20. Ради чего

Мы испытывали эйфорию и, наверное, переоценивали результаты своего налета. Это сейчас понятно, что атака на стоянку храмовых птиц была неожиданным, но не слишком сильным потрясением для Храма. Возможно, она заставила противника пересмотреть размещение Камо-те и их охрану. Возможно даже, взрыв куба заставил их задуматься: а сколько таких смертоносных машинок у нас еще есть?

Но на самом деле для того, чтобы изменить расстановку сил, нужно было что-то более мощное. В десятки раз более мощное, я бы сказал. К счастью, тогда на этот счет еще оставались определенные иллюзии. Я говорю «к счастью» потому, что если бы мы еще тогда понимали истинное положение вещей, то, наверное, сразу же прекратили бы борьбу.

А тогда… Я уже третий или четвертый раз рассказывал Тот-ра и Мику-ра о том, что и как происходило, а они жадно слушали, уточняли, спрашивали. В этом моменте таинственным образом растворялась их молчаливая неприязнь друг к другу. Главный механик казался менее угрюмым, а законник – мягче и внимательнее, чем обычно.

Тот-ра особенно интересовал куб, и я подробно описал, как он сработал. На лице создателя этого смертоносного устройства играла полуухмылка.

– Но что это было? – наконец-то спросил я его вечером, когда страсти улеглись, разговоры утихли, и мы остались вдвоем на одной из закатных каменных террас.

– Спрессованный огненный песок. В него вкручена ручная спираль силы. И винтовой механизм задержки.

– Послушай, но мы ведь можем сделать несколько… или даже десятки кубов! С их помощью мы не оставим ничего от их птиц на земле! – воскликнул я.

– Нет, – уверенно покачал головой механик, – не сможем.

– Но почему?

– Сложная, кропотливая работа с механизмом задержки. Без него было бы проще. И опасно очень. Детонировать может.

– Детонировать?

– Взорваться. Один раз я это сделал. Но много таких мы сделать не сможем. Нет технологии делать их безопасно и быстро. А еще не хватает механиков.

Сегодня каждая реплика Тот-ра содержала на одну-две короткие, рубленые фразы больше, чем обычно мог ожидать его собеседник. Это означало особую расположенность к разговору. Но я был разочарован. Очень разочарован.

Мы могли заставить храмовников опасаться нового оружия, но на самом деле его у нас не было. И пройдет совсем немного времени, пока храмовники поймут, что реальной угрозы нет. Как и прежде, вся сила – в когтях и стрелах. И свободе воли, конечно, куда без нее.

Ши-те мы вернули в строй быстро. На это ушло всего несколько солнечных шагов. Как оказалось, стрела лишь заклинила тягу хвоста, но не повредила механизм – восстановить его было несложно. Вторая стрела и вовсе лишь оставила в корпусе отверстие, не зацепив каких-либо важных узлов.

Устранить последствия попаданий в мою механическую птицу было относительно просто, но даже эта вынужденная задержка порядком нервировала. Я был практически уверен, что храмовники будут мстить за наш дерзкий налет. Быть может, в тот же день или на следующее утро. И каждый солнечный шаг, пока в седле Ши-те я не мог взлететь им навстречу, был наполнен тревожным ожиданием. Тревожным ожиданием, которое постепенно испаряло эйфорию и уверенность в своих силах.

Но ничего не происходило. Птица снова была исправна, а специально назначенный для этой цели механик с утра до вечера резал и точил металл в Полукруге, делая для нас новые стрелы.

Оказавшись без дела, я решил поговорить с Сина-ра, главным служителем, об еще одной проблеме, которая меня давно волновала и не находила разрешения. Эта проблема – предатель. Тот, кто может ударить больнее любой храмовой птицы и, в отличие от них, всегда где-то рядом.

Найти Сина-ра оказалось нелегко. На площадке у нелунной стороны острова, которую служители приспособили для своих нужд, мне порекомендовали поискать его у зерновых ям. Оттуда меня направили к конденсатору, поврежденному стрелой. Когда я оказался на месте, у конденсатора уже работали трое уммеров и механик, но Сина-ра отправился дальше, к плавильным ямам, а потом – к Полукругу.

И только двумя солнечными шагами позже преследование завершилось успехом – неуловимого Сина-ра удалось застать на Площади. Высокий, прямой, он возвышался на двумя своими коллегами. Показывая им на что-то, заслуживающее внимания, своей длинной рукой, он становился похож на огромный дорожный указатель. И, говоря «длинной рукой», я имею в виду именно эту длинную руку. Вторая была у него заметно короче и почти не использовалась по назначению. Так и говорят на острове: «И сюда добралась длинная рука Сина-ра».

