Глава 31. Побег

Вечером они расположились в палатке. На низ Семён бросил оленьи шкуры из нарты, посередине поставил охотничью печку, которую выменял у какого-то охранника за трёх соболей. Печка оказалась удобной и лёгкой, но дно и бока почти прогорели, и как он её не ремонтировал, вся светилась. Для ремонта Семён использовал консервные банки из-под американской тушёнки, собранные на помойке разведучастка, где заключённые добывали оловянную руду. Охотничьим ножом он отрезал верх и низ, а оставшуюся боковину разгибал. Получившуюся пластину клепал или прикручивал проволокой. От постоянного ремонта печка стала похожей на кочан капусты, но, несмотря на неприглядный вид, хуже греть не стала.

— Ну сто, Иван, разливай, — Семён поставил две алюминиевые кружки на оленью шкуру. — Как чувствовал, взял запасную. Ох и попируем же сегодня! Давно водка не пил, только брага иногда перепадал. Колхоз сапсем плохо, деньги не платят. Получаю только аванс на продукты, дают, чтобы Семён с голоду не помер. Нет, в тайге жить лучше.

Выпив, он сразу опьянел и разговорился. Из него полезло всё, что накопилось за долгие годы.

— На войну, однако, идти хотел, не взяли: военкомат сказал — ты нужен в тылу. Вот, видишь, я добываю пушнину, колхоз сдаю да зэков в тайге ловлю. Ой, какие хитрые встречаются, однако, настоящие бандиты. Один в меня нож бросил, я успел отскочить, а всё равно в руку попал. Хорошо — мы вдвоем с Василием были, повязали его по рукам и ногам и привезли в лагерь. За зэка обещали давать денег, да начальник обманул. Принёс нам по буханке хлеба, да ещё пригрозил.

Сказал, если будем шуметь или кому-нибудь расскажем об этой тайне, заберёт нас в лагерь. Туда я не хочу, поэтому никому и никогда об этом не говорил. Ты первый, кому я доверил такую большую тайну. Шибко ты мне понравился — ты учёный человек. Не то, что я: два класса закончил.

Он ещё рассказывал, как охотится на соболей, сколько у него капканов и как хитро он их ставит, чтобы провести этого умного зверька, а потом неожиданно заговорил о побеге Жеки. Было видно, что он всё время думал о словах Ивана, но не мог определиться и вот сейчас, наконец, решился.

— Поможем твоему другу бежать из лагеря, — сказал он заплетающимся языком. — Моих оленей никто не догонит, однако.

В тайге стояла сказочная тишина. Скрипел снег под нартами, да иногда доносилось тяжёлое дыхание оленей. В долинах рек, не шелохнувшись, красовались заснеженные лиственницы, на склонах гор виднелся придавленный снегом зелёный стланик.

Ехали через горные перевалы, по замерзшим ручьям и рекам. Семён был опытным каюром, знавшим тайгу и своих оленей. Где можно было, он спрямлял дорогу, и тогда они забирались в горы. Перед подъемом охотник всегда соскакивал с нарт и бежал рядом. Вначале Иван думал, что он разминает одеревеневшие от долгого сидения мышцы, потом сообразил — бережёт своих оленей. Глядя на него, он стал делать так же.

Восемь оленей тянули двое лёгких, связанных друг с другом нарт. В одних они сидели с Семёном, во-вторых, — лежали продукты и нехитрое охотничье снаряжение. Запасные нарты предназначались для мяса сохатого, которого тот рассчитывал завалить на охоте. Сейчас они пришлись как нельзя кстати. Иван предложил разделить оленей и четырёх поставить во вторые нарты, которыми сам хотел управлять, но сославшись на его неопытность, Семён отказался.

Мороз давил. Днём ненадолго выглядывало солнце и, порадовав, быстро пряталось за горизонт. На ночлег останавливались с темнотой и подолгу сидели возле печки. За чаем разговаривали о жизни, о проблемах, которые были у каждого.

