39. Соломи
Сразу при выходе из уммы Закона меня уже ждал Тот-ра.
– Время настало, – сказал он полушепотом, придвинувшись вплотную, и я не сразу понял, о чем речь.
– Время для чего? – спросил я, с трудом переборов желание сделать шаг назад. Тот-ра пах еще неприятнее, чем обычно.
– Использовать… Использовать Его. И прекратить все это.
Я вспомнил. Вспомнил тот странный разговор несколько дней (или уже лун?) назад и то обещание, которое дал ему в итоге.
– Понимаю, но… Я до сих пор не знаю, чего ты от меня хочешь. Давай пойдем и поговорим об этом в спокойной обстановке.
– Спокойной обстановки больше нет. И не будет, – нервно зашептал Тот-ра. Слишком нервно, как для него. – И времени разговаривать нет. Ты обещал выполнить просьбу эту. Или ты забыл?
– Я ничего не забыл, успокойся, – примирительно проговорил я. – Просто хочу понять, чего именно ты от меня хочешь.
– Слушай внимательно. Я отдам оружие тебе. До завтра. Завтра времени на разговоры не будет. Просто используй его. Как обещал. Если появится угроза острову. Какая-либо угроза.
Тот-ра протянул мне небольшой продолговатый предмет. Сложно было не заметить, как у механика дрожат руки. Те самые руки, которые не раз собирали миниатюрные механизмы и вытачивали детали с точностью, неразличимой глазом. Дрожат.
Я покрутил в руках предмет и взвесил его на ладони. Ничего особенно сложного: каплевидный, неправильной формы кристалл мутно-белого цвета, закованный в силовую спираль с часовым замком. Принцип действия механизма был предельно понятен и действительно напоминал взрывное устройство. С той лишь разницей, что таких кристаллов я не встречал ранее. Да и непохоже было, чтоб это могло взорваться.
– Что за камень? – спрашиваю.
– Не хочу говорить, – резко ответил Тот-ра, а потом чуть смягчился. – Для пользы твоей же.
– Послушай, – спокойно и как можно более корректно говорю, – я доверяю тебе также, как себе самому. Но пойми и ты меня: я не могу использовать оружие, которое не понимаю. В конце концов, оно может нанести ущерб и мне самому.
– Я подумал об этом. Тут часовой механизм. Просто поверни ключ и брось. И улетай немедленно. Будет минута. Подлетать близко не стоит. Можно бросить с высоты в двадцать или тридцать шагов.
– Но камень ведь разобьется! Да и механизм…
– Не разобьется. Я пробовал, – хмуро перебил Тот-ра. – Над механизмом поработал отдельно. С ним ничего не случится. Не должно случиться.
– …Но ты не знаешь точно, насколько мощное это оружие, и как оно себя поведет в реальности?
– Да.
Я медленно выдохнул, покачал головой и все-таки сделал шаг назад. Глаза Тот-ра бегали и выделялись на изнеможенном лице. Но внешне он выглядел относительно спокойно. Несмотря даже на дрожащие руки.
– Ты уверен, что это необходимо?
– Ты обещал. Сделай это и все, – с видимым усилием проговорил механик. – Ты поймешь. Ты когда-нибудь поймешь…
– Думаешь, опасность действительно так велика?
– Да. Храмовник не блефовал. Знаю это. Завтра все решится.
– Ладно… Ладно, я понял. Я верю тебе, Тот-ра. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сдался я.
– Хорошо, – закивал он головой. – Хорошо. Только не говори никому. И используй его вовремя. Если будет опасность. Выбора нет.
От этого «Выбора нет» я даже вздрогнул. В точности так, как звучал знак Сущности. Хотя… Тот-ра мог просто повторить мои слова, сказанные в умме Закона.
– Не волнуйся, я сделаю это, если будет нужно, – еще раз сказал я.
– Хорошо, – повторил главный механик и как-то неловко попытался меня взять за предплечье. То ли ободрительно, то ли как-то еще. От неожиданности я невольно вздрогнул, и Тот-ра тут же убрал руку.
Хорошо, – пробормотал он уже самому себе, уходя.
Я еще раз взвесил на ладони механизм, покрутил его в руках и засунул под хартунг на груди. Что ж… Пусть будет так.
