40. На той стороне
Проснулся и прислушался. Тихо. Где-то недалеко в проходе звякнул о каменную стену прохода металлический сосуд для воды. В десятке шагов от моей уммы разговаривали, сидя на парапете, два старика. Так, как и всегда.
Они оба были уже глуховаты, поэтому говорили громко и часто одновременно, не слыша друг друга. Кажется, им это и не мешало: за всю жизнь сказано уже было все, что можно сказать, и теперь важнее было просто говорить друг с другом, а не слышать друг друга.
Звонко застучал в ближайшей мастерской механический молот. Застучал и затих после нескольких ударов.
Все это было похоже на мирную жизнь. Ту, что была раньше, когда-то. Это утро звучало обманчиво, но как же хотелось быть обманутым этим утром…
Долго ищу воду. В уцелевших конденсаторах по мере приближения теплого полуцикла ее становится все меньше, а многие женщины формируют очереди еще затемно. Так, что достать питьевую воду с каждым часом становится все сложнее. В итоге я оказываюсь в унизительной очереди Одной Чашки – там, где служители откачивают воду из подземных хранилищ и позволяют нуждающимся выпить несколько глотков из общественного сосуда. Только то, что действительно необходимо для поддержания жизни. Набрать воды с собой здесь невозможно.
В этой измученной и подавляющей волю веренице людей я провожу почти солнечный шаг – такой же безвольный и измученный жаждой. Несколько глотков воды возвращают способность мыслить и действовать.
Уже не выпивая, но буквально вдыхая в себя последние капли, на секунду зажмуриваюсь и тут же вижу знаки. Так, будто они были здесь довольно долго и нетерпеливо ждали момента, когда я хотя бы на мгновение укроюсь от внешнего мира за собственными веками. Три не предмета, но символа – «Ремень», «Крест», «Пара». Еще раз. И еще – по кругу, один за другим.
Ремень, крест и пара… Трудно представить что-то более загадочное и непонятное.
Надеюсь, в нужный момент я узнаю их смысл. Если он вообще существует.
Старик нашел меня. Не встретил у нашей скамьи случайно, не окликнул из вечерних сумерек, а нашел.
– Как поживаешь, Летун? – говорит он, буквально поймав за край хартунга в проходе. От неожиданности я даже вздрогнул.
– Трудно сказать, – честно признался я, оглядевшись. Кроме нас – почти никого.
Какая-то женщина посмотрела на меня странно, искоса, и поспешила дальше, ускорив шаг.
– Попрощаться хочу, – проскрипел Старик. – Мы неплохо проводили время, а?
– Попрощаться?.. В каком смысле?
– В пирамидальном.
– В каком?!
– В прямом, Летун, в прямом! В каком еще смысле можно прощаться? – ворчал он, как будто речь шла о чем-то неважном. О его кувшинах, например.
– Почему это мы должны прощаться? – напряженно переспросил я.
– Время настало, – Старик говорил и теребил бороду, выискивая там что-то. Как тогда, много лун назад, еще до того, как Конструкт упал.
– Время для чего?
– Слушай, ты можешь просто попрощаться и все, а? – нетерпеливо взмахнул рукой он. – Все вопросы какие-то, вопросы. Сил нет слушать тебя!
– Ну, прощай, как знаешь, – разозлился я в ответ.
– И это… Еще вот сказать хотел. Выбора-то нет, знаешь?
Я даже замер от неожиданности. Посмотрел на Старика пристально, пытался уловить его лукавый, но вдруг ставший очень серьезным, взгляд. Взгляд ускользал – бродил по стенам, дальним углам прохода. Везде, где можно было избежать меня, моего собственного взгляда.
– Может показаться, что выбор есть, но его-то нет. Например, можно выбрать женщину. Можно выбрать долг. А можно – чудо.
– Но откуда…
– Допустим, есть три варианта, – спокойно продолжил он, не замечая моей реакции. – Но долг – воля других, не твоя. Пусть она других и тревожит. А женщины… Ну, я-то знаю их. Ох, как же хорошо их знаю!
Старик улыбнулся чему-то своему, но тут же осекся и продолжил:
– Женщина поймет, если ее новые жизни в безопасности будут, как думаешь? Обмани женщину, но спаси ее новые жизни – и она тут же простит тебе все. Чего стоит уговор с женщиной? Да ничего не стоит, о ней лучше подумай, а не об уговоре. О ней и ее новых жизнях. О твоих новых жизнях, да.
Старик говорил и говорил. Спокойно, немного нараспев. Говорил своим привычным скрипучим голосом, но так, как не говорил никогда.
– В ситуации, когда есть несколько путей, но все одинаково плохи – выбирай чудо. В любой неопределенной ситуации выбирай чудо – не ошибешься. Я ведь не ошибся, а? – лукаво посмотрел он мне прямо в глаза. Наконец-то – глаза-в-глаза.
– Ну да ладно, – засуетился он. – У тебя еще много дел. Пора мне!
– Но… Я не понимаю. Не могу понять, как… – говорю, даже не понимая толком, что именно мне нужно спросить.