Интересно, что некоторые поговорки о конечностях главного служителя настолько прижились, что использовались уже без привязки к нему самому. «Разобрался с этим короткой рукой» – легко услышать, когда какую-то проблему удалось решить легко, без особых усилий.

– Есть ли какие-то новости по нашему делу? – спросил я сразу же после обмена приветствиями.

– По нашему делу? – ответил он рассеянно, полностью погруженный в вопросы устройства небольшого навеса на Площади.

– Да… По поводу расследования внутренней угрозы.

Сина-ра сразу стал внимательнее и даже повернул ко мне свою широкое плоское лицо, выжженное солнцем. Посмотрел сверху вниз.

– Да-да, расследования. Воля твоя поговорить в другом месте, – негромко то ли сказал, то ли спросил он, покосившись на двух уммеров рядом. – Понимаешь меня?

Мы отошли на противоположный край Площади и расположились на пустынной площадке для сидения. За многие солнечные циклы ее каменные блоки были отполированы ступнями и коленями практически до блеска.

– Мне почти нечем тебе похвастаться, – Сина-ра развел в стороны несимметричные руки и стал похож на кран с противовесом. – Но разобраться в этом я назначил опытного служителя, которому доверяю.

– Хоть что-то он узнал?

– Немногое. В этот раз, как и в прошлый, нашлись люди, которые видели Тик-ра в момент нападения. Так что это точно не он. Более того, Тик-ра как будто специально оказывался на виду в те моменты, когда предатель проявлял себя. Понимаешь меня?

– Отводил от себя подозрения?

– Да-да, знает что-то. Точно знает, – кивнул Сина-ра.

В моменты, когда он кивает или резко поворачивает голову, его длинная и прямая, как и он сам, борода всегда направлена строго вертикально вниз. Возможно, он вплетает в нее грузики – это было модно когда-то.

– Да, похоже на правду, – согласился я. – А что с травяным факелом?

– А что выяснить можно было о нем? Сделать такой мог кто угодно. У многих травяные факелы даже сохранились со старого времени. Поджечь и бросить такой – дело нескольких мгновений, сам знаешь.

– Может, кто-то видел, как это произошло? – спросил я уже почти без надежды.

– Нет, – покачал головой Сина-ра. – Собрание было на Площади, забыл? Я думаю, нам нужно искать другое.

– Что же?

– Нужно понять, КТО мог знать о том, что Ши-те не полетит. Понимаешь меня? И это тот вопрос, ответ на который лучше знаешь ты сам. Моя помощь будет здесь скорее вредить…

– Вредить? Что ты имеешь в виду?

– Ничего конкретного, – замялся главный служитель. – Просто мое участие слишком… на виду. Понимаешь? Расследование порождает слухи.

– Эти слухи уже есть?

– Да-да, есть, – сдался Сина-ра. – Служитель, который искал факты, рассказал о внутренней угрозе женщине. Он планирует с ней инициацию. А сказать женщине – значит сказать всему женскому роду, ты знаешь…

– Действительно опытный служитель, – съязвил я. – Жаль, что опытный не в тех вопросах.

– Ну, такой вот, – Сина-ра снова изобразил кран с противовесом.

– Это плохо, – выдохнул я. – Слухи и порождаемые ими страхи на руку предателю. Или предателям…

– Да-да. Поэтому я не хочу привлекать к поиску внутренней угрозы слишком много людей и сил.

– Это правильно. Или неправильно. Даже не знаю.

– Я делаю то, что могу, но и ты должен внимательно смотреть по сторонам. Механики, ближайшее окружение Тот-ра, твое окружение – вот кто знал о самом удобном времени для атак. Понимаешь меня?

Я молча кивнул. Так или иначе, Сина-ра был прав, прав абсолютно точно. Но мысль о том, что враг где-то рядом, среди тех людей, которых я знал, казалась невыносимой.

– Мне пора идти, – сказал Сина-ра. – Слишком много забот на острове в последнее время. Всего не хватает – тканей, зерна, древесины. А это лишь начало тяжелого времени…

От былой эйфории и подъема не осталось и следа. Им на смену пришла преступная жалость к себе. Преступная потому, что именно она разрушала волю сильнее, чем любые обстоятельства.

«Неужели все это нужно только мне?» – подумалось.

Конечно, я видел помощь от Тот-ра, Мику-ра или того же главного служителя, но в конечном итоге я оставался один на один как с внутренней угрозой, так и с храмовыми птицами. И сейчас я чувствовал совершенно отчетливо, что все вокруг, все люди на этом острове – лишь инертная масса, которая пассивно наблюдает за этим безнадежным противостоянием. И как так вышло, что именно я оказался на его острие? Как же получилось, что именно у меня есть все шансы оказаться если не первой, то обязательной его жертвой? У меня, обычного парня, который просто любит летать?

