25. Главный герой
План Мику-ра был простым, но совершенно необычным. Необычным для политического уклада Архипелага, для претендентов на пост главного законника. Вместо того, чтобы выступать на Площади, собирая зевак, он решил действовать более решительно: идти к старейшим матерям и влиятельным мужчинам острова – к тем, от позиции которых зависело общественное мнение. Говорить с ними, обсуждать проблемы, обещать поддержку в будущем и в свою очередь просить об их поддержке уже завтра – в день голосования.
Казалось бы, такая идея была на поверхности, но раньше так никто и никогда не поступал. Во-первых, законники считали, что обращаться к людям острова иначе, чем на Площади, – ниже их достоинства. Зачастую в этом и не было смысла – о претендентах все и все знали заранее. Их обсуждали в общих уммах женских родов, в мастерских и рудниках, но никогда – при участии самого кандидата.
С Мику-ра все иначе. Постоянно находясь в тени Моту-ра, он не был хорошо известен людям Огненного острова. Многие знали его как молодого и амбициозного законника, но не более. Максимум, что ему приписывали – хорошее будущее в политике, возможно – даже пост главного законника, но лишь в те далекие солнечные циклы, когда он станет мудрым, степенным и немолодым политиком. Таким, как был Моту-ра, например. Когда-то, но не сейчас. Значительной части жителей нашей земли его имя и тем более его идеи были неизвестны.
Политическая карьера, развивающаяся по классическим канонам, – роскошь, которую мы не могли себе позволить сейчас.
Именно поэтому у Мику-ра не оставалось иного выбора, как идти и говорить о себе. Предлагать себя всем тем, кто до сих пор верил в возможность отстоять свободу воли в противостоянии с Храмом.
Думаю, ему было нелегко. Наверное, выступать от его лица мне лично было бы даже легче, пусть я законником и не являюсь.
Впрочем, в этот раз упрекнуть товарища в желании достичь своих целей моими руками я не мог. Мы вместе – я сам и Мику-ра, – сделали максимум возможного. В этот момент между нами, казалось бы, исчезли все противоречия и недопонимание. Исчезли невысказанные претензии, тщательно и нетщательно скрываемые обиды. Все было почти так же, как и много солнечных циклов назад, когда мы были еще новыми жизнями, которые готовились к Испытанию.
Теперь – еще одно испытание, но несравнимо более серьезное. От него зависело нечто большее, чем личный статус – наши жизни.
Утром мы взялись за дело, и главная проблема стала очевидной почти сразу. И заключалась она вовсе не в достаточно скромной известности Мику-ра, хотя и это тоже было важно. Главным было отсутствие единства среди людей, которые придут завтра на Площадь. Придут, чтобы отдать свой голос за кого-то из претендентов.
Те, кто традиционно голосовал за Моту-ра (а таких, как известно, на острове большинство), оказались в полнейшей растерянности. Некоторые из них вообще отказывались от права выбирать – явление беспрецедентное, невероятное!
Другие, наиболее подверженные страху и отчаянию, подумывали о том, чтобы все-таки отдать свой голос человеку-из-Храма. Как им казалось, борьба почти проиграна, а лояльность к победителям поможет им в будущем.
Но даже те, кто собирался поддержать уклад, заложенный Моту-ра, не очень-то доверяли Мику-ра. Многие знали о разногласиях главного законника со своим молодым помощником, и теперь эти разногласия нам только вредили. Намного более успешным был бы образ послушного и последовательного продолжателя дела Моту-ра.
Хуже того, такой «продолжатель» действительно нашелся – таковым объявил себя один из старых законников. Не обладая никакими особыми талантами, раньше он полностью растворялся в тени лидера. А теперь, на закате жизни, старик вдруг решил проявить себя. Победить ему вряд ли удастся, но немало таких ценных для нас голосов будет потеряно вот так – совершенно бесполезно для общего дела.
Еще больше уммеров и землекопов, чем прежде, собирались выступить за Кимму-ра. Его твердолобое упорство в борьбе за пост главного законника уже давно стало предметом для шуток. А теперь… Теперь это перестало быть забавным. Привлечь тех, кто собирается отдать за Кимму-ра свой голос, вряд ли удастся. Его избиратели отличаются невысоким интересом к политике, что делает их очень последовательными в своих предпочтениях. Слишком последовательными, я бы даже сказал.
Наконец, медленно, но уверенно росло число сторонников Тик-ра. В сущности, их было не так уж много – всего несколько сотен, пожалуй. Но все они точно проголосуют. Без сомнений и колебаний. Это относительно небольшая, но уверенная в своем выборе сила могла дать Храму победу простым большинством, даже если это большинство будет весьма скромным по численности.
Во что бы то ни стало нам нужно убедить тех, кто сомневается, и воодушевить тех, кто опустил руки. Убедить, воодушевить и объединить вокруг единого претендента – Мику-ра. И это… Это была очень сложная задача, для решения которой, возможно, не хватило бы и нескольких лун. У нас же был только один день.
В этот один единственный, решающий день сам Мику-ра носился по острову, как безумный, встречаясь то с Сина-ра, то с управителями мастерских и плавилен, то со старейшими матерями самых уважаемых и многочисленных женских родов.
Мне же в эти солнечные шаги отводилась более скромная роль – поговорить с Коту-ма-ку – старейшей матерью рода, к которому принадлежала Миа-ку, а потом – с матерями уже своего собственного женского рода.
