Глава 4. Научусь летать с тобой на небо

В тот момент, когда кочевая гастрольная жизнь стала рутиной и постепенно перестала радовать, Леша решил устроить мне праздник. Он сказал одну-единственную фразу, но как же вовремя он это сделал! «Марина, выходи за меня замуж». Это было ожидаемо, логично – мы давно уже не расставались, и на работе и дома были вместе, любили друг друга и жили в полной гармонии. Но идея устроить самим себе замечательное событие оказалась как нельзя кстати. Я, замученная гастрольным бытом, приняла ее на ура. Впрочем, было одно «но». В то время внимание ко мне было столь пристальным, что свадебная церемония грозила перерасти в скопление журналистов, которые не дали бы нам насладиться обществом друг друга, но гарантировали бы потом выход самых различных, не всегда комплиментарных статей про наш праздник. Мне меньше всего хотелось делать из свадьбы медийное событие. Положа руку на сердце, я вообще никогда не была сторонником традиционных пышных свадеб с выкупом невесты, распитием шампанского из туфельки с последующими зажигательными конкурсами из серии «Кто откусит самый большой кусок каравая». Помню, обсуждали тогда предстоящее торжество с одним моим другом-кавээнщиком, и он со свойственным ему жестким юмором предложил обвести всех вокруг пальца. Объявить всем друзьям, знакомым и прессе: «В полдень с шестого причала в путь отправляется корабль, на котором певица Максим сыграет свою свадьбу». И чтобы они все в это поверили, собрались на этом самом корабле, отчалили от берега под зажигательную музыку и только уже в пути обнаружили, что певицы Максим с ними нет. А я бы в это время, уверенная в том, что все заинтересованные в шумихе вокруг меня бороздят речную гладь без всякого шанса причалить к берегу раньше полуночи, спокойно вышла замуж в тихой и спокойной обстановке. Честно говоря, эта мысль тогда мне даже понравилась, несмотря на всю ее жестокость и абсурдность. Но, разумеется, воплощать ее в жизнь я не стала.

Пожениться мы решили на острове Бали. Там было все, что нам нужно, – уединение, красота, романтика. Поскольку платье-торт, лимузин с куклой на капоте и прочие атрибуты свадьбы «как у всех» не являлись пределом моих мечтаний, к отлету я подготовилась максимально быстро. Взяла один из своих любимых концертных нарядов, совершенно не переживая, что неоднократно выходила в нем на публику, и мы отправились в аэропорт. В гостинице нас уже ждали и, поскольку были в курсе наших планов, подготовились по высшему разряду – выбрали роскошный номер для новобрачных, украсили его цветами, на столе красовалась бутылка шампанского. Для нашей церемонии на берегу океана установили красивую арку, местные женщины принесли корзины с розовыми лепестками, прибежали дети – по традиции именно они должны осыпать лепестками новобрачных. На берегу играл струнный оркестр, нежно и тихо, не заглушая шум волн. Церемония была православной. Батюшка читал молитву, и пусть она звучала немного непривычно – по-английски, но это было все равно прекрасно. Солнце опускалось в океан, золотило арку, увитую цветами и лентами, голос священника говорил о том, что мы будем вместе в болезни и здравии, мелодия, которую вела скрипка, вплеталась в музыку волн. Я видела только глаза своего мужа, все остальное померкло. «Вот он, тот момент, после которого ничто не способно разлучить нас», – решила я. Леша почувствовал то же самое. Это было абсолютное и всепоглощающее счастье.

Вернувшись после свадьбы в Москву, Леша стал все чаще заговаривать о том, что неплохо бы нам родить ребенка. Он говорил, что я стану очень креативной матерью и это будет здорово. Меня потрясло, как точно он подобрал определение. Не «милая» или там «заботливая», как обычно говорят в таких случаях, а «креативная». Это действительно про меня. А я… Я оказалась максимально далека от мысли о детях. Никогда в жизни не была замечена за игрой в «дочки-матери», а когда одноклассницы в школе рассуждали, какие имена выберут для своих будущих сыновей и дочерей, только недоуменно пожимала плечами. Мир распашонок и подгузников находился от меня максимально далеко: я была младшая в семье, на моих глазах не вырос ни один младенец. Ну и потом, какие тут дети… У меня и так голова кругом от всех моих гастрольных передвижений, сама того и гляди в обморок свалюсь. Как я могу выносить в таком состоянии малыша? Но на обследование к доктору мы тем не менее пошли и услышали вердикт.

«У вас разный резус-фактор крови, и, если стоит вопрос о беременности, вам надо будет очень долго и тщательно работать над ним», – сообщил нам врач. Мы приняли это к сведению и решили, что еще чуть-чуть подождем, дозреем морально, а там уж, через годик-другой, примемся работать в заданном направлении.