Я ведь никогда не интересовался политикой. Я не относил себя ни к мистикам, ни к технократам. Не чувствовал ни малейшего разочарования, когда узнал, что как наездник потеряю все свои гражданские права. И этот человек – я сам – оказался щитом для чужих гражданских прав, политических убеждений и мировоззрений.

Могу ли я что-то изменить? Вряд ли. Обстоятельства надежно связывают меня по рукам и ногам. Свобода принятия решений закончилась именно тогда, когда я первый раз вступил в бой с храмовыми наездниками. И теперь, даже если откажусь от борьбы, то мало что получу взамен. Ведь когда через несколько лун власть окажется в руках Храма, то я не смогу рассчитывать на снисхождение. Стану чужим для всех. А значит, обречен противостоять внутренней и внешней угрозе так, будто это мое личное дело.

Так и бывает. Когда все складывается хорошо, легко и приятно почувствовать себя частью целого – общины, группы, народа. Когда все складывается хорошо, так приятно растворяться в радостях других людей, равно как и в своих радостях. Или помогать тому, кто в этом нуждается, но, в общем, является таким же, как ты сам.

Но когда все плохо – ты один. Совсем один. Как если бы вдруг оказался в одиночестве на Площади, где только что были тысячи людей. В сложные моменты я чувствую это особенно остро.

И когда расстояние от каждого, кто вчера казался таким же – частью тебя самого, увеличивается до невозможности, особенно легко понять, кто на самом деле близок в любых обстоятельствах. Кто остался на Площади, когда все другие исчезли. Я вдруг понял, что мне нужно срочно увидеть Миа-ку. Просто-таки необходимо, чтобы жить и двигаться дальше, зная, что во всем этом есть смысл.

Проход за проходом, арка за аркой… Тесно застроенные умм-каны сменялись террасами или даже открытыми пространствами, а пустынные места – оживленными путями. Многие из тех, кто шел навстречу, узнавали и приветствовали меня открытыми ладонями. Я механически отвечал и думал, что, возможно, все не зря. Даже если для моей оболочки все закончится скорым разрушением, память о моей короткой борьбе проживет немного дольше. Но это было слабым утешением. Слишком слабым.

Проходя мимо плавильных ям, я на некоторое время остановился. Там как раз шла плавка, и я вдруг отчетливо вспомнил, как, еще будучи новой жизнью, любил бывать здесь. Шипение горячего металла и мерный стук механических молотов уносили меня на много солнечных циклов назад, когда все было просто и ясно.

Конечно, с тех пор многое изменилось. Изменилось даже здесь – в плавильных ямах. Теперь тут уже не услышать рева печей, где металл кипел в пламени огненного песка. За ненадобностью их разобрали, оставив лишь одну – на крайний случай. Теперь над ямами нависал тяжелый мост, на котором был установлен излучатель с солнечным камнем. Из-за барьера его почти не было видно, но ослепительный свет луча отражался на лицах механиков на мосту и стене технической башни по другую сторону плавильных ям. Все это накладывало на происходящее печать непознанного и непостижимого, внушало трепет случайным прохожим. Таким же, как и я сам.

В умме Миа-ку, как обычно, пахло травами. Это делало ее еще более уютной, если вообще можно сделать еще более уютным жилище, обустроенное с таким вниманием. Здесь в каждой детали чувствовалось прикосновение Миа-ку, а любое свободное пространство на стене было украшено вышивкой. Нашлось место и для резной панели, которую я подарил своей женщине после первой инициации. Однажды. Когда-то очень давно. Теперь этот подарок выглядел наивно, но напоминал о многом. О том, о чем так приятно вспоминать.

– Приятно видеть тебя, – услышал я голос Миа-ку. Как всегда, неслышно она появилась в умме. – Ждешь давно?

– Нет. Совсем недавно, – в ответ я непроизвольно улыбаюсь и чувствую, как в груди становится тепло.

– Была в умме общей с Тами-ра.

– Где он теперь?

– С другими новыми жизнями где-то в умм-кане. Хочешь, чтоб позвала его?

– Потом… Я слишком соскучился, чтоб отпускать тебя теперь.

Миа-ку улыбнулась и повязала волосы тончайшей синей лентой. Ее открытые уши дарили уверенность в том, что я здесь не зря. Что я не зря присутствую в ее жизни, а она – в моей. Я ждал, что Миа-ку сядет на постель рядом, но она только сказала:

– Сделаю тебе напиток.