– Поймешь, поймешь, – Старик неожиданно ловко увернулся от моей протянутой руки и посеменил по проходу. Такой же, как обычно.
– Прощай, Летун! – крикнул он мне через плечо.
Я ничего не ответил, только ошарашенно смотрел вслед. Смотрел, пока высохшая фигура Старика не исчезла за поворотом прохода. Как и не было.
На перекрестках и площадях служители рассказывают людям о том, куда надо скрываться при объявлении тревоги. На углах и парапетах – наспех нарисованные известью стрелки, указывающие направления эвакуации. Они похожи на рисунки новых жизней, но на самом деле более чем серьезны. Такие символы внушают тревогу, местные жители собираются вокруг них, как у глашатаев, и говорят друг с другом вполголоса. С опаской поглядывают в том направлении, куда указывают стрелки, хотя эти дороги и известны давно.
Указатели небрежны, молчаливы, но само их присутствие – это крик, громкий голос, взывающий к каждому. Но я не слышу этот крик. Иду куда-то, как оглушенный, потерянный.
Думаю, что надо увидеть Миа-ку, но именно в этот момент с башни на закатной стороне звучат три удара с промежутком в четыре секунды. Это – не тревога и не предупреждение. Но призыв к готовности всем, кто участвует в обороне острова. Знак того, что прямо сейчас мне надо быть рядом с Ши-те.
Эти удары словно будят меня ото сна. Встряхивают, возвращают к жизни. Отчего-то темнеет в глазах, а сердце стучит чаще, чем следовало бы. Снова нервничаю, хотя, кажется, раньше воспринимал опасность спокойнее. Чувства расшатаны до предела – из крайности в крайность.
На площадке уже был Кир-ра. Кажется, он был здесь давно – задолго до сигнала. Просто сидел на каменном блоке и жевал что-то. Я кивнул ему, а он кивнул мне. Разговаривать было особенно не о чем, да и не хотелось. Но, чтобы не провоцировать такую необходимость, я взобрался в седло, чтобы проверить рычаги управления. Хотя проверял их не далее, как вчера.
– Что случилось? – спросил я у тайного служителя, который показался на площадке через пару минут. Хотя с этим мне хотелось беседовать еще меньше.
– Друзья на Белом острове зажгли сигнальный огонь, – прогудел он через маску, пытаясь побороть одышку. – С Храмового острова взлетают механические птицы.
– Много?
– Откуда мне знать, – нервно ответил он. – Я только пришел предупредить, чтоб ты был готов взлететь. По сигналу с башни.
Вот и все. Храм готов нанести решающий удар, а Мику-ра готов бросить меня в жернова этой машины.
Я обещал Миа-ку не лететь. Я обещал это. За это я отдал палец. Если уйти, то сейчас. Уйти, найти Миа-ку, спрятаться, переждать, пережить.
Но я не могу сдержать этого обещания. Теперь – точно не могу, после того, что сказал Старик. Это было похоже на бред и на чудо в равной степени, но он сказал то, что сказал, и слова эти отпечатались во мне. А точнее – проявили внутри меня то, что я думал и сам.
В ситуации, когда есть несколько путей, но все одинаково плохи – выбирай чудо. И если есть один шанс из множества, я им воспользуюсь.
– Вернусь через несколько минут, – крикнул я Кир-ра. – Будь готов взлететь сразу!
– Куда? – запротестовал тайный служитель. – Надо быть тут и ждать сигнала!
Я ничего не сказал ему и просто пустился со всех ног в свою умму. Туда, где на полке ждало своего часа оружие Тот-ра.
Время пошло.
Бегом туда и обратно. Вспотел, дышу тяжело и быстро, но с разбегу заскакиваю на подножку, а оттуда – в седло. Кир-ра уже там. Привязываю себя ремнем и вдруг вспоминаю о полосе. Символ, показанный мне совсем недавно – какой-то час назад, вспыхивает в сознании, как светоспираль в ночи. И я не знаю, вспыхивает ли это моя собственная догадка или мысль приходит извне, но секунду спустя я почти уверен, что полоса, крест и пара – это крестовый узел. Двойной крестовый узел, и никак иначе.
Был ли я уверен в этой трактовке? Конечно, нет. Но если есть догадка, то ее лучше принять, чем отказаться вовсе. И я привязываю себя к седлу двойным крестовым узлом – более надежным, но и сильнее ограничивающим движения. К лучшему ли?
Отдать камень Кир-ра? Нет, не стоит. Это – мое дело. Моя ответственность. Прячу оружие в нишу перед седлом и закрываю ее на задвижку.
– Эй, куда теперь? – кричит тайный служитель, неловко, но стремительно взобравшись на крыло. – Только по сигналу! Подниматься – только по сигналу!
– Хочешь прокатиться на крыле? – спокойно говорит ему Кир-ра, и я ему за это благодарен. Одышка мешает побеседовать с надоедливым спутником. Да и не до него сейчас.
– Сбежать вздумали? – завопил тот. – Бросить нас тут?!
