Глава 4

Скрип открываемой двери резко вырвал меня из воспоминаний, словно меня рывком выбросило на поверхность из бурлящего водоворота. В комнату вошла совсем другая Шарлотта. Эта шла гораздо медленнее, неуверенно переставляя ноги, словно мучительно вспоминая, как нужно ходить. Глядя перед собой невидящими глазами, она на ощупь прошла вдоль ряда стульев и тяжело опустилась на один из них. Она села чуть сбоку, не поворачиваясь в мою сторону и бессмысленно уставившись в окно, за которым не открывалось никакого вида. Я заметила, как она сунула руку в дорогую на вид сумочку и вытащила небольшой комочек смятых салфеток, которые спрятала в сжатой ладони.

Она выглядела словно громом пораженная, и помимо своей воли и всего, что я дала себе зарок чувствовать или не чувствовать во все эти годы, я просто не могла продолжать молчать.

– Все… все в порядке? – Эти слова вполне могли претендовать на звание самого смешного и бессмысленного вопроса. Было же совершенно очевидно, что в тот вечер весь заведенный порядок рухнул в пропасть, причем для нас обеих.

Шарлотта медленно повернула голову, словно ей приходилось заново учить мышцы выполнять команду. В ее глазах, которые он предпочел моим, пожелав смотреть в них каждое утро, стояли слезы, которые она с трудом сдерживала.

– Прекрасно. Все просто прекрасно. – Губы ее сильно дрожали, когда с них сорвалась эта ложь.

Я начала нервно крутить на безымянном пальце золотое обручальное кольцо. Ощутив во рту медный привкус, поняла, что непроизвольно закусила губу, когда воспоминания о прошлом – о Дэвиде – отвлекли меня от того, о чем мне следовало думать. Именно Джо должен был занимать все мои мысли и требовать всей моей энергии, и никто больше. И тем не менее Дэвид и все, что произошло между нами, словно рудная жила, пронизывали мой монолитно-прочный брак с другим мужчиной. Цепь непостижимых и загадочных случайностей, подобно рояльной струне, тянулась через всю мою жизнь, и сегодня вечером прошлое и настоящее сплавились воедино в огненном горниле. Сколько же раз за все эти годы я втайне задавала себе один и тот же риторический вопрос: «Как бы сложилась моя жизнь, если бы я связала ее с Дэвидом, а не с Джо?» И вот теперь я получила ответ: я бы оказалась здесь, в скучной и бесцветной больничной комнате для посетителей. Именно тут, сидя в полутьме в ожидании известия, доживет ли до утра мой любимый человек. Единственный вопрос… какой именно?

В итоге Дэвид все-таки позвонил, причем в самый неподходящий момент, который только можно было себе представить: когда я вместе с семьей собиралась приступить к рождественскому обеду.

– Я отправил эсэмэски на мобильные телефоны практически всех участников оркестра, но ни один из них не знал, кто же ты, черт возьми, такая. Кое-кто из них даже не помнил, что ты тогда вообще с ними играла. Ты оказалась Золушкой-горнисткой, сбежавшей в полночь. Я даже начал думать, что ты мне привиделась. Потом, в конце концов, я выяснил, что единственный человек, знавший твое имя, находился высоко в Гималаях, куда отправился на рождественские каникулы. И, между прочим, кто так делает? – Дэвид наконец-то умолк, чтобы перевести дух.

Мне удалось подавить душивший меня смех, прежде чем я холодным тоном ответила:

– Извините, а кто это говорит?

Повисла недолгая пауза, но он в подобные игры играл куда лучше меня.

– Очень смешно, оркестранточка, – откликнулся он, и я четко знала, что он улыбается. – Посмотрим, станешь ли ты смеяться, когда я переправлю тебе свой счет за мобильную связь.

Я скривила губы. Макс был прав. Я действительно создала ему чрезвычайные трудности. Но даже если это и стало испытанием, пусть и непреднамеренным, нельзя было отрицать, что он его выдержал.

Во время рождественских каникул Дэвид звонил мне каждый день, тем самым подтверждая то, что я уже знала о его решимости и возможности платить за звонки. Думаю, выражаясь старомодно, это можно было назвать своего рода ухаживанием. В эти недели за время поздних телефонных разговоров, мне кажется, мы узнали друг друга гораздо лучше, чем если бы встречались в реальной жизни.

И все же, когда наступил январь и начался новый семестр, я снова разнервничалась, когда он предложил меня встретить.

– Когда ты возвращаешься? – спросил он, и я повернулась на кровати, чтобы при свете настольной лампы взглянуть на календарь. Было начало второго ночи, мои родители давным-давно спали, и этот телефонный разговор, как и многие остальные, затянулся почти до самого утра.

– В субботу, десятого января, – ответила я шепотом.

– Это что, тайна? – прошептал он в ответ. – Обещаю, что никому не скажу.

Я тихонько хихикнула в темноте. Он все еще казался мне невероятно забавным. Во время этих разговоров с ним я, наверное, смеялась больше, чем за все прошлые годы. Он медленно вытягивал из меня другую, более веселую и беззаботную Элли. И она мне очень даже нравилась.

В конце концов мы договорились встретиться в одном из студенческих баров. Я отказалась от его приглашения на ужин – слишком интимно – и от предложения встретить меня на вокзале – слишком прозрачный намек на возможные отношения.

Сердце мое начало колотиться сильнее, когда я вошла в бар, и чуть не выпрыгнуло из груди, когда Дэвид отвел взгляд от человека, с которым говорил, и медленно повернулся в мою сторону. Я не помню, как пробиралась к нему сквозь плотную толпу, и этот путь через бар остался в моей памяти темным пятном. Звучавший вокруг меня резкий смех неожиданно смолк, в ушах остался лишь какой-то свистящий звук. Он отдаленно напоминал шум прибоя, что вполне соответствовало моим ощущениям, поскольку мне казалось, что меня влечет к нему с той же неотвратимостью, с какой Луна вызывает приливы и отливы. Мною управляли невидимые и могучие силы. Я подошла к месту, где он стоял, и неуверенно остановилась напротив. Вдруг привязанность, которую я к нему чувствовала, существовала лишь в телефонных разговорах? А что, если в реальной жизни противоречия, казавшиеся мне непреодолимыми, окажутся и вовсе роковыми и фатальными? Дэвид наклонился, взял меня за руку, и внезапно миллион крохотных разрозненных фрагментов встали на свои места, словно микроскопические шестеренки в замысловатом часовом механизме.

Боковым зрением я смутно различала нескольких стоявших рядом с ним друзей, которых видела на балу. Один из них, парень с какой-то смешной и несколько грубоватой кличкой, взял со стойки пол-литровую кружку светлого пива и протянул ее Дэвиду.

– А это кто такая? – спросил он. Произношение у него было чисто лондонское, куда более аристократическое, чем глубокий и мелодичный голос Дэвида.

– Это Элли. Она со мной, – объявил Дэвид, глядя на меня с уверенной улыбкой.

И с этого момента на протяжении следующих десяти месяцев так оно и было.

Я не то чтобы была готова это признать, по крайней мере, не сразу. Он мне нравился, этого отрицать я не могла, просто я не думала, что мы подходим друг другу… в отличие от него. Он крепко сжимал в своей ладони мою затянутую в перчатку руку, когда в первый вечер провожал меня домой из бара, отвергнув мои возражения, что я вполне могла дойти домой сама, поскольку проделывала это без всякого страха после занятий музыкой по крайней мере трижды в неделю.

– Вечерами, когда начинают закрываться бары и клубы, по улицам шляется масса всяких странных типов, – мрачно заметил он, легонько притягивая меня поближе к себе.

Я взглянула на него, подняв лицо, нижняя часть которого была несколько раз обмотана длинным шарфом, наподобие египетской мумии.

– А я могу быть совершенно уверена, что ты не один из этих типов? – подначила я его.

– Да, со мной ты в полной безопасности, – рассмеялся он.

Я спрятала нос в толстую шерстяную ткань и задумалась над его словами. Я знала, что физически он мне никак не угрожает, но вот эмоционально… это еще как сказать.

Через двадцать минут мы подошли к небольшому, немного обшарпанному дому из трех комнат, где я жила с соседками на втором курсе. Снаружи он смотрелся так себе, но запросы тогда у меня были скромные, да и бюджет небольшой. Дэвид смотрел на темные окна, пока мы стояли на тротуаре у скрипучей калитки с облупившейся краской, дрожа на январском морозце.

– Дома есть еще кто-нибудь? А твои соседки? – спросил он, и на какое-то мгновение я подумала, не надеется ли он, что я приглашу его зайти. Потому что этого совершенно однозначно не случилось бы. Однако в его голосе звучала какая-то странная озабоченность.

– Наверное, нет, – ответила я, выпуская из-под шарфа клубы пара. – Елена почти все время проводит со своим бойфрендом, а Лин практически живет на музыкальном отделении.

– Наверное, мне лучше дождаться, пока кто-то из них вернется, – предложил он.

– Наверное, тебе лучше отправиться домой, – возразила я.

Дэвид пожал плечами, и я с радостью заметила, что он не собирается настаивать. Он очень аккуратно взял свисавшие вниз кончики моего шарфа и медленно притянул меня к себе.

– Я понял, что очень-очень за тебя волнуюсь, горнистка, – произнес он, полностью обезоружив меня, когда его лицо оказалось так близко от моего. Так близко, что пар от нашего дыхания смешивался и поднимался вверх единым потоком, поражая меня ощущением близости. Дэвид медленно наклонял голову, давая мне достаточно времени, чтобы отстраниться или велеть ему прекратить. Но я ничего этого не сделала. Руки его очень ласково обхватили мое лицо, пальцы проникли под складки шарфа, опустив их, чтобы стали видны мои губы. От его губ веяло холодом, но когда мой рот чуть приоткрылся под их нажатием, язык его оказался теплым, словно дразня меня в ожидании ответа. Я не целовалась больше семи месяцев, и с радостью обнаружила, что еще помню, как это делается.

В ту ночь я долго не могла уснуть. Я слышала, как вернулась одна из моих припозднившихся соседок, и стала следить за ее перемещениями по дому, прислушиваясь к издаваемым ею звукам. Свист чайника на кухне, скрип ступенек, ведущих в ее спальню, шум включенной и выключенной вытяжки в ванной, пока дом наконец не погрузился в тишину. И все же сон не шел.

