Насильно вырванный из искусственной комы, в которую его погрузило масло гемантуса из фляжки, опустошенной перед тем, как мы освободили Кассия, Севро вскакивает на ноги, проносится мимо меня, потом озирается по сторонам обезумевшим, диким взглядом. Дрожащей рукой хватается за сердце и ахает от боли – то же самое было и со мной, когда Тригг и Холидей устроили мой побег из темницы Шакала. Последним, что видел Гоблин, было мое лицо, и теперь он вдруг очнулся здесь, на поле боя, среди мертвых тел и луж крови. Он смотрит на меня сумасшедшими покрасневшими глазами и показывает на мой живот:

– Дэрроу, ты ранен! Ранен!

– Ну да!

– А где твоя рука? Мать твою, да у тебя ж руки нет!

– Я знаю!

– Черт! – ошарашенно произносит Севро и вертит головой. Он видит лежащего на полу Шакала, раненую Октавию и Айю, которая наступает на Кассия и Виргинию. – Сработало, мать твою, сработало! Пойдем, засранец, надо помочь нашей Златовласке! – кивает он на Кассия. – Вставай! Ну давай, вставай!

Он поднимает меня на ноги, пихает мне в руки лезвие, бросается к площадке для голографической съемки и издает жуткий боевой вой, который мы придумали еще в училище, в заснеженном сосновом лесу:

– Я убью тебя, Айя!

– Это Барка! – вопит с пола Шакал. – Барка жив!

Севро на бегу выхватывает из рук мертвого претора импульсную перчатку, наступает Шакалу на лицо и вытаскивает лезвие, пришпиливавшее новоявленного лорд-губернатора к полу, затем сразу же налетает на Айю и стреляет в нее из перчатки. Он совсем обезумел от наркотика и аромата близкой победы.

Импульсный разряд попадает в защитное поле Айи, и вокруг нее загорается алое сияние, мешающее ей видеть, что происходит. Кассий пользуется моментом и достает ее лезвием. Однако фурия успевает развернуться, и клинок лишь задевает плечо, но тут на нее набрасывается Севро и наносит ей два удара ножом в поясницу. Она стонет от боли и начинает отступать. Я присоединяюсь к остальным, но Айя стремительно ретируется. За ней тонкой лентой тянется кровавый след – мало кому доводилось видеть такое. Кровь струится с лезвия Севро, он смахивает капли с острия и размазывает по ладони.

– Ха-ха-ха, вы только поглядите! Значит, ей все-таки можно пустить кровь! Давай-ка посмотрим, сколько в тебе литров!

Пригнувшись, словно дикое животное, он несется на фурию, а мы с Виргинией и Кассием окружаем ее – величайшего рыцаря-олимпийца из ныне живущих. Мы подобны стае волков, загоняющих в лесу пантеру: стараемся держаться подальше, бьем по уязвимым местам, заходим с боков, заставляем истекать кровью. Мы лишили ее свободы. Севро размахивает лезвием с бешеной скоростью и дико воет.

– Заткнись! – не выдерживает Айя.

Севро, пританцовывая, отходит назад, и тут на нее набрасываемся мы с Кассием. Айя отражает удар Кассия, метившего в шею, и два его следующих выпада, но слишком медленно, чтобы встретить мою атаку. Делаю вид, будто целюсь в живот, а сам рассекаю ей лодыжки, пробивая доспехи. Металл искрит, но мой клинок окрашивается кровью. Мустанг рассекает икру фурии. Айя устремляется ко мне, я отхожу, и она пролетает мимо, попадая под мощный удар Севро, разрубающий ахиллово сухожилие на ее левой ноге. Она стонет и спотыкается, кидается на обидчика, но Севро отскакивает назад.

– Ты умрешь, – злобствует он. – Умрешь!

– Заткнись!

– Это за Куинн! – шипит он, когда Кассий перерубает сухожилия под левым коленом Айи. – Это за Рагнара! – продолжает Севро, когда я пронзаю ее правое бедро ударом снизу. – Это за Марс! – кричит он, когда Мустанг отсекает ей левую руку около локтя.