– Просто спустись на землю, – еще раз сказал второй наездник.
Уверен, будь он сейчас в моем седле, разговор был бы более коротким и трагическим для непрошенного гостя. Любить тайных служителей у Кир-ра было не много причин.
Я готов. Подал минимальный заряд на небесный камень, и Ши-те легонько качнулась на лапах.
Тайный служитель выкрикнул грозно и достал из хартунга что-то блестящее и наверняка опасное. Все, что мне оставалось, – это сделать прыжок. Звонкий, мощный, со свистом воздуха в ушах и скрежетом стремительно расправляемых крыльев.
Служитель с воем улетел вниз, и мне было почти безразлично, насколько жестким оказалось его падение. Мы были в воздухе. Под лапами птицы, постепенно уменьшаясь, поплыли внутренности умм, люди, камни и все остальное – то, что вместе и представляло собой Огненный остров.
Я посмотрел на это жадно, с любовью. Как на единственное ценное из того, что нас объединяет. И это удалялось. Растворялось в светло-сером пространстве Ничто.
– Все-таки летим куда? – спросил Кир-ра, теряя в свисте воздуха буквы, слова, но не смысл повисшего между нами вопроса.
Я немного помолчал, но не нашел ни одной причины скрывать от него что-либо. Тем более теперь, когда пути назад нет.
– Тот-ра создал оружие… – прокричал я через плечо. – Он говорит, что оно может изменить все. Он не знает его истинной мощности… А я не знаю, как оно действует вообще. Тот-ра говорит, что оно может изменить все… Я ему верю. Или хочу верить, не знаю. Словом, нам просто надо бросить на Храмовый остров механизм один… Совсем небольшой. Я сделаю это сам.
Конечно, я не мог видеть лица Кир-ра и поэтому не знал, что оно выражало сейчас. Быть может, не выражало вообще ничего, как это бывает с ним чаще. В любом случае некоторое время мы молчали.
– Извини меня, – сказал я ему наконец. – Извини, что втянул в эту историю.
– Возможно, это лучшая история, в которую ты мог меня втянуть, – рявкнул Кир-ра из-за спины.
Я улыбнулся и кивнул. Прежде всего самому себе.
И мы летели дальше – навстречу чуду или забвению. А может быть – чуду забвения.
Проплыл слева Зеленый остров. Прямо перед носом птицы висел в пространстве Остров-Гора, похожий на большой, грубо обтесанный камень. На его склоне взгляд зацепился за единственное большое дерево. Оно словно вгрызалось в камень, росло здесь вопреки всему – казалось, вопреки желанию самого острова и назло ему.
Впрочем, и этот остров быстро проплыл мимо. Он располагался в самом центре Архипелага, а значит – половина пути позади. Напряженно вглядываюсь в Храм, темнеющий далеко впереди, и пытаюсь разогнать Ши-те еще сильнее. Время – против нас.
Когда Остров-Гора остался позади, мы наконец встретили группу храмовых птиц, которые летели в обратном направлении. Я – значительно выше и ближе к лунной стороне, так что разошлись мы на порядочном расстоянии. Тем не менее я видел их, видел отблески металлических поверхностей на солнце, видел темные фигурки наездников на полированных туловищах птиц, и до рези в глазах пытался рассмотреть все поближе, подметить каждую деталь и понять, чего именно нам следовало бояться. Всем нам.
В центре группы из пяти Камо-те – машина совершенно фантастическая, не похожая ни на одну из тех, что приходилось встречать раньше. Действительно большая – вероятно, вдвое больше Ши-те по размаху крыльев и вполовину длиннее.
Но еще более интересной была ее конструкция: два туловища, параллельно связанные между собой каркасом, и один общий хвост. Простой, похожий на огромную широкую лопату. Вероятно, он и не использовался для поворотов, а нужен был только для горизонтального наклона.
На каждом из туловищ легко рассмотреть своего наездника, а между ними, в углублении, кажется, был еще один.
Наверняка говорить о деталях трудно – с такого расстояния я не мог видеть всего. В любом случае это была… действительно большая машина. И, кажется, настоящий шедевр. В водовороте мыслей, молниеносных реакций и эмоций, я почувствовал горечь оттого, что не смогу увидеть ее поближе, пройтись по крылу, изучить массивный металлический скелет. Любопытство – совершенно мальчишеское, особенно неистребимое у наездников и механиков, – не подвержено страху. Оно живет там, где, казалось бы, нет места праздным чувствам. И это, наверное, хорошо.
Всего полминуты – и группа храмовников оказалась далеко позади. Наездник одной из Камо-те сделал разворот и попытался нас преследовать, но быстро отстал. Мое преимущество в высоте не оставило ему шансов.
«Надо спешить. Надо спешить еще сильнее,» – пульсировало в сознании и замирало комком внизу живота.
Проекцию Храмового острова я пересек через семь-восемь минут. Внизу проплыл длинный и почти пустой мыс, на который я когда-то сбросил куб. Сейчас на нем одиноко стояла единственная птица и та, вероятно, была неисправной. Все, что еще способно летать и разрушать, храмовники отправили в сторону Огненного острова.