Внутри себя я чувствовала какое-то дрожание, словно где-то в глубине моего существа билось некое крылатое чувство, пытаясь пробить возведенную мною стену. Я не хотела связывать себя отношениями, и уж точно не с тем, кто находился так далеко от моей среды обитания, что я чувствовала себя вторгающейся в другой мир. Но в Дэвиде присутствовало нечто особенное, что притягивало меня, как магнитом, что-то такое…

Мои мысли прервало негромкое жужжание, и комнату осветило зеленовато-неоновое сияние ожившего телефона, возвестившее о входящем сообщении.

«Ты не спишь?»

Я улыбнулась в темноте и вместе с телефоном накрылась пуховым одеялом.

«Теперь уже нет», – набрала я, не вылезая из своего укрытия.

«Извини. Просто хотел убедиться, что у тебя все ОК. Прекрасный был вечер».

Я посмотрела на дисплей и провела пальцами по его сообщению. Губы у меня вдруг задрожали, когда я вспомнила прикосновение его губ. Я немного стеснялась его друзей, и не потому, что они вели себя со мной холодно, а оттого, что они очень отличались от музыкальной братии, среди которой я обычно вращалась. Я признавалась самой себе, что они были университетскими знаменитостями, а я – лишь девчонкой, которая, на свое счастье, так и останется неприметной все время своей учебы, пока по окончании ее не получит приличный диплом. Существовал ли способ соединить эти два мира? Мог бы он это сделать? А я?

«Можно мне с тобой снова увидеться?» – написал он. Не успела я ответить, как пришло еще одно сообщение: «Завтра?»

Мои пальцы принялись за дело, прежде чем я успела сообразить, насколько глупой становилась вся эта затея. «Да». Две буквы, подмигивавшие мне под темными складками одеяла, призывавшие меня рискнуть, сделать шаг за пределы привычного и уютного мирка и без оглядки рвануть через минное поле. Я сделала глубокий вдох и нажала кнопку «Отправить». В ту ночь я, как ни странно, спала крепче, чем во все несколько предыдущих недель.

Первые «наши» дни представляли собой свободный выход эмоций. Мы так часто расходились во мнениях, что казалось чудом, как судьба вообще свела нас вместе. Разумеется, на лицах друзей Дэвида всегда был написан немой вопрос, когда он куда-то с ними отправлялся, хотя это, надо признать, случалось не так часто. Даже такая банальная штука, как поход за покупками в супермаркет, становилась причиной разногласий. В год перед поступлением в университет я работала в одной из крупных торговых сетей, чтобы поднакопить денег на учебу. Я знала, когда покупать по самым выгодным ценам и когда проводятся акции на свежую продукцию. Дэвид ходил по магазинам в любое время дня и ночи – когда ему хотелось или когда у него что-то кончалось. Он тоже взял год перерыва после окончания школы, но поскольку провел его в Африке, ухаживая за лишившимися родителей слонятами, то не обладал такими глубокими познаниями в области закупок продуктов.

– Тебе бы куда больше подошла одна из девушек, которых твоя мама пытается тебе сосватать каждый раз, когда ты приезжаешь домой, – сказала я однажды, когда мы прогуливались днем по заросшей прошлогодней мерзлой травой университетской лужайке. Дэвид ждал меня у лекционного зала, небрежно прислонившись к кирпичной стене, и его глаза вспыхнули, когда я вышла оттуда в толпе студентов-музыкантов. Было почти невозможно не чувствовать на себе косых завистливых взглядов, которые бросали в мою сторону некоторые девчонки. Раньше со мной такого не случалось, и я не могла решить, то ли это льстит мне, то ли раздражает.

– Я имел дело с подобными девушками, – ответил он тогда, непринужденно обняв меня за плечи и принимая у меня тяжелую сумку. – У них только и разговоров о том, на какой лыжный курорт они отправятся в следующем сезоне или какое место заняла их лошадь на местных состязаниях. Мне нужна девушка, которая может правильно написать слово «конкур», а не участвовать в нем.

Я несколько секунд молчала, разглядывая мерзлые травинки у себя под сапогами.

– Ты ведь можешь его написать?

– Возможно, – призналась я.

Он рассмеялся.

– Вот за это-то я и люблю тебя, – заявил он, прежде чем заговорить о чем-то другом, оставив меня, взволнованную, где-то за сотню миль от себя. Люблю тебя? Любил ли он меня? Или же это была просто фигура речи? Разумеется, мы никогда об этом не говорили – казалось преждевременным даже позволить себе подобные мысли. Мы слишком мало знали друг друга, все еще делая робкие шажки к сближению, по большей части достигли приемлемого равновесия. Я проводила два-три вечера в неделю, репетируя на факультете или же запершись в «музыкальной шкатулке», полная решимости отточить свое исполнительское мастерство не только ради себя, но и ради покойной бабушки, передавшей мне эту эстафету.

Эти вечера Дэвид по большей части проводил в кругу своих друзей. Среди «друзей-снобов», как я их язвительно называла.

– Ты хоть знаешь, что это значит, а? – спросил он, целуя меня и нежно куснув за нижнюю губу, когда я захотела отстраниться.

– Конечно, если им впору пижонские шляпы, – язвительным тоном ответила я.

Именно благодаря ссоре, а скорее – глупым пререканиям по мелочам наши отношения удивительным образом перешли на следующий уровень. Субботним вечером мы стояли в очереди за билетами в кино, но даже тогда не могли прийти к решению, какой фильм хотим посмотреть. Мне хотелось увидеть что-нибудь высокохудожественное с «Оскаром» за саундтрек, а Дэвид выбрал что-то с Брюсом Уиллисом, где тот спасал мир. В очередной раз. Когда мы в итоге оказались у кассы, стоявшие вместе с нами в очереди парочки глазели на нас с неприкрытым любопытством, заинтригованные тем, кто же из нас двоих возьмет верх. Дэвид вынул из бумажника двадцатифунтовую купюру.

– Один в первый зал и один во второй, – произнес он, разрешив наши разногласия таким образом, которого я никак не ожидала.

Мы взяли билеты и расстались у дверей с одинаковым выражением детского упрямства на лицах. Стоило из-за такой глупости ссориться и портить субботний вечер. Мы оба знали, что зашли слишком далеко, но никто не хотел первым идти на попятный. Я почти было решилась, когда он произнес с нотками примирения в голосе:

– Ну, думаю, встретимся здесь, когда кончатся фильмы. – После чего исчез в темном зале.

Я высидела рекламу, анонсы и даже первые десять минут фильма, прежде чем вскочила на ноги в темном зале, чем вызвала раздраженное шипение сидевших сзади людей. Бормоча «простите, извините», я шагала по ногам, сумкам и ведрам с попкорном, пробираясь к выходу, а потом ринулась вниз по подсвеченным ступеням к дверям зала. Черт подери, какая разница, что смотреть? Главное – быть рядом с ним, а не то, кто победил в споре или кому удалось изменить чужую точку зрения.

Я вырвалась из двойных дверей и налетела на него, бежавшего мне навстречу. Билетер взглянул в нашу сторону, когда мы столкнулись с громким стуком, и быстро отвел глаза, когда руки Дэвида крепко обняли меня, а его рот принялся жадно искать мои губы. Мы не извинялись вслух, это делали за нас наши руки и губы. Я даже не помню, как мы вышли из фойе кинотеатра. Лишь смутно припоминаю, как он ловил такси, хотя до моего дома было пятнадцать минут пешком. Таксист выразительно покачал головой, когда Дэвид вытащил из кармана еще одну крупную купюру и даже не стал дожидаться сдачи.

Дома царила темнота. Лин уехала на выходные к родителям, а Елена, как обычно, куда-то ушла. Дэвид разжал объятия лишь для того, чтобы мы протиснулись во входную дверь. Захлопнув ее, он снова обнял меня. В коридоре мы споткнулись о полку с обувью, разбросав кроссовки и сапоги в попытке добраться до лестницы, не прерывая поцелуя. Что-то упало на пол с оглушительным грохотом. Велосипед Лин, машинально подумала я, переступая через вращавшееся колесо и упершись в край лестницы. Дэвид взял меня за руку и осторожно повел наверх по покрытым истертым ковром ступеням.

Он остановился, когда мы оказались в полуосвещенном коридоре, не зная, куда идти дальше. За семь недель нашего знакомства он ни разу не переступил порог моей комнаты. И это было не единственное препятствие, которое ему предстояло преодолеть. Несмотря на жаркие объятия и страстные поцелуи, мы никогда не переходили некую черту. Из того, что нечаянно срывалось у него с языка, я знала, что до меня он спал со своими подружками, однако до сих пор именно он проявлял сдержанность, оставляя наши отношения «на медленном огне», хотя я была готова закипеть. Неопытность не давала вырваться вопросу, который обжигал мне язык всякий раз, когда он не давал нашим ласкам перерасти в нечто большее. Почему? Я видела выражение его лица каждый раз, когда он отстранялся от меня. Возможно, я наивна, но я была почти уверена, что он хотел продолжения.

Настал один из редких моментов, когда я искренне пожалела, что мой лучший друг парень. Макси никогда не откровенничал со мной и не просил советов, да и мне было неудобно обсуждать с ним эту область наших с Дэвидом отношений.

– Вот моя комната, – произнесла я так хрипло, что с трудом узнала собственный голос.

Пальцы Дэвида замерли на ручке, и он повернулся ко мне, другой рукой погладив меня по щеке.

– Ты уверена, что хочешь этого? Мы можем все прекратить. Никогда не поздно передумать.

Я почувствовала, как кожа под его ладонью начинает гореть, однако не отводила взгляда от пронзительной голубизны его глаз.

– Не хочу прекращать. Но… все так необычно… для меня. Я… не знаю, что вообще… делаю.

Подушечкой большого пальца он ласково погладил мою пылающую щеку.

– Не волнуйся. Я знаю, – тихонько сказал он, привлекая меня к себе для поцелуя, начавшегося в коридоре, растянувшегося по пути до кровати и продолжавшегося даже тогда, когда он осторожно стянул с меня одежду.

Раньше я слышала, что в первый раз все бывает не так уж хорошо. Мне говорили, что девушки часто остаются разочарованными, удрученными и совершенно неудовлетворенными. Значит, мне все врали.