Отложив таким образом вопрос с потомством на неопределенный срок, мы, радостные, отправились в отпуск – в Грецию, на остров Корфу. С первого дня на этом прекрасном острове, который у меня теперь ассоциируется с каким-то непрекращающимся кошмаром, все пошло не так. Я себя очень странно чувствовала, мне было жарко, совершенно пропал аппетит, я хотела спать и не могла понять, что происходит. Обычно мы отдыхали очень активно, брали напрокат мотоциклы и целыми днями гоняли по окрестностям. Так планировалось и на этот раз. Леша каждое утро просыпался и говорил: «Ну что, поехали?» А я не могла открыть глаза, лежала и злилась: «Да что такое! У меня отпуск один раз в году, не могу же я весь его проспать, надо двигаться!» Пересиливала себя, и мы целыми днями тряслись по каменистым дорогам острова (асфальта в нашем понимании там нет). Так прошел наш отпуск, а вернувшись домой, Леша, который еще в Греции начал что-то подозревать, предложил мне купить тест на беременность. Я отмахнулась, мол, не придумывай, этого быть не может. Но в аптеку все-таки наведалась. Это был мой первый в жизни тест, до этого я их в глаза не видела и, мельком взглянув на инструкцию, прочитала: «Если вы не беременны, тест покажет одну полоску». «А если беременны – вообще не покажет ни одной», – додумала я и даже не удосужилась посмотреть результаты. Через два часа, наткнувшись случайно на тест и увидев там две полоски, сказала: «Леша, нам, по-моему, достался бракованный тест, он показывает две полоски». В отличие от меня, он все понял правильно и помчался в аптеку за вторым, чтобы удостовериться окончательно. Он был безумно счастлив, всю ночь не сомкнул глаз. А я, осознав, что произошло, вдруг поняла, что спасена. Еще несколько месяцев назад я всерьез подумывала о том, чтобы сломать ногу или заболеть так, чтобы врачи заперли меня в больнице и не выпускали под страхом увольнения. А оказалось, что выход есть и он совсем не такой экстремальный, как представлялось мне в ночных кошмарах. Я в любом случае через несколько месяцев прерву этот бесконечный гастрольный марафон. У меня родится ребенок, я буду его кормить и воспитывать, а на это время женщинам положен отпуск. Конечно, сразу отменить все гастроли и осесть дома мне бы никто не позволил, но в этом не было необходимости, чувствовала я себя прекрасно, просто летала при мысли о том, что скоро отправлюсь в роддом, а затем в неизбежный отпуск, долгий и спокойный. На радостях я лихо отработала гастрольный тур по югу России, переезжая из города в город каждый день в течение нескольких недель. Задача решена! Скоро я отдохну!

До шестого месяца о том, что я в положении, знали только самые близкие. Мне хотелось сохранить эту новость в тайне как можно дольше. Но руководству-то сообщить надо! Они должны быть в курсе того, что их ждет. Решалась я на этот шаг очень долго. Была уверена, что мне как минимум здорово влетит, а вероятнее всего, мне выкатят огромную неустойку и укажут на дверь. Наконец собралась с силами, пришла в «Галу», зажмурившись, выпалила: «Мы с Лешей ждем ребенка». И в ожидании кары втянула голову в плечи. «Мы за вас очень рады! – сказали мои начальники. – Чем можем помочь?» Как же я была благодарна им за эти слова!

Вообще, надо сказать, «Гала-рекордз», несмотря на то что график моих командировок был жесточайшим, во всем остальном носилась с артисткой Максим, как курица с яйцом. Если я заболевала, к моим услугам были лучшие врачи. Если писала альбом – находились лучшие аранжировщики. Если требовалось обновить гардероб – самые модные дизайнеры. А однажды генеральный директор «Гала-рекордз» Саша Блинов подвез меня домой с очередного мероприятия, увидел квартиру, которую я тогда снимала, и, разглядывая дырки в полу, решительно сказал: «Марина, ты не понимаешь, что нельзя жить в таких условиях?»

Через некоторое время меня вызвали в офис и объявили: «Пора покупать собственное жилье. Ты в курсе, что на твоем счету уже достаточно денег, чтобы приобрести хорошую квартиру?» Я очень удивилась, услышав это. У меня на счету есть деньги? Да еще такие внушительные? Я туда не заглядывала два года. Кормила и поила нас приглашающая сторона, в гостиницах мы жили тоже за их счет. В гастрольной сумке у меня лежали спортивный костюм, теплые носки, баллончик с термальной водой и гигиеническая помада, больше деньги тратить было не на что. Был период, когда я прямо фанатично скупала спортивные костюмы всех цветов и конфигураций, они стали фаворитами в моем гардеробе, в них так удобно было ездить и летать, можно спать, можно есть, не боясь помять и испачкать. Но даже самые дорогие костюмы не стоили столько, чтобы пробить внушительную брешь в моем бюджете. Я знала, что «Гала-рекордз» аккуратно перечисляет на мой счет гонорары и авторские отчисления, но никогда не задумывалась над тем, сколько там за эти два года набежало. Оказалось, что накопленного мной легко хватило бы на покупку хорошей квартиры. Это был сюрприз.

Я отправилась искать квартиру. Где ее искать? По каким критериям? Преставления не имела никакого. По привычке хотела схватить первую попавшуюся – мне было решительно до лампочки, где жить. Но моя компания и это важное дело взяла в свои руки, нашла проверенных риелторов. Эти люди, съевшие собаку в вопросах недвижимости, решительно сказали: «Марина, надо выбирать тщательно. Пройдет пара лет, и ты поймешь, что это не просто покупка. Это вложение». Настояли на своем, перелопатили уйму вариантов и наконец нашли дом на «Соколе», похожий на сказочный замок, с красивым высоченным забором. Любой увидевший это здание сказал бы, что в таком огромном помпезном доме могут располагаться только необъятные шикарные апартаменты. На самом деле так оно и было. Внутри – прямо родовые поместья с мраморными колоннами и прочими выкрутасами. Лифты, в которых можно жить, – с зеркалами и музыкой, везли наверх только при наличии специальной карточки. На въезде охрана – мышь не проскочит. Моя квартира оказалась единственным скромным жилищем в царстве этого мрамора и золота – столовая гостиная и спальня, и все это более чем скромных размеров. Но мне именно это и надо было.

В общем, я подписала все нужные бумаги и впервые в жизни оказалась обладателем недвижимости. Это был волнующий момент. Как ни странно, волнующим он оказался не столько для меня, сколько для моих родителей. Именно тогда они внезапно поняли, что их дочь выбрала правильный путь. Всю жизнь они были уверены, что я занимаюсь ерундой. Даже папа, который поддерживал меня во всех начинаниях, в глубине души не очень верил в то, что они к чему-то приведут. И ни аншлаги на моих сольных концертах, ни обложки больших журналов, которые украшала моя фотография, ни эфиры на главных телеканалах страны не могли их убедить в том, что музыка способна стать настоящим серьезным делом. И лишь когда я показала папе и маме ключи от собственной квартиры, они наконец-то вздохнули спокойно – дочка нашла себя.