Там, где мыс вливался в основной монолит острова, находились первые постройки – небольшие, тесные, сбившиеся в непритязательные умм-каны.
Очень скоро ровная поверхность под крыльями птицы пошла волнами – вздыбилась уступами и складками гигантских каменных блоков. И в каждом таком проеме, каждой ступени нерукотворной лестницы ютились жилые ряды – уммы, пристроенные к естественным стенам, ниши и пещеры в камне.
Из одной скалы вверх устремлялась четырехугольная башня высотой не менее сорока шагов, и на высоте своего полета я почти что поравнялся с ее верхней площадкой. Служитель в сером хартунге просто стоял и провожал нас удивленным взглядом. Мы могли хорошо рассмотреть друг друга.
Впереди – еще более высокие уступы и террасы. Вплоть до ритуального холма – самой возвышенной точки и сердца Храма. Вероятно, именно туда мне и стоит бросить камень.
Подтягиваю на себя рычаг. Ши-те клонится на хвост и покорно поднимается выше. Еще одна четырехугольная башня остается внизу.
Кажется, сейчас. Еще совсем немного.
– Что бы ни было… – кричу я Кир-ра. – Благодарю тебя. И прости меня за подозрения!
Он ничего не говорит, но хлопает меня сзади рукой по плечу, развернувшись в пол-оборота в своем седле. А потом все-таки произносит:
– Я ни о чем не жалею. Слышишь? И ты не жалей ни о чем. Сделай это…
– Да, самое время, – говорю.
Прямо впереди – большая ромбическая площадка, словно отсеченная вершина пирамиды. Верхняя точка Храмового острова и Холма Очищения. Вокруг нее – пара странных кубических построек, слишком низких для башен, слишком громоздких для умм. Какие-то люди бегут по дороге, опоясывающей холм. Из прямоугольных сводов пещер выходят зеваки и смотрят прямо на Ши-те, задрав головы.
Не я им судья. Я только хочу, чтобы это все закончилось. Это нужно понять.
Поворачиваю ключ и бросаю камень в металлической оправе вниз. Бросаю почти сразу, не раздумывая. Все уже решено. Отпускаю его, не целясь никуда конкретно, и тут же с разворотом ухожу вверх. Силовая спираль – на максимум. Крылья – присобраны. Воздух тугой и… теплый. Да, теперь уже теплый. Эти дни старики называли древним словом «весна». Я не знал, что именно оно значит, но каждый раз вспоминал его тогда, когда летишь на механической птице, от скорости и напряжения трещат механизмы, но ветер больше не царапает лицо, и его холодное дыхание не сковывает тело. Воздух становится теплым. Это – весна.
Вот и все. С секунды на секунду завод ключа иссякнет и произойдет то, что должно произойти. Я не успел отлететь слишком уж далеко. По крайней мере, все еще в пределах проекции. Кажется, что мрачный и угловатый монолит Храма не отпускает, но на самом деле считать секунды всегда долго.
Я ожидал, что будет видна вспышка или что-то в таком роде. В какой-то момент даже подумал, что механизм не сработает, что он сломался при падении. Не было ни вспышки, ни звука, но вместо этого – в то самое мгновение, когда подумал о неисправности устройства с камнем, – услышал нарастающий шум в ушах, а виски сдавила сильная боль. Через каких-то пару секунд звон стал оглушительным, а череп, казалось, готов расколоться от давления. Я закричал от боли и схватился за голову, и в этот момент мир схлопнулся. Просто погас, как выключенная светоспираль.
Наступили абсолютная тишина и темнота.
Можно было предположить, что я потерял сознание, но трудно потерять сознание и подумать об этом одновременно. В действительности сознание было совершенно ясным – еще более ясным, чем обычно.
Очень скоро я понял: «тишина» и «темнота» не были тем, что на самом деле меня окружало. Оно не было черным, белым, цветным, громким, тихим или каким-либо еще. Не было того пространства, которое можно было описать этими словами. Здесь невозможно видеть и слышать – не существовало объектов, к которым можно было бы применить органы чувств.
Я попытался повернуть голову, но тут же обнаружил, что нет и ее. В некоторой степени это объясняло темноту и тишину, но оставляло еще больше вопросов.
Еще секунда ушла на то, чтобы понять: отсутствие головы – ерунда по сравнению с тем, что у меня не было туловища, рук, ног или вообще чего-либо еще. При этом каким-то чудесным образом существовал Я сам. Я – тот, который все это думал и осознавал. Все это с трудом укладывалось в голове… ну, или там, где укладывались мысли в отсутствие головы.
Не было и страха. Так, словно вместе со зрением, слухом и всем остальным пропал тот орган, который призван бояться.
А мгновение спустя передо мной оказался я сам. Лицо, руки, короткая и не слишком опрятная борода, видавший виды хартунг. Яркая красная полоска на правом рукаве.