Дэвид был моим первым. Первым всем. Первым настоящим бойфрендом, первой любовью, первым любовником и первым – и единственным – мужчиной, разбившим мне сердце. Сама не знаю, когда у нас все начало катиться под гору. Нет. Это ложь. Я могла бы точно поставить метки, словно флажки на карте, обозначающие путешествие, которое заведет туда, куда тебе никогда не хотелось отправляться.

Я вертела на пальце кольцо, подаренное мне Дэвидом на помолвку, и огни проносившихся за окном такси магазинов высекали из граней бриллианта ослепительно-яркие, слепящие всполохи. Дэвид протянул руку и накрыл ею мои пальцы.

– Ты ведь не волнуешься, да? – спросил он, поворачиваясь на сиденье, чтобы получше разглядеть меня.

Я улыбнулась, согнав озабоченность с его лица.

– Из-за встречи с твоей мамой? Нет, совсем нет, – заверила я его. И я не лгала. Я и вправду не волновалась. Несколько лет назад его мать могла бы съесть Элли живьем, но я не принадлежала к тому типу подружек-студенток, выдернутых из бассейна-«лягушатника» и брошенных в глубокий омут, которых можно легко застращать. Если надо, я поплавала бы вместе с акулами. Я была из того же океана, что и Дэвид. И волновала меня совсем не его мама.

И все же нельзя было не вспомнить наш с Элли разговор после ее первого (и последнего) провального визита в родительский дом Дэвида. Разумеется, произошел он в те дни, когда наши отношения были далеки от разрыва, когда мы с Элли еще дружили.

– В этом, может, и нет. Но во всем остальном – да. Она проделала все так тонко, что Дэвид почти ничего не заметил. Что бы она ни говорила, это звучало унизительно. Она даже не пыталась скрыть своей уверенности в том, что я Дэвиду не пара. С тем же успехом она могла бы вручить мне табличку с надписью «Вымогательница».

– Шарлотта? Земля вызывает Шарлотту. – Я подпрыгнула на месте, услышав голос Дэвида и с удивлением заметив, что такси остановилось у ступенек фешенебельного лондонского клуба.

– Вот мы и приехали. А ты где-то очень далеко, – сказал Дэвид, взявшись за лацканы моего пальто и нежно притягивая меня к себе. Он чмокнул меня в кончик носа. – О чем ты думала?

Я подняла голову и посмотрела ему в глаза, радуясь, что он не смог прочесть мои мысли.

– Да ни о чем. О всякой чепухе.

– Конечно же, я в восторге, дорогая! – воскликнула Вероника с аристократически изящным произношением, с идеальностью и совершенством которого мог соперничать лишь хрустальный бокал в ее руке. – Вот только это кажется несколько… поспешным… только и всего. Вы встречаетесь всего лишь восемь месяцев. Мне даже интересно, отчего вы так торопитесь.

С другой стороны стола раздался фыркающий смешок. Рыжеволосый брат Дэвида жестами изобразил, как снимает телефонную трубку.

– Алло, мам, тут на проводе пятидесятые годы прошлого века. Они спрашивают, можно ли им вернуться, – объявил Роберт, весело сверкнув глазами.

– Да, Роберт, очень смешно, – пренебрежительно ответила его мать. – Но, несмотря на то что вы думаете, нельзя давать людям повод думать, будто за этим внезапным объявлением о скорой помолвке кроется какая-то причина. Вы же не хотите, чтобы кто-то решил, что Шарлотта в положении, не так ли? – обратилась она к своему старшему сыну.

Мы с Дэвидом обменялись обескураженными взглядами, буквально лишившись дара речи. К счастью, это не распространилось на его младшего брата. Он снова изобразил телефонный разговор.

– И жизненные установки тоже, – проговорил он в воображаемую трубку. – Да, да, конечно, я ей передам.

– Ты нынче развеселился, – заметила его мать без тени улыбки.

Роберт озорно подмигнул нам, и я улыбнулась в ответ. И тут вдруг вспомнила, как чуть было не совершила оплошность, когда Элли сказала мне много лет назад:

– Возможно, мы с Шарлоттой встречаемся всего лишь восемь месяцев, однако не забывай, что мы жили в одном доме, когда учились на выпускном курсе. Так что мы знаем друг друга достаточно давно. Это никоим образом не поспешное решение. На самом деле, я никогда не испытывал такой твердой уверенности за всю свою жизнь.

Роберт издал притворно громкий булькающий звук и сделал вид, что его рвет в серебряное ведерко, в котором стояла бутылка дорогого шампанского.

Вероника прищурилась и ледяным тоном произнесла:

– Я все больше укрепляюсь в мысли, что ты вообще не мой ребенок, Роберт. Полагаю, что в роддоме произошла какая-то непоправимая ошибка.

Роберт с беззаботным видом пожал плечами, и я поняла, что, если бы он то и дело не встревал со своей клоунадой, вечер прошел бы в куда более прохладной атмосфере. Вероника Уильямс повернулась на стуле и взглянула на меня.

– Очень надеюсь, что мои внуки – когда появятся на свет, – торопливо добавила она, поскольку ей показалось, что Дэвид вновь был готов возразить, – пойдут в своего отца и абсолютно ничем не станут напоминать своего дядю.

– Вот уж не ожидала, что сегодня вечером всплывет тема внуков, а ты? – спросила я, когда мы на такси возвращались в квартиру Дэвида. – Она так беспокоится о наличии наследника… словно королевская особа, – хихикнула я, уткнувшись лицом в кашемировое пальто Дэвида, которое подарила ему на Рождество.

– Сдаюсь, – ответил Дэвид, чуть дернув плечом, на которое я склонила голову. – Я перестал строить догадки по поводу мотивов моей матушки. Я лишь доволен тем, что она не сделала и не сказала ничего, чтобы выбить тебя из колеи или поставить в неудобное положение, вот и все. Я не хочу, чтобы ты пустилась наутек после встречи с ней.

«Я уверена, что Дэвид даже не заметил, как она меня унизила. Выставила никчемной и ничтожной», – призналась мне тогда Элли.

О, он заметил, Элли. Он все заметил.

– Вот погоди, встретится она с моей мамой, – сказала я, широко зевнув. – Она словно себя в зеркале увидит.

Дэвид притворно содрогнулся и обнял меня, прижав к себе.

– Думаю, сейчас нам с тобой следует кое-что обсудить, – начал он тихим голосом, чтобы не услышал таксист.

– Что?

– Детей. Ты ведь когда-нибудь захочешь детей, да? – Я закрыла глаза, понимая, что мы случайно завели самый серьезный разговор за все время наших отношений. – Разумеется, не сейчас, – продолжал Дэвид. – Я знаю, что у каждого из нас есть карьера и что ты тоже хочешь начать свой бизнес. Но когда-нибудь… – Он не закончил вопроса, и тот повис в воздухе, словно упавшая с неба драгоценная звезда.

– А тебе не кажется, что из нас могут получиться ужасные родители? У нас перед глазами далеко не лучшие образцы для подражания.

Дэвид крепче прижал меня к себе.

– Вот именно поэтому мы с тобой станем совершенно прекрасными родителями. Нам всего лишь нужно оглянуться на собственное воспитание… а потом поступать ровно наоборот.

Я улыбнулась куда-то в темноту салона такси, представляя ожидающую меня перспективу семейной жизни, словно бесценную награду.

– Я действительно хочу детей, – счастливым голосом отозвалась я. – Хочу всего. Семью, карьеру и маленькую копию тебя, чтобы все сбылось. Но у меня есть одно большое условие, которое, боюсь, может разрушить всю идиллию.

– И какое же? – Я услышала в его вопросе легкие нотки беспокойства.

– Твой брат однозначно и безоговорочно должен стать их крестным отцом.

– Согласен, – кивнул Дэвид со счастливой улыбкой, еще крепче прижав меня к себе.

Казалось, маленькая комната для посетителей внезапно наполнилась тенями из прошлого, которые я вызвала помимо своей воли. Без единого слова я встала и выскользнула в отделение. Там царил мягкий свет, за исключением сестринского поста и двух палат по обеим сторонам коридора с покрытым линолеумом полом. На какую-то секунду мне показалось, что я стою на экваторе, на равном расстоянии от противоположных полюсов. Мои проснувшиеся воспоминания манили меня к палате справа, но мое сердце, душа и все, что мне было дорого в жизни, толкали влево. Именно туда я и повернула.

В палате Джо ничего не изменилось. Его так же окружала толпа людей, ни один из которых ни на шаг не приблизился к тому, чтобы вернуть его мне. Я стояла в тени коридора и смотрела сквозь стеклянную дверь. Сердце мое рвалось к нему, а разум ужасался тому, что я могу узнать, оказавшись там.

Я влюбилась в Дэвида стремительно и безоглядно, словно земля, на которой я стояла, разверзлась у меня под ногами и обрекла на падение в бездну. С Джо все продвигалось гораздо медленнее, шаг за шагом, настолько неспешно, что вначале я даже не понимала, что происходит, пока не сделалось слишком поздно прекратить это роковое путешествие. Да мне не очень-то и хотелось его прекращать.

Первое, что я вообще увидела в Джо, – это его задницу. Я никогда не устаю напоминать ему об этом. Во время нашей первой встречи меня вырвало через две минуты. Он также обожает мне об этом говорить.

Я доковыляла до кухни в родительском доме, чувствуя себя совершенно отвратительно. Папа на Рождество подцепил кишечную инфекцию, а маму она подкосила неделей позже. Я думала, что мне удалось ее избежать, однако в то утро проснулась в жутком состоянии и поняла, что эта участь постигла и меня. Вот уж чего я не хотела и тем более не чаяла, в каком-то тумане входя на кухню, так это увидеть там рабочего, который готовился убрать нашу старую кухонную мебель и заменить ее на новую, сделанную вручную.