Надо сказать, обе встречи имели не так уж много шансов на успех. Особенно в случае с Коту-ма-ку, которая категорически не одобряла инициации молодых матерей с наездниками, а посему – недолюбливала меня лично. Но я должен был попытаться. Хотя бы попытаться.
«Пренебрегая самым малым шансом на успех, мы уж точно его не достигнем. Маловероятная победа тем приятнее» – когда-то сказал Моту-ра в одном из своих выступлений. Конечно, он был прав.
Из двух встреч я решил начать с более сложной – прежде всего для меня самого. И вот я здесь – у главной арки знакомого до боли умм-кана. Прямо, через главный зал, направо в проход и оттуда – в небольшую умму, где жила Миа-ку. Именно такой путь я проделывал много раз. Я мог бы это сделать и сейчас, но в главном зале было слишком людно, а времени – в обрез. Как бы мне ни хотелось распорядиться этим временем иначе.
Я надеялся встретить Миа-ку случайно, но и этого не произошло. Все, что оставалось – попросить одну из старших матерей об аудиенции у старейшей. Крупная женщина, затянутая в слишком тесный хартаб (ставший ей слишком тесным, видимо, совсем недавно), поморщилась, но молча пошла к Коту-ма-ку, жестом приказав мне оставаться на месте.
Где-то глубоко внутри я надеялся, что в беседе мне откажут. Не хотел этого, но все же надеялся. Но прошло две или три минуты, и меня пригласили пройти вглубь умм-кана – в ту его часть, где мне еще бывать не приходилось. Особенное внимание здесь привлекали удивительные вышитые полотна высотой в человеческий рост. Развешенные на стенах между арками, они отражали быт женских родов прошлого и настоящего. Наверное, некоторые из этих картин были очень старыми, но от этого еще более ценными.
Удивительно, но умма Коту-ма-ку была не больше, чем жилье Миа-ку. Это место отличало разве что изобилие старинных предметов. О назначении некоторых из них я мог только догадываться.
– Чего ты хочешь? – проскрежетала пожилая, сгорбленная женщина, восседавшая на непропорционально высокой резной скамье.
За последний полуцикл старейшая как будто сморщилась и склонилась к земле еще сильнее. Впрочем, в ее взгляде и голосе, похожем на скрип старого механизма, все также ощущалась власть и сила. Седые, выглядевшие совершенно безжизненными, локоны связаны в узел под подбородком – на старый лад.
– Пришел, чтобы поговорить о завтрашнем голосовании.
Я сделал паузу, ожидая какой-то реакции. Но Коту-ма-ку оставалась неподвижной, как каменное изваяние, и все, что мне оставалось – это продолжить:
– Мику-ра принял решение претендовать на пост главного законника, и я хочу поговорить от его имени…
– Тем позорнее для тебя, – внезапно отозвалась старейшая.
– Что? – не понял я.
– Тем позорнее для тебя говорить от его имени. Но я не удивлена. Знаю, что ты не способен на большее, чем говорить чужими словами и делать то, на что воля других.
Кажется, моя нежданная слава, полученная в боях с храмовыми птицами, осталась для Коту-ма-ку незамеченной. Здесь, в этом странном месте, где замирает не только время, но и мнения, я был все тем же молодым человеком, который «даже не имел права голоса», но имел наглость так долго поддерживать отношения с одной из самых привлекательных молодых матерей ее рода.
Я был готов к оскорблениям. Думал, что был готов. Но, пожалуй, ошибался – преодолеть порыв ответить резко, нагрубить и уйти было непросто.
– И все-таки, – говорю вместо этого, – я считаю нужным предложить вам поддержать Мику-ра завтра. Не знаю о вашем отношении к Храму… Это и не так важно, наверное. Но Мику-ра – это наша последняя возможность сохранить свой Порядок и…
– Он мог бы и сам прийти, – в привычной для себя манере проворчала женщина. – Он приходил сюда, конечно. Вчера. Но не по этому поводу и не ко мне.
Чувствую, как лицо заливает краска. То ли от смущения, то ли от обиды, то ли от злости.
– У него сегодня много встреч, – бормочу невнятно. Чувствую себя совершенно униженным и подавленным, но все равно продолжаю озвучивать заранее продуманный текст. – Но старейшая может быть уверена, что те слова, которые скажу я, сказал бы и сам Мику-ра.
– По крайней мере, такая беседа мне была бы приятнее.
– Так или иначе, завтра – наш единственный шанс, которого больше не будет. И если им не воспользоваться, наша жизнь изменится и никогда не станет прежней. Именно поэтому…
– Как изменится? – проскрипела Коту-ма-ку.
– Что? – не понял я.
– Как изменится наша жизнь, я спрашиваю. Не заставляй меня повторять, я и так впустую трачу немало сил на разговоры с тобой.
– Наша жизнь станет другой хотя бы потому, что она будет мало интересовать храмовников. А именно они будут устанавливать наш Порядок. Странно думать, что целью нового Порядка станет благосостояние людей Огненного острова.
– Откуда тебе это знать наверняка?
– Наверняка это знать невозможно. Но об этом нетрудно догадываться, – ответил я, но почувствовал, как старейшая ударила в самый центр моих собственных сомнений.
