37. Мы – бабочки в клетках
В тот день, когда наш остров подвергся нападению множества храмовых птиц, и ужасающие машины поливали землю огнем, я не боялся лишиться жизни. Я был почти что уверен, что это произойдет, а надежда на то, что мы сможем победить, казалась ничтожной. Безысходность порождает бесстрашие. Бесстрашие, скрещенное со злостью, сделало меня тогда действительно опасным противником, и это стоило жизни многим храмовым наездникам.
Сегодня – все иначе. В наших умах появилась Надежда. Надежда на то, что эта история закончится, что силы Храма истощатся, и война завершится. Надежда на то, что я останусь жив.
Это чувство – острое, щемящее и… болезненное. Обреченная безысходность дарит уверенность, а надежда ее забирает. Она заставляет жить, но в некотором смысле делает тебя слабее.
Сегодня – все иначе. Я не хочу лишиться жизни, не хочу стать последней жертвой этого противостояния.
Под крыльями Ши-те – Зеленый остров. Я не знаю его наизусть, как свой остров, и не сразу нахожу взглядом Площадь, где для голосования собираются люди. Эта Площадь, наверное, вдвое меньше, чем наша – она легко теряется среди бурых квадратов террас. Сейчас, в конце холодного полуцикла, они пока еще бурые. Пройдет по крайней мере несколько лун, пока Зеленый остров оправдает свое название и покроется уютным ковром молодых кустарников и трав.
В тот момент, когда людей на Площади становится действительно много – она почти заполнена ими от края до края, – с заката появляется тройка храмовых птиц. Все, как ожидал Мику-ра и ожидали законники Зеленого острова. Я облегченно вздохнул, если вообще можно облегченно вздохнуть, когда в лицо бьет тугой поток встречного воздуха.
Всего трое. Эта цифра напугала бы меня когда-то, но теперь… Теперь я знаю, сколько может быть храмовых птиц. И если они отправили сюда только три машины, значит, у Храма их действительно осталось не так уж много.
Будто прикрывая крыльями людей на Площади, я начинаю с противником уже привычный танец, в котором его задача – оказаться выше или атаковать по прямой стрелами, а моя – подобраться поближе и подставить хвост, чтобы дать возможность Кир-ра точно выстрелить. И он уже выстрелил дважды.
Тяжелым предчувствием летящей в меня стрелы, ударами сердца в надежде остаться живым проходит минута, а потом – еще одна.
– Они боятся! – кричит сзади Кир-ра, но я и сам уже заметил это.
Храмовники больше не атакуют яростно, самоуверенно. Они стараются подобраться с безопасной для себя стороны, выстрелить и быстро уйти на высоту, чтобы перезарядить самострел. Конечно, с такого расстояния и на разнонаправленных курсах попасть сложно. Их стрелы пронзают воздух довольно далеко от Ши-те. Не попадает в противников и Кир-ра.
Виток за витком храмовники уводят меня на высоту. Или я их увожу туда. То и дело приходится смотреть вниз, чтобы не потерять из виду главный ориентир – Площадь. Нахожу ее не сразу и чувствую себя неуверенно. Кажется, что дома, на Огненном острове, и земля поддерживает. Ты связан с ней невидимыми нитями силы. Кажется, что поверхность – мягче, упасть на нее – не так опасно. Хотя, конечно, это не так.
А еще Зеленый остров заметно меньше. Чем выше поднимаешься, тем сильнее иллюзия, что сражение идет прямо над Ничто. А летать над Ничто всегда страшно. К этому можно привыкнуть, но избавиться от страха полностью не удается никогда.
Видимо, храмовники все-таки уводили меня на высоту сознательно. Оторвавшись на большое расстояние, одна из машин внезапно начала пикировать вниз, и я тут же нырнул за ней.
Деловитый перестук механизмов, сложенные крылья и… свободное падение. Только ремни удерживают на теле механической птицы, которая вдруг обретает массу и со все возрастающей скоростью несется камнем вниз. Сквозь свист рассекаемого воздуха я слышу сзади неясные возгласы Кир-ра. Это хорошо. Значит, он в седле.
Из мутно-бурого пятна на теле Ничто Зеленый остров быстро вырастает в большой фрагмент земли, обретает детали, движение и материальность. Жаль только храмовник пикирует еще быстрее: небольшое тело Камо-те с узкими крыльями и тяжелым носом просто-таки создано для этого. Но… Почему же он продолжает пикировать? Почему?
В тот момент, когда я плавно, перо за пером, разворачиваю крылья, выходя из головокружительного падения за каких-то сто шагов от земли, храмовая птица ударяется в нее, как стрела, как самоубийственное оружие, состоящее из машины и человека. На месте падения тут же вырастает внушительных размеров пыльный столб, в тенях которого сверкают металлические фрагменты, разлетающиеся в разные стороны. Казалось, еще немного – и Камо-те просто пробьет своим телом остров насквозь или расколет его пополам.
Конечно, ничего этого не произошло и не может произойти. Осталась только неглубокая воронка, в которой смешался металл, земля, камни и человеческая плоть.