Я совсем забыла, как мама предупреждала меня, что на следующее утро кто-то придет и начнет работать. Так что, ввалившись на кухню в довольно откровенном топике на бретельках и старых пижамных штанах, я захлопала глазами, как персонаж мультика, поскольку первым, что я увидела, оказался туго обтянутый джинсовой тканью зад. К счастью, зрелище никоим образом не напоминало «задницу строителя», наполовину торчащую из комбинезона, в созерцании которой мало приятного, страдаешь ты расстройством желудка или нет. В человеке, который мгновенно вскочил на ноги, как только я вошла в кухню, на самом деле не было ничего тошнотворного. Скорее наоборот. Он был высоким, а его довольно симпатичное лицо украшала широкая доброжелательная улыбка. В его коротко остриженных рыжеватых волосах застряли крохотные кусочки штукатурки, словно он попал под салют из конфетти на соседской свадьбе. В нашей маленькой кухне он казался просто великаном, но я подумала, что это, наверное, оттого, что у него на ногах были рабочие ботинки на толстой подошве, а я стояла босиком. Он был мускулистым и широкоплечим, как регбист. Регбист с большим зубилом в руках.

– Доброе утро, – поздоровался он, непринужденно улыбнувшись, положил инструмент и протянул мне руку. – Прошу прощения, если разбудил вас. Ваша мама сказала, что вы еще спите. Я старался шуметь как можно меньше.

Я подняла взгляд на кухонные часы и увидела, что время подходило к десяти. Я плохо спала прошлую ночь, каждую ночь, если уж по правде, с тех пор, как мы с Дэвидом расстались. Бессонница сделалась одним из многих напоминаний о наших неудавшихся отношениях.

– Кстати, меня зовут Джо. Джо Тэйлор, – произнес он, продолжая протягивать руку в вежливом приветствии, которого как-то не ожидаешь от симпатичного рабочего, внезапно оказавшегося на твоей кухне.

Чувствуя себя немного заторможенной и глупой, я ответила на его рукопожатие, тотчас заметив, что кожа у него на ладони загрубела. Она совсем не походила на руку Дэвида. Я раздраженно тряхнула головой. Пора бы мне и перестать.

Я открыла рот, чтобы произнести свою часть приветственного диалога.

– А меня… а меня… сейчас вырвет! – выпалила я, убрав руку, чтобы прикрыть ею рот, и ринулась в сторону туалета. Я успела как раз вовремя, грохнувшись на колени перед унитазом и даже забыв закрыть за собой дверь. Несколько жутких мгновений, и все кончилось. Я на коленях отползла чуть назад и провела рукой по рту, чувствуя отвращение. Больше всего на свете мне хотелось выпить воды. И она вдруг появилась, словно по мановению волшебной палочки, над моим правым плечом.

– Вот, выпейте.

Я с благодарностью взяла стакан и поднесла его к губам.

– Только немного, – посоветовал он, – иначе она запросится обратно.

Я никоим образом не желала повторения и осторожно последовала его словам. Было и без того унизительно «хвастаться едой» в присутствии совершенно незнакомого человека, и я, разумеется, не хотела проделывать это дважды.

– Вы уж меня простите, – извинилась я, смущенно краснея и тем самым избавляясь от бледности, вызванной приступом тошноты.

– Ничего страшного, – сочувственно ответил он, чуть улыбнувшись. – Это обычная реакция людей на мое первое появление. Я вроде как бы уже привык. – Я рассмеялась, сразу испытав к нему расположение. – А теперь как себя чувствуете?

– Лучше, гораздо лучше, – кивнула я. – Но мне кажется, что ко мне привязалась та же инфекция, что и к родителям. Так что вам лучше держаться от меня подальше.

Он пожал плечами, однако не двинулся с места, не отступил от меня ни на шаг. Если на кухне он показался мне высоким и широкоплечим, то в тесном туалете я рядом с ним выглядела просто карликом.

– Я человек довольно крепкий, так что, думаю, можно рискнуть, – ответил он, взяв меня за локоть и осторожно выведя из туалета, словно был хозяином, а я – посторонней. Это должно было вызвать неловкость и обескуражить, но этого опять не случилось.

Когда мы снова оказались на кухне, он отодвинул от стола сосновый стул.

– Присядьте-ка на минутку. – Я села.

– Так вот, как я уже сказал, – продолжил он, словно ничего не случилось, – меня зовут Джо. Следующие несколько недель я стану работать у вас на кухне.

Я кивнула, все еще смущенная тем, что произошло. Терпеть не могу представать в подобном виде.

– А вы, я полагаю, Александра Фелисити Нельсон.

Я приподняла брови, услышав, что он назвал меня моим полным именем. Он улыбнулся и кивнул в сторону располагавшейся рядом столовой.

– Я видел вашу стену славы.

Я робко извинилась. Всю стену рядом с моим пианино украшали заключенные в рамки свидетельства и дипломы с многочисленных музыкальных экзаменов, а также фотографии, сделанные на каждом моем сольном или групповом выступлении. Сказать, что мои родители гордились моими достижениями, – значило ничего не сказать.

– Элли, – поправила я. – Просто Элли.

– Ну, «просто Элли», вам что-нибудь сделать? Чашку чая? Или поджарить тост?

Я покачала головой. Желудок мой немного успокоился, однако я не испытывала ни малейшего желания проверять его работоспособность. Папа после Рождества не мог есть несколько дней.

– Ну, сегодня мне не понадобится отключать электричество, так что у вас всегда есть время передумать. Если не хотите сооружать что-то сами, я с радостью сделаю это за вас.

Он и вправду оказался невероятно классным, и, возможно, именно поэтому я почувствовала, как глаза начинает щипать от наворачивающихся слез. Теперь требовалось совсем немного, чтобы вывести меня из равновесия. Грустная реклама по телевизору, сентиментальная романтическая комедия, которую мы как-то вечером смотрели с Максом на дивиди, пустое место за рождественским столом, где некогда сидела моя бабушка. Все это могло довести меня до слез. Похоже, Дэвид вызволил из зимней спячки некую новую, эмоциональную Элли, когда мы были вместе, а теперь, когда мы расстались, я изо всех сил пыталась загнать ее на старое место.

Какое-то мгновение мы смотрели друг на друга, не зная, что же делать дальше. Наверное, моя неловкость отчасти объяснялась тем, что я вдруг поняла, насколько легкомысленной казалась в своем топике на бретельках, разговаривая с незнакомым человеком. Я поставила ноги на сиденье, спрятав за коленками грудь. Не то чтобы я могла обвинить его в том, что во время разговора он смотрел на что-то еще, кроме моего лица. Но все же.

– Похоже, мне следует уйти, чтобы вам не мешать, – предложила я, не делая попытки слезть со стула.

– Да ничего страшного. Не уходите, если чувствуете себя не очень хорошо.

Именно так я себя и чувствовала. Даже хуже. Но я не думала, что в ближайшем будущем это изменится (и в отдаленном тоже).

– А вы что, ремонтируете кухни и делаете вот такие штуки? – простодушно спросила я, махнув рукой в сторону прислоненных к стене дверей для шкафчиков, украшенных изящной резьбой.

Он улыбнулся моим словам.

– В данный момент скорее штуки, нежели кухни. На самом деле, все виды плотницких работ. По крайней мере теперь.

– Звучит интригующе. А у вас есть грандиозные планы на будущее?

– А у кого их нет? – непринужденным тоном откликнулся он.

Я пыталась удержать улыбку на лице, но чувствовала, что она спадает.

– М-м-м. Ну, вроде того.

Настала его очередь сделать паузу, прежде чем сказать:

– Не очень-то вы уверены, как я погляжу.

– Мои планы вроде как… неопределенные… сейчас. Пару недель назад я должна была вернуться в университет, однако, ну… возникли некоторые обстоятельства, так что я думаю, что, наверное, какое-то время пробуду здесь.

Это было совершенно непохоже на меня – столько выкладывать незнакомому человеку. Но в нем чувствовалось что-то такое, отчего я с легкостью рассказывала ему больше, чем хотела. Я была знакома с ним всего двадцать минут, но уже поняла, что он умеет слушать.

– А вы сможете?

– Люди все время вылетают.

Он попытался скрыть потрясение от этих слов, но безуспешно. Подобное выражение я уже видела на лицах мамы, папы и Макса. Я просто не ожидала такой же реакции от парня, ремонтировавшего нашу кухню, только и всего.

– Вообще-то это не вылет. Не совсем. Мне нужно написать диплом, лекции почти все кончились, а те, что еще продолжаются, я смогу прослушать онлайн. – Я внезапно умолкла, понимая, что все еще пытаюсь оправдать свое решение, возможно, больше перед собой, чем перед ним. Он лишь вежливо поддерживал разговор. Ему наверняка было совершенно все равно, в какой жуткий тупик я загнала свою жизнь.

Он нагнулся, чтобы взять лежавший на полу инструмент, и несколько секунд вертел его в руках, прежде чем произнес:

– Ваша мама кое о чем обмолвилась. О разрыве.

Потрясенная, я резко подняла голову. Я не могла поверить, что мама сказала ему нечто настолько личное. Что дальше? Зайдут мясник с почтальоном, чтобы предложить мне чай и утешение?

Он правильно истолковал выражение моего лица.

– Не сердитесь на нее. Она просто о вас заботится как хорошая мать. Я понял, что она очень за вас переживает. И еще она волновалась из-за того, что ваш бывший может нагрянуть сюда, пока она на работе. Вот почему она об этом обмолвилась – чтобы я мог приглядывать за вами.

– Что ж, спасибо вам. Но в этом нет ровным счетом никакой необходимости, – ответила я настолько сдавленным голосом, что слова еле вырвались из моего рта.

– Она не просила меня вмешиваться. И, разумеется, я бы этого не сделал, – уверил он меня. – Это совершенно не мое дело.

Я кивнула, и глаза у меня защипало от слез, которые я никоим образом не хотела ему демонстрировать.

– Да. Не ваше. Но я не это хотела сказать. Ни маме, ни вам, ни кому-либо еще нет необходимости опасаться его, поскольку здесь он не появится. Ни теперь, ни когда-либо.

– Понимаю, – ответил Джо, переключив все свое внимание на шкаф, над которым работал, когда я зашла на кухню. Мне казалось, что тема – слава богу – благополучно закрыта раз и навсегда, пока он не повернулся и не взглянул на меня через широкое плечо.

– Значит, он идиот, извините за выражение.

– Потому что не бросился вслед за мной?

Он медленно покачал головой.

– Потому что вообще позволил вам уйти.

Краем глаза я заметила оживленное движение: из палаты выходила группа медиков, увлеченно что-то обсуждая. Я нетерпеливо подняла взгляд, выискивая лицо врача, который провожал меня в отделение, но его среди них не оказалось. Ко мне подошла сестра и легонько коснулась моей руки.