Айя смотрит на свое предплечье, как будто не верит, что это ее рука, но ей не дают передышки: Севро отбрасывает в сторону импульсную перчатку, хватает с пола лезвие Рыцаря Истины, высоко подпрыгивает и вонзает оба клинка в грудь фурии, зависая над ней в полуметре над полом. Их лица находятся в сантиметрах друг от друга, носы почти соприкасаются, Айя падает на колени, и тогда ноги Севро касаются пола.

– Omnis vir lupus! – провозглашает мой друг, целует фурию в нос и выдергивает лезвия из ее груди, тут же закручивая их хлыстами вокруг предплечий.

С расставленными в стороны руками он отходит от Айи и смотрит, как ее кровь вытекает на холодный пол. Рыцарь Протея, самая старшая из всех всадников-олимпийцев, умирает. Из последних сил удерживаясь на коленях, она в отчаянии глядит на правительницу. Октавия, единовластная повелительница Солнечной системы, стала матерью сестрам-фуриям, вырастила Айю, любила ее как могла – и вот они умирают вместе.

– Прости меня, госпожа… – хрипит Айя.

– Никогда не проси прощения, – с трудом произносит лежащая на полу повелительница. – Твоя звезда горела ярко, моя фурия! Твое имя войдет в историю…

– О, это вряд ли! – безжалостно перебивает ее Севро. – Спокойной ночки, Гримус!

Севро отрубает фурии голову и пинает ногой в грудь. Тело покачивается, а потом падает на пол. Предводитель упырей запрыгивает на труп, встает на четвереньки и издает леденящий душу вой. Правительница громко стонет, не в силах смотреть на этот ужас, и закрывает глаза. Мы подходим к ней, и я вижу, что по ее щекам текут слезы. Мы с Кассием прихрамываем, он держится рукой за мое плечо, чтобы хоть как-то передвигаться. Следом за нами идет Мустанг. Севро на всякий случай садится на грудь Шакалу и заносит над его головой клинок.

Залитый кровью своей бабки, Лисандр хватает ее лезвие и преграждает нам путь:

– Я не позволю вам убить ее!

– Лисандр… не надо, – произносит Октавия. – Слишком поздно…

Глаза мальчика опухли от слез. Лезвие дрожит в руках. Кассий делает шаг вперед и протягивает руку:

– Брось оружие, Лисандр! Я не хочу убивать тебя!

Мы с Виргинией обмениваемся взглядами, Октавия все понимает и наверняка содрогается от ужаса. Лисандр знает, что у него нет шансов. Разум берет верх над горем, он роняет лезвие и отходит в сторону, безразлично наблюдая за нами.

Взгляд Октавии затуманился и потемнел, она уже на полпути в мир иной, где у нее не будет власти. Я думал, что перед смертью она будет изрыгать проклятия или умолять спасти ее, как Виксус или Антония, но в ней нет ни грана слабости даже сейчас. Перед смертью она ощущает печаль по утраченной любви. Не она создала иерархию цветов, но надежно охраняла ее долгое время и должна поплатиться за это.

– Почему? – спрашивает Октавия у Кассия, вне себя от горя. – Почему?

– Потому что ты – лгунья! – отвечает он.

Молча Кассий достает из-за пояса маленький голографический проектор в виде крошечной пирамиды и вкладывает его в окровавленные руки правительницы. По поверхностям пирамиды пляшут изображения, а потом над руками Октавии возникает голограмма. В голубоватом свечении проигрывается запись убийства семьи Кассия. По коридору скользят тени, на поверку оказывающиеся людьми в скафандрах-скарабеях. В одном из коридоров они встречают тетю Кассия, убивают на месте, идут дальше, а потом вытаскивают из комнат детей, закалывают их лезвиями и пинают сапогами. Гора мертвых тел растет, их на всякий случай поджигают, чтобы никто не выжил. В ту ночь погибло более сорока детей и членов семьи, не имеющих аурейского статуса. Убийцы хотели свалить вину на Фичнера, но на самом деле резню устроил Шакал. Он положил конец войне между Беллона и Августусами, потом разоблачил и взял в плен меня на церемонии триумфа, а в обмен на это правительница пообещала ему хранить историю с Беллона в тайне и во всем помогать.

