31. Не время
Спать этой ночью было трудно, если не сказать – невозможно. Вместо привычной тишины от стены к стене бродили и не находили выхода шорохи, голоса, стоны, отголоски чьего-то плача, шарканье ног по камням и еще множество звуков. А если я и проваливался на ту сторону, то тут же оказывался среди тревожных, страшных видений. То и дело сталкивался с храмовыми птицами в воздухе, пробирался по горящему умм-кану и терялся в толпе обгоревших людей. Задыхаясь, я возвращался в этот мир уже спустя несколько минут.
Рассвета пришлось ждать очень долго. Очень-очень долго.
Утром на Огненном острове не начали работать мастерские, никто не отправился на террасы и в шахты, люди не занимались пополнением запасов и обменом. Даже у конденсаторов выстроились непривычно короткие очереди, хотя, конечно, в воде нуждались даже те, кто оплакивал близких.
Все казалось теперь не таким уж необходимым. Вместо исполнения привычных обязанностей многие отправлялись к барьерам для того, чтобы присоединиться к Неназванным Церемониям (на нашем острове их намного чаще называли просто Церемониями). Одну за одной оболочки погибших, завернутые в особые хартунги, выкладывали на камни и под звон традиционных металлических трещоток сталкивали вниз – в Ничто.
Непосредственно у края находились только служители – так, как это обычно и бывало, если кто-то лишался жизни. Но сегодня всего в десятке шагов от них собирались настоящие толпы – на каждом из трех порталов, где проводилась Церемония. Люди заполнили смотровые площадки и проходы, облепили стены ближайших умм и скальных выступов.
Одна за одной оболочки тех, кто еще вчера был жителем Огненного острова, – появился на свет здесь, рос, говорил, любил здесь, – падали вниз. За какие-то секунды превращались в едва заметную точку на сером фоне Ничто и исчезали совсем. Как и не было ничего.
На глазах у всех кого-то из служителей стошнило прямо на камни рядом с местом Церемонии. Я уверен, каждый из них надолго запомнит этот выворачивающий наизнанку запах горелой плоти. Запах, который вытеснял опыт всех проведенных ранее Церемоний, а заодно – и остатки пищи из желудков.
Почти что тихо, только причудливо играл ветер с плачем женщин на наблюдательной площадке. Их голоса то затихали, сливаясь с монотонным шепотом воздуха, то вдруг раздавались как будто бы рядом.
Очень много времени у меня ушло на то, чтобы отыскать Миа-ку и Тами-ра. После вчерашних слов женщины и вообще всего, что произошло вчера, я не знал, что говорить и как себя вести. Впрочем, беспокойство о судьбе новой жизни сводило эти переживания к нулю, обесценивало их важность. Важно хотя бы увидеть. Убедиться.
После многих расспросов я наконец-то нашел то, что искал. Тех, кого искал. Они, как и многие другие женщины своего женского рода, временно разместились в жилищах ближайших женских родов.
Умм-кан, где я отыскал Миа-ку, был совсем недалеко от того места, где еще вчера на пепелище я нашел Тами-ра. Небольшой и очень старый умм-кан немногочисленного и очень старого женского рода. Здесь было тихо, пахло травами, а из-за непривычно высоких стен в проходах залегали глубокие тени. Частично они скрывали следы естественного разрушения, но некоторые его признаки замаскировать уже невозможно.
Новая комната Миа-ку больше напоминала шахту или колодец – над тесным кругом пола буквально нависали громоздкие блоки. Они уходили куда-то вверх и буквально упирались в голубизну неба. Несколько человек, вставших на плечи друг другу, понадобилось бы, чтобы достать до верха этой стены.
– Мирами, – прошептал я Миа-ку.
Я боялся, что она меня прогонит – посмотрит так же, как смотрела вчера. Но нет. На мое приветствие она не ответила, но жестом предложила выйти в проход.
Тами-ра спал, но прежде, чем выйти, я задержался на несколько секунд – просто, чтобы посмотреть на него. Я не слишком часто видел, КАК он спал, но, наверное, именно так, как сейчас – ничего необычного. Самое страшное – его ожоги, которые скрывали серые повязки. Да и безмятежным сном, я уверен, он был обязан травам.
– Мирами, – все-таки ответила Миа-ку безжизненно, как будто через силу.
– Как он?
Миа-ку пожала плечами и посмотрела куда-то в сторону. Ее глаза были опухшими – я никогда не видел их такими раньше. Но в целом она держалась.