– Миссис Тэйлор?

Я не взглянула на нее. Мое внимание было по-прежнему приковано к уходившим врачам.

– Куда они направляются? Еще что-нибудь случилось? – в отчаянии спросила я.

Сестра, все еще державшая меня за руку, слегка похлопала по ней.

– Нет. Просто скоро пересменка, вот и все. Им нужно убедиться, что следующая бригада врачей, занимающаяся вашим мужем, вошла в курс дела.

Я, не отрываясь, смотрела в спины удалявшихся медиков, раздираемая желанием крикнуть им вслед, чтобы они вернулись и даже не думали отправляться домой в свои теплые, уютные гнездышки к женам, семьям и размеренным жизням, пока не закончат начатую работу. Пока Джо снова не встанет на ноги. Было ли это требование необоснованным? Мне так не казалось. Сколько врачей останутся дежурить до утра? Станут ли они поочередно заниматься обоими больными, находившимися в отделении: человеком, которого я любила теперь, и тем, кого любила когда-то давно?

– Вы не хотите посидеть с мужем, пока у них совещание? Оно продлится минут десять-пятнадцать. Так что вы сможете немного побыть с ним наедине.

Я благодарно кивнула, моргая глазами от яркого света, и следом за ней прошла в палату к Джо.

– Ну вот, я и вернулась, – сказала я, обращаясь к его безмолвному неподвижному телу. Сестра торопливо прошлась по палате, наводя порядок: собирая оставленные бумаги, задвигая ящики и закрывая шкафчики. Опытным глазом она посмотрела на температурный лист Джо, а потом несколько секунд внимательно оглядывала разные дисплеи на аппаратуре, к которой подключили моего мужа.

Сестра поставила рядом с кроватью стул и осторожно усадила меня на него.

– Здесь с вами есть кто-нибудь еще? – участливо спросила она. – Родственник или друг?

Я подумала о женщине, оставшейся в комнате для посетителей, и покачала головой.

– Нет. Никого. Я не хотела никому звонить, пока не смогу сообщить им что-то хорошее. Родители мужа – люди пожилые, и мне не хотелось без нужды их беспокоить.

Она легонько сжала мое плечо, и я поняла, что она колеблется, стоит ли ей сказать мне то, что она думает.

– Наверное, неплохо бы им позвонить и сообщить о случившемся, – робко предложила она.

Я почувствовала, как внутри у меня что-то екнуло – может, сердце.

– Хорошо бы, если бы вас мог кто-то поддержать, например, подруга.

Медленными неслышными шагами она вышла из палаты, заверив меня, что будет в коридоре, если вдруг понадобится. Но нужен мне был лишь один человек – оставшийся в палате, если только он проснется.

Я сжала его руку в своей, надеясь каким-то волшебным или медицинским способом передать через наши сплетенные пальцы то, что ему нужно было для выздоровления. Мне до боли хотелось верить, что он отвечает на мое пожатие, однако я осознавала, что лишь один из нас продолжает держать другого за руку. Я поцеловала его побелевшие пальцы и загрубевшую от работы ладонь.

– Возвращайся ко мне, – прошептала я, прижавшись к коже, уже утратившей запах Джо.

Трудно сказать, когда моя дружба с Джо начала потихоньку заглушать боль от расставания с Дэвидом. Она развивалась так медленно, что это поначалу представлялось даже незаметным – по крайней мере, мне. Лишь теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю, как она зародилась и начала расцветать, словно смотрю покадровую съемку.

По ночам я все еще беззвучно рыдала в подушку, мне почти физически не хватало Дэвида, и казалось, что вместе с ним у меня буквально вырвали из тела какой-то кусок. Но слабость, которая толкала меня к телефону в три часа ночи, отступала со светом утра. И когда я спускалась по ступенькам под мелодичное насвистывание Джо на фоне вгрызающейся в дерево пилы, за эти чувства было так же трудно ухватиться, как за остатки полузабытого сна.

Я многое узнала о Джо Тэйлоре за те шесть недель, пока он ремонтировал нашу кухню. Но одна деталь, которую я выяснила лишь гораздо позже, заключалась в том, что при всем желании нельзя было не управиться с этой работой за половину этого срока.

– Мне нравится Джо, пойми меня правильно, и качество работы у него просто потрясающее, – сказал отец как-то за ужином примерно недели через три после начала ремонта. – Однако очень хорошо, что мы договорились о цене заранее, поскольку, если бы мне пришлось платить ему почасово, я бы разорился прежде, чем он закончит.

Я опустила голову, чтобы скрыть выступивший на щеках румянец, и принялась размазывать по тарелке соус для макарон. Я знала, что по крайней мере несу частичную ответственность за затянувшиеся сроки завершения работы. Каждый день я слишком много времени проводила на кухне, беспечно болтая с Джо, в результате чего и мой диплом, и сборка шкафов продвигались куда медленнее, чем следовало. С ним оказалось очень легко говорить, и несмотря на то, что он был на шесть лет старше меня, выяснилось, что у нас довольно много общего. К тому же при общении с ним ощущалась приятная зрелость человека, чье представление о хорошо проведенном вечере не определялось количеством рюмок текилы, которые успеваешь проглотить еще до того, как вечер начался. И Джо оказался забавным, очень смешным, у него всегда были наготове остроумные шутки, неизменно удивлявшие меня. Мне становилось грустно, когда я думала, как же мало мы с Дэвидом смеялись во время наших отношений. Казалось, наши постоянные пикировки стерли смех с лица земли, улыбку за улыбкой, смешок за смешком, и ни один из нас этого даже не заметил.

По-моему, именно тогда я поняла: несмотря ни на что, я снова приду в себя, я все переживу и выйду обновленной из всех перипетий. Поняла, вспомнив о том, что еще не разучилась смеяться. И благодарить за это надо Джо.

– А у тебя есть еще заказы на ремонт кухонь, когда ты здесь закончишь? – как-то спросила я, оглядывая новую обстановку, украшавшую наши стены. На мой дилетантский взгляд, его работа у нас почти закончилась. Меня как-то странно кольнуло при мысли о том, что он скоро исчезнет, и это показалось странным. Но поскольку Макс уехал в колледж, я чувствовала, что в темных углах меня подстерегает одиночество, словно затаившийся маньяк.

– Не совсем, но здесь много чего еще надо доделать, прежде чем я закончу. – Наверное, лицо мое выразило удивление, поскольку он, немного смутившись, сказал: – Ну, это в основном касается доработки предметов. Но я ведь немного перфекционист, – произнес он таким тоном, словно этого следовало стыдиться.

– Я тоже, – призналась я. – Если я совру хоть на одной ноте, мне приходится возвращаться к началу партии и играть ее заново.

– Я знаю, – кивнул он, слегка улыбнувшись.

– Прости, – извинилась я. – По-моему, сонаты Бетховена уже успели до смерти тебе надоесть.

– Вовсе нет, – возразил он. – Они расширяют мой кругозор.

Мы улыбнулись друг другу, и я сразу вспомнила тот день, когда подняла взгляд от пюпитра и увидела его, прислонившегося к дверному косяку и наблюдавшего за моей игрой с выражением лица, которое еще долго стояло у меня перед глазами после того, как в тот вечер он сел в свой фургон и уехал.

Я заняла один конец обеденного стола ноутбуком, тетрадями и десятком учебников и все же проводила куда больше, чем следовало, времени на кухне, где осторожно переступала через его инструменты и деревяшки, заваривая нам бесчисленные чашки чая и кофе. Через пару дней я предложила ему составить мне компанию и пообедать со мной за сосновым столом, вместо того чтобы одиноко жевать сэндвич в кабине фургона, и так сложился наш «распорядок дня».

Однажды утром я вошла в кухню и увидела, как Джо сосредоточенно и деловито набрасывает какой-то эскиз на расстеленном на столе большом листе бумаги. Я прошла у него за спиной и постаралась не замечать знакомый свежий аромат геля для душа или шампуня, которым он пользовался. Но мое обоняние не подчинилось мне, поскольку уже запрятало этот запах в глубины моей памяти, в папку с четкой надписью «Джо».

Я заглянула ему через плечо и увидела эскиз. Он изображал кухню куда большую по размерам, чем наша. Я наблюдала, как быстрыми движениями карандаша он добавлял к эскизу мелкие детали, этими небольшими дополнениями превращая его скорее в крохотное произведение искусства, нежели в материал для работы. Даже мне с моим неискушенным взглядом стало ясно, что у него настоящий талант.

– Это твой следующий заказ? Чья же это кухня? Прямо загляденье.

Джо выпрямился и положил карандаш, повернувшись ко мне с доброжелательной улыбкой.

– Вообще-то это долгосрочная и непрекращающаяся работа, потому что у заказчика все время кончаются деньги.

– Да, нелегко тебе приходится.

– Не в этом дело. Заказчик – это я.

Я быстро перевела взгляд с его лица на лежавший перед ним карандашный набросок.

– Ты? Но, по-моему, ты живешь в снятой на паях с друзьями квартире.

– Живу. Или, скорее, жил, – объяснил Джо. – Год назад я купил дом в совершенно запущенном состоянии и теперь привожу его в порядок комната за комнатой, пока он не примет более-менее приличный вид, чтобы в нем можно было поселиться. На очереди у меня кухня.

Я наклонилась чуть ближе, чтобы получше рассмотреть рисунок, и на стол упала прядь моих длинных темных волос, коснувшись его щеки. Я торопливо извинилась, перебросив ее через плечо.

– Это же огромное помещение. Ты действительно умеешь готовить или все это для видимости? – спросила я, указывая на впечатляющих размеров старомодную плиту, которую он пририсовал вплотную к нише большого камина.

– Умею, умею, – ответил он. – Я могу соорудить три-четыре блюда, которые не стыдно поставить на стол, никого при этом не отравив. Придется мне пригласить тебя на обед, когда закончу, так что сможешь судить сама.

По какой-то причине от этого невинного приглашения – которое, разумеется, он сделал только из вежливости – я ощутила какую-то странную тревогу, так что снова нагнула голову, уже не думая, упадут волосы на стол или нет, радуясь импровизированной маскировке.

