30. Жуки-в-цветах
Металл еще не успел нагреться на солнце и с ночи казался обжигающе холодным. В этом, конечно, не было ничего удивительного, но прямо сейчас думаю о том, что истинная причина – это холод, который чувствуешь внутри.
Трудно вдохнуть глубоко, будто что-то тяжелое давит на грудь. Впускаешь в себя воздух мелкими глотками. Дышишь поверхностно и проверяешь механизмы птицы один за другим. Натяжение тяг крыльев и хвостового рычага, подключение спирали, крепление небесного камня… Узел за узлом, деталь за деталью. Все то, что раньше делал Мак-ра.
На острове непривычно тихо. Не гремят механизмы в мастерских, не слышен гул плавильных ям, не стучат по брусчатке колеса тележек с грузами. Только шорох сквозняков между уммами, да ветер иногда приносит обрывки чьих-то фраз. Но даже фразы – вполголоса, словно опасаясь кого-то разбудить.
На ограниченном пространстве острова новости распространяются быстро, а плохие новости – молниеносно. Именно поэтому сегодняшним утром все ждали чего-то… Страшного? Опасного?
Наверное, Мику-ра стоило поговорить с людьми, но он этого не сделал сознательно, а может, просто не хватило времени. Именно поэтому несколько скупых фраз главного законника о сегодняшнем сражении были раздуты до невероятных масштабов в пересказах и перевраны на все лады. Все это повисло над землей тяжелым, напряженным ожиданием.
– Удачи тебе, – услышал я за спиной, когда уже поставил ногу на подножку.
Обернулся и увидел Тот-ра всего в нескольких шагах сзади. Удивительно, как ему удается оказываться в нескольких местах одновременно, появляясь совершенно неслышно и незаметно. И порой неожиданно…
– Благодарю тебя, – кивнул в ответ и тут же столкнулся с его тяжелым взглядом, в котором, впрочем, уже не было злобы.
Сложно не заметить, что за последние несколько лун (или дней?) главный механик постарел и осунулся. Пожалуй, в нем не стало меньше энергии – ее бы и сейчас хватило на целую мастерскую. Но морщины стали еще глубже, а мощные плечи опустились ниже к земле. Так казалось. Так было.
– Послушай, мне и самому очень больно из-за того… – начал было я говорить то, что хотел сказать еще вчера, но Тот-ра резко отмахнулся и скривился, как от укуса насекомого.
– Просто осторожным будь. Не нужно потерь больше, – пробасил он.
– Хорошо, – снова кивнул я и взобрался в седло.
В то же самое мгновение с другой стороны корпуса в свое седло взобрался Кир-ра. Увидев главного механика, он кивнул ему, но Тот-ра не ответил. Просто развернулся и ушел.
– Летим? – только и спросил я у второго наездника.
– Обязательно, – ответил он и вставил стрелу в раму оружия.
Мику-ра оказался прав – ждать пришлось недолго. И хорошо, что недолго. Слишком мучительно было сейчас просто кружить над островом. Воздух был влажным и все еще холодным. И к тому моменту, когда на закатной стороне показались первые храмовые птицы, я уже порядком замерз.
Впрочем, даже это не было самым худшим. Худшее – это тяжелое и нервное ожидание. От напряжения начало тошнить.
Скорее бы… Отправиться к Началу или пережить этот день и получить право на следующий – возможно, такой же. Пусть будет или то, или другое. Но скорее бы…
Храмовых птиц было действительно много. Десять или одиннадцать – сейчас сосчитать трудно. В любом случае много – в разы больше, чем наши три машины, две из которых, к тому же, были безоружными.
Камо-те летели тремя группами, и в их построении не было бы ничего необычного, если бы не одна деталь, которая становилась все более заметной по мере того, как противник приближался. В каждой группе одна птица располагалась существенно ниже остальных, а ее очертания даже издалека отличались от уже привычных мне силуэтов.
Еще минута. И еще одна.
В тех трех машинах, которые летели ниже, уже можно было распознать характерные черты Камо-те – небольшой размах крыльев, острые линии клюва… Но что-то в очертаниях было непривычным, что-то делало их похожими на пузатых летающих насекомых, которые в изобилии появлялись на острове в разгар теплого полуцикла. Жуки-в-цветах – именно так их называли обычно.