Я не знаю, что случилось на самом деле. Ошибка наездника? Отказ механизмов? Безумие? Бессмысленное самопожертвование? Скорее всего, просто несчастный случай. В котором, кстати, не пострадал никто, кроме самого храмовника. Удар пришелся на одну из небольших террас в средней части острова, где сейчас было совершенно пусто.
Будто испугавшись катастрофы, произошедшей с их товарищем, две другие храмовые птицы сделали над островом последний виток и ушли в сторону заката.
Кажется, на сегодня это все.
Странная схватка. Бессмысленная и еще более трагическая своей бессмысленностью.
Казалось, мы должны быть счастливы, что снова остались живы и снова победили, хоть и таким странным образом. Но именно из-за того, как это произошло, испытать удовлетворение было трудно. За те дни, которые прошли после большого сражения, злость и чувство мести поутихли, на их место снова вернулись мысли о будущем, надежда и… травмированная, но все еще реальная человечность.
Мне было жаль того наездника, который разбился сегодня, хоть он и пытался атаковать мирное собрание на Площади Зеленого острова.
Интересно, а испытывают ли храмовые наездники жалость к нам? Чувствуют ли они конфликт между чувством долга и состраданием? Это могло быть залогом примирения… в будущем. Не сейчас, конечно. Но в будущем.
– Смотрю на это и думаю: нам не обязательно лишаться жизни уже. Теперь – не обязательно, – прозвучал Кир-ра эхом моих собственных мыслей, когда мы приземлились на Огненном острове.
Я спрыгнул с подножки механической птицы на землю и сделал два долгожданных глотка воды из миниатюрного металлического сосуда. Два глотка – все, что там было.
– Необязательно, – соглашаюсь. – Это все еще может закончиться для нас благополучно.
– Посмотрим на то, что будет, – кивнул Кир-ра и отправился в свою умму как будто на полуслове. Вполне в его стиле.
Проведал Тами-ра. Самый тяжелый период для него прошел, но выглядел он все так же – наполовину укутанный повязками. Они закрывали половину лица, перехватывали в плотный кокон руку и плечо, сходились в узел за спиной.
Я вошел неслышно. Остановился в тени и несколько минут слушал, как в очередной раз Тами-ра рассказывал свою историю какой-то старшей матери. Видимо, сиделке. Та иногда рассеянно кивала и слушала в пол-уха, а Тами-ра наивно перевирал, приукрашивал и… упускал самое страшное. Не потому, что не хотел об этом говорить. А потому, что он – новая жизнь, а новые жизни имеют удивительное и прекрасное свойство путать страшное с наивным и мелким, смешивая их во что-то несуразное и не такое жуткое, как было на самом деле.
Но я знал, как было на самом деле. Горячий и едкий ком подступил к горлу, пока я слушал эту незамысловатую историю спасения в нише для зерна.
Прямо сейчас к Тами-ра возвращались силы, а с ними – энергия движения, которая нелепо удерживалась повязками и болью от каждого поворота головы или туловища. А еще – энергия осмысливания и упорядочивания воспоминаний. Трагедия, произошедшая с ним, кристаллизовалась, превращалась в слова и в итоге становилась полноценной историей, которую он будет помнить всю жизнь. А я бы предпочел, чтобы не помнил. Просто забыл, как кошмар, случившийся ночью на той стороне и испарившийся поутру.
Эта история заканчивалась мной – моим появлением.
– Знаешь, кто такой Тиа-ра? – уточнил Тами-ра у женщины.
Та пропустила все мимо ушей.
– Тиа-ра. Знаешь его? – не унималась новая жизнь.
Старшая мать неопределенно мотнула головой и зачем-то потрепала Тами-ра по голове. Там, где не было повязки.
– Это мой… друг. Тиа-ра – мой друг. Он приходит ко мне часто.
Внутри сделалось тепло. Тепло, больно, приятно, щемяще. Я захотел его обнять сейчас, но предпочел уйти незаметно. Наверное, постеснялся незнакомой женщины. Или просто не хотел прерывать этот рассказ.
В любом случае ему лучше. И это главное.
Почти сразу в узком и мрачном проходе я столкнулся с Миа-ку. И знаете, когда переживаешь какое-то трогательное откровение, глубокие и искренние чувства, то в первые минуты кажется, что все вокруг стали добрее, а все обиды – забыты и прощены. Но вот беда – для этого надо пережить все это как минимум вместе. Иначе чудо прощения без слов будет твоей персональной иллюзией и разочарованием.
Наивно и смущенно улыбаясь, я попытался взять Миа-ку за руку. Наверное, неловко. Но вполне искренне. А она… Лишь изящно увернулась, странно посмотрела на меня и пошла дальше. Без слов, но и без чуда.
Волшебство разрушилось. Мир такой, как прежде. Обиды – те же, что и прежде. Время идти домой, снова думать и снова надеяться.