Видел ли я себя со стороны? Нет, ведь зрение по-прежнему не существовало. И нельзя было сказать, что образ тут появился неожиданно. Понятно, что Он находится тут уже очень-очень долго. Появился здесь недавно лишь Я сам.
Видел ли я себя со стороны? Не видел и видеть не мог. Это – другое. Ощущение, словно кто-то представляет себе меня вслух. Визуализация накладывалась на мое собственное сознание и создавала полную иллюзию того, что вижу себя со стороны.
– Здравствуй, Тиа-ра, – сказал я. То есть он. То есть тот, кто находился напротив.
– Здравствуй… – ответил я. В этот раз именно Я сам.
– Ты, наверное, хочешь узнать, кто с тобой говорит? – услужливо поинтересовался голос.
– Да, именно это я и хотел спросить.
Только после нескольких фраз вдруг осознаю, что на самом деле условную тишину не нарушает ни один звук. Как и должно быть в этом месте. Все слова – мои и собеседника – просто возникают в сознании.
– Ты называешь меня просто Сущность. Хоть знаешь, это и обидно немного. Многим другим сущностям их спутники дают имена. Иногда даже весьма живописные.
– Сущность? – вопросительно думаю я. – Спутники?
– Да, а что тебя удивляет? Я – Сущность. А ты – мой спутник. Или я – твой спутник. В общем, неважно, это ведь просто слова, верно?
– Ты выглядишь так же, как и я?
– Мне подумалось, что тебе будет проще, если ты будешь говорить с… хм-м-м… Видимым собеседником.
– Ты выглядишь иначе? – спросил я.
– На самом деле я вообще никак не выгляжу.
И словно в подтверждение своих слов Сущность исчезла, оставив абсолютное зрительное ничего.
– Нет-нет, ты прав, – поспешил я поддержать собеседника.
Говорить с образом, пусть и вымышленным, действительно проще. Даже если этот образ – моя собственная оболочка.
Изображение снова вспыхнуло в сознании, но в этот раз я был одет иначе, в другой хартунг – совершенно новый и вышитый диковинной вязью. Хочется сказать, что я облегченно вздохнул, но вздыхать мне было нечего и нечем.
– Где я? – спрашиваю, пожалуй, о самом важном.
– Нигде в общем, – отвечает Спутник. – В моем воображении, если тебе так будет проще.
– И как я тут оказался?
– О, вот это уже более интересный вопрос… Пожалуй, как раз об этом тебе стоит узнать. Хотя… Лучше я покажу.
– Покажу? – не успел подумать, как облик окружающего пространства ожил.
Ощущение бесплотного пространства (или отсутствия какого-либо пространства) не исчезло, но картинка вдруг изменилась. Вместо себя самого на фоне зияющей черноты я увидел… Храмовый остров. Так, если я бы находился в небе еще дальше к закату и смотрел на него откуда-то сверху.
Сначала визуализация была полупрозрачной, едва различимой, но быстро материализовалась, словно вобрав меня в себя. Впрочем, ни звуков, ни тактильных ощущений не было. Только изображение – красочное, полноцветное, но неуловимо ненастоящее.
– Что я должен увидеть? – спрашиваю у невидимого теперь собеседника.
– Ты же хотел узнать, как оказался здесь? Я расскажу, но для этого нужна короткая… хм… предыстория. – Сущность то и дело останавливалась, подбирая слова. Как человек, который знает слова, но не привык ими пользоваться по назначению.
Пока Спутник говорил, я вдруг заметил на панораме отблеск света. Холодную и едва различимую искру, которая чаще всего означает летящую где-то далеко механическую птицу. И я догадался – это Ши-те. А на ней, вероятно, я сам и Кир-ра. Несколькими секундами после того, как мир в моей голове (в этот раз – реально существующей) схлопнулся и погас, как потухшая светоспираль.
Не успел я подумать о том, как мне приблизиться и рассмотреть поближе то, что происходит, как изображение послушно скользнуло навстречу с гигантской, но неощутимой скоростью. Через каких-то пару мгновений я оказался совсем рядом с островом и мог рассмотреть его отчетливо.
Никакого дыма. Никакого огня или следов взрыва. «Камень не сработал» – подумал я то ли с сожалением, то ли с облегчением, но почти сразу же заметил… движение. Потоки человеческих существ в проходах, выходах из пещер, площадках и площадях. Что-то происходит. Только что?
Проваливаюсь в картинку еще глубже, еще ближе к острову и вижу… Нечто совершенно невообразимое. Непонятное. Безумное во всех отношениях.
Эти люди бежали. Ползли. Падали и затаптывали тех, кто упал, но не обращали на тех никакого внимания.
Они бежали, не выбирая дороги и направления. Учитывая пирамидальный, обрывистый рельеф Храмового острова, это означало лишь одно: многие из бегущих заканчивали свой путь у ближайшего обрыва, у края очередной стены. Они падали вниз десятками, один за другим, и оставались лежать там, придавливаемые телами, падающими следом.
А те, кто оставался жив и не был погребен телами, ползли дальше, не обращая никакого внимания на сломанные руки и ноги, кровь и опустевшие оболочки недавних соплеменников.
