26. Тот-самый-день
А потом наступил Тот-самый-день – одно слово на языке Архипелага. Конечно, применяют его вовсе необязательно в отношении собраний или любых других политических событий. Это может быть день, когда у вас появилась новая жизнь или, наоборот, кто-то из близких отправился к Началу – что-то очень важное и значимое.
В нашем случае Тот-самый-день начинается сразу для многих тысяч людей – возможно, всех жителей Огненного острова. А может, и Архипелага.
Утром мне удалось пересечься с Мику-ра – всего несколько минут у конденсатора, всего несколько фраз, брошенных друг другу. Законник выглядел немного уставшим. Хотелось бы сказать «уставшим, но довольным», но вряд ли это было так на самом деле. То, чего ему вчера удалось добиться, не казалось достаточным для победы на голосовании.
В нескольких словах я рассказал Мику-ра о разговоре с Тода-ра, но тот только отмахнулся. Вряд ли он воспринимал книговеров достаточно серьезно. Я и сам не был уверен, что воспринимаю их всерьез. Особенно теперь, когда все произошедшее ночью казалось не вполне реальным.
Зато известие о провале переговоров с женским родом Коту-ма-ку его порядком огорчило. Конечно, я не стал говорить о предложении старейшей, но, кажется, законник был рассержен. Возможно, даже на меня лично.
«А может, все было задумано именно так?» – вдруг подумал я. Простой, эффективный, но не сработавший план Мику-ра и Коту-ма-ку.
Так или иначе, поводов для оптимизма было не так уж и много. Эта мысль осталась горьковатым осадком после прощания с Мику-ра. Почти что физически я ощутил, как першит в горле. Но глотком воды тут, конечно, не отделаться.
– Эй! – окликнул я товарища, когда тот уже собирался уйти.
Мику-ра остановился и обернулся.
– Хочу тебя попросить кое о чем, – неожиданно для себя самого сказал я. Всего пару мгновений назад возникла у меня эта идея.
– Было бы лучше, если бы ты просил без долгих предисловий, – с некоторым раздражением в голосе отозвался законник. – Слишком мало времени.
– Во время голосования я, скорее всего, буду над Площадью. Хочу еще до приземления знать, чем все закончится. Это можно сделать?
– А будет ли приземление, если все закончится не так, как надо? – ухмыльнулся Мику-ра.
– Что ты имеешь в виду?
– Этот знак тебе нужен, чтобы иметь возможность вовремя убраться с острова. Ведь если приземлиться туда, где власть принадлежит храмовникам, то можно уже и не взлететь, правда?
С лица Мику-ра не сходила ироническая полуулыбка. Так, будто он уличил меня в какой-то низменной, но не опасной слабости, и теперь получает удовольствие от изобличения.
– Зря это сказал, – обиделся я. – Ты сам знаешь, что убраться мне некуда.
– Да ладно, не злись, – отступил законник. – Если победа будет на нашей стороне, Сог-ра повесит рядом с трибуной белое полотно. А если нет – то… не знаю, какое там полотно у нас еще будет. Если будет.
Я молча махнул рукой, заканчивая этот спонтанный разговор. Мику-ра чуть более патетично, чем было уместно, поднял вверх открытую ладонь – символ нашей борьбы. И уже через секунду скрылся в лабиринте проходов.
Действительно, зачем мне нужен этот знак? Зачем я вообще попросил об этом? Глупо… Меня до глубины души уязвило то, что сказал Мику-ра, но, может, уязвило тем сильнее потому, что это было правдой? Только вот отступать и вправду некуда.
Может быть, Библиотечный остров?..
Стоя в очереди у конденсатора, я слышал, что обсуждали вокруг. Ничего не помогает узнать мнение людей лучше, чем очередь за водой. Здесь распространялись, видоизменялись и перемешивались в невероятных пропорциях сплетни и мнения всех мастей.
– …Старейшая его поддерживает, но я хочу голосовать за Тик-ра, – услышал я реплику из разговора двух женщин за спиной. Та, что высказывалась прямо сейчас, постоянно срывалась на немного писклявый, неровный шепот, который, впрочем, не мешал ясно слышать каждое слово.
– И это после того, что храмовники сделали с Тар-ку? – чуть громче ответила другая женщина. В ее голосе прозвенел укор, но укор беззлобный и участливый. Так, будто женщины знакомы давно и полностью друг другу доверяют.
– Откуда знаешь, что это были храмовники? С этими наездниками вообще ничего не понять… Ты уверена, что это вообще дело рук Храма?
– Да… Наверное. Это всем известно, – смутилась вторая женщина.
– Мне ничего такого неизвестно, – отрезала первая. – Зато я точно знаю, что закончиться для нас это может плохо, – продолжила она, зачем-то снова сорвавшись на нервный шепот.
– Может быть. Но при чем тут Тик-ра?
– Я думаю, он вернет остров на… как его… Должный путь.
– Просто красивое слово, – фыркнула собеседница. – Должный путь можно выбрать и самим.
– Не говори так! – ужаснулась первая женщина. – К тому же, я слышала, в Храме есть таблицы, где прописано прошлое, настоящее и будущее – на много солнечных циклов вперед.
– Чушь! – снова отмахнулась ее подруга.