Ужасно захотелось есть. Казалось, в один момент на меня навалился весь тот голод, который отсутствовал последние дни. Странный момент для того, чтобы наедаться, но именно этого сейчас требовал мой организм. И самое время с ним согласиться.
Вечером я должен был пойти к Миа-ку. Не мог поступить иначе. Не знаю, что там нас ждало завтра, но времени сомневаться и собираться с духом уже не было. И не было больше внутренних отговорок, которые помогли бы перенести эту встречу на завтра. Хотя в каждый момент времени я хотел ее сегодня, сейчас. Но боялся очередного отказа. Просто боялся…
В проходах уммы, где нашла свой приют Миа-ку с Тами-ра, было пусто и тихо, но от этого удары собственного сердца были еще более громкими. Казалось, этот частый и ритмичный стук звучит за пределами моего тела и отражается от стен эхом.
В своей узкой и высокой, похожей на колодец, комнате Миа-ку сидела на полу и плакала. Новой жизни не было видно и, спонтанно сопоставив его отсутствие со слезами Миа-ку, я спросил (слишком громко, слишком резко):
– Где Тами-ра?!
Женщина вздрогнула от неожиданности.
– У Механика оболочек… Старшая мать повела.
– С ним все в порядке?..
– Да. Он поправляется.
Можно выдохнуть.
– Прости, что напугал… Могу я войти? – спросил я и в очередной раз мысленно возненавидел себя за неловкость.
Миа-ку жестом указала на ковер и отвернулась. Наверное, только для того, чтобы вытереть глаза краем хартаба. Я сделал шаг навстречу и замер. Замолчал. Несколько длинных-длинных мгновений собирал богатый урожай неловкости.
На самом деле при виде ее слез щемило в груди. Это сбивало с толку, тревожило, дезориентировало – казалось, сейчас заплачу и я сам. Все слова, которые я подготовил заранее, потеряли смысл и в один миг стали неуместными. Захотелось просто подойти и обнять молча, без лишних слов. И сидеть так, неподвижно.
Захотелось. Но в то же время я не был уверен, что это правильно. Что я должен и имею право сделать именно так. Соблазн спрятаться за ширмой слов и логики давил и сковывал.
Что лучше – жалеть о том, что сделал, или о том, чего не сделал?
Наверное, я бы не пережил отстранившегося плеча, руки, задержавшей меня, спокойного, но уверенного «не надо». Внутренне зажмурившись, делаю пару шагов через центр комнаты (незащищенный, открывшийся), сажусь рядом и обнимаю Миа-ку молча, без лишних слов. И сидим так, неподвижно.
Через несколько секунд Миа-ку аккуратно, медленно кладет голову на мое плечо и снова плачет. Я не вижу ее глаз, но слышу, как она всхлипывает.
Сквозь страх, сомнения, неуверенность в завтрашнем дне неукротимым солнечным лучом прорезается Счастье. Бесспорное. Безусловное. Я невольно улыбаюсь пряди ее волос на своей груди. И хорошо, что Миа-ку этого не видит.
– Почему ты плачешь? – спрашиваю тихо.
Миа-ку мотнула головой и всхлипнула еще громче.
– Не хочешь говорить?
Еще один неопределенный жест – что-то среднее между уверенным кивком и твердым «нет». Что-то среднее по смыслу, направлению и содержанию.
– Ладно… – сказал я, и некоторое время мы сидели неподвижно.
Честно говоря, я бы сидел так долго. Хоть целую вечность.
Но вечности у нас не было. Да и Миа-ку через некоторое время успокоилась, затихла на моем плече. Убрала рукой волосы, упавшие на лицо. Хрустальную чистоту и прозрачность момента снова наполнили тени неопределенности и неловкости. Я должен был что-то говорить. Вероятно, то, зачем и пришел.
– Послушай, я хотел сказать… Хотел попросить у тебя прощения. Ты была права во всем. Я не должен был впутывать во все это… в наши отношения Мику-ра. Что бы ни происходило между тобой и ним. Наверное, я проявил слабость. Наверное, я просто испугался тебя потерять и воспользовался удобной возможностью…
– Ничего… Это ничего, – наконец ответила она и положила свою руку на мою. Так я испытал очередной прилив острого и бескомпромиссного счастья. Счастья, от которого перехватывало дыхание. Свободной рукой беру ее ладонь в свою и держу.