– Догадываться – удел таких, как ты. Мое дело – думать. И я думаю, что Моту-ра был достойным законником. А сейчас я не вижу достойного законника. Но еще более глупо с твоей стороны говорить, что если в голосовании не победит Мику-ра, то победит Храм. Есть и другие претенденты, у которых не меньше шансов.
Я видел: ей тяжело дышать и непросто говорить. Глубокие хрипы оставались где-то на периферии голоса и почти не давали о себе знать, но каждое слово требовало труда. И этот труд она пыталась использовать рационально.
В каком-то смысле мне было даже жаль ее. Но только до того момента, когда она начинала говорить снова.
– В том-то и дело, – отвечаю я. – Храмовникам только и нужно, чтоб мы проголосовали за множество малоизвестных претендентов. Это дает им значительно больше шансов на победу малыми силами.
– Мы?
– Те, кто имеет право голоса, – исправился я и, кажется, снова покраснел.
– Наш женский род существует так долго, как ты не способен представить, – вдруг отрезала старейшая. – Он пережил разные порядки и процветал еще в то время, когда и порядка никакого не было. Так что не смей мне угрожать каким-то Храмом. Храм или не Храм – для нас не изменится ничего.
Кажется, это все. Стоит ли разговаривать дальше? Я не знал, что ответить на это и, в сущности, готов был уйти ни с чем.
Затянувшуюся паузу прервал громкий звон, исходящий из невзрачного металлического кубика на столе. Проворчав «Помню я, помню!», старейшая заставила его замолчать легким касанием. Наверняка это хитроумное устройство было подарком какого-то механика. Именно так – с помощью подарков старейшей или, на худой конец, старшим матерям многие мужчины и добивались расположения кого-то из ее юных подопечных. А что мог подарить им я? Покатать старейшую на механической птице?
Посторонние, не относящиеся к текущему моменту мысли о безвестных механиках, будущих матерях и подарках, которые этому предшествовали, проносились в сознании и исчезали в его укромных уголках.
– Мне нравится Мику-ра, – внезапно смягчилась Коту-ма-ку. – Он может стать достойным законником и, возможно, ему стоит дать шанс уже сейчас.
– Что я… Что МЫ можем сделать для этого? – ухватился я за эту надежду.
– В этот раз – зависит от тебя, – веско проскрежетала старейшая.
– От меня? – удивленно переспрашиваю.
– Да, я уже сказала это. Я хочу видеть Мику-ра в своем умм-кане так же, как он хочет стать гостем одной из молодых матерей моего женского рода. Я думаю, ты знаешь, о ком идет речь.
– Да, я знаю это, – внутренне замираю, ожидая удара. Мы снова здесь – на территории, где я особенно уязвим. Где краснею, как новая жизнь, и испытываю боль от слов, как от ударов.
– Та молодая мать, о которой я говорю, по своей неопытности или глупости выбирает тебя. Пусть так было, но это легко изменить. Если ты пообещаешь мне никогда больше не появляться в моем умм-кане, я дам Мику-ра шанс. А со временем ему даст шанс и Миа-ку.
Я почувствовал, что лицо снова предательски горит. От злости и обиды в висках застучали крошечные механические молоты.
– А как же я? – только и смог выдавить в ответ.
– Ты? – рассеянно переспросила старейшая. – Если захочешь, ты сохранишь дружбу с Мику-ра и будешь жить в том мире, который вы с ним себе придумали. Поверь, с моей поддержкой добиться этого будет значительно проще. Я думаю, недостатка в инициациях у тебя тоже не будет. Твои проделки в небе соблазнят немало будущих матерей… из менее уважаемых родов, конечно.
Хочется сказать, что в последних словах старейшей звучала ирония, но в этом скрипучем голосе просто не было тех тональностей, которые могли бы озвучить иронию. Можно только предположить, что она там была.
– Это неприемлемо, – сухо ответил я.
Странно, секунду назад я думал, как мне выйти из этой ситуации так, чтобы не потерять Миа-ку и все-таки получить поддержку старейшей. А потом просто сказал: «Это неприемлемо». Коротко, ясно и предельно честно.
Коту-ма-ку одарила меня долгим взглядом своих почти уже бесцветных глаз, а потом взяла со стола маленькую изящную чашку и отпила из нее глоток.
– Это точно? – потом переспросила она таким тоном, будто речь пошла о мешке зерна или о чем-то в этом роде.
– Совершенно точно. Я пришел сюда говорить о завтрашнем голосовании и буду говорить о нем. Если мои доводы бессильны, я должен уйти. А наши отношения с Миа-ку – это… только наша воля и ничья больше.
– Ты понимаешь, что ты потеряешь ее расположение так или иначе? Потеряешь, но ничего не получишь взамен.
– Что это значит?
– Повторная инициация с тем же мужчиной – позор для молодой матери, ты должен понимать это. Знаю, тебе безразличен ее позор, но напомню тебе это еще раз на случай, если вдруг почувствуешь в себе мужчину. Тем более, для нашего рода неприемлемы повторные инициации с наездником. Будь счастлив тем, что у тебя было, и ищи новое счастье.
– Думаю, нам не о чем больше говорить, – я поднялся со скамьи у выхода.
Для Коту-ма-ку, которая слишком сильно привыкла к женской покорности и мужской лести, такое окончание разговора было оскорбительным. Она лишь процедила:
– Твоя воля, – и небрежным движением руки махнула в сторону двери.