– Ничего очень плохого с ним не случится… – говорит.
– Он поправится?
– Да… Наверное. Но шрамы останутся. На спине, плечах… На лице тоже.
В немногочисленных лучах света, которые попадали в этот проход, на глазах Миа-ку заблестели слезы. Наверное, в который раз за сегодня.
Больно слышать то, что она говорила, но значительно больнее видеть эти слезы. Я хотел ее утешить, прошептать что-то ободряющее, но, как обычно в такие моменты, не знал, что сказать.
Чем я вообще мог ее утешить?
– Сказали, что ты спас Тами-ра… оттуда. Так есть? – Миа-ку сама прервала молчание.
– Я нашел его под стеной. Выбрались оттуда, понес к механику оболочек. Но там… Страшно, в общем.
– Да, страшно, – отозвалась женщина.
– Дальше ты знаешь…
– Больно?
Миа-ку взяла мои ладони, обожженные вчера и наскоро перемотанные повязками, в свои руки.
– Да, немного… Но это неважно, – действительно, на фоне того, что произошло с Тами-ра, о моих ладонях можно было просто забыть. Разве что механической птицей управлять будет сложно.
– Не могу тебе дать трав… Совсем немного осталось – все сгорело в умме. Тами-ра они нужны очень, – сказала Миа-ку после короткой паузы.
– Ничего не нужно.
Рядом по проходу, опустив голову, прошла женщина. Как же все-таки тут тихо и пусто… Особенно ясно это понимаешь тогда, когда кто-то нарушает ненадолго это уединение шорохом одежд и сандалий, а потом снова исчезает.
– Что дальше будет? – спросила Миа-ку. Кажется, впервые за наш разговор она подняла взгляд и посмотрела мне прямо в глаза. Или еще глубже.
В первое мгновение я подумал, этот вопрос – отзвук озлобления, обиды, отчаяния. Но нет. Все-таки нет. Этот вопрос – не риторический. Более того, он остро нуждается в ответе, как никогда остро.
Этот вопрос – страх женщины, молодой матери перед будущим, в котором больше нет своей уютной уммы и привычного спокойствия, но есть израненная новая жизнь и полная неопределенность. И ей больше некому его задать, кроме меня. Просто некому.
– Дальше будет… Все будет хорошо. Будем жить дальше, – сказал я то, что первым пришло на ум. А значит – самое честное, что мог сказать.
– Веришь в это?
– Знаю это.
– Хорошо… – Миа-ку отвела глаза, но я почувствовал, что именно такой простой ответ ей и был нужен. Не экскурс в политику, не описание оружия и оценка шансов, а именно это.
Женщине не нужно знание, ей нужна уверенность, – так сказала мне когда-то старшая мать.
Я не знаю точно, что думала Миа-ку теперь. Считала ли она на самом деле, что это я виноват во всем. Может, и считала, но уже без злобы.
И пусть так. С новой силой я ощутил ответственность за ее жизнь и жизнь Тами-ра. Чувство тревожное, беспокойное, но наполняющее жизнь смыслом. Самое лучшее чувство.
Мы обменялись еще несколькими сдержанными фразами, а потом я ушел.
– Благодарю… за Тами-ра, – сказала она напоследок.
– Не за что благодарить, – ответил я.
И потом, почти уже вдогонку:
– Ты знаешь, что Коту-ма-ку нет больше?
– Как нет?! – резко останавливаюсь и оборачиваюсь.
– Сгорела вчера. В постели своей. Коту-ма-ку нет больше, – говорит Миа-ку и исчезает в арке своего колодца.
«Коту-ма-ку нет больше» – повторяю про себя и снова, как сейчас, вижу ее властное лицо, слышу слова, негромкие, но оглушающе звучащие в моих ушах: «Будь счастлив тем, что у тебя было, и ищи новое счастье.»
Но сейчас – именно сейчас, – мне было жаль старейшую. Ужасно жаль.
К вечеру на Площади начали стихийно собираться люди, и у каждого была своя причина прийти. Кто-то испытывал совершенно новое, незнакомое, но необычайно сильное и всепоглощающее чувство мести и хотел поделиться этой жаждой с другими. Другие считали, что власть тоже в ответе за то, что произошло, и хотели высказать свой протест. Но большинство были просто напуганы: ходили безучастно по Площади, готовые поверить кому угодно, кто подарит надежду или, наоборот, посеет панику. Они заглядывали в лица друг другу с тревогой, обсуждали то, что обсудили за день уже много раз, а потом шли дальше.