Несчастные, которые все же достигали края острова, без сожаления бросались в Ничто. Множество, множество людей одновременно преодолевали барьер и падали вниз, как осыпается песок с выкорчеванного из земли камня. Неиссякаемый поток темных точек, который усиливался с одной стороны острова, постепенно иссякал, но открывался с другой стороны.
Все они были безумны. Безумными были не только их действия, но и их лица, глаза, движения рук и ног. Безумным было все, что происходило.
К сожалению, у меня не было век, за которыми можно было бы скрыться, зажмурившись. К счастью, у меня была анестезия того места, в котором я находился. Вместе со страхом здесь я лишился боли и сожаления, так что теперь я просто смотрел на все это с холодным ужасом. Ужасом рассудка, но не эмоций.
– Почему они это делают? – спрашиваю у Спутника.
– Это уже не «они». Точнее, они, но… Только их тела. Вот так.
– Оболочки?
– Оболочки, пусть так.
– А где… «они»?
– Ты отпустил их души в пустоту.
– Я?!
– Конечно, ты. То есть… Смотря с какой стороны посмотреть. Фактически ты, а технически – камень, который ты им вручил.
– Как это возможно? Что я сделал?..
– То, что должен был. Но если ты спрашиваешь о камне, то он обладает… Хм… Особыми свойствами. Разрывает связь между телом и душой.
– Какой еще душой? – спрашиваю и пока мало что понимаю.
– Ну… Просто душой. Истинным Я каждого. Что тут еще сказать?
– Их огни погасли? Те огни, которые… На той стороне, – догадался я и незримо указал на потоки человеческих оболочек, низвергающихся вниз.
– Да, можно и так сказать, – согласился Спутник. – Но они, эти огни – не душа. Ее не видно. По крайней мере, в этих двух измерениях. Огни и щупальца – это место, где душа врастает в тело, а тело в – душу. Бросив камень, ты не повредил ни то, ни другое. Просто эта связь теперь нарушена. И если бы мы снова посмотрели… на другую сторону, то не увидели бы ничего.
– Но почему они не лишаются жизни сразу?
– С чего бы? Их тела в полном порядке. Просто… Они неуправляемы, лишены главного. А раз так, то стремятся уничтожить себя как можно скорее.
– Как безумный камнеискатель… – подумал и произнес я через время.
– Да.
– Ты знаешь о нем? – удивился я.
– Знаю. Когда-то мы помогли ему найти камень – тот самый, который ты сбросил на Храмовый остров. К несчастью, парень оказался слишком любопытным и решил проверить его, подключив к светоспирали. Будь она немного мощнее – уничтожил бы всех вас. А так… Просто оторвался от собственной души.
Таинственное «мы» прозвучало впервые, как впервые проступил в этой странной беседе некий замысел. Пока что прозрачно, почти незаметно.
– Но зачем… Зачем ему помогли найти камень?
– Затем, чтобы ты его использовал, это же очевидно. Просто мы не могли предположить, что он… хм-м… поступит так. Повезло, только сам пострадал. И потом повезло еще раз – его вытащили из-за края веревкой. Мог ведь и уронить камень… – пустился в рассуждения Спутник.
– Это ужасно, – подумал я после непродолжительного молчания, продолжая созерцать картинку. Самую страшную картинку, которую когда-либо видел.
– Ужасно? Почему ты так считаешь? Не думаю… – заговорил Спутник. – Вообще-то старение – это то же самое. Связь ослабевает, и тело постепенно уничтожает себя изнутри. Просто этот процесс… как бы это сказать… Растянут в вашем времени. А сейчас он происходит очень быстро. Представь, что они просто все вместе и очень быстро постарели.
– «Тот-ра стареет… Его огонь почти потух» – про себя отметил я зачем-то. Но, конечно, Спутник все услышал, так как никакого «про себя» тут не было.
– А-а, этот. Еще одно звено нашей цепочки. Без него не вышло бы ничего, как и без того камнеискателя. У Тот-ра, как ты его называешь, нет своего спутника, и все, что нам оставалось, – надеяться, что он познает камень сам. Познает и отдаст тебе. Слишком сложный план, согласен. Слишком рискованный. Но другого и не было, сам понимаешь.
– Что случилось с Тот-ра?
– Хм, пока ничего. Просто его огонь, как ты выражаешься, должен был пострадать. Это неизбежно, ведь он провел с этим камнем слишком много времени. Даже если эта штука не была активирована. Но… Я что-то не пойму, ты как будто бы не рад, м? Разве ты не хотел этого? – вдруг сменил тему Спутник.
– Я не знал, что будет так… Ты мог бы меня и предупредить, – вдруг разозлился я. Без эмоций. Холодно и тихо разозлился.
– Предупредить? Не вижу, о чем. Я думал, ты хотел этого.
– Хотел. Но не так.
Некоторое время я просто созерцал Храмовый остров, с которого все реже падали оболочки несчастных. Один… Второй… Еще двое. Те, кто не мог бежать и полз, карабкался, пробирался к барьеру, чтобы отправить себя вниз.