– А я думаю, что не чушь! Ведь если это так, то храмовники знают, что будет дальше, и делают то, что должно быть.
– А если это просто глупые слухи?!
Разговор вдруг прервал короткий, но громкий крик – какая-то женщина истошно завопила. Заполненный уже металлический сосуд сорвался с ручки, с глухим звоном ударился о землю и раскрылся. Несчастная что-то отрывисто сказала своей новой жизни. Мальчик без лишних вопросов рухнул на четвереньки и принялся ловить ртом мутные ручейки воды вперемешку с пылью.
Их можно было понять. Той воды, которая накопилась за ночь в конденсаторах, не хватит всем. С пустыми руками уйдут даже те, кто пришел слишком поздно. А этой женщине с ее новой жизнью воды не достанется уж точно – их очередь уже прошла.
При виде мальчика, слизывающего с плит остатки разлитой воды, я отчего-то смутился и отвернулся. Так, будто сам сделал что-то постыдное.
Этот мир – не самое лучшее место для жизни. Но тем более ожесточенно нужно бороться за каждый его уголок. Хоть раньше этого делать и не приходилось, и сам смысл борьбы воспринимался пока странно, искаженно, словно в бесплотном тумане Ничто. Пусть даже некоторые из тех, от чьего имени приходится бороться, верят в будущее из храмовых таблиц.
В то время, когда солнце как будто натужно и нехотя прокатилось через вершину своей дуги и покатилось вниз, в мою умму неожиданно вошел Кир-ра.
– Летим сегодня? – с ходу спросил он и тут же добавил. – Давно очень не отправляли к Началу храмовника ни одного.
– Не так уж давно, – пробурчал я, старательно перетирая в кашу высушенные корнеплоды. Время до собрания на Площади тянулось настолько медленно, что я даже решил приготовить себе что-то более съедобное, чем моя обычная пища.
– Давно достаточно. Но сегодня все это исправить можно, – не дожидаясь приглашения, гость сел на скамью напротив меня. Я окинул его взглядом и не увидел ничего нового. Все тот же серый, не слишком свежий хартунг, поджарая фигура и угловатое лицо, как будто высеченное из камня неопытным мастером.
– Можно, – согласился я и с удивлением обнаружил, что мысль о лишении жизни кого-либо или опасности лишиться жизни самому больше не вызывает болезненного спазма в животе. Наверное, к опасности и правда привыкаешь. Как привыкаешь быть опасностью для кого-то еще.
– Но меня больше волнует то, что произойдет на Площади, – добавил я. – Это важнее, чем еще одна уничтоженная храмовая птица.
– Каждому свое. Кому-то – закон творить, а кому-то – жизней лишать.
Вместо ответа я протянул наезднику чашку с размоченными водой корнеплодами. Некоторое время мы молча, не спеша и почти что торжественно ели. Так, будто от этого многое зависело.
– Каждый раз последним может быть, – первым прервал молчание Кир-ра, хоть и не совсем понятно было, к чему отнести эту реплику.
– Может, – настороженно согласился я, поставив чашки на полку. Для этого в сторону пришлось подвинуть несколько других грязных чашек и мисок.
– И нам нужно быть честными. Чтобы не попасть к Началу… с долгами, – еще более загадочно изрек Кир-ра с совершенно невозмутимым лицом.
– Тебя не очень-то интересует то, за что и за кого можем попасть к Началу, да?
– Ты хотел бы, чтоб я летал с тобой из убеждений политических? – ответил Кир-ра вопросом на вопрос.
– Нет, я просто спросил.
– Меня интересует только возможность летать, – отрезал гость.
– Но ты за что-то ненавидишь храмовников, я это чувствую!
– Их понимать надо.
– Может, ты их и понимаешь, но продолжаешь ненавидеть, разве я не прав?
Кир-ра пожал плечами и поправил сползший нагрудный ремень. А потом открыл рот, чтобы ответить, но запнулся и ничего не сказал. Это было похоже на него уже значительно меньше.
– Это как-то связано с тем, зачем ты пришел сейчас? – не унимался я, чувствуя, что предыдущим вопросом вдруг попал в цель, и пустой обмен фразами перестает быть таким уж бессмысленным.
– Я не уверен, что ты поймешь, – хмуро ответил наездник. На его лице чуть углубились две вертикальные морщины на переносице, и это было также удивительно, как если бы от моих слов стали чуть глубже трещины на каменной глыбе.
– А ты попробуй. Ведь хочешь рассказать.
– Может, и хочу. Но это тайна не только моя есть, – продолжал держать оборону Кир-ра.
– Но ты ведь пришел, чтоб рассказать это! – воскликнул я, окончательно убедившись, что нащупал кое-что интересное.
– Не совсем это, – поднялся он со скамьи, зачем-то взял старую деталь механической птицы из стеновой ниши, бездумно повертел в руках и положил на место.
Зачем мне эта деталь там? Никогда не замечал ее.
– Просто я думал, что ты заслуживаешь обо мне знать… больше. Правду.
– Правду? – удивился я. – А разве то, что ты говорил раньше, было ложью?
– Нет… Не совсем.
– То есть не полностью?
– Да, не полностью, наверное, – словно нехотя, тщательно взвешивая каждое слово, сказал Кир-ра.
