

Не появляется и еще через двадцать.

В конце улицы киоск, как и в начале. Или в начале, как и в конце. Дождь не начался, и я ее не встретил.

Улицу пересекает переулок. Я там никогда не был. Может, настало время слегка изменить сценарий – продлить маршрут? Продлеваю – и выхожу к гостинице. В моем сне она не смотрелась такой древней, в моем сне она была просто старой. А сейчас выглядит так, будто от легчайшего дуновения ветра может рассыпаться. Когда она успела так обветшать? Сколько времени прошло с тех пор, как я ее впервые увидел?

Мне нужно войти, я обречен на то, чтобы войти. Но трудно представить, как можно взяться за ручку двери и не опрокинуть все строение на себя, как фанерную декорацию.

Осторожно, боясь нарушить некое равновесие во времени, медленно, медленно открываю дверь. Гостиница вздрагивает, словно спящий, которого потревожили. Осторожно вхожу, стараясь не спугнуть чужие сновидения, прохожу к стойке почти по воздуху, еле-еле наступая на доски старого ворчливого паркета.

Все тот же сонный портье – он меня узнает и приветливо, как постоянному клиенту, старому, проверенному постояльцу, кивает. Чуть заторможенным движением протягивает ключ на деревянной груше и называет номер моей комнаты. Я стараюсь запомнить, но числа, как всегда, ускользают. Но ведь сейчас главное не это, сейчас я пришел не за этим. Мне придется когда-нибудь, возможно, в самом скором времени, отыскать свою комнату, но теперь…

– Алина Купцова, – говорю я. Портье вздрагивает, недовольство и страх отражаются на его лице, но он быстро справляется со своими чувствами и опять приветливо улыбается.

– Сегодня она занимает пять номеров. Триста… триста… триста… – Числа опять не удерживаются в голове, путаются, не могу ничего запомнить. – Но я не уверен, что вам с ней удастся встретиться… Впрочем, попробуйте. Третий этаж. Вы к нам надолго? – спрашивает он вдруг без всякого перехода и, кажется, совсем не о том, о чем в самом деле хотел бы спросить.

– Мне нужно найти Алину, – отвечаю я, не дав себя сбить.

– Мне так одиноко по ночам, не с кем поговорить, – жалобно продолжает портье гнуть свою линию, словно нищий, а вернее, шпион, притворившийся нищим. Он наверняка хочет что-то узнать, что-то выведать. – Постояльцы все время меняются, но все они на одно лицо, точно это одни и те же люди.

– Вам не нравится ваша работа? – спрашиваю я. Все-таки ему удалось вовлечь меня в свой разговор.

– Не нравится. Но много ли найдется людей, которых работа устраивает?

– Я, например, свою работу люблю. Не представляю, как бы я жил, если бы не смог больше никогда написать ни строчки.

– Вам повезло. Или вы думаете, что повезло. – Портье странно, с каким-то зловещим значением на меня посмотрел. – А вот я не люблю свою работу.

– Ну, так найдите себе другое занятие.

– Это не так-то просто. – Портье горестно, со всхлипом вздохнул. – Во всяком случае, это не от меня зависит. Недавно я получил большое наследство, но это все равно ничего не изменит. Изменить может только одно – закрытие гостиницы. Но для этого время еще не настало… Ах, простите, я вас задерживаю, – вдруг спохватился он. – Уже поздно. Так вы останетесь у нас на… некоторое время?

– Не знаю.

– Понимаю, вполне понимаю. Тут как пойдет. Вам, как обычно, на третий этаж. Надеюсь, еще увидимся. – Он сонно прикрыл глаза, а я пошел к лестнице, осторожно ступая по дощечкам скрипучего паркета. Но, не пройдя и половины пути, остановился. Мне показалось, что где-то играет музыка. Прислушался, но так и не разобрал, играет или нет. Слишком далеко, слишком приглушенно, и слишком нереальная здесь обстановка, чтобы понять наверняка, что есть, а что только кажется.

– Что это за вещь? – спросил я портье для проверки, специально так неясно выразился. Но он меня прекрасно понял.

– Вторая сюита. Это у Алины. Вот потому-то я и сомневаюсь, что сегодня вам ее удастся застать.

– Я все-таки попытаюсь. – Я снова двинулся к лестнице, но опять остановился. – Чуть не забыл, вы мне не включите свет?

– Гений! – Губы портье презрительно скривились, кажется, он не расслышал мою просьбу.

– Кто гений? – опешил я.

– Бах, кто же еще?! – Он напел тему из третьей части сюиты, дирижируя сам себе. – Тоже один из причастных.

– Вы им завидуете? – спросил я, портье опять помимо моей воли втягивал меня в свой нелепый разговор.

– Завидую? – он посмотрел на меня таким взглядом, в котором смешалось множество чувств: удивление, недоверие, обида. – Вы действительно не понимаете или для чего-то решили притво-риться?

– Что же я должен понимать?

Портье продолжал смотреть на меня своим странным и в чем-то обидным для меня взглядом. Потом вздохнул и устало проговорил:

– Видно, и для этого время еще не настало. Ладно, попробую объяснить. Однажды я спас одного гения, за что и расплачиваюсь.