– Знаешь, что тебе надо сделать? По центру неплохо разместить остров, – предложила я, очерчивая пальцем большое пустое пространство посередине рисунка. – По-моему, подобные штуки на больших кухнях смотрятся просто потрясающе. Прямо-таки притягивают глаз.

Он не ответил, и я подумала: а не счел ли он меня нахалкой, когда я сказала ему, как надо обустроить его кухню. В конце концов, специалист он, а не я.

– Извини. Это я так, не обращай внимания. Твой эскиз и без того просто великолепен, – быстро отмотала я назад.

Он посмотрел на меня, и мне было трудно разобрать выражение его лица сквозь все-таки упавшую густую прядь волос. Не говоря ни слова, он взял карандаш. Десяток штрихов – и на эскизе вдруг появился остров.

Он выпрямился на стуле и задумчиво взглянул на меня.

– Как-то так?

Я кивнула, внезапно охваченная странным чувством, от которого по непонятной причине сердце у меня забилось быстрее обычного.

– Да, просто класс.

Через десять минут сестра тихонько постучала в дверь и, войдя, сказала мне виноватым голосом:

– Прошу прощения, но врачам нужно провести дополнительные исследования, так что я должна попросить вас покинуть палату.

Рано она вернулась, слишком рано. Я еще не успела сказать Джо, что мне придется позвонить его родителям. И еще кое-что я не успела ему сказать. Первое – что женщина, которую я надеялась больше никогда не увидеть, сидела вместе со мной в комнате для посетителей. И второе – что мужчина, которого, как он надеялся, я больше никогда не увижу, находился в другом конце коридора, в одиночку борясь за свою жизнь. Я, немного пошатываясь, встала со стула, чувствуя себя виноватой, словно скрывала какие-то страшные тайны.

– Вы придете и позовете меня, когда я смогу к нему вернуться? – торопливо спросила я у сестры, когда та провожала меня в коридор.

Мы обе взглянули в ту сторону, откуда донесся звук приближающихся шагов: к нам направлялись несколько человек в белых халатах.

– Как только они закончат, – пообещала она.

– Извини, Элли. По-моему, я не совсем понимаю, о чем ты. Так ты говоришь, что Джо упал на лед?

Мобильная связь работала довольно неплохо, и я знала, что отнюдь не из-за этого моя свекровь не могла уяснить ситуацию. Все происходившее, в конце концов, находилось далеко за гранью нормального.

– Нет, Кэй, он провалился под лед. На замерзшем пруду.

– Как? Почему? Что он там делал?

– Не знаю. В полиции мне ничего не смогли сообщить.

Я услышала, как она ахнула, и сразу же поняла, что сказала совсем не то.

– В полиции? А кто вызвал полицию? Там что, произошло преступление? На Джо напали и бросили его на лед?

Я сделала вдох и постаралась говорить ровным голосом. Мать Джо была прирожденной паникершей. Любая зимняя простуда – это грипп, любая головная боль – скрытый симптом опухоли мозга, любая непонятная боль – предвестник чего-то неизлечимого. К счастью, все ее жуткие страхи и предсказания, которыми она сыпала много лет, оказались беспочвенными. Но теперь, этим вечером, у нее впервые появилась веская причина переживать за единственного сына, и я никак не могла разубедить ее или успокоить.

– Кроме него, там никого не было, – осторожно, но настойчиво ответила я, прежде чем поняла, что сама понятия не имела, так ли все произошло. Я знала не больше нее. – Полиция явилась в дом и известила меня.

– О нет. Значит, дело плохо. Очень плохо.

Я понимала, что мне надо постараться ее успокоить, умерить ее волнение, именно этого от меня хотел бы Джо, однако это представлялось практически невозможным, тем более когда в ее словах эхом отдавались мои собственные страхи.

– Я сейчас скажу Фрэнку, – произнесла она, после чего раздался громкий стук, который, как я поняла, означал, что она просто уронила телефон на пол и отправилась искать мужа. Я из рук вон плохо вела разговор и, если не стану осторожнее в словах, то в конечном итоге буду одна виновата в том, что их обоих хватит инсульт или инфаркт, а то и все вместе.

– Элли, вы в какой больнице? – чересчур отрывисто спросил мой свекор, таким образом, как я знала, скрывая свои эмоции. Впервые он так заговорил, когда я передала ему на руки младенца Джейка со словами: «А вот и ваш внук».

– Мы в больнице Святой Елизаветы, но… – начала я.

– Понятно. Ну, мы… м-м-м… ну, если мы выедем сейчас же, то доберемся туда часов через пять.

Я почувствовала, как к горлу подкатил тугой тревожный комок, горький, словно желчь, отчего мой голос превратился в жалобный вскрик.

– Нет, Фрэнк, не надо. Вам нельзя ехать сюда на машине в такую метель. Это слишком опасно. – Я чуть запнулась, после чего резко переступила черту дозволенного невестке, добавив: – К тому же это вдвойне опасно, вы же много лет не садились за руль. Лучше не надо.

Я говорила жестко, поскольку понимала, что Джо хватил бы удар, если бы он знал, что задумал его отец. Он давным-давно убеждал их продать старую машину. «Если она исчезнет из гаража, у него не возникнет искушения в один прекрасный день запрыгнуть в нее, если случится что-то чрезвычайное», – говорил Джо, не подозревая, насколько пророческими окажутся его слова и что именно он станет причиной этого чрезвычайного происшествия.

В конечном счете мне удалось уговорить свекра со свекровью отказаться от мысли самим ехать в больницу, уверив их в том, что я договорюсь с кем-нибудь, кто заедет за ними и отвезет их к сыну. Я нажала отбой и прислонилась к стене здания, уныло глядя на больничную парковку. Машины укрыло пушистое снежное одеяло толщиной в несколько сантиметров. В такую погоду вряд ли кто-то отправится в дорогу, особенно люди, перешагнувшие пенсионный рубеж, так что это исключало моих родителей или наших добрых ближайших соседей. Я понятия не имела, как найти такси, водитель которого изъявил бы желание отправиться в подобное путешествие, к тому же тяжесть свалившихся забот грозила раздавить меня.

Сама не знаю, почему я так долго соображала, к кому обратиться за помощью. Это был единственный человек, который всегда знал, что делать, который не запаникует, поддержит меня и который любит Джо почти так же, как я. Звонок звучал по-иному, но ведь на трансатлантической связи всегда так бывает.

– Макс Феллоуз, – мелодично пропел он мне в ухо, и в его голосе звучало даже больше от жителя Нью-Йорка, чем во время нашего последнего разговора. Он обладал пассивным слухом, отчего быстро перенимал произношение, но это являлось, пожалуй, единственной инертной чертой его характера.

– Макс, это я, Элли. Произошло нечто ужасное.

Все чувства, которые я тщательно сдерживала во время разговора с Кэй и Фрэнком, прорвали наспех сооруженную мною плотину. Мне пришлось несколько раз начинать с начала, прежде чем я смогла ответить на постоянно повторяемый Максом вопрос: «В чем дело?» Запинаясь на каждом слове, мне в конце концов удалось объяснить, что случилось с Джо. Ни одно предложение было практически невозможно закончить без слез.

– Кто вместе с тобой в больнице? – спросил Макс, чье беспокойство, как всегда, относилось в первую очередь ко мне. – И кто присматривает за моим крестником?

– Джейк дома, с соседями. Он… – Мне пришлось сделать очень глубокий вдох, чтобы закончить то, что я пыталась сказать. – Он ждет, когда я привезу папу домой. Макси, я так боюсь, что этого не произойдет. Я не знаю, сможет ли Джо выкарабкаться.

– Конечно же сможет, – твердым голосом заверил меня Макс, и мне больше всего на свете захотелось верить ему, однако воспоминания о том, что я видела на лицах врачей и в глазах сестры, говорили мне совсем иное. – Ты давай не бросай его, – продолжал Макс, почти разозлившись на меня, и, возможно, именно это я и хотела услышать. – Джо сильный и здоровый. Более того, он готов в огонь и в воду, чтобы быть рядом с тобой и Джейки. Он тебя никогда не бросит. Просто не сможет. – Голос Макса чуть задрожал, когда он снова спросил: – Так, значит, ты в больнице одна?

С моих губ сорвался приглушенный свист.

– Если бы, – ответила я, не в силах сдержать сквозившую в моих словах истерику. – Дэвид и Шарлотта тоже здесь.

На несколько мгновений трубку заполнил треск, прежде чем сквозь помехи прорвался голос Макса.

– Извини, Элли, что-то со связью. Похоже, мне показалось, что там с тобой Дэвид и Шарлотта.

– Верно. Они здесь.

– Ты позвонила своему бывшему и его жене, чтобы они там с тобой посидели? – От охватившего его изумления Макс повысил голос на добрых две октавы.

Я ответила ему горьким смехом.

– Нет. Однако с вероятностью один на миллиард Дэвида привезли на «Скорой» в эту же больницу. Мы с Шарлоттой вместе сидим в комнате для посетителей.

– Чтоб мне сдохнуть!

Я услышала на заднем плане какое-то бормотание и поняла, что Макс, наверное, торопливо пересказывает ситуацию своему партнеру Джастину.

– Дай нам пару секунд, дорогая, – попросил Макс.

Я закрыла глаза, перестав видеть метель и занесенную снегом парковку, и представила, как мой старый друг сидит на сделанном на заказ стуле необычной формы в своей квартире-лофт, глядя на улицу из панорамного окна. В нескольких десятках метров под ним расстилается Нью-Йорк, машины и автобусы катятся по четким прямоугольным сеткам, образованным авеню и стритами, словно по улицам игрушечного городка. Я явственно представила себе, как в окно льется полуденное солнце, рассекая блестящий паркетный пол на четкие геометрические фигуры.

– Значит, так, – начал Макс, перенеся меня через разделявший нас океан к зрелищу укутанной снегом стоянки. – Решаем проблемы по порядку. Дай мне адрес родителей Джо. В Англии есть транспортная компания, услугами которой мы пользуемся, и она нам не откажет, какая бы ни стояла погода.

Вот почему хорошо иметь успешного друга: он знает, как делаются дела. После того как Макс уехал в Америку, его карьера в мире моды развивалась с космической скоростью, однако его партнер Джастин уже успел уйти далеко вперед. Вместе они являли собой совершенно невообразимое сочетание. Раньше я никогда не просила Макса о помощи, хотя он несколько раз мне ее предлагал. Но теперь ради Джо я пошла бы на сделку с самим дьяволом, на любые условия, лишь бы все закончилось хорошо.