Здесь были далеко не все. Но среди тех, кто пришел, внезапно вспыхивали и гасли звезды стихийных лидеров, бурлили эмоции и раздражение – непривычные гости в отношениях жителей Огненного острова. Какой-то рудокоп с полубезумным видом в съехавшем на бок хартунге кричал, что это только начало, что мы все очень скоро лишимся жизни в огне. Две женщины рядом плакали, но продолжали слушать, как и кучка хмурых мужчин – уммеров и рудокопов.
Совсем рядом другой оратор предлагал лишить всех прав искренних мистиков и объявить остров технократическим социумом. Он сыпал аргументами, говорил о причинах и следствиях, но покрывало логики то и дело рвалось, обнажая желание мстить всем, кто имеет хотя бы косвенное отношение к Храму. Пусть даже просто придерживается той же веры.
Совсем уже возле главной трибуны стремительно росла группа слушателей болезненно худого и невысокого старика. За спинами и головами людей его тщедушная фигура совершенно терялась, но идеи, о которых он говорил, буквально вибрировали в воздухе. Старик вспоминал о незапамятных временах, когда не было ни главных законников, ни Закона, а островом правила мудрая Коллегия из представителей родов. Образы мирного, спокойного и уютного времени наполняли души окружающих теплом и желанием поскорее избавиться от Мику-ра. А заодно и со всеми, кто так или иначе связан с Законом.
Неизвестно, чем бы закончился вечер на Площади, если бы в тот момент, когда солнце уже коснулось туманного края небесной полусферы, на трибуне не появился сам Мику-ра. Он вышел на центр площадки, остановился, посмотрел поверх голов, словно оценивая их количество.
Большинство присутствующих даже не заметили появления главного законника, но кто-то уже устремился поближе. Некоторые бросали в сторону трибуны озлобленные взгляды, а иногда – и проклятия. Но даже такие (или тем более такие) хотели услышать, что скажет Мику-ра. Прислушивались жадно к словам, которые еще не появились на свет.
– Мы потеряли то, о чем никогда не забудем, но победили, – прокатился по Площади его голос из раструбов голос-машины. – И об этой победе стоит помнить.
На Площади стало тише. А может гомон множества голосов просто потонул в многократно усиленном голосе законника.
– Я знаю, вы скорбите по тем, кто лишился жизни… И я скорблю вместе с вами. Я скорблю по тем, кого знал и кого не знал. То, что произошло, невероятно и невыносимо, – проговорил Мику-ра, и по толпе прошел несильный, но ощутимый ропот. Как холодок по коже от легкого порыва ветра.
– Будь ты проклят с победой такой! – истерично закричала женщина в первых рядах. – Сгорел бы ты лучше вчера со своими…
Мику-ра ответил куда-то мимо голос-машины, обращаясь прямо к женщине:
– Но я не сгорел. Я еще жив, все мы еще живы. И это нужно ценить!
– Сгорел бы ты лучше!.. Так и будет еще!
Женщина выкрикнула что-то еще, но какая-то старшая мать уже уводила ее в сторону, мягко обнимая за талию, бережно подталкивая вперед. Люди расступались перед ними совершенно беззвучно, словно опасаясь навлечь проклятия и на себя.
Мику-ра помолчал немного, подождав, пока толпа стихнет и продолжил:
– Я не ошибся, когда говорил о победе. Не ошибся! Вчера в схватке над островом храмовники недооценили нас – тех, кого они считали своей добычей. Они недооценили нашу возможность защищать свой выбор… Даже в той ситуации, когда защищать этот выбор никогда не приходилось и неизвестно, КАК именно это нужно делать.
В схватке над островом они потеряли единственное, что делает их сильными. И это не вера и не помощь Извне. Это – лучшие их наездники и новейшее оружие, которым они хотели выжечь нас вместе с нашей свободой воли. Просто потому, что все другие способы отнять у нас эту свободу оказались бесполезными.
Мику-ра на несколько секунд остановился и скользнул взглядом по толпе. Теперь его слушали настороженно, но внимательно. И уже этого было достаточно сейчас. Он заговорил снова:
– Уничтожены все три Камо-те, которые несли огонь на нашу землю. И если утраченные жизни не вернуть, то, по крайней мере, можно быть уверенным, что те, кто это сделал, уже понесли свое наказание. Двое из них. Еще один, который остался жив, лишится жизни до конца сегодняшнего дня, – резко и зло сказал Мику-ра, и по Площади прокатился вздох удивления.
