24. Когда оружие бессильно
Так закончилась эпоха Моту-ра – долгие три с лишним солнечных цикла, на протяжении которых люди снова и снова выбирали его главным законником. Многие ждали от него большей решительности, кое-кто считал его скорее оратором, чем политиком. Немало было тех, кто критиковал его приверженность традиционному порядку, подобно Мику-ра, но еще больше людей чувствовали в этой приверженности стабильность. Они верили: тот образ существования, к которому они привыкли, сохранится и станет достоянием новых жизней, а потом – их новых жизней. Вероятно, в это верил и сам Моту-ра.
А теперь его нет. И все это было так случайно и так… быстро. Слишком быстро.
И никто не знал, чего ждать теперь. Общественный порядок, в основе которого лежала свобода воли и вера в незыблемость политического устройства, рушился на глазах. Люди Огненного острова скорбели по Моту-ра, но в еще большей степени теряли веру в сложившийся порядок. Какой же тут порядок, если главного законника могли отправить к Началу несколько всадников на механических птицах? Несколько «добровольцев», направляемых невидимой рукой.
А еще впервые за много солнечных циклов Огненный остров остался без главного законника. Впервые с тех пор, как легендарный Иу-ра посчитал себя виновным в Голодном Времени и бросился с края в Ничто.
Впрочем, это ненадолго. Всего через пару дней – Оту-мару, и теперь стало понятно – дата Аракорат-мару была названа не случайно. Все продумано до мелочей. Слишком сильны были теперь пораженческие настроения, а два дня – слишком мало, чтобы оправиться от трагедии и найти нового лидера.
То и дело в голове проносилось: что я буду делать, если человек-из-Храма станет главным законником? Мне нужно быть готовым покинуть остров. Но куда мне лететь? Куда можно сбежать на Архипелаге, который раньше казался таким громадным, а теперь – тесным до безнадежности.
Смогу ли я взять с собой Миа-ку и Тами-ра? Ши-те без труда поднимет нас троих в небо, но захочет ли Миа-ку? Будет ли готова бежать со мной? И снова-таки – куда бежать?
А еще… Так странно было понимать, как много значил теперь слепой случай. Спасение Мику-ра и потеря жизни Моту-ра – дело сиюминутного каприза. Не откажись главный законник от полета на Ши-те – все было бы иначе. Возможно, все было бы иначе даже в том случае, если бы Тот-ра не поленился повернуть второе седло на моей птице. Но все случилось так, как случилось.
Мику-ра был жив, а Моту-ра – нет.
Обо всем этом я думал на следующий день после злосчастного Аракорат-мару, сидя на одной из террас рядом с Площадью. Это место я любил особенно. Укрытая с двух сторон стенами высоких умм, площадка была почти не видна со стороны, но удобно нависала над проходом. Отсюда можно смотреть на людей, идущих к Площади, оставаясь незамеченным. Еще более привлекательной террасу делал кустарник, удивительным образом проросший сквозь каменистый фундамент. Эти заросли создавали некое подобие тени, жизненно необходимой в жаркие дни.
А еще… Прямо сейчас отсюда можно было услышать обрывки фраз с ближнего края Площади. Сначала я не мог разобрать, кому принадлежат эти слова, но потом понял: оратором был Тик-ра – тот самый человек-из-Храма, отстаивающий право нести волю храмовников людям нашего острова.
– …Кто-то говорит: птицы Храма несут боль и возвращают к Началу невинных. Но я скажу: виновен каждый. Виновным есть я и вы все. И каким должно быть оружие Вмешательства, если не несущим боль? Каким должно быть оружие Вмешательства, если не возвращающим к Началу тех, кто виновен, в назидание другим? Птицы Храма есть оружие Вмешательства. Так же, как я сам есть голос Вмешательства. Один из многих голосов…
Мерный стук механической тележки в соседнем проходе на время заглушил слова Тик-ра. Но когда шум машины растворился в лабиринтах соседнего умм-кана, я снова услышал этот голос, удивительно похожий на математически выверенный стук рычагов той же самоходной тележки. Если бы Тик-ра не делал паузы между словами, схожесть была бы и вовсе поразительной.