На башне на другом конце земли прозвучал один удар, и светлый металлический звон разлетелся по острову. Не оглушающий, но достаточно громкий, чтобы его услышали в каждой умме от закатного мыса до трасс камнедобытчиков за восходным барьером, от Пустоши на лунной стороне до террас на противоположном краю острова.
Этот звук значил лишь одно – время Оту-мару настало.
– Нам пора, – с видимым облегчением сказал Кир-ра. – Встретимся скоро около Ши-те.
– Хорошо, – только и ответил я. Гость бесшумно выскользнул в проход.
Странный разговор. Я понимал, что Кир-ра пришел для того, чтобы рассказать о себе нечто важное – отдать какой-то долг, с которым он не хотел отправляться к Началу. Но вышло так, что я первым перешел в наступление и, быть может, тем самым спугнул собеседника. Мы так ничего и не сказали друг другу.
Но время не ждет, и именно сейчас у меня не было ни минуты, чтобы все-таки провоцировать Кир-ра на искренность или даже хорошенько обдумать все это.
Время не ждет, и в ближайшие солнечные шаги нас ждало нечто более важное и значимое. Тут уж не до разговоров, и эту короткую, сумбурную беседу быстро вытеснили куда-то на задворки сознания другие мысли, заботы и страхи.
Никогда не забуду тот вид, который открывается из седла механической птицы на остров в ожидании начала Оту-мару. Это сложно описать и еще сложнее сравнить с чем-либо.
У барьеров на разных краях земли формируются эти ручейки – редкие, еле заметные, то растворяющиеся на фоне умм, то вдруг темнеющие спонтанными заторами. Собираясь в дальних умм-канах, эти ручейки стекаются в широкие русла и образуют плотные, хорошо различимые с моей высоты потоки. С разных сторон вливаются они в открытое пространство Площади, рассеиваются у арок, обтекают тумбы ораторов, но потом снова собираются в темные сгустки, которые уже никуда не движутся. Только плавно переливаются, меняя форму, плотность и очертания, в ожидании того, чтобы пройти единым мощным потоком сквозь арку с машиной для голосования.
Эти ручейки, потоки и сгустки – люди Огненного острова, несколько тысяч мужчин и женщин, которые собираются для того, чтобы сделать свой выбор.
Впечатляющее зрелище, что тут скажешь. Увидеть это, как и многое другое, – то, ради чего стоит стать наездником и скучать по небу, находясь на земле. Хоть и цена за все это иногда бывает слишком высокой.
Мы с Кир-ра делали над островом круг за кругом – молча, не говоря друг другу ни слова и не возвращаясь к разговору на земле. Седла механической птицы – не лучшее место для задушевных бесед. Слишком мешает свист рассекаемого воздуха, слишком много сил и внимания требует управление машиной.
Прошла еще четверть солнечного шага, и ручейки на окраинах острова иссякли, а потоки превратились в едва заметные, но значительно более торопливые, чем прежде, струйки опаздывающих. Изменилась и картина на самой Площади: безвольные и перетекающие друг в друга пятна слились в одно целое и прижались к трибуне так плотно, как это было возможно. В этой массе голов, плеч и рук уже не были видны светлые камни поверхности.
Но и наблюдать за этим завораживающим зрелищем стало некогда. Как и обычно, нас занимал более важный вопрос – появятся ли храмовые птицы. Да, сегодня и именно сегодня их следовало ждать больше всего. Но надежда оставалась всегда. А вдруг… Вдруг. И тогда уже очень скоро, через какой-то солнечный шаг, мы приземлимся на площадку и разойдемся по своим уммам.
Конечно, этого не случится, ведь с закатной стороны уже приближаются четыре птицы. Их пока не видно достаточно ясно – всего лишь несколько точек на фоне неба, – но сомневаться в том, КТО и ЧТО это, не приходится.
Я не спешу и плавно заканчиваю разворот вдоль не-лунной стороны острова. Всего несколько минут до того, как что-то произойдет, и эти несколько минут – самые томительные. В это время слишком легко втиснуть страх, сомнения, мучительный выбор тех или иных вариантов. Потом для них уже не будет времени, я буду действовать по наитию, бездумно и быстро. И это даже лучше. Проще.
А внизу, на поверхности острова, масса людей волновалась и двигалась, как емкость с водой, в которую кто-то бросил тяжелый камень. Этим тяжелым камнем были сейчас слова Тик-ра, который выступал со своей речью претендента.
– Храм есть неизбежность. Храм есть неизбежность, – повторил он еще раз тем же тоном, будто давая возможность глубже прочувствовать эту мысль тем, кто до сих пор сомневался в ее правильности.
Большой рупор затейливой конструкции на подставке многократно усиливал голос и делал его еще более механическим, чем он был на самом деле. Пролетая над Площадью, я мог разобрать отдельные слова, которые, казалось, звучали откуда-то из чрева птицы, а не с поверхности острова.
– Некоторым кажется, что выбор есть. Некоторым кажется, что Храм можно выбрать или не выбрать так же, как мы выбираем женщин для инициации.
Это не так. Храм внутри нас, и его выбор сделан уже тем, что мы существуем. Мы можем выбирать Рукотворное, но не в силах изменить Запретное и познать Непознанное. Храм есть то, как мы мыслим, и это неподвластно свободе воли – пусть даже самой сильной.