А потом стали видны детали. В нижней части машин, там, где располагаются лапы, укреплены массивные конструкции. Два конусовидных раструба для воздуха, направленные соплами вперед. Но зачем это? Для чего? За этими воронками уже ничего нельзя было рассмотреть. Да и некогда.
…Первая храмовая птица пересекла границу проекции, а с наблюдательной башни не звучали тревожные сигналы, положенные в этом случае. Не до них. Вместо предупредительного звона я услышал оттуда негромкие удары механизма самострела – один, а потом другой. Тут же одна храмовая птица рванула в сторону – скорее, просто от неожиданности.
И закрутилось… И прошла тошнота. И никакой тревоги – только холодное осознание того, ЧТО и КАК надо делать.
Высота – двадцать шагов или около того. Прямо подо мной ощетинился мостами кранов, лебедок и механизмов неизвестного мне назначения Полукруг. Лечу навстречу ближайшей группе храмовых птиц, но немного под углом – так, чтобы при первом удобном случае поджать крыло и развернуться к противнику хвостом.
Очень важно не упустить этот момент, но еще больше меня беспокоит «жук», который летит ниже и чуть позади остальных трех машин. Я смутно ощущаю то, что именно от него исходит основная опасность, но пока не понимаю, в чем именно она заключается. Чего ожидать от этих странных механизмов?
В последние секунды перед маневром, когда я уже могу рассмотреть цвета хартунгов храмовых наездников и выражения их лиц, становится понятно: Камо-те с раструбами снижается к поверхности, а те, что летят мне навстречу, только прикрывают ее. Нужно прорываться вниз! Во что бы то ни стало нужно!
Вместо разворота я рискую – иду прямо на ближайшего противника. От неожиданности он не стреляет, а бросается в сторону, и это дает мне необходимое пространство и время. Дальше – маневр, на который не способна, пожалуй, никакая другая механическая птица на Архипелаге. Убрав силу, чуть поджав крыло и вывернув хвост, я разворачиваю машину практически на месте и плавно проваливаюсь вниз. Еще секунда – и Ши-те снова летит по прямой, но уже в противоположную сторону, ее снова неудержимо несет вперед небесный камень.
Полого снижаемся и догоняем «жука» – до него каких-то двадцать или двадцать пять шагов. И его наездник, похоже, меня не видит.
Быстро оглядываюсь. Два храмовника явно не ожидали такого маневра: они теряют время на лишние развороты и сильно запаздывают. Еще один у меня над головой готовится к пикированию. Но и он вряд ли успеет. Так что я еще успеваю атаковать его подопечного. Что ж, выглядит, как простая мишень. Осталось только удачно ударить сверху.
…И тут происходит невероятное, невозможное – то, что снимает все вопросы о «жуках» и их роли в сегодняшнем противостоянии. Из механизма под корпусом вертикально вниз вырывается столб пламени и упирается в поверхность острова. Камо-те медленно летит вперед, оставляя за собой огненный хвост – там, где за мгновение до этого в землю упирался поток пламени. Ослепительный, яркий, желто-красный жар струится по проходам, опаляет стены и… заполняет уммы. Выжигая там все. И всех.
Яркое, чистое, бездымное пламя – это горит огненный песок. Возможно, именно тот огненный песок, который Храм раньше так активно выменивал у нас на инструменты. Теперь я знал, как это работает. Я видел это. Нагнетаемый через два широких раструба встречный поток воздуха смешивался с измельченным в пыль песком и под давлением выбрасывался вниз испепеляющим все на своем пути огненным столбом.
Чистое, яркое пламя, от которого сложно оторвать взгляд. Пламя без дыма. Дым появлялся уже на земле – там, где загорались вещи и… люди. Наверное, и люди тоже.
– Дави его! – кричит на ухо Кир-ра и тем самым выводит меня из оцепенения. – Что ты смотришь, дави!