Повернувшись ко мне спиной, Миа-ку некоторое время колдовала над внушительной коллекцией концентрированных отваров в небольших керамических сосудах. По умме тотчас разнесся дурманящий и одновременно приятный растительный запах. Таких как Миа-ку в народе называли «сирона», что в переводе значило нечто вроде «мастер трав». В ее мастерстве я уже имел возможность убедиться не раз.

Я молчал, наслаждался ароматом и любовался изящной фигурой женщины. Она была завернута в легкий хартаб, но под ним угадывалось гибкое, подвижное тело – такое же, как и несколько солнечных циклов назад. Возможно, все дело в пользе ее уникальных смесей, а может, продолжительная молодость была дана ей природой в подарок. Так или иначе, мне это нравилось. Не могло не нравиться. Иногда, в моменты слабости, я даже думал о том, что не заслуживаю и одной инициации с Миа-ку.

Напиток, который приготовила Миа-ку, терпкий и очень пряный на вкус. Его можно было бы назвать резким, но только в первый момент. Уже спустя несколько мгновений возникало восхитительное послевкусие, наслаждаться которым можно было довольно долго.

А когда творец напитка оказалась рядом, я быстро наклонился и, наконец, коснулся губами ее уха, за что получил в ответ еще одну улыбку. Улыбку без единого слова.

– Слышала о полете твоем на Храмовый остров, – сказала Миа-ку, и по ее лицу пробежала тень.

Я ничего не ответил и только поморщился. Меньше всего мне хотелось говорить об этом. Особенно сейчас.

– Это было нужно? – продолжила женщина тоном, в котором проскальзывали нотки беззлобного укора или даже обиды.

– Да, наверное, – ответил я не так уверенно, как собирался. – Вряд ли это было нужно мне, но нужно всем нам. Понимаешь?

– Думаю, тебе лучше делать, что самому хочется.

– Это трудно, – я покачал головой. – В последнее время вообще все очень трудно.

– Очень волнуюсь за тебя. Мне кажется, что-то случиться должно. И мы… не увидимся больше.

Я улыбнулся ей. Снисходительно – как улыбается мать глупым страхам своей новой жизни.

– Ничего не случится, слышишь? – говорю я Миа-ку, убеждая, скорее, не ее, а самого себя. – Ничего не случится!

– Не знаю, – качает головой она, – ничего не знаю. Старшие матери говорят: привязанность к мужчине есть боль. Чувствую боль, когда ты в опасности, когда думаю, что ты можешь не вернуться. Старшие матери говорят правду.

– Да, это так… Все так и есть. Но без этой боли и страданий не было бы того, что есть между нами. Это больше, чем просто успешная инициация и регулярные встречи. Ты не чувствуешь это?

– Чувствую, – еле слышно отвечает Миа-ку. Мне кажется, она сейчас заплачет.

– Мы будем вместе! – говорю снова, легонько встряхивая женщину за плечи. – Будем вместе еще больше, чем теперь… Если на то будет воля твоя. Я не знаю, как и когда это произойдет, но произойдет точно!

– Хочу этого… Очень хочу.

Я прижал Миа-ку к себе. Некоторое время мы сидели вот так, молча. Казалось, что сказать нечего, но на самом деле говорить ничего и не нужно. Хотелось только самую малость – чтобы мгновение это оказалось вечностью.

А потом Миа-ку заговорила:

– Думаю, настало мое время для еще одной инициации.

– Да?.. – как-то глупо переспросил я. Сердце в груди забилось еще сильнее. Оно словно рвется из грудной клетки, силясь выбраться наружу.

– Так есть, – негромко отвечает она и протягивает мне тонкую красную ленту.

Я хорошо понимаю, что это значит. Я очень хорошо это понимаю. Для второй инициации Миа-ку снова выбирает меня. Мне остается только принять эту ленту для того, чтобы согласиться. И если инициация окажется успешной – носить ее на левом предплечье поверх хартунга. Там, где на руку уже повязана одна лента.

И я соглашаюсь. И я счастлив – больше, чем когда-либо.

Никто не знает, будет ли эта инициация успешной. Никто не знает, что произойдет уже завтра. Но Миа-ку выбрала меня, а это значит, что во всем происходящем есть смысл. Есть, за что бороться. Есть, что защищать в небе над Огненным островом.

В этот вечер я чувствовал, как жизнь течет во мне. Чувствовал, что я сам и моя оболочка есть единое целое в стремительном полете от Начала к Началу, в полете, которым хотелось наслаждаться, который хотелось смаковать, как ароматный напиток.

Все это – цена мгновения. Хотя, возможно, не обошлось без действия трав.