Выбрать или не выбрать Храм невозможно. Но можно выбрать дорогу к Храму. Именно это мы и делаем сегодня, именно это – в наших силах.
Одна дорога – покориться тому, чем мы есть на самом деле, и принять неизбежность. По этому пути готов я провести людей Огненного острова. И тут больше нечего говорить.
Другая дорога – это боль, страх и бесполезная борьба за навязанные ценности. Борьба эта бесплодная, ведь Храм победить невозможно, как невозможно победить себя самого. Но даже пытаясь сделать это, мы балансируем на грани, взывая к Вмешательству. И Вмешательство уже здесь, а значит – здесь еще больше боли и страха в жизни каждого из нас.
По мере того, как говорил Тик-ра, волны на поверхности толпы только усиливались. Кто-то требовал, чтоб оратор прекратил говорить, кто-то взывал его к ответу за преступления храмовников, но многие жадно ловили каждое слово, подавшись вперед, ближе к трибуне. Как будто человек-из-Храма мог сказать что-то новое.
Но что бы он ни говорил, почти все отмечали про себя то, что делает он это все лучше и лучше. И пусть сам он, как и прежде, оставался живым рупором чужих идей, говорящим в другой, настоящий рупор, делал он это значительно более убедительно, чем в тот далекий первый раз. Чтобы каждый из нас не думал о Тик-ра, он становился все более опасным противником.
Силы, которые на самом деле стояли за всем происходящим, сражались живым оружием, говорили через живые рупоры, но сами оставались в тени. Таков был мир, в котором мы очутились. Но разве он не был таким всегда?
В тот момент, когда Тик-ра заканчивал свою речь, храмовые птицы приблизились к закатной бухте, но не ворвались в проекцию острова, как они делали обычно, а разошлись в разные стороны вдоль ее границы. Две Камо-те огибают землю с лунной стороны и одна – с не-лунной. Оставшаяся, четвертая птица сделала круг на месте и по спирали ввинчивается в небо, поднимаясь все выше.
На почтительном расстоянии я провел пару машин вдоль границы проекции, но не стал сближаться. Хорошо усвоив урок первого столкновения с машинами противника, я не стремился встретить их лоб в лоб. Скорее, старался «подхватить их на хвост», как выражался Кир-ра. Это позволяло некоторое время удерживать храмовника в секторе, открытом для стрельбы из самострела.
Впрочем, сейчас этого не требовалось. Или пока не требовалось. Всем своим видом чужаки демонстрировали нежелание сражаться. Их цель была другой. Все, что им было нужно, – показать, что Храм здесь. Храм следит за всем происходящим, и именно от этого зависит дальнейшее развитие событий.
Конечно, это давило на людей на Площади, на тех, кто еще сомневался. Не могло не давить.
Тем временем на трибуну взобрался Кимму-ра – обязательный атрибут любых выборов главного законника. Несмотря на то, что выступать перед публикой ему приходилось с завидной регулярностью, делать это мастерски или хотя бы хорошо он так и не научился. Мысль обрывалась, тут же перескакивала в совершенно другую сферу, а потом, вдруг оставшись без аргументов, неожиданно срывалась на эмоции. При этом сам претендент то приближался к рупору слишком близко, и его голос превращался в неразборчивое гудение, то делал шаг назад и терял всякие шансы быть услышанным.
Храмовые птицы, огибающие остров с двух сторон, все еще не пересекали его проекцию и двигались на небольшой скорости. Они, скорее, неспешно парили, ожидая развязки, чем двигались к конкретной цели.
Больше меня беспокоила та машина, наездник которой взобрался на большую высоту и уже там все-таки пересек границу острова. Я мог бы начать преследовать его, но на то, чтобы поднять так высоко тяжелую Ши-те, уйдет немало времени, а контролировать другие Камо-те, которые пока что мирно скользили вдоль барьера, будет проблематично. Конечно, на это и рассчитывали храмовники, разделив силы. Даже не собираясь нападать, они демонстрировали, что задержать или остановить их невозможно. Хотя бы благодаря численному перевесу.
– Кружись вокруг Площади, – крикнул сзади Кир-ра, угадав мои сомнения.
Он прав. Если мы не можем быть во всех местах одновременно, мы должны быть там, где нужны больше всего. Сужая круги и увеличивая высоту, я постепенно занял место над самым центром острова – над Площадью.
Один из храмовников все еще сверху и порядком нервирует, заставляя постоянно задирать голову. Но, по крайней мере, теперь я смогу быстро среагировать, если он начнет пикировать вниз.
Неровная, сбивчивая, но по большей части пустая речь Кимму-ра убаюкала толпу. На ее поверхности сейчас едва ли можно было рассмотреть движение. Ничего особенного не происходило и здесь, в воздухе. Храмовая птица над нами делала круг за кругом, три другие огибали остров с двух сторон. К этому моменту я уже порядком продрог, но кроме этого никаких проблем не испытывал. Птица послушно реагировала на каждое движение рычага, а Кир-ра за моей спиной был готов ответить на любую угрозу. Ну или почти любую.