Поначалу ремонт в новом жилье я решила делать сама. А что такого? Я же помню, как мы с родителями самостоятельно переклеивали в своей казанской квартире обои, штукатурили потолки. Ну и тут, решила я, ничего сложного нет. Возведу стенку между кухней и спальней, поставлю стол, куплю холодильник – и больше мне ничего не надо. Ну откуда мне было знать, что каждое движение в квартире – электропроводку, новые стены – надо согласовывать в разных инстанциях? Что рассчитать, сколько должно быть шкафчиков, какого они должны быть размера и объема, чтобы не загромождать квартиру и при этом вместить все вещи – это чистая математика? Предприняв несколько попыток освоить незнакомую мне ранее профессию дизайнера, я поняла, что правильнее будет отдать ремонт на откуп профессионалам. Ремонт квартиры длился год, и за это время я в полной мере изучила ассортимент магазинов и рынков. Удивлению моему не было предела: золота-бриллиантов в наших магазинах хоть отбавляй, можно дворец обставить, а какой-нибудь обычной белой тумбочки днем с огнем не сыщешь. Можно найти золотой унитаз с инкрустацией, но при этом сбиться с ног в поисках такой, например, элементарной вещи, как бельевая прищепка!

В результате я уже выбивалась из сил, а квартира все еще оставалась неукомплектованной – не было ложек и вилок, в столовой над белоснежным шикарным столом болталась на голом шнуре такая маргинальная лампочка без всякого намека на плафон.

Леша тоже принимал активное участие в обустройстве: напичкал квартиру под завязку – виниловый проигрыватель, специальные колонки, словом, все для того, чтобы комфортно проводить досуг. Я не возражала. Спор возник только один раз из-за модели самолета, которую Леша как-то принес домой.

«Я очень хочу повесить ее у нас над кроватью в спальне, потому что сейчас там не очень внятный плафон. Он, конечно, освещает комнату, но совершенно не креативный. А самолет бы очень оживил наш интерьер!» – объяснил он. Я сказала, что в квартире буду жить либо я, либо самолет. Эта махина была больше, чем сама кровать! «Леша, – говорю, – представь себе мое состояние: я прилетаю с гастролей, где у меня каждый день то взлет, то посадка, ложусь в свою кровать, смотрю на потолок… И что я вижу над собой? Опять самолет?! Я не согласна». Было у меня насчет этого самолета одно смешное подозрение. Страсть к самолетам у Алексея не совсем теоретическая: одна из его бывших девушек была стюардессой, и, возможно, именно поэтому он так любил в то время все связанное с авиацией. Однажды ушлые журналисты попытались меня обвинить в том, что когда-то я у этой стюардессы увела Лешу. Но я поспешила их утешить – да, у моего любимого были до меня серьезные отношения с женщиной, намного старше его. И они прожили вместе довольно долго, но расстались еще до того, как в Лешиной жизни появилась я. Правда, стюардесса долгое время никак не хотела верить, что их отношения закончились, она однажды даже вызвала меня на разговор. Но я понимала, что точки над «i» уже к тому времени расставлены и наш с ней диалог на Лешин выбор никак повлиять не мог. Однако она упорствовала, продолжала ему звонить и петь в трубку какие-то песни о любви. Так громко пела, что даже я, находясь от трубки довольно далеко, слышала ее завывания. Видать, решила, что я его пленила своим голосом, и, значит, у нее есть шанс вернуть его, если она будет петь лучше. Я совершенно не злилась и искренне желала бедолаге всего самого лучшего, но самолет все-таки попросила из квартиры убрать.

Наконец все было готово. В тот год мне впервые захотелось отмечать день рождения не в бурной компании, а вдвоем. Это какое-то совсем новое ощущение. Шумные толпы гостей, тусовки до утра в сигаретном дыму в моей жизни были, и их насчитывалось предостаточно, хотелось другого. Интересно, а как празднуют дни рождения семейные люди? Они, наверное, как-то чинно сидят за столом, у них волшебно украшенный дом и все степенно и тихо, думала я. И сделала себе такой праздник – первый раз в собственном доме, с собственным мужем, в ожидании малыша. Это была совсем новая жизнь, и она стала тоже весьма интересной.

Беременность протекала легко. Правда, иногда, когда выдавалась спокойная минутка и я начинала обдумывать свое положение, охватывал жуткий страх. Что будет? Как я справлюсь? С одной стороны, я понимала, что роды дадут мне необходимую передышку. Но с другой стороны, как уже достаточно опытный в шоу-бизнесе человек, знала, что профессия артиста – специфическая. Чтобы не выпасть из обоймы, хорошо бы как-то в вопросе деторождения уложиться месяца в полтора-два: и выносить ребенка, и родить, и желательно успеть за это время воспитать. За два месяца публика артиста не забудет и встретит его снова с распростертыми объятиями. Но где-то в глубине души я догадывалась, что два месяца – недостаточный срок. И все время эту мысль в голове прокручивала: как ухитриться не бросить ни любимое дело, ни самых любимых на свете людей. И все время выходило, что никак не получается. Но больше всего пугало даже не это. Я понятия не имею, что это значит – быть мамой, всю жизнь была одна, сама себе начальник. А тут такая ответственность! Поначалу я пыталась вжиться в образ беременной тети, какой ее рисуют в литературе и фильмах. Принялась закупать килограммами фрукты и овощи, поглощать их, иногда даже через силу – есть хотелось не всегда. Но я старательно думала о пользе витаминов для будущего ребенка. Купила себе шаль, закуталась в нее и размышляла, как я прикуплю кресло-качалку, сяду в него и буду вязать пинеточки. Но больше недели эта блажь не продлилась, я вернулась к нормальной жизни.