Я вышел. Наверное, слишком торопливо, чем следовало, но… Какая уже разница?
Уходя, я увидел Тами-ра. Мельком в проходе. Он не заметил меня и тут же скрылся в лабиринте арок с другими новыми жизнями.
Стоит ли говорить, что на встречу со своей собственной старейшей матерью я шел с упавшим сердцем? Никакого желания говорить и убеждать уже не было. Но останавливаться на половине пути – не в моих правилах. Нужно завершить намеченное и достойно встретить то, что ждало завтра.
Женский род, из которого произошел я сам, был полной противоположностью роду, к которому принадлежала Миа-ку. Начать хотя бы с того, что умм-кан, где я провел свое детство, находился в противоположной стороне острова – на восходе, между Пустошью и металлической жилой. Малопривлекательный район, как ни посмотри – в основном, из-за соседства с пугающими древними захоронениями на Пустоши.
Впрочем, расположение умм-кана полностью соответствовало тому положению, которое занимал этот женский род среди других. Он не был ни большим, ни уважаемым. Просто одним из многих.
Но в этом, как ни странно, были свои преимущества. Сейчас – они были. Из этого рода произошло не так уж много мужчин, добившихся сколько-нибудь заметных успехов на острове. Все больше земледельцы и рудокопы. На их фоне я был тем, чьими достижениями гордились и к чьему мнению прислушивались. Особенно в последнее время.
Перед тем, как пойти к старейшей, я зашел к своей прямой матери – Соун-ку. В ее умме с невысокими стенами (едва ли выше человеческого роста) было ужасно тесно. И дело даже не в весьма скромной площади помещения, а в невероятной его захламленности. Необъяснимая страсть матери к собирательству ненужного хлама с возрастом переходила всякие границы.
Удивительно, какой просторной казалась мне эта умма когда-то, какими высокими были ее стены.
Переступив груду наполовину истлевших досок со следами изысканной резьбы (видимо, все то, что осталось от древнего стеллажа), я оказался внутри. Соун-ку, как обычно, была дома и, как обычно, плела фигурки из сухой травы. Это занятие было тем, что занимало значительную часть жизни женщины. И надо признать, получалось у нее это мастерски.
– Тиа-ра! Вижу тебя нечасто, – поднялась она навстречу. К хартабу прилипли мелкие травинки и сухие стебельки.
Из-за гигантского сундука показалось не слишком чистое лицо новой жизни, окаймленное спутанными темными волосами. Бросив на меня испуганный взгляд, мальчик тут же скрылся. Скрылся, чтобы на протяжении всей беседы наблюдать за мной из груды старой мебели. Уж кто-кто, а он знал эти лабиринты безупречно.
Дословный пересказ разговора с матерью не имеет смысла: подобные разговоры ведут со своими матерями не слишком внимательные сыновья не только на любом острове, но и, пожалуй, в любом мире. Конечно, если представить, что Архипелаг – не единственный мир Пространства.
Я не мог себе позволить тратить много времени, и это было достойным поводом уйти. Этот момент наступал всегда. Обычно, сразу после того, как Соун-ку пускалась в воспоминания – приукрашенные и путанные истории о том времени, когда я сам был еще новой жизнью.
Напоследок поймал на себе еще один любопытный взгляд из-за большой и весьма грубо сделанной человеческой фигуры из хрупкой глины. Я улыбнулся, и пара глаз исчезла где-то за необъятным сундуком.
Странно. Странно думать, что у меня и этой почти незнакомой мне новой жизни течет одна и та же кровь – кровь Соун-ку. Думать об этом – удивительно. Удивительно и непривычно.
Найти Миз-ку, старейшую мать моего женского рода, не составило никакого труда. В последние пару солнечных циклов она не то, чтобы не выходила из уммы, а даже редко поднималась из своей безразмерной постели, состоящей из кучи тканевых мешочков с травой. Там я нашел ее и сейчас.
Старейшая, одетая сразу в два хартаба, один поверх другого, выглядела опрятно, но еще в проходе я ощутил сладковатый, а в большой концентрации – тошнотворный запах. Запах старости. Частые уборки и участие окружающих делают его почти неуловимым, но избавиться от него полностью невозможно.
– Мирами, Миз-ку.
– Т-ты принес земляные орехи? …П-просила тебя, как ты мог забыть! Сколько можно ждать? – быстро заговорила женщина, часто запинаясь.
Нетрудно догадаться: она принимает меня за кого-то другого. И к этому уже следовало привыкнуть – в последние солнечные циклы старейшая все больше путается в воспоминаниях, все чаще не узнает людей и говорит бессвязно.
– Миз-ку, ты узнаешь меня? Мое имя – Тиа-ра. Я пришел поговорить о завтрашнем голосовании. Ты помнишь, что завтра – Оту-мару?
– К-конечно, узнаю! Ты – разносчик з-земляных орехов. И обещаешь их мне уже с… с… Долго. Или нет? Т-тебя зовут Оту-мару? Нет, подожди… Н-не может быть такого имени. Как т-ты говоришь твое имя?
– Тиа-ра. Мое имя – Тиа-ра. Я наездник – жизнь, порожденная Соун-ку. Помнишь?
По мере того, как я говорил, взгляд старейшей прояснялся. Она возвращалась к самой себе, что случалось все реже и реже.