– Знаешь, что бы я ни делал… Тут важна причина, а не поступок. И я хотел сказать…
– Это необязательно, – мягко перебила меня Миа-ку.
– Нет, я все-таки хочу сказать. Что бы ни было между нами. Ты и Тами-ра – самое главное и самое ценное для меня. И это я бы не променял ни на что другое, понимаешь?
Может, со мной что-то не так, – продолжаю говорить. – Я не стремлюсь повязать на руку как можно больше красных лиг. Я не ищу встреч с другими женщинами и не провожу дни в общих залах женских родов. Думаю, ты знаешь, что это правда, и мне не нужно что-то доказывать.
Но ведь и ты не такая, как другие… Уверен, что старшие матери давят на тебя, пытаются убедить в том, что один мужчина – этап пройденный, и ни одна женщина не должна отдаваться ему сполна. Уверен в этом.
Я говорил и говорил, смешивая заготовки, много раз сказанные про себя бессонными ночами, с экспромтами, порожденными моментом.
– Все это еще раз доказывает: мы – другие. И наши отношения – другие. Понимаешь, о чем я?
– Да, – тихо ответила она.
– И мы должны беречь это. Несмотря ни на что. Несмотря на эту проклятую войну, осуждение окружающих и невозможность быть вместе все время. Беречь это и преодолевать любые препятствия. И прощать друг другу – в том числе…
Я замолчал, а Миа-ку подняла голову с моего плеча, села ровно и кивнула. Чуть более отрешенно, чем мне хотелось бы. Чуть более независимо, чем ожидал.
В какой-то момент я даже испугался, что сказал что-то лишнее, ненужное. Но оказалось, что Миа-ку просто раздумывала. А потом произнесла:
– Думаю, должна сказать тебе кое-что.
– Обычно так говорят, если хотят сообщить что-то неприятное, – с улыбкой сказал я. Вероятно, не к месту.
Миа-ку не улыбнулась в ответ, а просто напряженно посмотрела мне прямо в глаза молча.
«Мику-ра» – тут же пронеслось в моей голове, и я, кажется, все понял. Понял, почему получил отказ. Дело не во мне. Не в этом дурацком способе потратить палец. Дело – в предательстве Мику-ра. И Миа-ку.
Все это вспыхнуло в моей голове догадкой ослепительной ясности. Очевидной. Простой до боли. Кажется, я побледнел и попятился назад.
– Нет, – только и сказал.
– Нет? – переспросила Миа-ку.
– Все дело в Мику-ра… – то ли спросил, то ли констатировал я.
Лицо женщины исказила страдальческая гримаса, и я воспринял это, как подтверждение своей догадки. Еще до того, как она что-либо сказала.
– Не хочу ничего слышать, – отрывисто бросил я, поднялся на ноги и пошел к арке. В глазах плыло.
И уже почти при выходе, не в силах оставаться, но мечтая быть остановленным, я услышал:
– Безумный, как всегда… Просто хотела сказать, что новая жизнь у нас будет.
– Что?! – резко оборачиваюсь.
– Инициация прошла успешно. Новая жизнь будет, – тонким голосом, едва не плача произнесла Миа-ку.
«Когда-нибудь нелепые догадки меня убьют» – успел подумать я прежде, чем провалился в Абсолютное счастье, куда еще прекраснее проваливаться в тот миг, когда его не ожидаешь.
Я сжимал Миа-ку в объятиях, зачем-то мерно покачиваясь то вправо, то влево, касался губами мочек ее очаровательных ушей, а она не была против. Снова заплакала, но это были слезы уже другого рода. Не слезы горести, но слезы очищения.
– Теперь мы точно обречены друг для друга… – прошептал ей на ухо.
– И пусть, – говорила она. – Это тяжело все… Такое время. Тяжело… Но рада этому. Рада тебе. Рада этой новой жизни.
– И я рад. Очень рад!
– Но что нам делать теперь? Что будет дальше?
– Дальше… – рассеянно повторил я, будто выброшенный на секунду из своего маленького и уютного счастья обратно в большой мир. Там, где идет война, и никто не знает наверняка, что будет дальше.
Не уверен, стоило ли это делать, но я рассказал ей о сегодняшних событиях. Конечно, не сгущая краски. Конечно, опуская самые тревожные подробности. Но рассказал – посчитал, что теперь уж должен быть с Миа-ку предельно честным.