В какой-то момент толпа внизу снова оживилась – отдельные группы придвинулись поближе к трибуне. Так я понял, что на ней появился Мику-ра. И хоть сама его персона пока не вызывала какой-либо очевидной реакции, слова, которые он произносил, производили заметный эффект. Даже сквозь свист воздуха, рассекаемого металлическим туловищем птицы, я расслышал рокот возмущения вперемешку с одобрительными выкриками. В разных сочетаниях и пропорциях.
На смену монотонному, назидательному тону Тик-ра и рваным репликам Кимму-ра пришел голос, который то нарастал и достигал пика, едва не срываясь на крик, то успокаивался и звучал так, как звучит голос приятеля при встрече. То ускорялся, бросая в слушателей факты и цифры, то замедлялся, тщательно выделяя каждое слово.
– Когда я был новой жизнью, – говорил Мику-ра, – то постоянно слышал: Рукотворное, Запретное и Непознанное – вокруг и внутри нас. Я слышал и верил в это, как верят в это все новые жизни. Но потом, спустя много солнечных циклов, я вдруг понял: Непознанное остается таковым только до тех пор, пока кто-то не откроет эту тайну, а Запретное существует ровно столько, сколько какая-то сила сможет удерживать запрет в силе.
По толпе прокатился вздох удивления, смешанный с недовольным ропотом, но Мику-ра продолжил, не обращая никакого внимания на реакцию:
– Склоняясь перед Непознанным, мы отрицаем то, что уже давно открыли лучшие умы, а признавая Запретное, мы отдаем себя во власть силы, которая за ним стоит. Во власть Храма. И если это так, то Тик-ра прав: выбора нет. Вера – это огромный механизм, за корпусом которого не видно тех, кто им управляет.
Но если мы ищем, если мы готовы открывать и брать на себя ответственность за то, что происходит, у нас есть выбор. И мы свободны. И можем идти по пути, где нет места запретам и чужой воле.
Человеку, мало знакомому с образом мышления и культурой жителей Архипелага, слова Мику-ра могут показаться странными или просто неубедительными. Но можете не сомневаться, что здесь, на Площади, речь производила оглушительный эффект. За какие-то две или три минуты Мику-ра стал первым в истории Огненного острова «своим» претендентом для технократов и объектом ненависти для искренних мистиков.
Но это еще не все, что Мику-ра сказал тогда. Начав с вопросов мироустройства (которые в последнее время стали определяющими в политике), он неожиданно переключился на то, что больше волновало обычных людей, не относящих себя ни к мистикам, ни к технократам, но мечтающих о спокойной жизни. Жизни, где будет достаточно умм, механизмов, тканей, еды и воды.
Мику-ра начал говорить о том, что нужно сделать – сегодня, завтра, в следующую луну. Что нужно предпринять для того, чтобы остров перестал нуждаться в пище и тех товарах, которые традиционно привозились с других земель.
Некоторые идеи были на поверхности, некоторые, напротив, оказались довольно оригинальными, но так или иначе это было… Неожиданным. Неожиданным и необычным для претендента. Никто ранее, до Мику-ра, не считал необходимым делиться с публикой способами решения насущных проблем. Хотя бы потому, что эти идеи могли использовать конкуренты в случае их победы. Среди законников даже есть циничная поговорка: «Покажи людям, что ты на стороне Закона, но не говори на какой».
Все это могло показаться спонтанным и естественным, но, конечно, Мику-ра много готовился. Готовился как в последний раз, что, впрочем, полностью соответствовало истине.
Рассматривая Площадь из седла механической птицы, я едва не пропустил момент, когда Камо-те приблизились на опасное расстояние. Вернее, я бы наверняка не заметил этого вовремя, если бы не резкий окрик Кир-ра. Что он сказал, я не расслышал сквозь свист рассекаемого воздуха, но уже этого сигнала было достаточно, чтобы осмотреться и оценить обстановку. И эта обстановка оказалась значительно более угрожающей, чем прежде.
Камо-те, которая раньше висела на огромной высоте, уже планировала в каких-то нескольких десятках шагов над нами, а те птицы, которые огибали остров, давно пересекли границу проекции и постепенно сужали круги вокруг Площади.
Они были близко. Значительно ближе, чем этого хотелось бы.
С другой стороны, храмовники по-прежнему не атаковали и не стремились зажать Ши-те – за несколько последних лун я уже научился отличать прямую агрессию от обычной демонстрации силы. А именно это им и было нужно сейчас – продемонстрировать присутствие Храма, избегая насилия. Это и понятно: если вопрос решится в их пользу, устранить неугодных они смогут относительно тихо и спокойно – руками мистиков Огненного острова.
– Не стреляй! – громко скомандовал я Кир-ра.
Несколькими движениями блестящих, натертых ладонями рукояток я частично собрал крылья и чуть увеличил силу на небесном камне. Птица стала менее устойчивой в полете, но заметно более маневренной – на случай, если мне надо будет быстро отреагировать на опасность.
На сверкающем металлическом туловище птицы мелькнула тень Камо-те, парящей выше. Скользнула по корпусу почти осязаемо.
На секунду я приподнялся в седле и глянул вниз на Площадь. Человеческая масса в очередной раз пришла в движение – последнее на сегодня. Постепенно сжимаясь и замедляясь, она протискивала себя через узкие ворота для голосования. Там, где у каждого будет возможность потянуть вниз один из рычагов и выбрать наше общее завтра.