– Казнь! – выкрикнул кто-то почти уже забытое слово. Слово, которое казалось странным ритуалом из историй о давно прошедших временах. Вздохнув, толпа вдруг погрузилась в почти идеальную тишину, словно испугавшись того, что только что было сказано.
Страшное слово все еще вибрировало в ушах присутствующих, вызывало первобытный ужас, но вместе с тем отдавалось в сердцах многих сладким чувством отмщения. Им дали то, чего они хотели на самом деле, но боялись признаться.
– Казнь, – повторил Мику-ра теперь уже во всеуслышание. – Уничтожены и две другие птицы. Одна из них – ценой жизни наездника, защищавшего наш остров.
Это не все храмовники, которые хотели силой, верхом на своих машинах, навязать нам волю Храма. Далеко не все. Но это жертва, к которой Храм был не готов. И если добавить к этой утрате другие, которые понесли они раньше, то выходит, что их грозная сила – сила, с помощью которой они хотели покорить весь Архипелаг, – исчезает на глазах! – прогремел Мику-ра, заставив отшатнуться тех, кто стоял ближе всего к раструбам.
– Их еще много… У них все еще много машин и оружия! – снова прозвучала пара выкриков в передних рядах. Это услышали немногие, и главный законник мог бы без труда не заметить эти голоса. Однако он их заметил. Более того, Мику-ра ждал их.
– Да, Храм все еще очень силен! – ровным, спокойным голосом подтвердил он. – Но значение нашей вчерашней победы измеряется не только в уничтоженных храмовых птицах. Я точно знаю, что весть о том, что произошло, уже разлетелась по островам Архипелага. И люди, некоторых из них, поднимают голову. Они видят, что на силу можно отвечать силой, и именно так обрести подлинную свободу.
Несколько лун назад, когда они признали господство Храма, то не были готовы сражаться, не были готовы к насилию. Таким же образом немало достойных людей на нашем острове призывали отказаться от борьбы и сделать вид, что все идет своим чередом, – в голосе Мику-ра прозвенели язвительные ноты, которые, впрочем, тут же погасли в патетике его следующих слов. – Но нашлись и те, кто не захотел мириться. И именно благодаря им мы очень скоро обретем настоящую свободу. Пусть выстраданную, но настоящую и надолго!
Это – наши герои. Все вы знаете Тиа-ра, но теперь – он не один. Это – Сола-ра, который вчера отдал свою жизнь за других, это – Бхад-ра с Зеленого острова, который сражается вместе с нами. Это – десятки героев, которые были вчера на земле. Многие из них не дожили до сегодняшнего дня, но теперь я знаю: на их место придут другие.
Мы победим сами и поможем освободиться тем, кто этого хочет! Эта война – да, я называю это войной, – будет окончена. И жертва каждого – не напрасна. Она обернется против тех, кто ее начал, многократно!
Одобрительный гул звучал там же, откуда еще минуту назад раздавался недовольный ропот. Именно сейчас и сегодня он, этот голос толпы, для Мику-ра был едва ли не важнее, чем победа на выборах. Он рассчитывал на то, что еще до заката вирус надежды распространится по острову и проникнет даже туда, где сейчас царит скорбь.
Говоря о других островах, Мику-ра не врал. Ночью мерцание световой азбуки означало в темноте небосвода Белый и Зеленый острова. И если на последнем все, чем располагало сопротивление – это немногочисленная группа убежденных технократов, совершенно не готовых к реальной борьбе, то на Белом острове для храмовников действительно наступили плохие времена.
Подогретое целым рядом непопулярных решений новой власти мистиков и атмосферой подавления воли, общество буквально вспыхнуло от известий с нашего острова. Вероятно, только несколько эпох без опыта насилия удерживали Белый народ от восстания. В их наследственной памяти просто не было механизмов, которые бы заставили действовать. Действовать, а не только говорить о смене власти в своих уммах.
Но, как говорил Моту-ра однажды, «там, где есть дрова, будет и огонь». Вопрос только один – когда?
На следующий день я решил увидеть Тот-ра. После того, как Мак-ра лишился жизни, мы не говорили толком, и, кажется, этот момент настал. Он настал еще и потому, что теперь, после всего, что случилось, я просто не знал, куда себя деть. Каждая минута в одиночестве была невыносимой, а любое общество – целительным. Даже если это общество Тот-ра.