Живот не рос очень долго, и публика ничего не подозревала. Концертные костюмы мне стали расставлять уже ближе к родам. Одно из сценических платьев, белое, атласное, выдерживало натиск дольше других, но в один прекрасный день сдалось и оно. Помню, как к нам в гримерку стучались организаторы концерта, кричали, что певицу Максим уже объявили и нам надо срочно идти на сцену, а я никак не могла втиснуться в платье. Вот не хочет сходиться – и все тут, хоть плачь. Тогда я легла на составленные в ряд стулья и сказала: «Так, ребята, на раз-два-три я делаю вдох, а вы в это время застегиваете молнию!» Они очень боялись, что я рухну с этих стульев или что молния окончательно разойдется, но мы справились, на сцену я тогда вышла вовремя и в платье. Но в последние месяцы гардероб пришлось-таки обновить – я поправилась на двадцать килограммов. В полной уверенности, что теперь это мой вес на всю жизнь, решила пересмотреть свою одежду. Накупила женственных нарядов, изящные часы (взамен бывших раньше в фаворе мужских хронометров), впервые в жизни стала обращать внимание на крупные и элегантные драгоценности.

Леша радовался переменам, происходящим со мной, и все девять месяцев был вне себя от счастья. Я никогда не верила этой типично мужской фразе: «Если ты подаришь мне ребенка, я тебя буду носить на руках!» Всегда казалось, что это позерство.

Но на примере Леши убедилась, что так вполне может быть. Он начал в буквальном смысле сдувать с меня пылинки. Делал всю домашнюю работу, постоянно был рядом и держал за руку, беспокоился, чтобы я вовремя поела и приняла витамины. Как-то раз признался: «Я все время думаю о том, как ты, такая маленькая, носишь ребенка и потом еще его рожать будешь! Переживаю за тебя очень». Я первый раз за много-много лет чувствовала себя по-настоящему важным для кого-то человеком – и это было волшебное ощущение. Конечно, он остался верен себе и продолжал надо мной подтрунивать, как делал это всегда, но я не обижалась, наоборот, находила это забавным. В основном шутки касались моих новых параметров девяносто-девяносто-девяносто. По Лешиному мнению, я была колобок и плюшка. Если я шла по улице и надо пройти между двумя припаркованными машинами, он говорил: «Не ходи, ты там застрянешь!» А когда меня по какой-то причине вырезали из одного телевизионного эфира, он смеялся: «Испугались, наверное, что ты не влезешь в экран». Для меня такие несколько резковатые шутки всегда оставались гораздо милее самых изысканных комплиментов, я отвечала ему в том же духе, и нам было очень весело.

Впрочем, при всем при том осознать, что внутри меня растет настоящий живой человек, никак не получалось. Я до последнего прыгала по сцене, где все грохотало, сверкало и искрилось, пела песни, жила полной жизнью. Когда пришло время рожать, я, приехав в клинику, первым делом заказала себе по телефону роял чизбургер с кисло-сладким соусом и колой. Мне хотелось есть, и я решила, что пока не поем – рожать не стану. Все происходящее казалось какой-то игрой, шуткой, забавой. Дело было Восьмого марта, все звонили, чтобы поздравить меня с праздником, а я отвечала: «Подожди, я тут рожаю, перезвоню чуть позже». И врачам говорила: «Вы мне кровь не показывайте, если будет, а то я в обморок свалюсь!» Ну то есть совершенно не понимала, куда я вообще приехала и что сейчас со мной будет.

Роды продолжались восемнадцать часов. Сказать, что они были сложные – не сказать ничего. Но впереди меня ждал настоящий ужас: Саша не дышала. Ее очень долго приводили в чувство, паника началась жуткая, к моим врачам присоединились доктора из других отделений, все бегали, суетились, а я пыталась хоть кого-нибудь остановить и добиться объяснений, кричала: «Скажите, что с моим ребенком?!»

Леша в это время вместе с моей мамой спокойно пил чай в приемном отделении. Я не рассчитывала на их помощь, наоборот, настояла на том, чтобы они рядом не присутствовали, потому что мама бы сразу в обморок хлопнулась, а Леша выстоял бы, конечно, но, вполне возможно, получил травму на всю жизнь. Тогда я была уверена, что мужчинам на родах делать нечего – сама-то не до конца понимала, как мне себя вести. Дело не в боли – я никогда ее не боялась, – а в том, что происходило после родов. Несколько дней ощущала себя частью кинематографа – мне казалось, что про меня снимают фильм. Вот ребенка унесли, а я почему-то все лежу, и надо бы встать – а не могу, продолжаю валяться на кровати, ругая себя за то, что я плохая мать: девочка где-то там, я ее бросила, думаю только о себе! О том, что встать сразу после родов невозможно в принципе, я тогда просто не знала. И в итоге застыдила себя так, что вскочила на ноги гораздо раньше, чем того ожидали врачи. Прихожу в комнатку, где лежат младенцы, сажусь рядом с дочкой… И так мне ее вдруг жалко стало – аж до слез. Вот это крошечное создание я мучила, таскала по всей стране в поездах и самолетах, перегружала децибелами на сцене. Эти малюсенькие ножки и ручки страдали там внутри меня! А потом вдруг пришла мысль о том, что это создание сильнее меня. Меня, которая всегда распоряжалась и своей жизнью, и своими чувствами! Но теперь это в прошлом, потому что на свет появилась девочка, которую я люблю больше, чем себя, чем свою профессию и чем все, что есть на этой Земле. Это была пугающая мысль, и с ней надо было свыкнуться. Если посмотреть на фотографии выписки из роддома, можно заметить, что взгляд у меня там какой-то странный. Блуждающий какой-то. Рассеянный. Куда-то вдаль смотрю испуганно и категорически не понимаю, что дальше делать, куда ехать, как жить. Провожали меня всем отделением, радостно махали руками и звали заходить еще, но мне хотелось только одного – схватиться за дверной косяк и закричать: «Не-е-ет, я никуда не поеду, не выпускайте меня отсюда одну с ребенком, оставьте здесь, я не справлюсь!!!» Что делать с новорожденной Сашей, я не имела никакого понятия. Естественно, ни на какие курсы подготовки будущих матерей я не ходила, да и вообще ни разу за всю беременность не подумала о том, как себя вести, когда ребенок родится. Страхов было много, а полезных мыслей – ни одной. Подруги мои тогда еще не рожали, младших братьев и сестер у меня не было, и младенцев вблизи я не видела ни разу. Ситуацию спас муж. Он просто взял Сашу на руки и проделал все, что было надо – искупал, переодел и принес мне на кормление. Я, смеясь, говорила: «У меня складывается ощущение, что у тебя где-то тайно от меня уже семеро по лавкам – так ловко ты управляешься с девочкой».