А изоляционисты Зеленого острова все-таки победили: их представитель стал главным законником. Мы сделали то, что могли, и защитили их свободу воли. Они сделали то, что хотели, и воспользовались этой свободой.
Мику-ра был доволен. В некотором роде, насколько это было в его духе, он даже находился в эйфории. Холодной и трезвой эйфории. Выглядел, правда, изможденным до предела: красивые черты лица стали угловатыми, глаза выделились на лице, хоть и горели, как прежде, огнем неуемной энергии.
А еще я знал: он тоскует за Сог-ра, за своим молчаливым «соратником». Удивительное и непонятное мне товарищество, прерванное так трагически. Мику-ра тоскует и от этого хочет мстить еще сильнее. Еще больше злой энергии стало в его глазах.
– Он достаточно ест и пьет? – спросил я пожилого законника вечером на небольшом собрании «для своих» в умме Закона.
– Недостаточно, – буркнул тот. – А кто сейчас ест и пьет вдоволь?
– Так есть… – согласился я и вспомнил, что и сам последний раз ел еще днем. И снова какие-то старые земляные орехи. Свежих корнеплодов, грибов или хотя бы лепешек из зерна не приходилось видеть уже давно. Все, что было, отдавали женским родам.
– Сегодня странник прилетел с Зеленого острова, крупы привез мешков несколько, – ка-то недовольно проворчал законник.
– Странник? – забывшись, переспросил я.
Давно их не было видно. Боялись, не летали. Даже само слово как-то забылось, осталось атрибутом прошлого времени, когда жизнь текла тихо и мирно, а на горизонте еще поблескивал шпилями Конструкт.
Несколько мешков крупы для большого острова – почти ничего. Важнее, что прилетел, не испугался быть перехваченным в пути или лишиться всего, вернувшись потом обратно. Быть может, странники – те, которые остались, – будут летать чаще, и уже это поможет нам пережить голод.
Жаль, только проблему с водой это никак не решит.
– Завтра – еще один важный день. Сегодня мы приобрели одного союзника, а завтра должны приобрести другого, еще более сильного, – объявил Мику-ра присутствующим. – Им должен стать Белый остров.
Пожилой законник рядом понимающе и, возможно, даже заискивающе закивал, а я сразу подумал о том, придется ли мне снова рисковать своей жизнью за чужую свободу воли. За свою в том числе, но… Скорее, все-таки за чужую.
Будто услышав мои мысли, Мику-ра объявил:
– Народ Белого острова отказался от нашей помощи в защите от храмовых птиц. Они попытаются справиться своими силами, и я надеюсь, им это удастся.
Я облегченно вздохнул. Все это значило для меня лишь одно: завтра – относительно безопасный день. Внимание всего Архипелага будет приковано к Белому острову, и я могу расслабиться.
День, в который не случится ничего плохого, дороже, чем день, в который ничего плохого уже не случилось. Ожидание угрозы – хуже, чем она сама.
Оставшись наедине с самим собой, я снова вспомнил о Миа-ку. Нужно поговорить с ней снова. Поговорить по-настоящему, когда страсти немного улягутся.
Я вдруг подумал: в свое время мне не потребовалось ее завоевывать и очаровывать. Мне даже никогда не приходилось ее убеждать в чем-либо. Нас тянуло друг к другу без каких-то усилий. Мы наслаждались общением, жили каждый своей жизнью и не воспринимали наши отношения как нечто, нуждающееся в особом уходе.
Но потом что-то поломалось. И самое время впервые все-таки приложить усилия к тому, чтобы вернуть это притяжение. Чуть больше, чем просто схватить за руку при встрече в проходе.
Я не любил этого. Не любил говорить об отношениях и рассматривать их, как нечто материальное. Мне всегда казалось, что они существуют без слов – перетекают из одной формы в другую в мире, где есть только прикосновения, взгляды и разговоры на отстраненные темы.
Но теперь понятно: мне просто повезло. Невероятно повезло с Миа-ку. На самом деле усилия необходимы. Необходима воля. Этого требует даже то естественное и не нуждающееся в словах притяжение, о котором, казалось, не стоит ни думать, ни говорить.
Странно, но от таких мыслей мне стало легче. Наверное, так и должно быть. Взяв на себя ответственность, избавляешься от страха неопределенности. Начав действовать, лишаешь себя времени на страх и сомнения. Только как действовать? Что сказать?
Сущность билась и пульсировала во мне, как бабочка в воздушной проволочной клетке. Она сыпала образами, но их было слишком много. И тем труднее казалось выбрать в их числе те, которые действительно важны.
«Камень. Нож. Древесный лист. Молот» – символы появлялись в моем затухающем сознании и исчезали навсегда, отбрасываемые чьей-то нетерпеливой волей. «Верховный» – я увидел его лицо отчетливо. Так же, как видел его тогда на Библиотечном острове.
А потом – я сам. Стою в темноте и смотрю глаза-в-глаза себе самому, как в зеркальное отражение.
И снова Верховный – лицо с повязкой на глазах, но там, за этой повязкой, он тоже смотрит на меня своим внутренним взором.