Само собой, главного механика я нашел в Полукруге. Он сидел на одном из опорных каменных блоков и ел что-то похожее на комок из высушенных трав. Отрывал клок сплетенных стеблей и медленно пережевывал. Мощные желваки двигались ритмично и уверенно, как детали машины.
Казалось, что на это простое и необходимое действие уходила вся энергия Тот-ра. Он выглядел изможденным, и видеть это было совершенно непривычно.
– Хотел бы предложить тебе воду. Но воды нет. Ни у кого тут нет воды, – без особого сожаления и выражения проговорил механик.
– Если бы я знал, то нашел бы тебе немного.
– Выпей сам. Сейчас это роскошь, – ответил он.
– Говорят, что завтра служители начнут откачивать воду из подземных хранилищ, – я сел рядом и попытался завести разговор самым простым из всех возможных способов – распространяя слухи.
– Не слышал, – сказал Тот-ра безо всякого интереса.
– Холода еще не закончились, а уже приходится брать воду из запасов. Очевидно, что ее не хватит до конца теплого полуцикла.
– До него еще надо дожить, – отозвался механик.
– Да уж, ты прав, – согласился я.
Не согласиться было трудно. Уже сейчас понятно, что разрушенные конденсаторы обязательно обернутся Большой жаждой – страшным бедствием, которого не было на Огненном острове уже много солнечных циклов. Но пугало ли оно сейчас? Нет, не думаю. Мы учились жить сегодняшним днем – хорошо это или плохо.
– Как Ши-те? – спросил Тот-ра, бережно заворачивая оставшийся пучок трав в платок.
– Нормально. Получила вчера пару новых вмятин, но ничего серьезного. Правое крыло выдержало удар… Наверное, снова я должен быть тебе обязан своей жизнью.
– Это хорошо. Хорошо, что она в порядке. У нас рук не хватает очень.
– Я могу чем-то помочь?
– Чем ты можешь помочь? Чиним конденсаторы. Те, которые еще восстановить можно. Механиков мало.
Тот-ра говорил натужно, словно через силу, но говорить ему хотелось. Об этом несложно было догадаться хотя бы по числу фраз, которые механик произносил подряд, без уточняющих вопросов.
– Мак-ра лишился жизни, – продолжил он. – Вчера еще один… сгорел. Он был книговером, как оказалось. С седой бородой, помнишь?
Я молча кивнул. Сказать тут было просто нечего – я живо представил пожилого сгорбленного механика, чья борода ложилась на рабочую плиту во время работы. Казалось чудом то, что до сих пор ее (и его самого) не затянуло в какую-нибудь точильную машину.
Список тех, кто не дожил до конца вчерашнего дня, увеличивался и постоянно пополнялся новыми лицами. Нет, не тот список, который на нескольких свежих глиняных табличках вывесили сегодня на умме Закона. Я говорю о личном списке – моем персональном пантеоне тех, кого хотя бы мельком помнил и знал.
– Послушай, Тот-ра… – наконец решился я. – Мне действительно жаль, что так все случилось с Мак-ра. Ты же знаешь, что…
– Нет смысла говорить об этом. Мак-ра нет уже. И не будет, – перебил меня главный механик.
– Ладно, не будем говорить. Просто знай, что это огромная потеря и для меня тоже.
– Никто не хотел этого. Но теперь я должен довести все до конца. Хотя бы здесь. В Полукруге.
– До конца? Что ты имеешь в виду?
– Эта война – теперь и моя война тоже.
– Разве не ты говорил, что это чужая война? – удивился я. – Ты говорил, что я сам похож на живое оружие в чужом противостоянии, разве нет?
– Говорил. Но война бывает чужой только до того момента, пока в ней ты не потерял кого-то, – слишком длинное для себя и очевидно позаимствованное у кого-то высказывание Тот-ра проговорил с видимым усилием.
– Да, наверное, ты прав…
– Не важно теперь, кто начал. Не важно, как это началось. Мы должны довести это до конца.
– Хорошо… Так и будет. И, знаешь, мне намного легче знать, что мы с тобой – на одной стороне. Полностью, без оговорок, – признался я.
И это было правдой, очень важной для меня правдой. Предыдущие луны на меня очень давило существование двух Тот-ра. Один всегда был готов сделать птицу лучше и сильнее, дать мне в руки оружие, не спрашивая о том, что я собираюсь с ним сделать. Второй – осуждал, называл меня самого «живым оружием», страдал от потери Мак-ра и меня в этом винил.