С внутренним содроганием я понял, что наш сегодняшний разговор может вообще не иметь никакого смысла. Но обратиться по поводу голосования к кому-то, кроме Миз-ку, я не мог. Только ее авторитет, пусть даже такой, как есть, и имел значение в пределах женского рода.
– Да, я помню тебя… Т-так есть, – кивнула женщина. И это уже было похоже на правду. – Ты тот самый… Как? Как это? Поездник!
– Наездник, – подсказал я.
– Да, н-наездник. Сражаешься с конструкторами… Мы гордимся тобой.
– С храмовниками, Миз-ку.
– Мы гордимся тобой, – повторила она, пропустив мимо ушей мои последние слова. – Наш род дал жизнь многим мужчинам – главным законникам, механикам, поездникам, как ты… Ты знал это?
Возвращаясь к себе самой, она говорила спокойнее и, кажется, запиналась значительно реже.
– Да, старейшая, – согласился я, хотя все это, конечно, было неправдой. Ни один главный законник не произошел из этого женского рода, а механиков можно было посчитать на пальцах одной руки. Ну, хорошо – двух рук.
– Я думаю, мы можем стать с-самым уважаемым женским родом острова, как думаешь? – спросила Миз-ку, и в этот момент ее лицо выражало неподдельный интерес к тому, что я отвечу. Так, будто от моих слов действительно что-то зависело.
– Это возможно, – ответил я.
Все хуже, чем я думал. Даже в минуты прояснения ума в голове старейшей вымысел смешивался с реальностью во все более странных и причудливых пропорциях.
– Но я пришел поговорить о другом… – перевел я тему разговора. – Завтра важный день, и мне нужна твоя помощь.
Миз-ку кивнула и медленно, будто нехотя, повернулась в своей безразмерной постели на другой бок. Хартаб задрался выше колена и обнажил заплывшую, неестественно бледную ногу с паутиной вздувшихся синих вен. Просто еще одна малозначимая деталь – одна из тех, которые по неведомой причине запоминаются и потом всплывают в памяти в самый неподходящий момент.
Несколько минут я рассказывал Миз-ку о ситуации на Архипелаге, завтрашнем голосовании, позиции Мику-ра и важности правильного выбора. Время от времени мне приходилось останавливаться для того, чтобы удостовериться в том, что старейшая все понимает. Не знаю, было ли это так на самом деле, но всякий раз она энергично кивала и говорила, что со всем согласна.
– Так ты поможешь нам? – спросил я, завершив свою пламенную речь.
– Да, я поговорю со всеми прямо сегодня. То, что ты говоришь, правильно, – сказала она медленно совершенно ровным голосом.
В этот момент в умму вошла молодая женщина – будущая или молодая мать. Быстрыми, отточенными движениями она наполнила небольшую чашу водой из кувшина и приложила ее к губам Миз-ку. Потом поправила хартаб, подложила под спину старейшей пару мешочков с травой для удобства и вышла, даже не бросив на меня взгляд. Все это заняло не больше двадцати секунд и, вероятно, повторялось много раз в течение дня.
– Т-ты прав, это важно, – добавила Миз-ку.
– Хорошо, – удовлетворенно кивнул я. Ее ответ звучал трезво и осознанно. Намного более осознанно, чем я мог рассчитывать всего несколько минут назад. – Очень хорошо. Я надеюсь на вас.
– Можешь не сомневаться. Мы гордимся тобой и верим в тебя. К сожалению, мы дали острову н-не много мужчин, которые имеют силу что-то изменить, – решительно опровергла Миз-ку свои же слова, прозвучавшие совсем недавно.
– Мне нужно идти сейчас, – я поклонился старейшей и легко сжал ее руку в своей. Ее пухлая и горячая ладонь казалась безвольной, но в последний момент ее пальцы еле ощутимо ответили на мой спонтанный жест.
Уже на пороге я вдруг услышал:
– П-постой!
– Что? – оборачиваюсь и встречаюсь с взглядом, в котором за считанные секунды снова погас огонек сознания. Пустые и немного напуганные глаза.
– Ты п-принесешь з-земляных орехов?
Я покачал головой и вышел. Оставалось только надеяться, что время не потрачено впустую. Только надеяться, и ничего больше.
– Дайте ей земляных орехов, – сказал я молодой женщине, которая чистила ткани в проходе неподалеку. Той же, которая минуту назад приносила старейшей питье.
– Какие еще орехи? – рассмеялась она. – У Миз-ку уже давно нет зубов, чтобы съесть хотя бы кусочек.
После визитов в женские роды я встретился с несколькими знакомыми, но и после этого похвастаться было особенно нечем. Как я уже говорил, люди Архипелага о политике говорили охотно, ведь тем для бесед на островах было не так уж много. Но попытки убедить или уговорить кого-то поменять свое мнение выглядели здесь, по меньшей мере, странно. А на самом деле – подозрительно. Разговор тут же заходил в тупик и замыкался.
Кто-то осторожно соглашался с моими доводами, кто-то просто молча слушал, но никто не обещал свой голос наверняка. В лучшем случае – нейтральное «возможно».
Я возвращался домой, когда длинные густые тени от стен уже перегораживали проходы и наползали на соседние уммы.
Часть пути пролегала вдоль барьера, и я увидел, как там, за краем, бурлит поверхность Ничто по всей лунной стороне от Архипелага. От края до края. В глубоких складках, то и дело возникающих в темно-серой массе, вспыхивали фиолетовые огни. Сейчас, в вечерних сумерках, они подсвечивали Ничто изнутри, причудливо смешиваясь с отражениями последних солнечных лучей на Его поверхности.