Быстро догоняю врага. В нос ударяет запах гари, а обзору мешают полупрозрачные клубы дыма, которые поднимаются там, где всего несколько мгновений назад пролетел храмовник. Но я его вижу. Я вижу, как отражают солнечный свет плоскости. И вижу огненный хвост, который, впрочем, уже почти полностью скрылся за силуэтом Камо-те.
Когда я оказываюсь совсем близко, перед «жуком» взвивается в воздух веревка с крюком. Тот, кто ее бросил, тут же исчез в полосе огня. Жертва была напрасной – веревка скользнула по крылу храмовой птицы и соскочила в сторону. Крюк лишь звякнул о металл оперения, ни за что не зацепившись.
Выбирать, куда бить, не приходится. Каждая секунда – это обгоревшие уммы и люди там, внизу.
Восемь шагов… Пять… В последнее мгновение наездник храмовой птицы наконец замечает меня – кричит что-то нечленораздельное, заслоняется рукой так, будто это поможет избежать удара.
Удар клюва приходится куда-то в район его седла. Думаю, он лишился жизни сразу, и впервые я пожалел о том, что это произошло так быстро. Сильный толчок и скрежет металла. Поднимаю птицу вверх, надеясь, что она не получила серьезных повреждений. Нет, кажется, все в порядке. Ши-те покорно отрывается от противника и взлетает выше.
…Еще один мощный толчок едва не выбрасывает меня из седла – спасает ремень. Тут же – оглушительный грохот. Краем глаза вижу внушительных размеров обломок, который, бешено вращаясь, взмыл слева, на секунду поравнялся с нами и по дуге устремился вниз. Это от столкновения с поверхностью взорвались емкости с огненным песком. С поверхностью ли? На пути падающей птицы мог оказаться и умм-кан. Смотреть назад не хотелось, тем более, что от ударной волны я едва не потерял управление.
Довольно далеко, в нескольких сотнях шагов отсюда еще одна храмовая птица опустилась ниже, едва не задевая края стен, и выпустила огненный хвост. Выворачиваю рычаг и устремляюсь туда – ей наперерез.
– Сзади одна… Сверху – еще одна! – перекрикивает свист воздуха Кир-ра.
Удивительно, но я уже и сам это чувствую – спиной, затылком или еще чем-то. Просто ощущаю близость храмовых птиц. Или их наездников? Ощущение опасности буквально обжигает – кажется, будто кто-то касается плеча, предупреждая об угрозе.
Не снижая скорости, раскачиваю птицу с крыла на крыло – то вправо, то влево. От напряжения каркас глухо поскрипывает, но держится. Должен держаться.
Практически сразу мимо пролетает одна стрела, а через три секунды еще одна ударяет в нос птицы в паре шагов перед моим седлом. Рикошетит, высекая сноп искр. Раньше я бы наверняка потянул рычаг в сторону, бросил ее на бок. Но не сейчас. Я научился воспринимать те стрелы, которые не нанесли мне вреда. Как прошлое, о котором тут же забываешь.
За спиной щелкнул самострел Кир-ра – раз, а потом еще один. Некогда смотреть, чем закончилась эта короткая схватка. Главное, что у меня есть еще немного времени. Еще один короткий отрезок времени до следующей короткой схватки.
– Он висит на хвосте… – сообщил Кир-ра.
Я позволил себе обернуться – всего на мгновение. Но уже этого было достаточно, чтобы рассмотреть храмового наездника в подробностях, увидеть черный ремень на его груди, спокойное, уверенное и даже красивое безбородое лицо. Я никогда не видел вражескую машину в воздухе так близко – всего в восьми шагах или чуть больше.
Если бы у Кир-ра была заряжена стрела, он бы тут же отправил храмовника к Началу. Да и сам храмовник смог бы легко расправиться с нами, будь его самострел взведен. Но Кир-ра спешно перезаряжал оружие, а Камо-те буквально свалилась нам на голову, чуть не оторвав хвост своим мощным клювом.
Я увидел его, а он увидел меня. Очень-очень близко. Всего одна секунда.
Камо-те не хватило скорости, чтобы догнать и протаранить нас, а дожидаться, пока Кир-ра расстреляет его в упор, храмовнику не хотелось. Он заложил вираж в сторону и быстро удалился на безопасное расстояние.