Сегодня Тот-ра один. Полностью на моей стороне. Так, как и было несколько последних солнечных циклов. С того момента, как он превратил неопределившуюся новую жизнь без видимых талантов в одного из лучших наездников Огненного острова.
– Поговорить нужно… Хорошо, что ты появился. Хочу тебе рассказать кое-что, – неожиданно проронил Тот-ра совсем другим тоном. Так, как металлический молот выскальзывает из рук и падает на каменный пол.
– Об этом только я знаю. Никто больше. И это важно очень. Для всех, – совсем уж загадочно добавил он.
Я насторожился. По тому, как собеседник сходу сгустил краски (а делал он это крайне редко), было понятно – все это действительно важно.
Тот-ра тяжело поднялся на ноги, отбросив на ближайшую стену густую тень. В нос ударил запах застарелого пота и машинной смазки – запах Тот-ра.
Мимо прошел молодой механик, молодость которого непросто рассмотреть под слоем машинной копоти и хронической усталости. Тот-ра подождал, пока его подчиненный отошел подальше, за стеллажи Полукруга, и продолжил:
– Есть еще одно оружие. Может быть, оно способно прекратить войну сегодня.
– Может быть? – тут же отреагировал я.
– Я не знаю. Я не испытывал его. Невозможно его испытать. Но оно действительно очень мощное, – говорит, поворачиваясь ко мне спиной. Ищет что-то в ящике для инструментов. Может, ему там что-то нужно сейчас, а может, не знает, куда деть свои руки.
– Это… Это что-то вроде куба, который мы бросили на стоянку Камо-те?
– Нет. Другое. Я не буду рассказывать тебе об этом сейчас.
– Не будешь?
– Нет, – отвечает твердо.
– Тогда… К чему все это? И почему мы его не используем, если все так, как ты говоришь?
Тот-ра поднял на меня тяжелый взгляд, несколько секунд помолчал, а потом сказал:
– Это оружие… От него могут пострадать невинные. Нет, не так. От него ТОЧНО пострадают невинные. Поэтому, не время… Еще не время. Я не хочу, чтоб это время наступило. Но оно может наступить…
– Мику-ра знает об этом? – спросил я, нервно поднявшись и снова сев на скамью напротив.
– Как ты думаешь, что бы он сделал, если б знал?
Я промолчал. Ответ очевиден.
– Никто не знает, – продолжил Тот-ра. – Но меня пугает это. Если со мной случится что-то. Оружие может попасть в плохие руки. Однажды я хотел его уничтожить. Бросить за барьер вниз. Но не решился. Возможно, еще не время…
– Не время выбросить, не время использовать и не время рассказать мне о нем подробнее?
– Наверное, так.
Я нечасто видел Тот-ра сомневающимся. Сегодня – именно тот случай.
– Но чего тогда ты хочешь от меня?
– Я просто хочу тебе сказать, где оно находится. Если меня не станет, ты должен решить. Уничтожь его. Или используй. Согласен?
Я не успел ничего сказать, как Тот-ра забормотал снова:
– Нет, я не хочу… Ответственность. Знаешь, это мой груз, ничей больше… Я хочу тебя попросить о другом.
– О чем же? – спросил я, окончательно сбитый с толку.
– Используй его, когда я скажу. Ты используешь? Знаешь, ты не должен мне палец и ничего такого… Я просто прошу тебя пообещать.
– Тот-ра, я не знаю, о чем ты говоришь. Не знаю, о чем вообще речь… Как я могу тебе обещать что-либо? Я даже не знаю, ЧТО обещаю.
– Просто доверься мне. Кажется, я тебя не подводил раньше. Правда? – торопливо заговорил он, странно понизив голос.
Все казалось странным, нереальным, другим. Другим был Тот-ра. В какой-то момент мне даже показалось, что он не в себе.
– Нет. Конечно, нет. Ты сделал меня таким, какой я есть.
– Доверяй мне и теперь, – с видимым волнением сказал он. – Ты обещаешь, что используешь оружие… Когда я скажу?
– Ладно… Обещаю, – пробормотал я, не понимая, с чем только что согласился. Какую ответственность на себя взял. Я просто сказал «ладно», не задумываясь, только чтобы прекратить этот странный разговор. В конце концов, я действительно доверял Тот-ра и не мог сомневаться в его словах.
Вот так все и случилось. Сказал «ладно» и… изменил ход истории до неузнаваемости.