– И ты еще спрашиваешь почему? – почти неслышно произносит Кассий. – Потому что ты не знаешь, что такое честь! Став всадником-олимпийцем, я поклялся защищать устав золотых, стоять на страже порядка и справедливости в Сообществе человека! Ты тоже давала присягу, Октавия, но нарушила слово. Так поступили все золотые, вот почему наш мир разрушен! Возможно, новый мир будет немного лучше…

– Наш мир – лучшее, что мы можем себе позволить, – шепчет Октавия.

– Ты правда веришь в это? – спрашивает у нее Мустанг.

– Всем сердцем…

– Тогда мне жаль тебя… – склоняет голову Мустанг.

– Мое сердце принадлежало моему брату, – поддерживает ее Кассий. – И я не хочу жить в мире, в котором нет места таким людям, как он. Если бы брат был жив, то наверняка открыл бы свое сердце надежде, поверил бы в возможность нового мира! И ради Юлиана попытаюсь поверить и я! – произносит Кассий, глядя на меня, и протягивает мне два голографических куба.

На первом – запись убийства моих друзей на триумфе. Второй предназначается правителям окраины. Когда они увидят эту запись, то сразу поймут, что я защищал их. От политики никуда не денешься. Вкладываю и эти два куба в руки правительницы, и перед ней загорается изображение Реи. Бело-голубая луна величественно плывет в космосе рядом со своими братьями Гиперионом и Титаном, вращающимися на орбитах огромного Сатурна. Внезапно над северным полюсом луны едва заметно возникают крошечные, невинные вспышки, а потом над поверхностью расцветают огненные грибы.

Отблески ядерного взрыва отражаются в глазах правительницы. Мустанг отходит в сторону, и я приседаю на корточки рядом с Октавией. Говорю тихо и спокойно, чтобы она поняла, что в конце жизни ее настигла не месть, а справедливое возмездие. Она смотрит через мое плечо на голографическую карту: моя армада Зерна продолжает высадку на Луну, несмотря на непрекращающийся огонь из всех орудий с поверхности.

– У моего народа есть легенда о существе, которое стоит у обочины дороги, ведущей в загробный мир. Это существо отделяет злых людей от добрых. Его зовут Жнец. Я – не он, я – обычный человек, но совсем скоро ты встретишься с настоящим Жнецом, и он будет судить тебя за твои грехи.

– Грехи? – качает головой Октавия, глядя на три голограммы, танцующие над ее руками, – каплю в море зла, что она совершила. – Это не грехи, а неизбежные жертвы, которые приходится приносить правителям, – шепчет она, сжимая кубы. – Эти жертвы значат для меня не меньше, чем мои победы. Потом ты поймешь… Ты станешь таким же, как я, завоеватель…

– Никогда!

– Там, где нет солнца, может быть лишь тьма, – дрожа от ледяного дыхания приближающейся смерти, произносит Октавия.

С трудом подавляю в себе порыв укрыть ее. Она прекрасно знает, что будет дальше: после ее смерти начнется битва за престол и золотые разделятся на враждующие лагеря.

– Кто-то должен быть правителем, иначе через тысячу лет дети спросят: «А кто уничтожил все миры? Кто погасил огонь надежды?» – а родители ответят, что это твоих рук дело.

Ничего нового. Я спрашивал у Севро, чем, по его мнению, все это закончится, но ответ знал заранее. Я не собираюсь заменять тиранию на хаос, но Октавии об этом знать не обязательно. Она с трудом сглатывает, судорожно ловя губами воздух, и хрипит:

– Останови его! Ты должен остановить… Адриуса!

Таковы последние слова Октавии Луны, и вскоре огни Реи в ее глазах меркнут, жизнь покидает холодные зрачки и золотистую радужку. Она смотрит в бесконечную тьму, и я закрываю ей веки. От ее смерти, от ее слов и страха у меня по спине бегут мурашки.

Правительница Сообщества, властвовавшая над нами шестьдесят лет, мертва, а я не чувствую ничего, кроме ужаса, потому что Шакал вдруг начинает хохотать.