– …Но есть и те, кто сознательно идет наперекор Вмешательству. Препятствуют восстановлению баланса Рукотворного, Запретного и Непознанного. Это есть наездники, которые уводят события с Должного Пути. Это есть законники, которые…
От внезапного порыва ветра зашумела листва кустарника, и на некоторое время я опять перестал слышать Тик-ра. Его слова терялись в умиротворяющем шепоте листьев, превращались в одно целое с ним. Но очень скоро я услышал их снова:
– …Чем сильнее сопротивление, тем сильнее усилие. Чем большая сила препятствует балансу, тем большая мощь понадобится, чтоб вернуть всех и все на Должный Путь. Но Запретная сила – сила Вмешательства – безгранична. А это значит, что страх, боль и ужас в назидание будут тем сильнее, чем сильнее будут сопротивляться те немногие, о которых я говорил. Их борьба – это боль всех нас.
Очевидно, эти слова Тик-ра имели прямое отношение ко мне. Не нужно быть слишком проницательным для того, чтобы понять: во мне, в Мику-ра и даже в Тот-ра храмовники видели главное препятствие. И то, какое внимание их «голос» уделял этому самому препятствию, было даже лестно.
– …Кто дал им право решать? Как может заставлять страдать всех нас наездник, который даже не имеет права голоса? – спрашивал оратор у толпы, а она отвечала ему негромким ропотом.
Это было слишком! От общих фраз Тик-ра все больше переходил к конкретным призывам. Я вдруг подумал, что могу легко прервать этот монолог, если этого почему-то не делают присутствующие на Площади. Почему нет?
Легко перескакиваю барьер и приземляюсь прямо посреди прохода, изрядно напугав двух женщин. Одна из них даже вскрикнула от удивления, едва не рассыпав на дороге содержимое своего свертка.
Честно говоря, я ожидал увидеть немногих. Неверное, не больше пары десятков слушателей – самых искренних мистиков нашего острова. Но то, что открылось взгляду на самом деле, остудило мой пыл. Словам Тик-ра внимали не менее сотни людей. Многие из них – в хартунгах землекопов и уммеров. Пестрыми вкраплениями в толпе угадывались женщины. Отдельной группой стояли земледельцы – молчаливые, податливые, как свежее тесто.
Всех их, слушателей человека-из-Храма, было… много. Слишком много. И слишком внимательно они внимали каждому его слову.
Шагая к Площади, я думал о том, что могу легко поставить в тупик оратора обвинениями в лишении жизни Моту-ра и других преступлениях, которые совершили храмовники. Ведь все это значило больше, чем любая мистическая риторика…
Но я даже не смог подойти поближе. Меня встречали неподвижные широкие спины и гневные взгляды.
– Уходи! – громко сказал какой-то уммер, который узнал во мне того самого наездника, о котором говорил оратор. – Ты и так уже много натворил!
Его слова привлекли внимание несколько людей поблизости. Я хотел молча пройти мимо, но еще один коренастый рабочий многозначительно встал на моем пути.
– Уходи! – снова сказал кто-то.
Я хотел ответить ему. И ему. Всем этим спинам и лицам. Всем им – тем, для кого хлеб, вода и спокойное небо были ценнее свободы воли. Но нужных слов не нашлось. Я вдруг понял: тем, кто никогда не знал свободы воли, мне нечего предложить. Ничего ценнее воды, хлеба и спокойного неба. И мне не оставалось ничего другого, как с позором отступить.
– …И мы не можем себе позволить быть безучастными свидетелями. Это делает нас виновными. Мы должны приближать возвращение на Должный Путь и конец Вмешательства так, как можем и как умеем. Пусть даже для этого придется сталкивать с Должного Пути тех, кто ему противится, – затихал за спиной голос Храма.
Огненный остров меняется… А я не успеваю за этими изменениями, я все еще вижу его прежним – таким, как при Моту-ра. Но Моту-ра уже нет, а я – есть. Мы – есть. Его жалели, его оплакивали, но этой боли недостаточно. Она – несоизмеримо короче и слабее, чем желание выжить и быть в безопасности. Трагедия Моту-ра не может быть идеей, которая объединит людей острова.
«А нужна ли им эта идея?» – снова предательски промелькнуло в сознании.
– Как ты? – спрашиваю я вечером Мику-ра.
Формально мы пережили одно и то же. Но почему-то подразумевалось: я-то к этому привычен, а он – нет. Как будто к этому можно привыкнуть.
– Нормально, – отмахнулся он. – Нормально.