На тридцать шагов позади нас и выше еще шагов на десять повисла храмовая птица. Ее наездник демонстративно задрал раму самострела вверх – показывал, что стрелять не будет. Но все равно преследовал Ши-те, сохраняя более-менее безопасную дистанцию. Видимо, чтобы просто показать свое превосходство.
Ввязываться в бой с несколькими Камо-те, которые кружили вокруг, не входило в мои планы, но и чувствовать за спиной вражескую машину было крайне неуютно. Я приготовился сделать разворот через крыло – свой фирменный маневр, испытанный уже в нескольких схватках.
Громкий щелчок и быстро затихающий металлический звон. Звук, который трудно перепутать с чем-либо еще. Это – звук выстрела из оружия у меня за спиной.
Я обернулся, и в этот момент Кир-ра выстрелил еще раз. Стрела прошла в нескольких шагах от туловища храмовой птицы, но первая все-таки попала в цель. Древко торчало из основания крыла.
– Что?.. Зачем? – заорал я в спину Кир-ра, но ждать ответа времени уже не было.
Бросаю машину в крутой разворот и ухожу из-под поврежденной Камо-те. Всего несколько секунд потребовалось всем храмовым наездникам, чтобы сориентироваться. Они бросились в атаку сходу, без подготовки, и очень скоро относительно мирная игра механическими мускулами над Площадью превратилась в очередную схватку, где я в очередной раз находился в очевидном меньшинстве. Опускались вниз поднятые рамы самострелов, все быстрее рассекали воздух хищные клювы вражеских машин. Как минимум две из них уже сейчас имели преимущество в высоте, еще одна приближалась сбоку, а четвертая, в которую и попал Кир-ра, медленно поворачивала к закату. Повреждена, но не потеряла управление.
Я подобрал крылья и увеличил скорость. Металлические кости птицы скрипели от напряжения, а встречный воздух казался все более тугим и плотным. Но этого было недостаточно… Одна из Камо-те уже в паре десятков шагов позади. Ее наездник поспешил выстрелить и промахнулся. Я не увидел, как близко прошла стрела, но Ши-те продолжала лететь, и это единственное, что меня волновало сейчас.
Затылком почувствовав момент, когда наездник храмовой птицы отвлекся на перезарядку, ныряю в сторону, отрываюсь от противника. Кир-ра выстрелил на опережение, но не попал. Слишком сложно было в этой ситуации попасть.
– Ахрбб!.. – услышал я за спиной тревожный, но совершенно нечленораздельный окрик.
– Что? – отвечаю, повернувшись в пол-оборота.
Огромная сила вырывает из седла… Так, что я не успел ничего ни понять, ни почувствовать. Мир кувыркнулся перед глазами, взмах как будто чужих, безвольных рук, а потом – сильный удар головой о корпус птицы. На секунду я потерялся во времени и пространстве.
Холод металла на лице и свист ветра в ушах возвестили о том, что я жив. До сих пор жив. Примерно в то же мгновение почувствовал режущую боль в боку и неприятное ощущение пустоты под ногами.
Еще секунда – и я окончательно осознаю себя висящим на обрывке ремня сбоку от птицы. Лицом касаюсь ее борта, и серая металлическая поверхность со всеми мельчайшими царапинами и мелкими изъянами – все, что я вижу сейчас. За спасительный кусок ткани я ухватился инстинктивно в последний момент, и теперь только он удерживает меня от падения в бездну.
«Вторая рука! Хватайся другой рукой!» – промелькнуло в голове. Цепляюсь за обрывок ремня обеими руками и даже немного подтягиваюсь вверх к седлу, но в этот момент лоскут подается вниз. Совсем немного, но этого почти достаточно, чтобы избавиться от меня окончательно. Почти.
Тем временем неуправляемая Ши-те мчалась вперед, постепенно заваливаясь на правый бок – именно туда, где болтался на ремне я сам, до сих пор не понимающий, что произошло, но отчаянно цепляющийся за обрывок скользкой веревки.
Стараюсь не смотреть вниз, но где-то на периферии взгляда вижу, как под ногами проносятся уммы и террасы.
Страх заставляет с удвоенной энергией карабкаться по скользкому металлическому боку птицы вверх, и после пары неудачных попыток мне все-таки удается уцепиться рукой за ножной рычаг. Еще чуть-чуть – и я смогу подняться… Еще немного!
Левую руку я намотал на обрывок ремня, а правой – подтягивал себя к рычагу. Но силы на исходе, а машина все сильнее заваливалась на мою сторону, делая любые усилия бесполезными.
«Это конец!» – пронеслось в голове. Под ногами пронесся барьер на краю острова и открылась бездна… Высота, которую ни понять, ни измерить. Уж лучше было бы упасть на остров. Уж лучше так, чем раствориться в тумане Ничто без остатка…
В ту секунду, когда я был готов сдаться, какая-то сила потащила меня вверх буквально за ворот хартунга. Задрав голову, вижу Кир-ра, который тянет меня обратно в седло. От напряжения его лицо приобрело багровый оттенок, а из горла вырывалось сдавленное рычание – не говоря уже о том, что на стремительно несущейся и кренящейся набок машине ему пришлось отвязать ремни и по хребту птицы переползти в мое седло.