До Верхоянска Семён добрался за три дня. Получилось даже быстрее, чем Иван проехал на машине. Остановились недалеко от поселка. У Ивана тревожно заныло сердце. Под горой жили люди, и среди них было немало знакомых геологов, а он, как последний отшельник, расположился в юрте с Семёном. Захотелось хоть одним глазом посмотреть на своё общежитие, поговорить с ребятами, но зная, что его ищут, и хорошо помня слова Жеки, говорившего, что каждого, с кем он общался, будут допрашивать чекисты, желание сразу пропало. Любой увидевший его человек мог проговориться, и тогда прощай свобода и конец несбывшимся мечтам.

Идя утром в колонне невольников, Жека не поверил своим глазам: на дереве болталась тряпка. Метров через пятьдесят он увидел другую, а дальше — в стороне от дороги, по которой они шли, блестела прибитая к лиственнице консервная банка. Это был условный сигнал, обозначавший, что к побегу всё готово. О плане своего побега Жека рассказал только Ивану.

«Ему надо было самому убегать, а он занимается моим спасением. Может, это всё-таки не он, — вдруг засомневался Жека. — Тогда кто же мог повторить то, что я придумал сам? Никому, кроме Ивана, я об этом не говорил. Значит, это Ваня. Он подготовил побег и ждёт в условленном месте».

Чтобы не узнали, Иван надел Семёнову кухлянку и, сгорбившись в три погибели, стал ждать колонну заключённых. За поселком их разбивали по группам и конвоировали по объектам. Бригаду лесорубов, в которой работал Жека, повели на деляну. Там парами или по одиночку они заготавливали лес. Его валили двуручными пилами. Жека обрубал ветки, собирал их в кучи для костров.

Когда всех развели по объектам и выдали инструмент, конвоиры уселись возле костра. Здесь не было достававшего их начальства, а заключённые занимались своим делом, за которое отвечали бригадиры. Сейчас можно было передохнуть и даже помечтать об отпуске, о долгожданной встрече со своими родными и близкими. Время от времени кто-нибудь вставал и больше для того, чтобы размяться, а не ради службы, проходил по набитой тропе. Всей деляны увидеть он не мог, поэтому рассчитывали больше на то, что убежать отсюда было невозможно. Да зимой бежать никто и не пытался, хорошо зная, что побег обречён на неудачу — беглеца ждала верная смерть.

По всему лесу слышался звон пил, шум падающих деревьев, раздавался стук топоров. Увидав Ивана, махнувшего издалека, Жека стал отходить к реке, в которой виднелась незамерзающая полынья. Дойдя до самой воды, он бросил в неё свою шапку-ушанку. Вода покрылась рябью, в разные стороны пошли круги. Шапка, словно поплавок, запрыгала на волнах, но не утонула. Впечатление было такое, будто она наполнена пробками. Жека попятился задом назад, точно наступая в свой след и, дойдя до кучи веток, остановился. Оттуда он вытащил рваные валенки, на которых не было живого места от заплаток, и такую же драную шапку.

Переобувшись, он бросил свои валенки в огонь. Никому до Жеки не было дела — каждый думал о себе: как выполнить норму и получить полную пайку еды. От этого зависела жизнь. По накатанной дороге Жека направился вглубь леса, где его ждал Иван, и в тот момент, когда он был почти на свободе, его окликнул конвоир.

— Стой! Ты куда прёшься? Назад!

От страха сердце ушло в пятки.

«Ну всё, конец! На деляне охранники никого не достают, а тут он ко мне привязался. С чего бы это? Ах, оно же новенький, — дошло до Жекиного сознания и ещё сильнее перехватило дыхание. — Как же я этого не учёл! Надо было идти по целине. Но тогда бы остались мои следы. Их могли увидеть конвоиры и пустить собак. А по следу, оставленному промасленными валенками, собаки не пойдут. Для них он чужой — зэки так не пахнут».

Сделав вид, что он не услышал, Жека пошёл дальше. Конвоир передёрнул затвор автомата и закричал. Заключённый резко остановился и показал, что собирается устроиться по нужде под кустом. В недоумении тот на секунду замешкался. Этого времени Жеке хватило, чтобы расстегнуть ватные штаны и сесть на корточки. Увидев, чем тот занимается, конвоир плюнул и повернул назад.