Мику-ра и вправду выглядел… собранным. Таким же, как обычно. Кажется, ему даже было стыдно за свою слабость, за свой неконтролируемый страх там, в седле птицы.
– Ладно, – говорю я, не дождавшись встречного вопроса.
И это все, что мы сказали друг другу по поводу вчерашнего. По поводу Ока-ра и Моту-ра. По поводу того предательства и подлости, жертвами которого едва не оказались.
– Знаешь, я был недавно на Площади. Люди слушают этого… Тик-ра. Все больше тех, кто слушает, – после некоторой паузы говорю я.
Мику-ра промолчал, и я продолжил – рассказал о выступлении человека-из-Храма и тех, кто так жадно внимал каждому его слову, о равнодушных или откровенно недоброжелательных спинах и лицах.
– Ничего удивительного, – пожал плечами законник.
– Не знаю. Мне все это показалось удивительным. Если честно, это пугает меня даже больше, чем… Чем более конкретные угрозы, – признался я, а потом поднялся со скамьи и в очередной раз прошелся по площадке вперед и назад.
Место, на котором мы расположились, называлось Закат-на-камне. И надо сказать, такое название полностью соответствовало истине. С террасы, высеченной в природной скале у самого края, вечером открывается невероятный вид на закат. На фоне оранжевого зарева нетрудно различить темные пятна ближайших островов, а еще – потрясающую игру света в складках Ничто. Где-то там, на самом краю видимого, этот свет дрожал и переливался в горячем пятне солнца – так, словно оно повисло прямо над нижним пределом и плавило его своим жаром.
В какой-то момент, который я и не зафиксировал точно, на террасе появился Сог-ра. Его не было, а потом – он есть. Его сутулая фигура с провисающими ремнями хартунга расположилась на соседней скамье. Так, словно была там всегда.
– Все просто. Людям нужна не столько свобода, сколько стабильность и уверенность, – после непродолжительного молчания отвечает Мику-ра. – Они думают, что быть хозяевами на своей земле, в сущности, не так уж важно. Важно чувствовать, что не очень хорошее сегодня будет таким же и завтра. Пусть не лучше, но и не хуже.
К сожалению, нам трудно предложить им это, – добавил он. – Мы защищаем надежду на то, чтобы послезавтра было «хорошо», но не можем дать уверенность, что это самое «хорошо» действительно придет. Ведь может быть и «плохо». И даже «очень плохо».
– Но ведь так было и раньше, в предыдущие луны? – вяло парировал я.
– Может быть, но теперь все иначе. Ты сам это знаешь.
– Может, теперь они видят, что власть Храма не так уж страшна. То есть… На других островах уклад сменился, но ничего не произошло плохого. Так говорят. Чем больше сопротивление, тем сильнее боль. Так было сказано на Площади.
– Так, может, сразу позовем храмовников сюда? – резко ответил Мику-ра.
– Эй, я на твоей стороне, забыл? – вспылил в ответ я сам.
– Тогда оставь удовольствие распространения сплетен странникам. У них это получается лучше всего.
– Я просто хотел сказать: многие люди уже не уверены, что Храм – такое уж зло. Нравится тебе это или нет, но многие думают о том, стоит ли наш Порядок той цены, которую за него приходится заплатить.
– Верить в то, что враг не так уж плох – удел трусов и приспособленцев! – снова без видимой причины взорвался Мику-ра. – Я не понимаю этого! Не понимаю и не принимаю!
Словно спровоцированный выкриком, внезапный порыв ветра сорвал несколько сухих листьев с кустарника, вьющегося по скале, и унес куда-то. Скоро наступит теплый полуцикл, и на месте прошлогодней листвы появится новая. Но каким далеким сейчас кажется этот момент…
– Успокойся, здесь нет публики, чтобы оценить твое красноречие, – за спиной прозвучал негромкий, неожиданно мягкий голос.
Кажется, я впервые слышу Сог-ра вживую.
Я думал, что это распалит Мику-ра еще сильнее, но этого не случилось. Он только посмотрел в ту сторону, где за спиной все также неподвижно сидел на камне другой законник, и ничего не сказал.
– Неважно, принимаешь ты это или нет, – продолжил я. – Не сомневаюсь в том, кто враг. И большинство людей также не сомневается. Но нужно понимать и других… Тех, которым Храм попадает в уши.