Я залезла в сумочку, нашла там записную книжку и быстро продиктовала адрес Максу. Пока мы говорили, я слышала, как на заднем плане Джастин уже звонит в службу заказа машин. Свалившееся на меня бремя страданий стало чуточку легче.

– Значит, так. Со свекром и свекровью вопрос решили. Ты им не звони, я сам переговорю с ними, как только мы закончим.

У меня на глаза навернулись слезы благодарности.

– Теперь вот что. Ты сможешь продержаться примерно до одиннадцати завтрашнего утра?

Я нахмурила лоб, не понимая, о чем это он, хотя потом догадалась, что он, скорее всего, принял решение с первых секунд нашего разговора.

– А что произойдет в одиннадцать?

– Я буду рядом с тобой. После обеда есть рейс из аэропорта Кеннеди, на который я вроде бы должен успеть.

– Ты прилетишь сюда? В Лондон? Из-за меня? – Снова глупые слезы, но теперь сдержать их не было сил.

Его голос с непривычным американским акцентом вдруг зазвучал на удивление сердито.

– Конечно же не из-за тебя. Я прилечу, чтобы задать твоему здоровенному красавцу-муженьку по первое число за то, что он нас всех напугал до смерти. – Он понизил голос и продолжал уже мягче, отчего мои закоченевшие руки и ноги немного согрелись. – Просто продержись до моего приезда, дорогая. Собери все силы в кулак. Я уже в пути, и помни, что я люблю тебя. – В его голосе прозвучало едва скрываемое чувство. – Всех вас, троих, – добавил он. И, не говоря больше ни слова, отключился.

Я стояла на парковке, пока мне не удалось немного прийти в себя. Вот это поступок – бросить все, оставить все дела и заботы и полететь через Атлантику, чтобы быть рядом со мной. Как же мне повезло, что в моей жизни есть человек, готовый на это ради меня. Ради нас. Мои мысли были целиком заняты Максом, когда я медленно возвращалась в больницу, рассеянно отметив, что падающий снег полностью скрыл мои старые следы. Подняв взгляд, я представила себе Джейка, прижавшегося сплющенным в кнопку кончиком носа к оконному стеклу и с радостным возбуждением наблюдающего, как весь мир превращается в белую зимнюю сказку. Я же в это время могла думать лишь о том, как это волшебство скажется на дорогах, облачности и взлетно-посадочных полосах, когда мои близкие будут добираться сюда.

Макс и Джо подружились сразу, что стало для меня совершенно неожиданным и приятным сюрпризом. На первый взгляд они представляли собой полную противоположность друг другу: остроумный, говорливый, «всегда в тренде» модельер в стильных кожаных сапогах, обосновавшийся в самом эпицентре суматошного Манхэттена, и немногословный, сдержанный от природы мастер на все руки со скрытым чувством юмора, носивший удобные потертые джинсы, обожавший отдых на свежем воздухе, кантри-музыку… и меня. И вот в этом-то они и сошлись. После их первой встречи Макс сказал: «Это наш общий знаменатель, именно поэтому мы и подружимся, и навсегда. Потому что мы оба до смерти любим тебя». Я вздрогнула и покрылась мурашками, вспомнив, что именно так он и сказал: «Любим тебя до смерти».

Разумеется, еще одной причиной, почему Макс с радостью воспринял наши с Джо отношения, являлось то, что он не был Дэвидом и их первая встреча никоим образом не обернулась разрушительной катастрофой, положившей начало серьезным разногласиям в моих новых отношениях.

Тот день не задался с самого начала. Во-первых, вечером я забыла поставить в телефоне будильник и проснулась, охваченная паникой. Хлопнула входная дверь, и дом содрогался, чуть-чуть недотягивая до регистрации по шкале Рихтера. Впервые я была рада, что перекошенная дверная коробка требовала нечеловеческих усилий для закрытия двери, иначе Максу пришлось бы ждать меня на вокзале несколько часов вместо нескольких минут.

Я схватила телефон, чтобы узнать время, чертыхнулась, увидев цифры на дисплее, и вскочила с постели, отбросив скомканное одеяло. На душ времени уже не оставалось, с прискорбием поняла я, помчавшись в ванную и увидев, что она, на мое счастье, свободна. Я быстро почистила зубы, плеснула холодной водой в припухшее от сна лицо и наугад вытащила из гардероба первую попавшуюся одежку.

Меньше чем через семь минут после пробуждения от глубокого сна я тоже саданула входной дверью и изо всех сил рванулась по тротуару в сторону вокзала, куда в эту самую минуту должен был прибыть поезд Макса. Мы планировали эти выходные с самого Рождества, когда нам пришло в голову, что мы оба уже пересекли «экватор» учебы, но так и не удосужились посмотреть студенческие обиталища друг друга.

– Наконец-то я смогу увидеть твоего сказочного принца, – подначивал он меня по телефону, когда мы обговаривали последние детали.

– Если ты скажешь это ему в глаза, мне на полном серьезе придется тебя прикончить, – предупредила я, поудобнее устраиваясь в кресле, откуда вела разговор. – Вообще-то Дэвид не появится до воскресенья, у него в гребном клубе какое-то мероприятие, в котором он должен участвовать. Так что у нас будет целый день, чтобы походить по городу и отправиться на масштабную экскурсию по университету и его окрестностям. – Я уже чувствовала какое-то странное нетерпение при мысли о том, что после стольких месяцев увижусь с Максом.

– А ты уверена, что узнаешь меня? – снова подначил он.

– Я буду высматривать на вокзале самого симпатичного парня.

– Я тоже, – рассмеялся он.

Я на секунду замялась, не зная, как понимать эти невзначай брошенные слова. Я узнала, что Макс гей, даже раньше, чем поняла значение этого термина, и даже раньше, чем уяснила, кто такие натуралы, если уж на то пошло. Но тогда он впервые обмолвился, туманно намекнув на эту часть своей жизни. Если быть честной до конца, этот аспект представлялся мне глубоко безразличным. Для меня он был просто Максом, самым близким и самым лучшим другом на свете. Остальное было совершенно неважно.

В самый первый день в первом классе мы вместе вышли из ворот школы, тем самым положив начало нашей долгой дружбе. И в последующие годы ничто не смогло хоть как-то помешать ей. Возможно, связывавшие нас узы отсекали от нас остальных или же нам вполне хватало друг друга, чтобы не примыкать ни к одной большой группе.

Макс не был типичным мальчишкой, обожавшим футбол и ввязывавшимся в потасовки, я же росла тихой и усердной девочкой, которая по-настоящему раскрывалась лишь тогда, когда садилась за фортепьяно или, чуть позже, брала в руки трубу. Наша дружба складывалась почти идеально и оставалась таковой.

Начался дождь, а я успела одолеть только полпути до вокзала. С неба падали крупные, тяжелые капли, от которых промокаешь до нитки буквально за несколько минут. Я зашлепала по лужам в матерчатых кроссовках, уже успев пожалеть о том, что накинула поверх футболки лишь тонкий балахончик и не удосужилась поискать непромокаемую куртку. Я опоздала на пятнадцать минут, и с меня ручьем лила вода, когда я влетела на вокзал и оглядела вестибюль. Макс стоял чуть с краю, держа в руке телефон.

– А вот и ты! – воскликнул он, убирая мобильник. – Я уже тебе набирал.

Я ответила не сразу, согнувшись чуть ли не пополам, чтобы унять жгучую колику в боку.

– Я проспала, – просипела я, подняв голову и чувствуя неприятный холодок, когда вода с волос стекала мне за воротник.

– Тебе, наверное, не стоило задерживаться, чтобы принять ванну в полном облачении, прежде чем выйти из дома, – иронично заметил он.

Я отняла руку от колена, в которое уперлась, стараясь унять дыхание, и указала на выход из вокзала. Мне всегда казалось, что у меня прекрасная дыхалка – а без нее невозможно играть на духовых инструментах, – но я все еще не могла прийти в себя после спринтерского забега.

– Дождь идет, – прохрипела я.

Макс удивленно приподнял бровь.

– С последней нашей встречи твои синтаксические конструкции, похоже, претерпели отрицательные изменения. Это любовь так на тебя влияет?

– Я не говорила, что влюблена, – ответила я все еще натужным голосом.

Макс приподнял вторую бровь, уравняв ее с первой.

– Я знаю, – заверил он, заключая меня в объятия и сморщив нос, когда моя пропитанная водой одежда тут же намочила и его. – Но готов спорить, что влюблена.

Продолжая обнимать меня за плечи, Макс поднял с пола сумку, и мы направились к выходу. Дождь и не думал стихать, на самом деле он припустил еще сильнее.

– Можно переждать здесь, – предложила я, глядя на белесое небо, по которому плыли тяжелые тучи. – Или взять такси, – добавила я, кивнув в сторону выстроившихся на стоянке машин.

– Вот как легко определить, у кого из нас богатый бойфренд, – пошутил Макс, сжав мое плечо и тем самым давая понять, что он меня подначивает. – Мы же студенты, Элли. Мы не прыгаем в такси, мы догоняем автобусы, ездим автостопом с сомнительными незнакомцами или… идем пешком.

– Мы промокнем.

– Ты уже промокла. А я в этом смысле скоро догоню тебя. Давай-ка пробежимся. – Он заметил несколько встревоженное выражение, появившееся у меня на лице при слове «пробежимся», и поправился: – Давай-ка неторопливо пошлепаем по лужам.

Говорят, что наступает момент, когда больше промокнуть просто невозможно. По-моему, я могла бы оспорить это утверждение. Мы превратились во властителей тротуаров, поскольку все остальные пешеходы благоразумно укрылись в дверях магазинов или под навесами.

– Я обожаю твой город! – объявил Макс, когда грузовик сделал крутой поворот, пустив в нашу сторону плотный водяной гребень.

– Это все твоя идея! – напомнила я, прибавляя шаг и стряхивая волосы, залепившие мне лицо и глаза.

Тут Макс схватил меня за руку, и в его глазах сверкнули озорные огоньки.