Уходя в декретный отпуск, я попросила на восстановление сил месяц. Думала, сейчас быстро рожу, выращу, воспитаю – и через несколько недель рвану на гастроли. Но когда Саша родилась, я поняла, что месяца не хватит. И вообще ни о каком гастрольном туре не может теперь и речи быть. Я должна выкормить девочку. И оставлять ее на попечение кого бы то ни было в ближайшее время не намерена. Когда первый шок от появления в доме младенца прошел и я научилась ловко справляться с бытовыми мелочами, неожиданно проснулся мощнейший материнский инстинкт.

Я, как зверь, рычала на всех, кто посмел приблизиться к моей малышке, не давала ее в руки ни своей маме, ни даже Леше, мне казалось, что он все делает не так. Она должна быть со мной двадцать четыре часа в сутки, каждую секунду – и точка.

Генеральный директор «Гала-рекордз» Саша Блинов пришел к нам в гости посмотреть на Сашу одним из первых. Мы восприняли это абсолютно нормально, поскольку были очень дружны и часто встречались в неформальной обстановке. Оглядевшись, Саша быстро понял, что эта девочка, ставшая только что мамой, ни на какие гастроли прямо сейчас, конечно, не поедет. Лучше дать ей возможность отдохнуть, восстановиться, выкормить ребенка – и уже тогда отправляться на работу с чистой совестью. Так мы и сделали. Кормила Саню я больше полугода. И только однажды позволила себе за это время отлучиться. Планировались съемки клипа в Америке, и я подготовилась к этой поездке со всей ответственностью, запаслась молоком, но уже в самолете на пути туда поняла, что просчиталась и еды Саше, скорее всего, не хватит. «Немедленно назад!» – сказала я. Мы поменяли билеты, и получилось, что молодая мать восемь часов болталась в самолете, сутки работала без передышки и тут же полетела обратно домой. Все это ради того, чтобы успеть покормить ребенка.

От моих набранных в беременность двадцати килограммов не осталось и следа. Я стала, по-моему, даже меньше, чем была, и в свои двадцать пять выглядела лет на семнадцать. Когда гуляла с Сашкой, местные бабушки качали головами: «Как же ты, такая малышка, справляешься?» – принимая меня за старшую сестру. Но мне подобная домашняя, спокойная, размеренная жизнь очень нравилась. У нас была настоящая семья с традиционным распределением ролей: мама сидит дома, папа каждый день ходит на работу (к тому времени Леша уже покинул мой коллектив и перешел на телевидение – мы решили, что будет лучше работать в разных местах). А вот когда мой декретный отпуск подошел к концу и вновь начались концерты… Вместе с этим пришли и первые новые проблемы.

Мы много раз обсуждали будущее: работать придется по очереди. Кто-то должен сидеть с ребенком. И еще более очевидно было другое: заботы по дому должны в основном лечь на мужа. Концерты снова пошли сплошной чередой, зарабатывала я больше, чем он. Конечно, вертелась, как уж на сковородке, отказывалась от поездок, стремясь как можно больше времени проводить с семьей и рискуя тем самым навлечь на себя гнев организаторов. Если между концертами оставался хотя бы день – мчалась в аэропорт, чтобы провести этот день с семьей, и потом снова в самолет. Леша вроде теоретически согласился с таким положением дел, но, как только я уехала первый раз, сразу напрягся.

Главным камнем преткновения, как это ни странно, послужил наш собственный дом. Идея оставить шумную Москву и переехать за город витала давно. Устав от толп людей, сопровождающих меня повсюду, я всерьез стала мечтать об уединенной избушке в глухом лесу, собственной пасеке и полнейшей изоляции от цивилизации. Когда мы поняли, что скоро у нас родится ребенок, принялись эту идею реализовывать.

У меня было довольно четкое представление о том, какой именно дом я хочу. В памяти всплывали образы далекой деревни, куда меня, совсем маленькую, возила бабушка. Там я смотрела на коров, каталась на лошади, дышала чистым воздухом и отлично чувствовала себя в маленькой простой деревенской избушке. Потом родители купили дачу. Как сейчас помню, за три тысячи рублей, и долго хвастались всем родственникам, приглашая в гости. Помню, как на нашу новую шикарную дачу высадился первый десант гостей, они долго вертели головами в поисках усадьбы, а, увидев небольшую построечку, хмыкнули: «Вообще-то у нас сарай такой. Не знали, что его можно тоже назвать шикарной дачей».

В общем, мои представления о роскошных загородных постройках примерно понятны. И риелторов я попросила найти именно старый деревенский дом. Но они показывали в основном огромные коттеджи в новых поселках, и я решила, что старых домов в Подмосковье просто не осталось. Выбрала из того, что мне прислали, самый скромный и уютный домик, правда, тогда это был только фундамент и намечающийся каркас – и мы принялись строиться. В отличие от квартиры, которая оформлена в стиле хай-тек, в доме мне хотелось все сделать по-другому, создать уют. Я купила кресло-качалку, запаслась шерстью и спицами, чтобы вязать носки внукам, приобрела граммофон – в общем, сделала все, чтобы комфортно встретить старость. Можете себе представить, как я устала тогда от своей активной жизни, что мечтала лишь об одном – о пенсии. Мне нравилось, что наш дом – единственный во всем поселке, который только начинал тогда застраиваться, что вокруг – невероятные просторы, чистейший снег, деревья, речка и что можно гулять по окрестностям, ни о чем не думая. Лешу эта жизнь тоже привлекала, но если я планировала, как повешу на окна шторы, в комнату абажур с бахромой и куплю в кухню буфет – непременно с золотыми вензелями, а как иначе, – то мой муж сосредоточился на гараже. У него был мотоцикл «Урал» – белый монстр с коляской, и Леша все время мучился, куда бы его приткнуть, и вот наконец-то нашелся вариант. Леша с любовью обустраивал гараж на участке и не сомневался, что жить он будет исключительно там, вместе со своим мотоциклом, и его счастью не было предела.