Так или иначе, но через несколько секунд я, наконец, нащупал руками рукоятку и сильным рывком подтянулся вверх.
– Что случилось?.. – только и успел спросить.
– Тебя зацепила стрела. Выровняй птицу!
Опомнившись, я резко крутанул вал управления оперением левого крыла. Машина подалась вниз, потеряв опору, но быстро избавилась от опасного крена в правую сторону. Кир-ра ухнул, едва не сорвавшись вниз от рывка, но потом все же переполз в свое седло.
Да, это была стрела. Она разорвала ремень, зацепила хартунг и едва не сбросила меня вниз. Кажется, я и сам легко ранен – на это указывало жжение в боку и края разорванной ткани, окрасившиеся темным. Впрочем, рассматривать рану не было времени. Я остался жив, но это нетрудно исправить: сразу два храмовника наседали сзади, торопясь добить противника.
Резкий маневр вправо спас Ши-те от очередной стрелы, но едва не отправил меня самого к Началу – в очередной раз за сегодня. Забыв, что ремень уже не удерживает меня, я едва не выпал из седла при повороте.
За спиной прозвучал щелчок механизма самострела и тут же – тугой звон вылетающей стрелы. Почти сразу же второй храмовник выстрелил в ответ. Мимо.
Следующая половина солнечного шага была бесконечно долгой – наверное, самой долгой в моей жизни. Постоянно рискуя сорваться вниз, я уворачивался от новых и новых атак Камо-те, а Кир-ра – беспорядочно и не слишком точно отстреливался, пока не израсходовал все стрелы.
В то время, когда, казалось, храмовники уже взяли меня в клещи, я догадался нырнуть под остров. Один из преследователей едва не столкнулся со скалой, выступающей вниз из подошвы острова, и отстал. Двое других уже не могли нападать сверху и мешали друг другу в горизонтальном полете. Еще немного – и они тоже свернули в сторону заката, потеряв надежду расправиться с нами сегодня.
Над головой проносились бесконечные соты небесных камней, удерживающих остров в воздухе. Оранжевое зарево заходящего солнца причудливо отражалось в них и создавало ощущение Чуда. Чуда очередного спасения, от которого почти не испытываешь радости. Только вселенскую пустоту.
Я пролетел над островом – осторожно, тщательно осматриваясь. Потом еще раз. Храмовников не было, но не было и полотна на трибуне. Ни белого, ни какого-либо еще. Что это значит? Что это могло значить?
В арке машины для голосования – пусто. Протащив себя через ее узкое жерло, толпа растворялась среди умм и умм-канов, террас и проходов, замирала на открытых площадках последними темными сгустками и рассеивалась по острову. Голосование закончилось, но полотна все так же не было.
Время садиться, так или иначе. Выбора нет. Его не было изначально.
– Зачем ты это сделал? – не скрывая раздражения закричал я Кир-ра, как только ноги коснулись поверхности – достаточно неподвижной и надежной. Насколько вообще может быть надежной поверхность парящего в воздухе острова.
– Я спас жизнь твою, забыл? – хладнокровно ответил Кир-ра, спрыгнув на каменные плиты следом за мной.
– ТЫ поставил ее под угрозу – вот, что я помню! – бросил я и непроизвольно сделал шаг навстречу наезднику, сжав кулаки. От неожиданности Кир-ра даже повел бровью, что в его случае означало крайнюю степень удивления.
– Под угрозу поставили ее храмовники. Это ты забыл тоже.
Я махнул рукой и отошел в сторону, сделав пару глубоких вдохов и выдохов, чтоб успокоиться. По мере того, как злость отступала, я начинал чувствовать боль. Из пореза снова сочилась кровь, оставляя на ткани хартунга на бедре темные, влажные пятна.
– Не надо было стрелять, – сказал я после некоторой паузы, стоя спиной к Кир-ра. – Сегодня это было не нужно.
– Только ты можешь решать, когда можно стрелять, а когда стрелять нельзя? – перешел в контратаку наездник с Солнечного острова.
– Я говорю не об этом.
– А я об этом говорю. Когда ты решил атаковать стоянку птиц храмовых, я не сказал ни слова. Хотя, как раз это было не обязательно, – продолжал напирать собеседник, не изменяя своему спокойному, глубокому тону.
– Потому что это моя война и моя птица, – ответил я, резко повернувшись. – А ты… Я вообще не знаю, зачем тебе это нужно. Но если это тебе нужно по какой-то причине, то соблюдай МОИ правила. Может, ты и не ценишь свою жизнь, но я свою ценю! И не хочу, чтоб ты рисковал ею, когда тебе хочется пострелять по храмовым птицам!
– Если бы мне не «хотелось пострелять по храмовым птицам», ты бы уже давно вернулся к Началу, – без промедления парировал Кир-ра, и я увидел, как в его глазах засверкали искорки гнева.
«Засверкали искорки гнева» – просто штамп, словесный оборот, который использовали, наверное, уже много раз. Но если ты знаешь человека хоть сколько-нибудь хорошо и привык к его мимике, выражению глаз, тону голоса, то уж точно сможешь распознать, когда его гнев выливается наружу – в резко сказанной фразе, неожиданном оскале, колючем и прямом взгляде. Именно таком, какой был у Кир-ра сейчас.