По мере того, как говорил, она прижималась ко мне еще сильнее и держала все крепче, словно я могу сорваться с места и исчезнуть в вихре этих событий. В некоторой степени так оно и было, но, пожалуй, не сейчас. Не сегодня.
– Не надо лететь больше! – сказала она, вдруг отстранившись и поймав мой взгляд.
Удивительные глаза. Небольшие, живые, с темной сеточкой на серой радужке. Будто светящиеся.
– Знаешь, я был бы рад, но не могу… Не могу все оставить. Скоро все кончится, вот увидишь! – сказал, сам не веря в это до конца. От всей души надеясь, но не веря.
– Нет. Не так, – горячо, но твердо заговорила она. – Война пройдет. Так или иначе. С тобой или без тебя.
– Ты не понимаешь. От меня многое зависит. Возможно, слишком многое.
– От тебя завишу я, Тами-ра и новая жизнь будущая. Разве этого мало?
– Нет, не мало… Это главное, что у меня есть. Но может произойти нечто необратимое… Тогда и вы будете в опасности. Я не уверен, что могу это предотвратить, но я могу попробовать.
– Попробовать? – в голосе Миа-ку зазвенело отчаяние. Либо злость. Либо то и другое вместе. – Это ведь не механизм собрать. И не картину сделать это. Жизнь твоя зависит.
– Но я ведь…
– Устала бояться за тебя, – прервала Миа-ку. – Устала. Мы переждем опасность любую в старых шахтах вместе. Пусть законники решают, как нам жить дальше. Дело наше – жить. Законники решат, а тебя не будет.
Я не знал, что ей ответить. Просто не знал.
– Не надо лететь больше, – повторила она. – Слышишь? Не надо. Палец твой отдаю за это. Помнишь? Когда Тами-ра появился, отдал мне его. Помнишь? Ты не можешь отказаться теперь!
– Что ты со мной делаешь… – простонал я.
– Не можешь отказаться. Или вместе, или никак. Но я хочу вместе, – сказала она напоследок и обняла меня за шею.
За этот запах, за это тепло, за влагу губ на своей щеке я был готов отдать все, что угодно. Хоть все пальцы. Хоть даже вполне реальные пальцы.
И, конечно, я был готов пообещать все, что угодно. Не раздумывая.
– Соломи, – прошептал я Миа-ку.
– Что? – даже не произнесла, а беззвучно переспросила одними губами на моей коже.
– Ты – моя Соломи, – говорю. – Единственная на все времена.
Я шел домой ровно, твердо, уверенно, но внутри себя раскачивался на качелях. То поднимался высоко вверх, то опускался предельно низко. Сначала – волна эйфории, нежные и пронзительные моменты сегодняшнего вечера, мягкое «новая жизнь у нас будет» звучит рефреном в голове. А потом, неизбежно, счастье меркнет, и сквозь него острыми камнями проступают мысли о завтрашнем дне.
То радость, то ненависть к тем, кто грозит забрать у меня все, что я снова обрел. То ожесточенная злость, то безнадежность и неверие.
Твердо решаю – не полечу никуда. Мику-ра не может заставить меня это сделать. Я – наездник, и свобода воли моя гарантирована Законом. Я сыграл свою роль и теперь ход за законниками. Переждем в старых шахтах, спасемся, выживем. Что-то да будет.
Уверен, надо лететь. Последний бой над островом, после которого наступит долгожданный мир. Не может не наступить. Я должен сделать это усилие, пусть и нарушив обещание Миа-ку. Она поймет. Должна понять.
Или… Третий путь. Уже дома в сотый раз кручу в руках загадочный предмет, данный Тот-ра. А ведь ему я обещал тоже…
Но дело даже не в обещании. Дело в том, что когда надежда тлеет, а не горит, когда есть несколько решений, но все одинаково опасны, очень велик соблазн выбрать именно то, которое похоже на чудо. Которое решает все и сразу.
«Использовать оружие. И прекратить все это» – повторяю про себя слова Тот-ра и в сотый раз провожу пальцами по мутной поверхности камня в механической оправе. Он выглядит пока совершенно безобидным, и мне трудно представить, как он может совершить чудо. «Использовать оружие. И прекратить все это» – повторяю опять и начинаю верить в то, что это возможно.
Как же хочется, чтобы так и было… Теперь – как никогда.