– Ну, где же твое ощущение кайфа?! – вскричал он и, словно шаловливый ребенок, спрыгнул с высокого бордюра прямо в глубокую мутную лужу. Нас обоих окатило фонтаном воды. Глаза его вспыхнули, когда он безмолвно бросил мне вызов. А, какого черта!

– Ты псих, – заявила я и прыгнула в лужу рядом с ним.

Смеясь, как дети, в которых мы превратились, будто совершив путешествие во времени, мы смотрели на кучку зевак, которые столпились в дверях магазина и медленно покачивали головами, уставившись на нас. Мы переглянулись, как в добрые старые времена, и двинулись дальше, нарочно прыгая в каждую попадавшуюся нам по дороге лужу, пока не дошли до моего дома.

Веселье угасло. Мы стояли, дрожа от холода, на пороге, пока я рылась в карманах, ища ключ.

– Не знаю, зачем я тебя слушаю, – пробурчал Макс, когда мы просочились через порог в коридор.

Скинув обувь, мы оставили ее истекать водой на коврике из кокосового волокна.

– Мне нужно в душ, – объявила я, стягивая облепивший меня балахон, словно вылезая из кожи, и роняя его на пол. – Я быстренько, а потом и ты сможешь занырнуть.

Макс с благодарностью кивнул.

– Покажи мне, где у тебя кухня, и я заварю нам чаю.

Вот одно из величайших достоинств Макса, думала я, взбегая по ступенькам к ванной. Он не принадлежал к тому типу друзей, за которыми нужно ухаживать. Он обладал непринужденностью, которая позволяла ему везде, где бы он ни оказывался, чувствовать себя в своей тарелке. Раньше я никак не могла понять, что значит чувствовать себя как рыба в воде. Теперь я это знала.

Душ волшебным образом возвращал меня к жизни, и если бы я не знала, что Макс ждет своей очереди, то куда дольше простояла бы под исходящими паром струями, с наслаждением намазывая пенистым гелем руки и ноги, покрасневшие от горячей воды. Я обернула волосы полотенцем и надела короткий махровый халат, висевший на крючке на двери ванной.

У входа в ванную мы с Максом проскочили мимо друг друга, как тренированные синхронные пловцы.

– Я оставил твой чай в самой неприбранной спальне, которую нашел. Похоже, она твоя.

Я показала ему язык и направилась к себе в комнату, столкнувшись на лестничной площадке с Еленой.

– Мне очень понравился твой друг Макс. Он такой забавный, рассмешил меня до колик, – сказала она с улыбкой, натягивая пальто и шагая к лестнице.

Я улыбнулась в ответ, чувствуя, как ее слова отдаются теплом у меня внутри. Все обожали и не перестанут обожать Макса. Дэвиду он тоже понравится, я была в этом уверена.

Не обращая внимания на развороченную и неприбранную постель, я расчесала волосы и включила фен. Когда Макс вернулся из ванной, волосы у меня уже высохли, но я не удосужилась надеть на себя что-нибудь посущественнее.

Он постучал в дверь.

– К тебе можно? Ты там не голая?

– Да, заходи, – отозвалась я, опустив взгляд, чтобы убедиться, что махровые края халата прикрывают наготу. Когда Макс вошел в комнату в одном лишь прихваченном узлом на поясе банном полотенце, я сначала немного опешила.

– Ух ты! Кто-то всерьез начал ходить в спортзал, – сказала я, постаравшись присвистнуть, но это мне решительно не удалось, можно подумать, что, как у музыканта, это должно было у меня получиться.

– А, так ты заметила, – откликнулся Макс, сделав шутливую стойку культуриста и посмотрев в зеркало, где отражался его свеженакачанный пресс. – Неплохо, а?

– Живот у тебя классный, вот только меня беспокоит размер твоей черепной коробки, – ответила я, бросив в него упаковку салфеток.

Макс ловко поймал ее в тот самый момент, когда весь дом снова содрогнулся от звука захлопывавшейся двери. «Елена вышла», – подумала я.

– Давай-давай, швыряйся, – шутливо пригрозил мне Макс, направляясь ко мне и сокращая разделявшее нас расстояние. – Мне, наверное, придется положить тебя себе на коленку и хорошенько отшлепать.

– А ну-ка попробуй, – хихикнула я, представив себе подобную картину, и легко оттолкнула его, упершись руками в его плечи, еще мокрые после душа.

И в этот самый момент, когда мы – надо это признать – представляли собой весьма двусмысленное зрелище, дверь моей спальни отворилась, и вошел Дэвид.

– Элли, Елена сказала, что к тебе можно подняться… – начал он и умолк, увидев свою подружку, одетую чисто символически, которая шутливо боролась с незнакомым мужчиной, одетым еще более символически.

Я застыла и повернулась к двери, не отнимая рук от плеч Макса. Дэвид обвел взглядом комнату, и я вдруг увидела то же, что и он: разобранную постель, почти голого мужчину, которого обнимала за плечи его подружка, чью кожу покрывал распаренный румянец.

– Дэвид! – воскликнула я как можно приветливее, однако в голосе моем звучал скорее испуг, нежели гостеприимство. – Я не ожидала тебя сегодня увидеть.

– В этом я уже убедился, – ответил он натянутым, как рояльная струна, голосом.

Я бросила взгляд на Макса и убрала руки с его плеч, словно они жгли меня.

– Это не то, что ты думаешь, – начала я, пытаясь придать своему голосу беззаботную интонацию, но попытка эта с треском провалилась.

– На самом деле, Элли, я вообще не знаю, что думать. Отчего бы тебе не объясниться? Подбирай по возможности простые слова, потому что я с большим трудом осознаю, что здесь происходит.

Его слова звучали холодно, но под ними я слышала боль обманутого и преданного человека. Я мотнула головой, словно пытаясь стряхнуть остатки кошмара.

– Дэвид, это Макс. Мы дружим с детства.

Дэвид полоснул взглядом по моему старому другу, и в его глазах мелькнула угроза. Ситуация могла легко перерасти в нечто худшее, если мне не удастся как можно скорее разрядить ее.

– Макс? – удивился Дэвид, нахмурившись. – Но ведь Макс девочка.

– Ты сказала ему, что я девочка? – ошарашенно спросил Макс. – Это несколько грубовато. Может, я веду себя как девочка. Но я уж точно не девочка.

Я поняла, что он лишь пытался обратить все в шутку, но это не помогло.

– Ничего не понимаю, – признался Дэвид, тряхнув головой, словно это смогло бы прояснить открывшуюся перед ним картину. – Ты мне говорила, что приедет погостить некто Макси, с кем вы дружите с детства. В разговорах со мной ты упоминала только об этой давней дружбе.

– Это я и есть, – заявил Макс.

– Макси – это уменьшительное от Максин, – подчеркнул Дэвид. – Я думал, что Макси – девушка.

– Ты знаешь, что говорят, когда кто-то что-то думает. Индюк тоже думал…

– Да тише ты, – шикнула я на Макса, который сразу же закрыл рот.

– Помимо пола, по-моему, ты не объяснила, насколько… близко… вы дружили. Или что происходило здесь до моего прихода. – Он бросил многозначительный взгляд на постель.

– Ничего здесь не происходило, – парировала я, уловив в своем голосе гневные нотки.

Макс сразу же их узнал, однако Дэвид, казалось, забыл, что его подозрительные инсинуации могли зажечь запал.

– Постель не убрана, потому что я проспала. Мы промокли под дождем, когда возвращались с вокзала, так что полезли под душ, как только вошли.

Я заметила мелькнувшее в глазах Дэвида недоверие, даже когда его мысли начало занимать нечто другое.

– Послушай, дружище, тут все совершенно невинно. Элли говорит тебе истинную правду. Мы просто друзья. Так что давай начнем отсюда, а? Я Макс, – произнес он, протягивая руку, что теперь, когда я оглядываюсь назад, оказалось плохим ходом, поскольку полотенце, которое он придерживал на поясе, сползло вниз.

Я быстро прикрыла глаза ладонью.

– Да Боже мой! – воскликнул Дэвид, когда Макс неуклюже пытался подхватить полотенце.

– Опаньки, – произнес он своим самым обаятельным тоном, но Дэвид вовсе не желал, чтобы его обаяли. Вместо этого он вновь повернулся ко мне, и его лицо все еще выражало подозрительность.

– Просто любопытно, где именно Макси намеревается спать во время этого гостевого визита? Эта тесная дружба подразумевает сон в одной постели?

– М-м-м, – пробормотал Макс.

– Нет. Конечно же нет. Он собирался спать на полу или на надувном матрасе в спальном мешке. – Я кивнула в угол комнаты, где все эти предметы уже стояли наготове, и впервые увидела, как уверенность Дэвида дала трещину.

– И все же, это не совсем нормальные отношения между друзьями, не так ли? – осведомился Дэвид. – То есть между друзьями противоположного пола. Ты говоришь, что все это «невинно», и мне хочется тебе верить, Элли, однако вы оба здесь почти голые. И что я должен думать?

– Ты должен верить мне, – грустно ответила я. – Ты должен знать – лучше, чем никто другой, – что я никогда не решусь и не решалась на нечто подобное.

Стало заметно, что Дэвид немного смягчился.

– Глядя тебе в глаза, Элли, я уверен, что ты говоришь чистую правду, – согласился он. – Но я знаю, как ведут себя парни. Они говорят, что просто дружат с девушкой, однако – и ты это знаешь – всегда присутствует нечто большее.

– К нам с Максом это не относится, – заверила я его.

– Правда?

– Да. Совершенно.

Я взглянула на Макса и увидела в его глазах сочувствие и что-то еще. Он взял меня за руку, что никоим образом не помогло выражению сомнения исчезнуть с лица Дэвида, и очень медленно повернулся к моему бойфренду.

– Я не считаю, что мне нужно перед тобой оправдываться, и не собираюсь стоять здесь и позволять тебе говорить таким тоном с человеком, которого люблю. – При этих его словах губы Дэвида сжались в сердитую нитку. – Я не проявляю, никогда не проявлял и вообще никогда не стану проявлять к Элли того интереса, который питаешь к ней ты.

– Нет, Макс, тебе не надо…

Дэвид продолжал смотреть на него, и даже когда должен был однозначно уяснить, что именно говорил ему Макс, он, казалось, все еще ничего не понимал.

– Я гей, дурья твоя башка, – закончил Макс.

И именно в этот момент я осознала, что они никогда не станут друзьями.