Говорят, Буря-в-Ничто – отражение меняющейся реальности. Верный признак того, что завтрашний день будет значительно меньше похож на сегодняшний, чем все того ожидают. Удивительно, но в этот раз примета пришлась как никогда к месту.
Почти уже у самой уммы я вдруг заметил в глубокой тени у стены фигуру. Может, Старик? Еще до того, как я успел что-либо сказать или даже подумать, человек сделал несколько шагов мне наперерез. Я отшатнулся и мысленно прощупал пути отступления за спиной, но, когда лицо незнакомца вдруг оказалось в пятне угасающего света, я узнал Тода-ра – лидера таинственных книговеров.
Мы не были знакомы лично, но откуда-то я знал его. Скорее всего, по слухам, по направленным ему вслед пальцам случайных знакомых. Что я знал о книговерах вообще? Покопался в памяти и… не обнаружил почти ничего. Немного странное, но безобидное сообщество. «Их вера – их дело», – принято говорить в таких случаях. Их быт, их жизнь и их труд ничем не отличались от быта, жизни и труда всех остальных жителей острова. И о существовании книговеров легко забыть. Об этом можно забыть, ничего не потеряв.
– Я тебя напугал? – спросил Тода-ра вместо приветствия.
– Немного… В последнее время стал слишком подозрительным.
– Это можно понять, – отметил он. – Твоя воля поговорить?
– Да, – спохватился я, – пойдем в умму.
Уже внутри я вспомнил, что утром не сходил к конденсатору, и теперь в умме не было даже глотка воды, чтобы предложить гостю. Не говоря уже о том, что у меня самого давно пересохло во рту, и, казалось, что каждое произнесенное слово царапает глотку.
– Не думай об этом, – сказал Тода-ра, увидев, как я растерянно верчу в руках пустой кувшин. – На вот, выпей!
Он протянул мне маленький изящный сосуд из полированного металла. И хоть ситуация, когда гость угощает хозяина питьем, а не наоборот, явно выбивалась из давно устоявшихся правил приличия на острове, я не смог отказать себе в удовольствии сделать несколько глотков.
Вода была чистой и на удивление прохладной. А еще в ней чувствовался едва уловимый аромат незнакомых мне трав.
– Я благодарен, – говорю, с неохотой протягивая сосуд обратно.
Тода-ра молча кивнул и спрятал емкость в незаметной складке хартунга на груди. Впрочем, учитывая довольно грузную фигуру и просторную одежду, можно было предположить: сосуд – не единственное, что там храниться. В многочисленных складках можно было спрятать, кажется, даже пару новых жизней вместе с их матерью. Ладно, здесь я немного преувеличиваю. Без матери, пожалуй.
Полнота в сочетании с ухоженной, но слишком уж объемной бородой делала Тода-ра старше. Хотя, на самом деле, он появился на свет всего несколькими солнечными циклами раньше меня.
– Я слышал, что тебе и Мику-ра нужна помощь, – наконец-то перешел к делу гость.
– Понятно, – кивнул я. Хотя мне было, конечно, не совсем понятно, откуда он об этом узнал.
– И я пришел, чтобы помочь.
– Понятно, – зачем-то опять повторил я, но теперь я уже точно перестал что-либо понимать. – Мы рады любой помощи. Конечно, больше всего мы нуждаемся в голосах завтра, но если ты хочешь помочь нам в чем-то еще…
– Нет, именно в этом я и хочу помочь, – мягко перебил меня Тода-ра.
– Ты хочешь сказать, что…
– Да, именно так. Я и другие книговеры – надеюсь, что все, – проголосуем завтра за Мику-ра. Собственно, я и пришел, чтобы это сказать.
– Но почему? – изумился я.
Простой факт, который легко объясняет мое удивление – книговеры не голосовали. Вообще и никогда. Пожалуй, это единственное, что сильно отличало их от других.
Книговеров мало интересовала политика, хотя в большинстве других сфер деятельности их интересы были абсолютно типичными. Да, они приходили на Оту-мару и Халку-мару, слушали, перекидывались парой слов с окружающими, но там, у Машины для голосования, неизменно проходили сквозь арку, не нажав ни один из рычагов. Молча и без комментариев.
В любом случае, за всю историю существования этого сообщества его члены ни разу не были замечены в политических пристрастиях и выражении этих пристрастий на голосовании. Первое время, когда-то давно, такое поведение вызывало подозрения и беспокойство со стороны законников, но со временем и это прошло. Все привыкли и стали воспринимать их существование как часть культуры Огненного острова – не меньше, но и не больше.
– Потому что ты – Главный герой этой Истории, и сейчас – ее Кульминация, – сказал гость просто, непринужденно и совершенно непонятно.
– Куль… что? – только и ответил я. Просто потому, что это слово было последним.
Тода-ра улыбнулся, а потом с кряхтением, свойственным слишком тучным людям, встал и прошелся по моей умме вперед и назад.
– Что ты знаешь о книговерах? – неожиданно спросил он после паузы.
– На самом деле, немного, – признался я.
– Так я и думал. Если ты не возражаешь, расскажу тебе о нас. Это будет совсем недолго, не отниму много времени.