– Так вы включите свет? – перебил я его невежливо – мне почему-то вдруг до невозможности не захотелось слушать эту историю.

– Вот видите! Я и говорю, время еще не настало.

– Так что насчет света? – теряя терпение, напомнил я.

– Попытаюсь включить. Только, знаете ли, в этих старых гостиницах ужасная проводка. Идемте.

Он встал, вышел из-за стойки, и мы вместе начали подниматься по лестнице. Музыка все так же звучала глухо и отдаленно и совсем не становилась яснее по мере того, как мы приближались к ней, а вернее, к Алининым комнатам.

– На счастливую комбинацию можно наткнуться только случайно, – вдруг поспешным шепотом проговорил портье, будто давал какие-то последние важные инструкции.

– Вы уходите? – Я с тревогой посмотрел на него. Одному оставаться здесь мне было отчего-то страшно.

– Нет, нет, пока останусь. Да ведь нужно же включить свет.

Мы поднялись наконец на третий этаж. Портье на ощупь нашел выключатель – и коридор осветился тусклым, каким-то призрачным светом. Так он выглядел еще более жутким, чем если бы оставался совершенно темным. Мы двинулись по коридору. Возле одной из комнат портье остановился.

– Первая, – едва слышно сказал он. – Ну, что, попробуем заглянуть?

Я хотел постучать, но он отдернул мою руку и тихонько открыл дверь сам. В комнате за столом, подперев голову руками, сидел человек, смутно знакомый – тревожно знакомый. Кажется, он спал. Алины нигде не было видно. К музыкальному фону, который уже стал привычным, прибавились новые звуки: еще одна, совершенно противоположная музыкальная тема, гул и плеск моря и человеческая речь – но все это так же неясно и глухо. Человек за столом шевельнулся, вздохнул. И тут произошла удивительная вещь: я увидел то, что видит он: стал наблюдателем его сна, и сон этот поразил меня схожестью с моим давним, детским. Впрочем, совпадали только отдельные детали: берег моря, того самого моря, и хижина. Изображение было таким же неясным, как звуки, еле-еле различимым, но вполне узнаваемым.

– Ее здесь больше нет. Я так и думал, – проговорил портье и потянул меня за руку. – Пойдемте, сюда она уже не вернется.

– Кто он такой? – Я бесцеремонно показал на спящего пальцем.

– Один из образов, – портье пожал плечами, словно опять не поверил мне, не поверил, что я действительно не понимаю и спрашиваю искренне. – Первый этап путешествия.

– Чей первый этап?

– Алинин и ваш, – окинув меня жалостливым взглядом, снисходительно объяснил он, словно разговаривал с умственно отсталым ребенком. – Я-то уже все это давным-давно видел. Пойдемте, ее здесь больше нет. – И он почти выволок меня из этой комнаты в коридор. – Проверим следующий номер?

– Давайте, – легкомысленно согласился я, не ожидая удара, который обрушился на меня через минуту. Человек, который спал за столом, теперь дремал в кресле, а напротив него… А напротив сидела моя мать.

– Не успел вас предупредить, – портье неприятно, одной стороной рта ухмыльнулся, – да, честно говоря, и не знал как. – Он отодвинулся, чтобы мне было лучше видно – он хотел, чтобы я это увидел.

Они сидели молча, словно каждый из них пребывал в своем сне, и в то же время были вместе: их сны будто через соединяющиеся друг с другом сосуды перетекали из одного в другой. Ее вопросы – его ответы, ее упреки – его оправдания. Я знал, о чем они говорят, давно знал, очень давно, и хотел забыть. Но ведь он, этот сидящий в кресле, не тот. Он попросту самозванец! Лжедвойник, фантом… Я не хочу этого видеть! Не хочу, не могу, не буду!

Я оттолкнул портье и с размаху захлопнул дверь. Конечно, они не услышали шума, их единение не разрушилось.

Следующей оказалась наша комната на даче, наполненная потенциальными мертвецами. Это было еще одно неприятное видение: очередность смертей пронеслась вереницей. Там я тоже не стал задерживаться, тем более что Алина оттуда давно ушла.

Четвертая комната была не страшной: некий мужчина южной внешности, которого я сначала ошибочно принял за Винченцо, судорожно собирал вещи в дорожную сумку. Всюду были разбросаны листы, исписанные числами – конечно, из той самой рукописи, которую нашли мои незадачливые герои. Я хотел поднять один из листов, но портье меня остановил.

– Бесполезно, ничего не получится, – сказал он тоскливо и тяжело вздохнул. – Пойдемте. Осталась последняя. Если ее нет и там… Но пойдемте. Я и сам не знаю, что там. Надеюсь… Пойдемте.

– Не знаете? – Я ему не поверил. Да что там, я ведь с самого начала не верил: ни его плачущему голосу, ни его грусти. Точно так же, как он не верил мне. А эта экскурсия по Алининым снам, которую он для меня устроил, не более чем мое забытое о ней знание. Не он меня водит по комнатам, я сам открываю наугад двери – как раньше, как всегда открывал. Этот портье – всего лишь малодушный, трусливый, уродливый голос во мне, очередной мой сон.