Еще немного времени, чтобы догнать механическую птицу, которая прямо сейчас – каждую секунду, каждое мгновение, пока я думал, двигался, реагировал, осматривался, – выжигала поверхность острова и все, что на ней находилось.
То место и те события, в пределах которых я находился прямо сейчас, отличались от всех прошлых воздушных схваток и противостояний одной важной особенностью – они не были эпицентром происходящего. Лишь одним из сгустков событий. Впервые в нашей истории над островом развернулась настоящая битва. Битва, где переплелись судьбы, жизни, боль и страх многих-многих людей – наездников, механиков, уммеров, рудокопов, мужчин и женщин, взрослых и детей, искренних мистиков и убежденных технократов.
Примерно в то время, когда я уворачивался от стрел двух храмовых птиц и спешил перехватить еще одного выжигателя, намного выше и ближе к лунной стороне юный Сола-ра изо всех сил отбивался от двух других храмовников. Впрочем, слово «отбивался» здесь можно использовать только условно. Ему было просто нечем отбиваться, поэтому он просто маневрировал, насколько хватало скорости и управляемости его птицы.
Если бы я видел Сола-ра в этот момент, то, наверное, мог бы им гордиться. Не без мастерства он использовал то, что я успел рассказать ему вчера, и, наверное, поэтому до сих пор был жив. Но даже несмотря на это, для юного наездника все обстояло значительно хуже, чем можно было представить накануне. Он действительно отвлек на себя двух врагов, но, как мы уже выяснили сегодня, время демонстраций действительно прошло. Если два храмовника начали преследование заведомо более слабого противника, то он должен быть уничтожен.
В какой-то момент наблюдатели на земле заметили, что машина Сола-ра стала все больше припадать на правое крыло, то и дело грозя перевернуться. По всей видимости, в нее все-таки попала стрела и повредила хрупкое оперение. Механическая птица больше не могла маневрировать так, как было нужно, и теперь только неуклюже барахталась в воздухе на небольшой скорости. Теперь Сола-ра был обречен уже совершенно точно.
Мне хотелось бы сказать, что «произошло невозможное» или «его спасло чудо». Но… Этого не случилось. Жизнь Сола-ра прервалась в течение одной минуты, но прервалась так, что мне только и остается сказать: «Произошло невозможное». Или еще лучше: «Он сделал невозможное».
В тот момент, когда один из храмовников решил больше не тратить стрелы на обреченного противника и просто спикировал сверху, чтобы разбить машину Сола-ра лапами, тот не стал бросаться в стороны или уходить вниз. Тем более, что на это уже не оставалось времени и пространства.
За секунду до удара мой ученик позволил своей птице лучшее, на что она еще была способна – кувыркнуться через поврежденное крыло. Длины другого крыла и энергии вращения оказалось достаточно, чтобы нанести мощнейший удар снизу на опережение. И хоть в пикировании крылья храмовой птицы были сложены, и оперение почти не пострадало, от удара механизм заклинило, и одно из них уже не могло развернуться обратно.
Последним, что увидели наблюдатели с земли, были обломки машины Сола-ра, уничтоженной лапами Камо-те, и сама храмовая птица, которая с огромной скоростью вращалась и падала носом вниз. Внешне она казалась совершенно целой и словно пыталась ввинтиться в поверхность, переломить остров пополам. Конечно, остров устоял, чего не скажешь о Камо-те и ее наезднике.
Сола-ра лишился жизни. Но лишился жизни так, как были способны немногие, даже более опытные наездники. Жаль, что в эпоху героев и подвигов слишком быстро забываются герои одного подвига – такие, как Сола-ра. Вряд ли в этой истории мне придется вспомнить о нем еще раз. Но его поступок велик – более велик, чем роль многих заметных персонажей.
Минутой спустя, потеряв нескольких смельчаков, свою первую победу одержали и книговеры. Оставив выжженный след длиной в несколько десятков шагов, одна из храмовых машин поравнялась с постом перехватчиков. И их бросок был успешным – крюк зацепился за оперение крыла. В какой-то момент показалось, что Камо-те удастся спастись: ремень лопнул, не удержав на привязи тяжелую машину. Храмовнику почти удалось выровнять свою птицу.