– Знаешь, дело в том, что…
– Это не вопрос твоей веры, мне она безразлична, – спокойно, но твердо сказал Тода-ра, в корне пресекая мои возражения. – Это – вопрос твоего будущего. И настоящего тоже.
– Тогда я никуда не тороплюсь, – вежливо отвечаю.
Сегодняшний день порядком вымотал, и теперь мне не терпелось забраться в постель, но… Не каждую ночь ко мне приходил лидер книговеров, чтобы рассказать о будущем.
Тода-ра снова сел на скамью у стены и продолжил:
– Мы считаем, что наш мир – остров, Архипелаг, все люди, возможно, другие Архипелаги…
– Другие Архипелаги?.. – тут же перебил его я.
– Да, но не в этом суть, – отмахнулся гость. – Так вот: все это – все то, что мы видим и знаем, и чего пока не знаем, существует лишь в воображении Автора.
– Автора чего?
– Автора Истории. Для нас эта реальность единственная, она кажется единственно важной и материальной, но в действительности является лишь Историей. Она похожа на те, которые рассказывают матери своим новым жизням, но сложнее, запутаннее. В ней каждый человек – это Персонаж, чьими действиями и мотивами руководит замысел Автора. Понимаешь?
– Смутно, – честно ответил я.
– Это совершенно нормально. Для того, чтобы понять наше видение мира и, возможно, разделить его, требуется не один солнечный цикл. Но, как я уже сказал, не собираюсь делать тебя нашим сторонником. Это не нужно ни мне, ни тебе, ни кому-либо еще.
Я хочу сказать другое, и это – самое важное. Ты – Главный герой Истории. И именно поэтому наша миссия – помочь тебе достичь своей цели. Вне зависимости от цены этой помощи.
Кажется, в этот момент на моем лице, скудно освещаемом светоспиралью, было довольно глупое выражение. Так что Тода-ра не смог удержать улыбку.
– Значит, я – главный герой? – говорю.
– Именно! Автор задумал эту Историю вокруг твоего Персонажа. Возможно, даже ради него. И если вдруг убрать из Истории тебя, то она, в сущности, перестанет существовать – превратится в скучное летописание или, например, во множество мелких, не связанных между собой историй.
– А как же все остальные? – задал я, наверное, наименее существенный вопрос. – Разве они не важны в этой вашей… Истории?
– Не нашей, а твоей.
– Пусть моей. Но все же?
– Почему же, все важны. Но, понимаешь, второстепенные Персонажи существуют лишь в тот момент, когда они падают в фокус внимания Автора, а через него – в фокус Главного Героя. Или наоборот? – засомневался вдруг Тода-ра в своих собственных словах. – Впрочем, не суть.
Главное, что всем нам, и мне в том числе, кажется, что мы существуем, мыслим и совершаем какие-то действия в любой момент времени. А на самом деле это происходит лишь в тот момент, когда нас касается Повествование.
– А все остальное время?
– Оно просто домысливается.
– Кем? – уже совершенно сбитый с толку, спросил я.
– Читателем.
– Теперь еще и читатель? – спрашиваю я как будто с иронией, но Тода-ра отвечает совершенно серьезно.
– Да. То есть тем, кто следит за этой Историей. И это домысливание заменяет то, что происходит на самом деле. Можно сказать, что по-настоящему живет только Главный герой, и то только в те моменты, когда его существование сливается с Повествованием.
– Но если История уже есть, зачем же ей Читатель?
– Затем, что История – это некий слепок, существующий вне времени, – терпеливо, но все также непонятно пояснял книговер. – Все ее события существуют одновременно и никуда не движутся. Как бы тебе объяснить… Ты видел механический музыкальный шар, который сделал Тот-ра?
– Наверное, я его видел первым.
– Отлично! – обрадовался Тода-ра. – Так вот. Мы знаем, что в нем содержится мелодия. Вся одновременно. Но это не имеет никакого смысла, пока не найдется кто-то, кто включит шар, прослушает звуки и скажет: «Да, это действительно мелодия!». Так и с Историей: она обретает реальность и время только тогда, когда находится в фокусе внимания Читателя, который знакомится с ней последовательно – от начала до конца.
Я промолчал, пытаясь разгрести ту гору незнакомых слов и трудноусваиваемой информации, которая накопилась в моей голове всего за несколько минут. Но Тода-ра не унимался:
– Вот даже этот момент – наш разговор сейчас. Я практически уверен, что эта беседа – часть Повествования, ведь она важна для Истории в целом. И быть может, этот эпизод – именно то, где я действительно существую. А все мое прошлое и будущее додумано Читателем как само собой разумеющееся. Читатель просто привык знать о том, что у каждого Персонажа есть какое-то прошлое, есть какие-то события, из-за которых он выглядит и говорит так или иначе… Читатель знает это. Ему не обязательно рассказывать об этих событиях вне основной Истории. Таким образом, они как будто бы были, но на самом деле – нет.
Кажется, Тода-ра даже вспотел – его лицо лоснилось в белом свете светоспирали. Но монолог было уже не остановить:
– Этот момент так важен для моего Персонажа и Истории в целом, что, знаешь, я даже немного волнуюсь, – вдруг разоткровенничался он. – Никто никогда не узнает того, что я помню о своем детстве, о своем прошлом. Кем я был, кем я стал, что для меня важно, понимаешь? Пусть ничего этого даже не было на самом деле. Только здесь и сейчас – пока я важен для Повествования, и то, что я говорю – важно.