– Почему знаки? – спросил я просто, чтобы не оставаться в тишине.
– Знаки?
– Огонь… Все эти предметы… То, что я получал от тебя.
– А, ты про это. Ну… Обычно ведь мы находимся по разные стороны. И общаться, знаешь ли, затруднительно. Я мог только перебирать образы в твоем сознании и показывать их тебе. И то не всегда – только, когда канал очищался… Ты его очищал, то есть. Да и предметы… Это было непросто. Не обижайся, но в твоем сознании – настоящий бардак.
– Мне кажется, храмовники общаются с сущностями иначе… Тот же Верховный, – прокомментировал я, проигнорировав факт беспорядка в собственной голове.
– Ох, опять эти «сущности»… Ладно, называй как хочешь. Что касается храмовников… То это уже серьезная тема для беседы, – помрачнел Спутник. Так, словно тысячи оболочек, падающих вниз, не были чем-то достойным внимания.
«Помрачнел», – просто слово, которое возникло в моем сознании, ведь не было голоса, который я мог бы оценить, определить, был он мрачным, бодрым или каким-то еще.
– Но ты до сих пор не спросил про миссию. Твою миссию, – продолжил он. – Это даже удивительно.
– Я мог бы спрашивать многое. Или не спрашивать вообще. Слишком много всего… – подумал я.
– Эти – порабощают своих спутников. Таких, как я. Порабощают и получают все то, что ты умел лишь иногда – когда я хотел этого.
– Внутривидение?
– Хм… Пусть так. Называй это как хочешь.
– Как у них это выходит?
– Целая наука, вероятно. Древняя наука храмовников. Целую вечность они учились порабощать спутников – ловить их, завладевать ими, пользоваться ими. Целую вечность мы были их жертвами. Их рабами, если хочешь.
Наверное, в том, что говорила Сущность, был гнев. Не эмоциональный, но от этого не менее сильный гнев. Я не мог этого слышать в голосе, но различал в том, как проявлялись слова в моем сознании.
– Ты освободил спутников. Пожалуй, навсегда – в вашем времени, навсегда.
– Это и есть… моя миссия?
– Точно, – коротко и ясно проявилось в моем уме.
– Это то, к чему ты меня вел?.. То, зачем безумный камнеискатель нашел камень, а Тот-ра его познал?
– Совершенно верно.
– Ваш план…
– Да.
– А как же… моя война? Наша война с храмовниками? Я ведь не знал раньше ни о каких спутниках, а тем более – об их рабстве. А если бы и знал… Это – ваша война, не моя.
– Наши цели совпали, – проговорил Спутник также лаконично.
– Совпали? Или ты сделал так, чтобы они совпали?
– Я старался, чтобы было так, – честно признался он.
– Ты рисковал. В последний момент я мог передумать – защищать остров или… остаться с Миа-ку. Если бы не Старик…
Сущность замолчала. Но за этим молчанием, за этой пустотой в нашем коллективном сознании я угадал иронию. А потом он говорит:
– А кроме тебя… этого Старика видел кто-то?
– То есть, как?.. – отвечаю торопливо. – Все видели!
– Кто все?
– Все… Кто был рядом.
– То есть никто?
– Я его видел, слышишь?.. Я!
– В этом я как раз не сомневаюсь, – отпечатывается в моем уме.
– Это был ты?
– Нет, я не могу быть там, на той стороне. При всем желании. Это был… Старик. Пусть будет Старик. Хоть мы Его и не называем никак. Он – не нуждается в имени, но он же – единственный, кто может быть одновременно здесь и там.
– Он был там… Только для этого? Только для меня?
– Да, – отвечает.
Я молчу. Долго молчу, смотрю на Храмовый остров, почти неподвижный теперь. Почти пустой.
– Я – живое оружие. Проклятое живое оружие сразу нескольких войн.
– Я бы не воспринимал это так…
– А я бы воспринимал, – резко впечатываю в сознании. Холодная, ясная, но от этого еще более сильная злость. На себя. На Спутника. На все и всех одновременно.
Я предал Миа-ку. Обманул ее. Не потому, что хотел этого сам, а потому, что этого хотели другие.
Не знаю, есть ли здесь время, но я остаюсь один на один с этой злостью надолго. Я чувствую: Сущность где-то рядом, присутствует безмолвно, неподвижно. Кажется, она была здесь целую вечность и может оставаться в таком состоянии столько же.
– Выходит, книговеры ошибались, – вдруг приходит на ум. С некоторым даже привкусом иронии.
– А эти кто? – отзывается Спутник.
– Утверждают, что все мы – персонажи какой-то Истории, которая пишется Автором.
– Почему же ошибались? И такое тоже может быть.
– Может? Но почему же тогда ты не знаешь все заранее?
– Ты задаешь неправильный вопрос, – отвечает Спутник. – Ты думаешь, что этот самый Автор сам решает, как продолжится и закончится эта История.