Ему не хватило всего нескольких шагов. Широким соплом он зацепил и опрокинул металлический помост, оставленный здесь уммерами, окончательно потерял скорость и грузно упал в какой-то чахлый сад, срезав по пути пару деревьев. Еще один взрыв, горящие деревья, комья земли и камни, выброшенные вверх с огромной силой.
Таким образом, две из трех машин, оснащенных огнеметами, были уничтожены. Но осталась еще одна – именно та, наперерез которой я летел, сильно рискуя не достичь своей цели. Две храмовые птицы следовали за мной неотступно.
– Готов стрелять? – спросил я через плечо у Кир-ра, не отрывая взгляда от приближающейся огненной полосы, которую словно тянула за собой одна из вражеских машин.
– Нет еще… В сторону! – внезапно повысив тон, закричал стрелок.
Не раздумывая, бросаю Ши-те на бок и тем самым спасаю нас от прямого попадания. Стрела просвистела в шаге от корпуса. Оставалось только догадываться, как храмовнику удалось перезарядиться так скоро. Это короткое состязание, цена которого могла быть очень высокой, Кир-ра проиграл. К счастью, на этот раз – без фатальных последствий. Через несколько секунд он выстрелил в ответ, но, конечно, к тому моменту храмовник уже предусмотрительно отстал.
Я в очередной раз поднял глаза на стремительно приближающуюся Камо-те с пламенным хвостом, подумал что-то о направлении удара и тут вдруг… увидел. Понял. Осознал.
Прямо перед ним. Прямо на пути ослепительного столба огня – постройка слишком знакомая, слишком узнаваемая, слишком понятная за последние солнечные циклы. Умм-кан женского рода, к которому принадлежала Миа-ку. Там, где без сомнения была сейчас она сама и Тами-ра.
Страх и ужас от происходящего сейчас внезапно материализовался и ударил в живот со всей силой. Абстрактные люди, которые один за другим сгорали в своих уммах, вдруг воплотились во вполне конкретных людей – людей, которые были и есть для меня дороже всего остального. Сердце словно рвануло со своего места, ударилось о грудную клетку, обмякло и стекло куда-то вниз, а внизу живота все сжалось в тугой и плотный комок.
Я не успевал. Я не мог успеть.
Все свою волю я вложил в то, чтобы замедлить, остановить время. И оно, кажется, даже потекло медленнее. Но от этого я сам не приближался к врагу быстрее. В неторопливом, тягучем, раскаленном докрасна от напряжения потоке времени я наблюдал, как полоса огня захлестнула крайние уммы и покатилась дальше. Несколько женских фигур выскочили из бокового прохода, но, вероятно, многие оставались внутри, не понимая, что значит этот приближающийся гул, эти истеричные крики боли и ужаса.
Увидев меня на расстоянии каких-то нескольких десятков шагов, наездник Камо-то отключил огнемет, но дело было сделано – прямо по центру умм-кана женского рода пролегла черная полоса, а над стенами поднимались языки пламени и клубы дыма.
– Куда!? Куда?!! – закричал из-за спины Кир-ра и попытался схватить меня за плечо, вывернувшись в своем седле.
Но удара уже не избежать. Я не хотел его избегать.
Мощный толчок и тут же – скрежет металла. Мир качнулся, мелькнули искры. Вырвался и тут же оборвался где-то рядом вопль.
Я потерял ориентацию в пространстве всего на секунду или две. А когда снова осмотрелся, то с удивлением обнаружил, что Ши-те кренится вправо, но продолжает лететь вперед. Где-то позади прозвучал глухой удар и характерный грохот рухнувшей стены.
Не раздумывая, я завалился на хвост, моментально погасил скорость и без подготовки сел на небольшую площадку, открывшуюся между двумя массивными умм-канами. Каким-то чудом успел отскочить в сторону прохожий.
Когти птицы проскрежетали по каменным плитам, а корпус машины сильно вздрогнул и опасно накренился. Но устоял. Устоял и замер.