Мы замолчали на минуту – не меньше. Где-то рядом прошуршали и затихли у подножия скалы чьи-то шаги. На террасу постепенно надвигались вечерние сумерки.
– Ими движет страх, – медленно и четко проговаривая слова, сказал Мику-ра. Твердо, но уже без злости. – А если и не страх, то желание вернуть мир любой ценой. Это я понимаю. Слишком быстро была забыта женщина, погибшая на Площади, слишком быстро ушли в историю Моту-ра и Ока-ра. Но нравится кому-то наш Порядок или нет… Мира не будет, пока есть мы и есть Храм. В этом противостоянии будет победитель. Не может не быть. Ты согласен со мной?
– Да, – говорю. – В Храме у меня точно нет будущего.
– Я рад этому. Таким же образом нет будущего в Храме и у меня. Это нас объединяет… И это сильнее того, что стоит между нами.
– Надеюсь, что это так, – осторожно согласился я, и мы оба поняли, о чем речь. Или даже точнее, о КОМ речь.
– Хорошо, – примирительно кивнул законник. – И еще… Есть еще кое-что важное, о чем нам надо поговорить. Попросить тебя.
Бывают люди, которых бы я назвал друзьями, если бы знал, что такое дружба, с которыми не происходит случайных разговоров. Случайные, бесполезные разговоры просто невозможны. Мику-ра – один из них. И если тебе на минуту показалось, что вечером на террасе вы просто проводите время вместе – ты ошибаешься. В определенный момент такой человек что-то попросит. Предложит. Расскажет и тем самым вложит нужную информацию в твои уши. И понятно, только ради этого и была встреча. Для этого и была запланирована.
И это не хорошо, и не плохо. Просто есть такие люди.
– Слушаю тебя, – только и говорю.
– После того… После всего, что случилось, самое важное – сохранить свой выбор. Пусть не выбор в пользу Моту-ра, но выбор в пользу свободы воли. Послезавтра Оту-мару – день голосования, когда решится многое, – начал он.
– Да, уже послезавтра.
– Уже послезавтра. Но я бы сказал: только послезавтра. Не сегодня. У нас есть еще один день.
– У нас? – переспрашиваю, но уже знаю, что скажет Мику-ра.
– Я буду претендовать на место Главного законника. Это – единственная возможность, наш единственный шанс. И я надеюсь, ты мне поможешь.
Чувствую движение за спиной. И почти сразу голос Сог-ра:
– Уверен в этом?
Кажется, он ничего не знал. И это даже странно.
– Почему я не должен быть уверен? – спокойно отвечает Мику-ра.
– Ты знаешь почему. Вопрос твоей безопасности.
– Да, уверен, – говорит он, не скрывая улыбки.
Не той улыбки, которую провоцирует удачная шутка или, например, радость встречи с близкими людьми. Улыбка немного безумная, хищная, азартная – отражение Идеи, захватившей мысли и чувства.
– Конечно, я тебе помогу, – отвечаю, не раздумывая.
Пусть я – живое оружие в его руках. Пусть. Страшно рисковать в одиночку. Страшно знать, что уже послезавтра, если храмовники обретут своего главного законника и здесь, я окажусь в одиночестве. Возможно, даже успею увидеть, как легко и естественно приспособятся к новому укладу те, другие, – законники, механики и даже наездники. Все, кроме меня.
В их числе мог быть и Мику-ра, но теперь не будет точно.
Страшно пропадать в одиночку. Значительно легче вместе. Поэтому не раздумываю ни минуты.
– А ты? – говорит Мику-ра, снова глядя мне за спину. – Со мной?
– Как и всегда, – доносится шорохом сухой листвы голос Сог-ра.
– Хорошо, – кивнул Мику-ра, хотя, очевидно, не ожидал ничего другого. – Мы сделаем это.
– Чем я могу помочь? – спросил я, в который раз поднимаясь на ноги.
– Сегодня – уже ничем. Завтра. Все произойдет завтра.
Остров погружался в сумерки. Между постройками одна за другой зажигались светоспирали, а сквозь темно-фиолетовую глубину неба постепенно проступали россыпи звезд. Многие на Архипелаге верили: каждая из них – это один из наших предков, которому после бесчисленных циклов возвращения к Началу удалось найти свое Завершение и остановить время. В такой вечер, как сегодня, верить в любую, даже самую невероятную легенду – проще простого.