Сказав последнюю фразу, он сделал шаг навстречу и положил руку на мое плечо. И этот жест не был дружеским.
Не знаю, к чему бы привела в итоге наша беседа, если бы на площадке не появился Тот-ра. Что бы ни происходило на Площади, я уверен: его взгляд намного чаще следил за полетом Ши-те, чем был направлен на трибуну. И несмотря на то, что внешне главный механик не очень-то эмоционален, все происходящее в небе он всегда воспринимает так, будто сам находится в седле птицы. Или даже еще острее. Ведь там, на земле, ничего изменить нельзя.
Казалось, открытой ладонью Тот-ра едва прикоснулся к Кир-ра, но того почти что отбросило назад, как от сильного толчка.
– Тебе нужно уйти, – сказал Тот-ра, даже не глядя в глаза наезднику.
В эту минуту я почувствовал себя новой жизнью, которая поссорилась с товарищем и почти ввязалась в драку, но вовремя оказалась под защитой матери. Немного унизительно, но безопасно.
– Сядь! – тут же скомандовал мне механик.
Я послушно опустился на камни.
Тот-ра осторожно разорвал ткань на моем боку и осмотрел рану. Впрочем, уже в первые секунды я увидел, как пара глубоких морщин над его переносицей разгладились. Наверное, количество крови на одежде наводило на мысль, что повреждение серьезное. Серьезнее, чем на самом деле оказалось.
– Ничего опасного. Порез глубокий. Но быстро заживет, – сказал он, поднявшись на ноги. Не задумываясь, вытер запачканную кровью руку о хартунг, на котором уже было множество пятен от машинной смазки, полировальной смеси и неизвестно чего еще. – Что случилось?
В нескольких предложениях я описал Тот-ра свой сегодняшний полет, не забыв про самые яркие детали. Некоторые из них я еще и сам не понял и не осознал, но пока говорил – вдруг почувствовал отчетливо. Так, как будто я еще там.
Страшно подумать, но если бы траектория стрелы, зацепившей меня, была немного другой, я мог бы лишиться жизни в ту же минуту. А может, не сразу, но оттого еще хуже. Мое возвращение к Началу могло быть мучительным.
Подобно вспышке в Ничто в голове мелькнула мысль: а ведь меня могло ранить просто чуть серьезнее. Немного сильнее. Наверное, я бы смог посадить механическую птицу, но потерял бы способность летать надолго. Может, я был бы счастлив стать свидетелем, а не участником этой войны – невольно, без угрызений совести и душевных терзаний. С достоинством ушел бы на покой. Пусть не навсегда, но на такое количество времени, которого бы хватило для развязки всей этой истории.
Тот-ра слушал молча, но на его переносице снова углубились морщины сосредоточенной, контролируемой, но сильной тревоги.
Когда я почти закончил, на площадке появился Мак-ра. С неуместным пафосом он поприветствовал меня открытой ладонью – странным и до сих пор непривычным для меня жестом нового времени. Механик тяжело дышал. Судя по всему, он бежал с самой Площади.
С Площади! Появление этого человека вдруг вывело меня из внутреннего оцепенения, и я вспомнил главное. Главное, без чего не имеет значения тяжесть раны, способность летать и моя, пока что спасенная, жизнь.
– Кого выбрали? – чуть не закричал я, слишком уж резко вскочив на ноги. В боку неприятно резануло.
– Не знаю… – пожал плечами Мак-ра. – Еще не объявили.
– Эх…
– …На трибуне только развернули зачем-то белое полотно… – добавил он.
– Белое полотно! Белое! – закричал я, как безумный.
Тот-ра вопросительно вскинул вверх бровь, а его помощник даже сделал шаг назад. На всякий случай.
Они еще не понимали, что это все значит. А я знал! Знал, что сегодня мы потерпели поражение в воздухе, но одержали несравнимо более важную победу здесь, на земле. И эта земля – снова моя по праву.
Счастье усталое, вымученное, но искреннее. В один момент я простил все и всех, хотел поделиться своим счастьем с Кир-ра, но его на площадке уже не было. Ушел незаметно и, кажется, унес с собой обиду за мою спасенную жизнь, за тот риск, на который пошел, не раздумывая.
Как я узнал позже, решающую роль в голосовании действительно сыграли книговеры. Они сделали так, как обещал Тода-ра, и эти двести голосов определили исход выборов.
Кто мог предположить, что их так много? Кто вообще воспринимал их всерьез? Уж точно не я.
Позже, спустя какое-то время, я узнал, что женский род Коту-ма-ку все-таки выступил за Мику-ра. Весь, как один, все пятьдесят жизней. Возможно, и их выбор тоже оказался решающим. Но кто его определил? Неужели мой разговор со старейшей – тот разговор, который я считал полным провалом?
А вот мой женский род не проголосовал так, как было обещано. Наверное, Миз-ку просто забыла о разговоре еще в ту секунду, когда я сам требовал для нее в проходе земляных орехов. А может, и не забыла, но заблудилась где-то между реальностью и вымыслом, потеряла главное, что должна была донести до других матерей. Их голоса рассеялись, как пыль, среди нескольких малоизвестных претендентов.