Нас поначалу совершенно не пугало то, что дом – это серьезное вложение всех ресурсов: и материальных, и моральных, и физических. Мы мотались по рынкам, начали разбираться в качестве стройматериалов, в проводке и обоях. Я обустраивала участок. Движимая материнским инстинктом, хотела, чтобы все вокруг цвело и плодоносило, посадила яблони, груши, ягоды. Но сажала все это с тем расчетом, чтобы в центре участка осталось место для полноценного футбольного поля. Несмотря на то, что мы ждали девочку, я была полна надежд, что она пойдет по моим стопам и тоже увлечется футболом, как я в детстве. Наслаждалась покоем и одиночеством, оно мне было необходимо в тот период, очень плодотворный во всех смыслах, в том числе и в творческом. Именно здесь написан альбом, который я, недолго думая, назвала «Одиночка».

С рождением Саши мы перебрались за город окончательно и продолжали обустраивать дом, что-то доделывали, что-то переделывали. И вдруг в один прекрасный момент все сломалось. Леша обнаружил папку, в которой хранились счета и чеки, связанные со строительством. Посмотрел на цифры, указанные там, и обомлел… Пока мы работали вместе и жили в съемной квартире, никто из нас не интересовался, кто сколько зарабатывает и куда эти деньги идут. Это была общая копилка, из которой каждый брал столько, сколько ему надо. И, судя по всему, Леша особо не задумывался, сколько стоит квартира, в которой мы жили раньше, и во сколько нам обошелся этот дом. А когда увидел конкретную цифру, ему стало плохо. «Я никогда не смогу зарабатывать столько, сколько приносишь в семью ты», – огорченно сказал он. Я пыталась объяснить ему, что меня этот момент нисколько не волнует, что для меня вообще деньги – несущественная деталь, но он не поверил. В итоге мне даже стало стыдно, что я – женщина – больше зарабатываю. Я стала тщательно скрывать свои доходы, подкладывать ему тайком деньги, но ситуацию это не улучшило.

Дальше – больше. Пока я сидела в декрете, Леше практически не приходилось ухаживать за Сашей. В результате через полгода он уже не знал о ней ничего – ни искупать, ни накормить толком не умел. Стало понятно, что он с ней не справится. Нужна была няня. К тому же я понимала, что не имею права посадить взрослого талантливого мужчину дома с ребенком – он должен работать. Но стоило мне только заикнуться о поисках няни, он страшно возмущался: «Зачем нам в доме чужая женщина, если у ребенка есть мать?!» Думаю, он был бы счастлив, если бы я бросила сцену и занималась бы лишь домом и Сашей. Мне это даже слышать было странно: я выходила за Лешу замуж в уверенности, что нас-то такие проблемы не коснутся и что у нас в семье подобных разговоров не будет. Мне казалось, что он знал, на ком женится… И хотя мне всегда были смешны слова некоторых эстрадных звезд, которые с пафосом восклицали: «Я выбрал сцену!» – и для меня семья всегда оставалась на первом месте, я не могла уйти в одночасье. У меня есть коллектив, который от меня зависит, есть компания, с которой контракт, есть зрители… Я не могла вот так запросто взять и бросить все. Да и в конце концов музыка – мой хлеб, я больше ничего не умею делать.

Чем чаще Леша оставался дома один, тем хуже ему становилось. Я теперь понимаю домохозяек, которые в отсутствие мужей пережевывают у себя в мозгу одни и те же события и сходят с ума… Его все время одолевали странные мысли, необоснованные подозрения. «Откуда у тебя эти сережки?» – как-то спросил он и потряс перед моим носом какой-то дешевой бижутерией за двести рублей, купленной в переходе. Пришлось рассказать, где и когда я их купила. Он успокоился, но ненадолго. Вскоре эти вопросы стали обыденностью. Когда он перебрал в пылу своей ревности всех моих друзей и знакомых и я, чтобы его не раздражать, вычеркнула их имена из своих телефонных книжек, он перекинулся на людей, с которыми я работаю. «Куда вы уезжали с концертным директором в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое января 2008 года из гостиницы в Казахстане?» Если я не могла в течение секунды придумать ответ, начинался скандал. «Неужели ты так быстро забыл, что такое гастрольная жизнь? – удивлялась я. – Забыл, как выматывают эти переезды, перелеты, саунд-чеки, интервью и концерты? После них хочется только одного – спать». Я пыталась припомнить, сколько знакомств у меня завязалось за время моей долгой гастрольной деятельности. Ни одного! Я улыбаюсь сотням людей в каждом городе, это моя профессия, но ни о каких знакомствах, а тем более отношениях речи быть не могло. Хуже всего, что терзаться подозрениями он начинал обычно в день моего концерта. Концерт начинался в семь вечера, и я могла быть почти уверена, что в шесть он мне позвонит и скажет: «Я нашел у тебя новое украшение, и я догадываюсь, откуда оно у тебя взялось!» Вывалит на меня ком совершенно необоснованных обвинений, швырнет трубку и отключит телефон. И я знаю, что раз он вбил что-то себе в голову, выбить я это оттуда смогу, только если буду рядом и, глядя ему в глаза, приведу тысячу доказательств своей невиновности. А я за тысячу километров, у меня в глазах слезы, а за спиной – многотысячный зал, которому нет дела до того, что у меня произошло. И я капаю в глаза все лекарства мира, чтобы они меня не выдали, а после концерта мечусь, как загнанный зверь, по аэропорту в поисках ближайшего рейса на Москву, бросая на произвол судьбы весь свой коллектив в надежде спасти брак.