Спустя несколько секунд я уже бежал по вырытому в толще острова узкому проходу, соединяющему площадку с местом, по которому совсем недавно прошел поток пламени. В нос ударил запах гари, а воздух вдруг стал сизым от дыма. Это я почувствовал за мгновение до того, как взлетел по ступеням и буквально выпал на открытое пространство перед пострадавшим умм-каном.
А здесь… Здесь творилось нечто невообразимое. Около двадцати женщин разных возрастов лежали, сидели на камнях или стояли группами и поодиночке. Их объединяло только одно – все они плакали, а многие – истерически кричали. Какая-то молодая мать, чье лицо мне было смутно знакомо, лежала без сознания совсем недалеко от стены умм-кана. И никто не подходил узнать, что с ней.
Новых жизней здесь было значительно меньше, чем женщин – всего несколько мальчиков и девочек разных возрастов, которые в разной степени не понимали, что происходит, но плакали, напуганные поведением матерей.
Ни Миа-ку, ни Тами-ра тут не было.
Несколько мужчин из соседних умм и мастерских суетились тут же, между женщинами, но не знали, что нужно делать. Их лица были спокойнее, но взгляды – так же безумны.
– Где Миа-ку?! – закричал я в лицо старшей матери, с которой был знаком. – Где она?
– Малик-ра… Малик-ра… Где он? Где Малик-ра? – простонала она в ответ, видимо, так и не узнав меня. Глядя куда-то сквозь меня.
Наверное, было бы разумно обойти умм-кан со всех сторон и поискать у других выходов из него, но в тот момент я не мог думать разумно. Внутри все дрожало.
Ближайшая арка, как огромный рот, откашлялась клубами дыма и выплюнула мне навстречу какого-то мужчину – задыхающегося, перепачканного сажей. На руках его – новая жизнь, маленькая девочка, завернутая в платок. Ее тут же подхватил кто-то, а сам мужчина опустился на корточки. Его рвало.
Дышать внутри ужасно трудно. Тот проход, по которому я пробирался, не пострадал от огня, но дым стелился по земле, вытекая из арок и проемов вдоль стены.
В один из них мне и пришлось нырнуть, чтобы подобраться ближе к умме Миа-ку с Тами-ра. В лицо тут же ударила волна жара, и я инстинктивно заслонился рукой. На стенах горели изысканные вышитые ковры. Сотканные из сухих и плотных травяных волокон, они легко и с удовольствием вспыхивали, источая удушливый дым. Смотреть было все труднее, глаза слезились, но я все еще пробирался вперед, прижавшись к противоположной стене.
Эта арка?.. Или следующая? Ориентироваться в дыму становилось все сложнее. Впрочем, уже через секунду в нескольких шагах впереди с грохотом развалилась на поленья перегоревшая деревянная перегородка. За ней я узнал нужный мне коридор.
Среди тлеющих досок я сильно обжег ногу, но тут же забыл о боли, едва не споткнувшись об обгоревшее тело, раскинувшееся поперек прохода. Затошнило. Вместе с тем, я вдруг почувствовал, что видеть и дышать стало легче, и огляделся. Если бы только ни этот ужасающий запах горелой плоти, от которого, казалось, мутило не только тело, но и сознание.
В этом коридоре гореть нечему, но голые глинобитные стены были черными от копоти. Черными и обжигающе горячими – поток пламени низвергался прямо сюда, в эту часть умм-кана. До входа в помещение, где жила Миа-ку, несколько шагов. И эти шаги я сделал на подкашивающихся ногах. Вся моя сущность сопротивлялась тому, что я мог увидеть за аркой. Не осталось ни мыслей, ни предположений, ни ожиданий. Только всепоглощающий страх, от которого хотелось бежать куда-то подальше. Хоть за барьер.
Опираясь на обожженную стену рукой, я все-таки втолкнул себя в комнату Миа-ку и… не узнал помещения. Поток огня был таким сильным, что все, что могло гореть, сгорело в первые секунды. Осталась лишь черная труха, тлеющая местами, взрывающаяся то и дело россыпью оранжевых искр. Среди них вырывался и тут же затухал язычок пламени.