– Нелегко тебе, – снова говорю с наигранной серьезностью.
– Ничего, я привык, – снова отвечает книговер совершенно серьезно.
– Но что там насчет Кульци… Кульцима… – спрашиваю только для того, чтобы прервать поток сознания, но не могу совладать с новым для себя словом.
– Кульминации! – пришел на помощь собеседник. – Это значит переломный момент Истории, от которого и зависит ее итог.
– Но если так… Если все так, как ты говоришь, разве по-вашему развязка не задумана Автором с самого начала?
– Да, конечно… Но он же, Автор, вложил в головы Персонажей образ мыслей и мотивы, которые заставляют их действовать нужным образом. То есть исход Кульминации может быть только один, но Читатель его не знает. Ведь он не знает наверняка, что именно вложил автор в Персонажей и какие обстоятельства задумал. Понимаешь? Важно, чтобы читатель поверил в Историю. Важно, чтобы все было всерьез, по-настоящему, по законам логики и здравого смысла.
– Иначе что?
– Иначе… История будет фальшивой. Не интересной читателю. Я думаю, так, но не знаю этого наверняка. Вопрос хороший, но сейчас это не так важно. Особенно для тебя.
– Пожалуй. Но мне все-таки хотелось бы знать одно.
– Да-да, что именно? – оживился гость, буквально заглядывая мне в глаза.
– Обо всем этом тебе Автор рассказал лично?
– Конечно, нет, – широко улыбнулся Тода-ра, наконец-то оценив мою иронию. – Хочешь, чтобы я тебе рассказал это? Для этого тебе стоит познакомиться с нашей верой глубже.
– Не уверен, что мне это нужно сейчас. Мне просто интересно знать, откуда тебе известно, что именно Я есть тот самый Главный герой и именно сейчас – Кульминация?
– Наверное, потому, что я – Интерпретатор. Знать это – моя работа.
– Интерпретатор… – эхом отзываюсь, забыв придать слову вопросительную интонацию.
– Да. Тот, кто ищет в огромном количестве фактов смысл – Сюжет Истории. И, что еще важнее, находит его. Вокруг ведь происходит много всего… Много того, что может домыслить Читатель. А домыслить он может почти все, что угодно. Каждый день – бесчисленное множество событий и вариантов развития событий, которых как бы нет, но для нас они являются совершенно ясной реальностью. И вот среди этого шума мне как Интерпретатору надо отыскать Сюжет – то, что на самом деле двигает Историю вперед.
Не хочу хвастаться, но такие люди, как я, бесценны для книговеров. И моему мнению они доверяют безоговорочно. А я – безоговорочно верю во все то, что тебе рассказал.
Светоспираль почти разрядилась. В ее угасающем свете я едва различал черты лица своего гостя, а часть уммы уже окончательно утонула в густой темноте. Я вдруг поймал себя на том, что все чаще теряю нить мысли Тода-ра. Слова путались и пропадали, оставаясь непонятыми. Видимо, почувствовав это, он вдруг поспешил закончить разговор.
– Мне пора идти, ведь тебе нужно отдохнуть. Завтра – важный день.
– Все это очень интересно… – из вежливости протянул я, но, кажется, не слишком убедительно.
– Я и так рассказал слишком много, – вдруг засуетился гость, отступая к арке. – Главное, что тебе нужно знать, это то, что на завтрашнем голосовании книговеры поддержат Мику-ра. Но только потому, что он – на твоей стороне. Пока что.
А еще ты должен помнить: каждый из нас готов помочь в твоей борьбе. ЧЕГО БЫ ЭТО НИ СТОИЛО. Тебе достаточно только сказать мне об этом.
– Хорошо, – кивнул я, но почувствовал себя неловко. Как человек, которому оказывают честь, им не заслуженную.
– Помни об этом, – сказал Тода-ра и вышел из уммы. Может, чуть более поспешно, чем я ожидал. А уже в следующую секунду мигнула и окончательно погасла светоспираль. Так, будто только и дожидалась этого момента.
Наощупь я добрался до постели и забрался в нее, не снимая хартунг. Все, что я вижу теперь – множество звезд в небе над моей уммой. Звезды на невероятно глубоком, почти черном полотне. Если это полотно и есть Завершение – декорация Непознанного, как об этом говорят мистики, то это очень хорошая декорация. Она выглядит бесконечной. Ощущается как бесконечная.
Что значат все эти истории про Главного героя? Как мне следует относиться к сегодняшнему разговору с Тода-ра? Что думать и как думать?
Все, что он сказал, казалось нелепой выдумкой, но такой выдумкой, в которой находишь тем больше смысла, чем дольше думаешь о ней. Но именно думать сейчас не хотелось. Слишком устал.
Так или иначе, я был просто рад любой поддержке. Даже если она исходила от книговеров.
«Каждый из нас готов помочь в твоей борьбе. Чего бы это ни стоило,» – повторил я про себя одну из последних фраз Тода-ра. Повторил и мысленно пожал плечами.
«Камень», «Тележка», «Сундук», «ОГОНЬ» – неожиданно Сущность продемонстрировала мне ряд образов и исчезла так же быстро, как появилась. «Какой еще огонь?» – успел сказать я вслух перед тем, как провалиться в сон.