– Разве не так? Они говорят, Автор эту Историю и создает.
– Ты смотришь… хм… слишком узко, – Сущность снова тщательно подбирает слова. – Автор – создатель местного масштаба. Мелкий творец, который перебивается подачками собственному самолюбию. Он сам – часть другой, более крупной Истории. А тот, кто ее пишет…
– Да, я уже понял, – перебил я Спутника только потому, что хотя бы здесь, в его словах, не хотел превращаться в пыль бесконечной цепочки чьих-то историй.
– Вот. Книговеры правы. И эти, храмовники, правы. И ты прав, и я прав. Каждый создает собственную Историю, в которой есть персонажи, есть Автор и есть Я. И каждая из этих историй – более, чем реальна.
– Ты не знаешь, чем это все закончится? Что будет со мной?
– А что бы ты хотел, чтобы с тобой было? – услужливо спросил Спутник.
– Не знаю… Уже не знаю.
– Ты попал в сферу действия камня, но вернешься обратно, – сказал он, совершенно не обратив внимания на мой ответ. – Другого варианта я бы, пожалуй, не допустил.
– Вернусь? – воскликнул я, насколько мог воскликнуть. – Как это возможно?
– Это возможно. Просто прими, как факт. Твоя душа оторвалась от тела и летит в пустоте, но эта же пустота – место, где живут спутники. Пустота – это я, это мы все. Я знаю обратный путь и направлю тебя по нему. Того «тебя», который здесь и сейчас.
– Но ведь и у многих храмовников есть спутники… Что им мешает вернуться обратно?
– Ты до сих пор не понял. Спутники храмовников теперь свободны. И они с удовольствием сопроводят беспомощные души своих эксплуататоров в бесконечность, а потом найдут себе другое применение. В каком-то из миров.
– В каком-то из миров… – механически повторил я безо всякого смысла.
– О, их много. Ты даже не представляешь сколько. Знаешь, в одном из миров – кажется, одним уровнем выше, – нас называют ангелами и считают… как бы это сказать… представителями Творца, в общем. Забавно, правда?
– Может быть, – ответил я, так и не увидев ничего забавного. – Значит, я вернусь?
– Именно. И с этим, кстати, нам надо поторопиться, пока твое тело не сделало с собой ничего плохого.
– Значит, вернусь…
– Да. Только есть один… хм… нюанс. Нам придется попрощаться, и я не уверен, что мы увидимся скоро. И даже увидимся ли вообще.
– Почему? – удивился я. В калейдоскопе страшных и удивительных новостей прощание с Сущностью было не самым впечатляющим. Но все же я вдруг ощутил холодное дыхание одиночества в совершенно новом, измененном мной мире. Даже несмотря на злость к нему – тому, кто заставил меня изменить этот мир именно так.
– Ну, знаешь, таков закон пустоты: толкнув объект в одном направлении, ты сам отталкиваешься в противоположном.
– Я не понимаю…
– И неважно. Суть проста: сейчас отправлю тебя обратно, а сам окажусь очень далеко… условно говоря. И я не уверен, что снова смогу тебя найти. А если и смогу, то…
– Меня может уже не быть.
– Да, примерно так. Но я буду искать. Обещаю. Миссия – не единственное, что нас связывало.
Странно. В этом несуществующем месте несуществующий голос на фоне опустевшего и бестолково висящего в пространстве Храмового острова прозвучал… трогательно.
– Значит, до встречи? – сказал он.
– Подожди, – вдруг вспомнил я кое-что важное.
– Да?
– Двойной крестовый узел? – спрашиваю.
– Ты понял меня совершенно правильно. Я даже… хм… не был уверен. Уж очень витиеватой была загадка, верно?
– Почему он?
– Я почти уверен, что прямо сейчас, пока мы с тобой беседуем… Не в буквально таком же времени, но все же… Словом, твое тело пытается освободиться. Как и тела этих, которых ты имел неудовольствие видеть. В общем. Двойной крестовый узел тебе не одолеть, – Спутник незримо улыбнулся.
– Почему?
– Для этого нужно терпение. А терпение есть только у тех, у кого есть душа. В отличие от смирения, например, – веско сообщил Спутник. – Но, знаешь, даже самый надежный узел может не выдержать. С удовольствием с тобой бы поболтал, но на твоем месте я б не задерживался…
– Зачем это? Зачем ты спасаешь меня теперь? Я ведь уже выполнил миссию, которая вам была нужна…
– Нас связывает не только миссия, ты забыл? Я уже сказал это. Совершенно искренне, кстати, – отвечает Сущность.
– Тогда… Тогда до встречи, – говорю. – И, знаешь, я все-таки благодарен тебе. Наверное, я бы не дожил до этого момента… сам.
– Уверен в этом, – Спутник снова улыбнулся. Не физически, но ментально.
До того, как я успел сказать что-либо еще, все погасло. Погасла неподвижная теперь картинка острова, а вместе с ней – и мои мысли, облеченные в мысли слова и облеченные в слова мысли. Они растворились в ускорении полета через пустоту, пространства и измерения.