И ничего, что можно было бы узнать. Ни постели, ни заботливо разложенных на полу мешочков с травами, ни странных, но трогательных рисунков на стенах. Только черная труха, которая пахла дымом и совсем чуть-чуть – жженой листвой.
Дрожащими руками я прощупал рукой ворох пепла, боясь обнаружить самое страшное. Несколько секунд торопливо, судорожно, нервно я обжигал пальцы об угли, отбрасывал в сторону обгоревшие поленья, фигурки, остывающие фрагменты металлических инструментов, но не находил ничего больше. До тех пор, пока не убедился – ни Миа-ку, ни Тами-ра в момент атаки здесь не было.
Я не знаю, где они были – возможно, совсем рядом, в соседней комнате, – но в эту самую секунду во мне родилась вера в то, что все, быть может, обойдется. Для меня. Для нас троих…
Кажется, именно тогда я услышал крик. Нет, даже не крик, скорее, тоненький, но громкий стон. Он проникает прямо в душу и заставляет ее болезненно сжаться. Конечно, я тут же понял, кому принадлежит этот голос. Его, даже искаженный болью и страхом, смог бы отличить от любых других.
– Тами-ра! – кричу я, насколько хватает сил. – Тами-ра! Где ты?!
Не переставая звать, выскакиваю из комнаты в проход, снова слышу крик, но, кажется, он звучит тише. Сердце внутри стучит, как механический молот, заглушая мой собственный голос.
Снова стон – еще тише, но протяжно и жалобно. И тут меня осенило. Со всех ног бросаюсь обратно в умму и обожженными руками разгребаю ворох потухших, но все еще горячих углей на полу у дальней стены комнаты, обнажая искривленную от жара металлическую заслонку. Хватаю, снова обжигаюсь и непроизвольно вскрикиваю. Со второй попытки, схватив край крышки полой хартунга, все-таки отбрасываю ее в сторону.
И нахожу Тами-ра – сжавшегося в темной нише под стеной, где Миа-ку хранила зерно и орехи. Оказался там он во время своих игр или успел моментально среагировать на приближающуюся стену огня – неважно. Важнее то, что эта узкая камера, в которую бы вместилась только новая жизнь, эту жизнь и спасла.
Я схватил Тами-ра за руку и, наверное, слишком резко вытащил его из ниши. …И услышал крик боли, который трудно забыть. Громкий, опустошающий. И только в тот момент, когда Тами-ра оказался у меня на руках, я увидел, что произошло.
Укрытие спасло его от потока пламени, но жар пробрался в каждую щель, в каждое отверстие. Правая сторона лица, плечо, рука, часть спины под истлевшей частью хартунга были покрыты ужасающими волдырями и сочились. От отека привычное лицо Тами-ра казалось перекошенным, неживым и… совершенно чужим. На секунду я оцепенел. Просто стоял посреди обгоревших стен, держал на руках конвульсивно сжимающегося от боли маленького человека и смотрел в его лицо. Земля плыла под ногами, хотя остров спокойно висел на своем месте.
Хотелось исчезнуть. Не лишиться жизни, не сделать с собой что-то, а просто исчезнуть. Вместе с Тами-ра.
Последующие часы я не буду описывать подробно. Я их подробно и не помню. Только какие-то искривленные лица, звуки, истеричные голоса… Только несколько эпизодов, как короткие зарисовки, по нелепой случайности застрявшие в памяти.
Одна картинка: я бегу по проходам острова к умме механика оболочек с Тами-ра на руках и обгоняю других – обожженные идут сами, их тащат близкие… Не несут, а именно тащат – изуродованные тела, которые трудно нести и которые вдруг стали невероятно тяжелыми. Какой-то немолодой мужчина что-то выкрикивает и волочит по земле грузную женщину, оставляя грязный след на светлых камнях. А женщины уже нет среди живых – здесь лишь ее оболочка. Возможно, мужчина еще не знает об этом.
Навстречу плывут до смерти испуганные лица. Тоже бегут куда-то, от кого-то спасаются. Вероятно, они и сами не знают, куда и зачем нужно двигаться. Просто сидеть в уммах по одному вдруг стало невыносимо.