– Ну, нет, вы не правы! – Его возмущение было настоящим – первое искренне сказанное им слово. – Все гораздо сложнее, чем вам кажется. Вы слишком много на себя берете, но вы даже не один из них, не приобщенный, и даже, что должно быть совсем оскорбительно, не главный герой вашего же романа.

– Я – не главный герой? – Мне действительно стало обидно. – Кто же тогда главный? Василий?

– Ну, не вы точно, – он отчего-то замялся. – А насчет последней комнаты, я в самом деле не знаю, что там. Предполагаю, подозреваю, но надеюсь, что все окажется не так.

– Ладно, пойдемте. Или, если вам так больше нравится: ведите. Мой чичероне, – прибавил я насмешливо и расхохотался, продолжая оскорблять его смехом, добивая, потому что мне вдруг, как и ему, сделалось жутко, а оттого противно.

Мы подошли к следующей двери и замерли, не решаясь открыть ее. Музыка больше не звучала. Я и не заметил, когда она смолкла. Наверное, потому, что она и не смолкла, ее просто не стало.

– Я еще никогда не подходил так близко к этой двери, – еле слышно прошептал портье. Схватился за мою руку, и непонятно было, кого он удерживает, меня или себя, или… кого-то другого? – Не в моих силах вас удержать. – Он почти плакал. Он совсем изменился! Совсем другой человек держал мою руку, передавая через нее ужасные страдания: отчаяние, муки заблудившейся совести, тоску и бессилие, обиду на вселенскую несправедливость. – Человек лишь один раз может изменить поток времени. Мой лимит исчерпан. – Портье тяжело вздохнул, гостиница ответила ему долгим скорбным эхом, будто он и она делили одно на двоих страдание. – Алина там, идите. Или не ходите, решать вам.

Я медленно потянул на себя дверь – она легко поддалась, словно устала ждать, словно ждала меня долго-долго. Обернулся. Мой проводник-портье, неискушаемый искуситель, стоял, закрыв глаза. Он не пойдет со мной.

Делаю шаг, воображая все ужасы, которые только может представить человеческое воображение – и оказываюсь в пустоте, абсолютной пустоте абсолютного безвременья. Оглядываюсь назад – дверь, исчезнув, закрылась. Или, закрывшись, исчезла? Я в нигде и ни в чем. Тишина, которую невозможно выдержать, кажется, от нее разорвется мозг, окружает меня. Пустота… Я всегда представлял ее черной – ошибался. Скорее, она похожа на густой молочный, непрозрачный туман… Нет, тоже нет. Описать невозможно. Делаю шаг, боясь, что пол поглотит мою ногу, и понимаю, что никакого пола нет, нет ничего, совсем ничего – это и есть самый ужасный ужас. Пытаюсь вдохнуть воздух – и опять ничего не выходит: невозможно вдохнуть то, чего нет. На мгновение – нет, не знаю насколько, мгновений здесь нет – меня охватывает паника: боюсь задохнуться, боюсь провалиться… не знаю куда. Боюсь слиться с этой страшной пустотой, исчезнуть. Кричу, но крик не выходит, потому что исчезли слова, исчезли все звуки, даже во мне.

Вернуться назад! Добежать, доплыть, долететь до двери. Она должна быть совсем близко, прямо за мной. Я не знаю, зачем здесь оказался, но помню еще, что оказался, а не был в этой пустоте всегда, пришел оттуда, из коридора, из внешнего, почти реального мира. Значит, в коридор и нужно вернуться.

Вернуться не вышло. Но я вдруг почувствовал, что здесь не один, что пустота хоть и пустая, но включает кого-то еще, кроме меня. И тогда вспомнил: Алина. Я пришел за Алиной. Я должен ее найти. Но как?

Перебираю все известные мне житейские способы поисков: отмерить десять шагов вперед, не наступая на трещины в асфальте, резко поднять голову – и увидеть. Нет, не годится! Оставить в покое недописанную строчку, закрыть ноутбук, подойти к окну – и увидеть… Тоже не то! И потемневшая от дождя дорожка не подойдет. И простой человеческий зов, полный отчаяния. Что же мне делать?

Напрягаю все силы, воскрешая в памяти ее лицо, ее жесты, походку. Не выходит! Пытаюсь снова и снова. И вот неясные еще, смутные очертания начинают проступать. Числа вихрятся, числа заслоняют образ. Я кричу, мне все равно, что крик не выходит, я кричу и кричу. Пустота наполняется темным, пустота превращается в темноту, запах гари бьет в нос, застаревшей гари и сырости… Здесь когда-то, очень давно был пожар. Я кричу, образ больше не виден.

Темнота, как дурнота обморока рассеивается. Передо мною квадрат окна. Я слышу голоса позади себя, я чувствую чьи-то настойчивые прикосно-вения.

– Остановитесь, Иван!

– Вы с ума сошли?!

Оборачиваюсь – Артур и Василий крепко держат меня. Я стою на подоконнике, окно распахнуто. Они затаскивают меня назад. Не удержав равновесия, мы падаем на пол комнаты в городе моего детства.