В какой-то момент Леше почему-то вдруг стало казаться, что мы с ним буквально в кольце врагов. Что моя компания откровенно наживается на мне, и вообще нас окружают одни бандиты, нам все хотят зла, а если и пытаются дружить, так это потому, что я для них – золотое руно. Он требовал уволить то концертного директора, то охранника, претензии и причины каждый раз были разные. Удивительнее всего было то, что он сам проработал с этими людьми много лет и видел, как они за нас болеют. Они давали мне отпуска, перекраивали гастрольные графики по моему, а значит, и по Лешиному желанию, делали очень много явно невыгодных для себя вещей только для того, чтобы помочь нам. И ни слова упрека. В какой-то момент я попросила Лешу не поднимать в разговоре со мной тему нашей компании, но получилось только хуже: он стал звонить ребятам из моего коллектива напрямую. И все, что до этого слышала я, услышали они сами своими ушами. «Марина, зачем ты настроила Лешу против нас?!» – слышала я потом рыдания в телефонной трубке. А что я им могла сказать?!

Атмосфера дома накалилась до предела. Я старалась изо всех сил, чтобы Саша ничего не слышала – мы при ней никогда не ругались. Но не замечать изменений в папином поведении она не могла. В своих расстроенных чувствах Леша постепенно вообще потерял к дочке интерес. Она просыпается утром, радостно говорит: «Папа!» – а он, даже не дослушав, поворачивается и уходит курить. Или, поговорив со мной по телефону перед концертом и как следует разозлившись на меня, хлопает дверью и исчезает на сутки. Я уверена, даже если бы он с Сашей был дома один, без няни, его бы это не остановило, бросил бы ребенка и ушел. Вообще постепенно его отлучки стали все более частыми и все более долгими. Я понимала, что ему надо уйти в загул, и, может быть, даже мирилась бы с этим, если бы не Саша. Очень скоро она стала понимать, что происходит, и каждый день интересовалась:

«А где папа? Когда он придет?» Стояла около двери, никуда не отходила, ждала. У меня сердце на части рвалось.

Мы перепробовали все, что возможно. Я каждый раз, приезжая с гастролей, старалась устроить мужу праздник, свечи зажигала, подарки ему привозила. Действия это особого, правда, не имело. На подарки он внимания не обращал, зато, обнаружив на столе отсутствие ложки, мог буркнуть: «А что, ложку трудно было положить?!» – хлопнуть дверью и уйти. Мои попытки походить вместе к психологу тоже ни к чему не привели. Мужчинам такой шаг вообще очень трудно дается. Леша сказал, что ему лечиться вовсе не надо, потому что он абсолютно здоров, а мое желание отвести его к специалисту воспринял совсем уж странно: посчитал, что я таким образом хочу признать его недееспособным и лишить наследства. Самой серьезной попыткой помириться стало венчание.

Когда я была на пятом месяце беременности, познакомилась с человеком, который стал моим духовником. Он много с нами беседовал, посещал нас каждое воскресенье, очень интересно рассказывал о многих вещах. Когда я описала ему нашу красивую свадьбу на Бали, он категорично сказал: «Церковь такую процедуру свадьбой не считает, а значит, ваша жизнь – блуд. Надо венчаться по-настоящему». Я всегда была православным человеком, наша семья по воскресеньям ходила в церковь, но родители не настаивали, чтобы мы читали молитвы перед едой и отходом ко сну. И, когда мы с Лешей женились, вопрос венчания не стоял так остро. Но во время беременности я вдруг осознала, что мне необходима какая-то психологическая опора и поддержка – уж больно сумбурными и хаотичными были и мысли в голове, и вся моя жизнь в целом. Мы решили, что пора венчаться. Я позвала дизайнера, который сшил невероятное пышное платье (вот что с людьми делает беременность!). Назначили время церемонии, договорились с церковью, пригласили гостей. Все было готово, но внезапно в моей голове что-то щелкнуло. «Отменяйте, – говорю, – праздник. Я передумала. Не готова!» Почему я так сделала? Появилось ощущение, что еще не время. Не пора. Масла в огонь подлила врач, которую я вызвала на дом, заболев жутчайшим гриппом. Она, осмотрев меня, совершенно невпопад и непонятно зачем сказала: «Потому что подрастающее поколение живет в блуде». Я не поняла, к чему относилась эта фраза, но она меня чрезвычайно задела. Получается, все вокруг твердят о том, что мне обязательно надо венчаться. Мое природное упрямство подсказывало: чем больше мир толкает меня куда-то, тем активнее надо сопротивляться. Теперь-то я уже понимаю, что упрямство было право. И что свою интуицию надо слушать и учиться доверять ей. Потому что именно благодаря умению не соглашаться с миром и не быть как все, я стала тем, кем стала. Иначе жила бы в тренде, прогибалась под давлением общества и не смогла бы развиваться.

В общем, тогда я отказалась идти под венец, но в период кризиса в семье решила, что надо вернуться к этому вопросу. Леша целиком поддержал мою идею, он очень надеялся, что поход в церковь сделает из меня примерную жену и мать, уберет из моей головы разные ненужные в семейной жизни мысли и стремления. Мы повенчались. Надо ли говорить, что облегчения это не принесло? Все-таки никакие высшие силы не могут спасти брак, в котором люди изначально не договорились. А договариваться Леша не очень стремился. Может быть, все дело в том, что он из неполной семьи? Я выходила замуж раз и навсегда, поскольку перед глазами у меня был пример родителей, проживших в браке тридцать лет, и установка: «Семью нельзя рушить ни при каких обстоятельствах, у детей должны быть и мать, и отец».