Другая картинка: просторная умма механика оболочек заполнена обожженными людьми. И они продолжают прибывать – внутри уже не хватает места. Помощник механика оболочек – еще вчера новая жизнь, – плачет и просит людей остановиться, подождать на площадке перед уммой, но его никто не слушает и не слышит.
В проеме арки я вижу самого механика оболочек – он мечется среди обгоревших и… не знает, чем помочь. Раньше он видел человека с ожогами только однажды – когда служитель плавильных ям упал на край котла. Он просто не знает, чем помочь обожженным.
Тами-ра на руках уже не кричит, он тихонько скулит и всхлипывает. Его тело кажется очень горячим.
Никакого смысла оставаться здесь нет. Но я стою на месте, так как не знаю, куда идти. Я парализован и больше не могу принимать решения. Все идут к механику оболочек. И я здесь.
Третья картинка, точнее – звук, голос, интонация: через площадку бежит, сталкивается с кем-то, едва не падает и бежит дальше Миа-ку. Бежит странно, припадая на одну ногу, как будто готова в любой момент броситься обратно, если не увидит Тами-ра у меня на руках. Или увидит только его оболочку.
Но я все также держу Тами-ра на руках и улыбаюсь, как сумасшедший. Далеко не в первую секунду я наконец-то понимаю, что до сих пор не знал ничего о судьбе Миа-ку, и теперь вижу, что она жива и невредима. И улыбаюсь еще шире, но, конечно, эта улыбка не имеет ничего общего с радостью.
А Миа-ку смотрит на меня с ненавистью. Я вижу это, когда она оказывается совсем рядом.
– Ты… Ты виноват!.. – шипит она так, как я еще не слышал.
Она забирает у меня Тами-ра и издает какой-то гортанный, жалобный крик, увидев его лицо. Через несколько секунд их уже нет рядом, а я все также стою и растягиваю губы. Как будто натужно, из вежливости, смеюсь чьей-то шутке.
Четвертая картинка: несколько мужчин – рудокопов, видимо, – тащат куда-то Тик-ра. Тот не сопротивляется, но и не перебирает ногами – его просто волочат по камням под руки. Кажется, что все происходящее его не слишком-то тревожит, только лицо морщится от боли каждый раз, когда колени ударяются о камни.
Тик-ра поднимает голову и говорит (не громко и не тихо, именно так, чтоб все вокруг услышали):
– Вмешательство идет. Его уже не остановить. Если вы не будете его орудием, я желаю быть первым, кого оно покарает. Судьба первых милосердна. Судьба последних – ужасна, они испытают муки вдвойне. За себя и за тех первых, которые ушли сегодня.
Один из рудокопов, который сопровождал эту странную и торопливую процессию, подскочил сзади и сильно ударил Тик-ра по затылку. Тот снова замолк и опустил подбородок на грудь. Дальше его тащили молча.
Тащили, чтобы живым бросить в одну из старых шахт. Говорят, что после падения вниз Тик-ра остался жив, и из гулкой тишины заброшенных гротов то и дело доносились его странные поучения о Вмешательстве и Храме.
Заслуживал ли этого Тик-ра? В тот день я был уверен, что заслуживал. Удовольствие не быть судьей может позволить себе только тот, кто не испытывал страданий по чужой вине. Я – испытывал. И эти рудокопы, видимо, тоже.
Картинка пятая, последняя, точнее – запах: запах гари и легкий, едва заметный, прозрачный туман в проходах. Уже давно догорело все, что могло сгореть в пострадавших уммах, уже давно истлели угли на пожарищах, а ветер быстро развеял дым и унес его за край. А вот запах остался. Его можно было услышать этим вечером и еще несколько лун после того.
Сегодняшняя трагедия – именно то, что я вспоминаю, услышав где-то запах гари или даже просто учуяв дым от костра. Все пять картинок всплывают в памяти с поразительной четкостью. Все бы забыть и не вспоминать никогда, но тут неподалеку снова жгут старый хлам, и я опять оказываюсь там – среди испуганных, шокированных, обожженных, со стонущим Тами-ра на руках.