Лешины родители развелись, когда ему было семь лет, а воспитывала его почти все время бабушка. Договариваться и обсуждать свои проблемы у них было не принято, поэтому все мои попытки найти какой-то компромисс уходили в песок.

Разумеется, в том, что в итоге мы развелись, виноват не только и не столько Леша. Во многом мы стали заложниками сложившейся ситуации. Если рассуждать абстрактно, не пытаясь никого обвинить, то можно нарисовать такую картину. Мужчина знает, что он должен содержать семью, быть стеной, тылом. Но такая стена у них в браке уже есть – жена. Чтобы мужчина начал активно реализовываться, жена должна дать ему понять, что семья нуждается в его заработках. А это значит, что она должна бросить то, к чему шла долгие годы, забыть свое любимое занятие, оставить ребенка без куска хлеба – и все это лишь для того, чтобы простимулировать мужчину к заработкам. Леша прекрасно понимал, что Сашу я без пропитания не оставлю, работу не брошу, а стало быть, никакого стимула много зарабатывать у него не было, у нас и без него всегда благополучно с финансами. Пойти учиться он не мог – тогда пришлось бы окончательно признать себя иждивенцем и сесть мне на шею, а это было уже слишком даже для него. Найти высокооплачиваемую работу? Он пытался: сначала хотел стать концертным директором, потом мечтал создать собственный бизнес, никак с музыкой не связанный. Мы с ним вместе загорелись этой идеей, но почему-то очень быстро оказалось, что строить, организовывать и нанимать людей должна я. Конечно, во многом виноват еще мой собственный характер: я лидер по натуре и, вполне возможно, очень сильно на него давила. Он привык, что я все делаю сама, и расслабился. От того образа, в который я когда-то влюбилась, не осталось и следа. Подарить жене что-то к Новому году? Отправлю-ка я водителя, пусть сам выберет, купит и привезет. Приехать срочно домой? Марин, а пришли-ка за мной водителя… И прочее, и прочее. Я почувствовала, что тоже начала меняться, за полтора года наших конфликтов не написала ни одной новой песни. Это я-то!

Я, у которой в голове всегда были наброски новых песен, отрывки новых стихов или прозы. А тогда я даже блокнот свой любимый потеряла.

Я всегда считала себя очень решительным человеком. Но решение развестись с любимым мужем, отцом дочери, далось мне очень непросто. Я несколько раз подходила к нему вплотную, но каждый раз передумывала. Пока однажды, говоря ему о том, что он стал слишком холоден с дочерью, не услышала фразу: «Понимаешь, у меня еще будут дети, а вот такой, как ты, у меня уже никогда не будет». Может быть, он думал, что мне это очень польстит, что я пойму, как он меня любит, и прощу его, а получилось наоборот. Фраза была, как пощечина. «Никакая женщина не сможет тебя любить и быть тебе благодарной за то, что ты есть, если ты не любишь ее ребенка», – сказала я. После этого уже стало нельзя ничего вернуть. Нет, конечно, он любил Сашу. Но как-то по-своему. А мне казалось в высшей степени несправедливым заставлять ее страдать. Если Леша исчезал из дома на день-другой, она все время о нем вспоминала. Потом постепенно начинала забывать – маленьким детям это свойственно. Как только он появлялся, он опять становился центром Вселенной. Я видела: чтобы общение не травмировало ребенка, оно должно быть регулярным. Не тогда, когда захочет папа – то каждый день, то раз в месяц, – а регулярным. Он звонит и говорит: «Я хочу увидеть дочь!» Я говорю: «Пожалуйста, но приезжай хотя бы раз в неделю к ней!» Он является (без подарков для ребенка, без извинений), а потом снова пропадает на два месяца. А она ждет. Постепенно это стало превращаться в большую проблему для дочки, она стала плохо себя чувствовать, перестала спать ночами. А он мог у себя собрать друзей и демонстративно при них начать кричать мне в трубку: «Ты не даешь мне ребенка!» Да пожалуйста, приезжай хоть каждый день. И если обещаешь – то приходи обязательно. Саша помнила все, что ей говорил папа. Ждала его, надевала самое красивое платье, крутилась перед зеркалом, у нее сердечко прыгало от радости – папа приедет! А он приезжает вдвоем с другом, вламывается в гараж с возгласом: «Мы сейчас только солярку заберем!» – через минуту оттуда вываливается и уезжает восвояси еще на месяц. Как я после этого могла поступить? Разрешить ему мучить девочку и дальше?

Он вообще любитель решать конфликты способом под названием: «Вышел и хлопнул дверью». Когда-то мне это страшно нравилось, казалось признаком мужества. А потом стало напрягать. Я могла проснуться оттого, что в воздухе вкусно пахло костром. Открыть глаза и понять, что лежу в собственном доме, а костром пахнет, потому что в камине догорает наш семейный альбом. Потому что он увидел эсэмэску: «Спасибо, Марина, я уже стою на остановке». Это писала няня в ответ на мое предложение довезти ее до дома. А он, не разобравшись, конфликт решил вот таким образом. И в тот раз, когда я сказала, что всему конец, реакция была очень похожей. Хотя я ждала какого-нибудь разговора, объяснений. Нет, ничего подобного. Просто очередной раз хлопнула дверь. Я решила, что это в последний раз.

Оставшись одна, я снова стала писать песни. И это было очень хорошим знаком. Значит, я возвращаюсь к себе. Но дорога оказалась предельно сложной. Мы же много лет вообще не расставались. Он был моим лучшим другом. Вся моя жизнь вертелась только вокруг него. Знаете, что меня напугало сильнее всего, когда мы расстались? Моя собственная записная книжка.

В ней насчитывалось всего восемь человек. Включая родителей и одноклассников. А мне ведь было тогда двадцать пять… Я осталась одна – одна во всей Вселенной. И надо было во что бы то ни стало начинать новую жизнь.