Монахине снился брат Ван, когда ей начало жечь глаза. Она вынырнула из грез к яростному свету фонаря и попыталась стереть зудящую корку, но обе руки оказались прикованы к самодельной кровати. Сестра чувствовала себя вялой не только из-за сонливости и ран. Она вспомнила кусачую многоножку, которую лекари предложили ей при последнем пробуждении. Согласилась ли она? Возможно, судя по тяжести в конечностях и легкости в голове, хотя у нее не было личного опыта в подобных средствах, – Священные Цирюльники считали, что отвлекать анафему от плотского переживания своего спасения и перерождения – это грех. И потому, когда ей выправляли язык, подпиливали зубы и устраняли другие изъяны, она ощущала каждый укол иглы и каждое движение напильника.

– Выглядишь хорошо, – сказала София, Поверженная Королева, подтаскивая к кровати табурет.

Пожилая женщина странно мерцала, и Портолес, закрыв саднящие глаза, вознесла молитву Падшей Матери, прося у нее сил. Когда она их открыла, те приспособились к освещению, и теперь не было сомнений, что женщина перед ней – живая, из плоти и крови, а не сон или дым.

– Похоже, можно было врезать тебе еще пару раз, хуже бы не стало – экая здоровенная бестия.

– София. – От этого имени даже сейчас бежали мурашки по позвоночнику. – Это честь. Не так часто ничтожная монахиня удостаивается аудиенции у богини.

– О, не так редко, как вы, люди, себе представляете, – заявила София, кладя ногу на ногу. – Но я не думаю, что Индсорит послала тебя в такую даль, чтобы беседовать о теологии.

– Времени уже мало. – Портолес облизнула губы, дивясь тому, что даже после насекотика говорить так больно.

Цирюльники, которые пользовали ее, посоветовали монахине примириться со Спасительницей, но она не предполагала, что это случится настолько скоро. А жила ли она вообще с тех пор, как Еретик вернулся за ней, изувеченной? Не одна ли необходимость продержала ее на плаву так долго, а теперь поиск завершен, и ее ждет свобода.

– Я дразнила вашего генерала. Это было глупо. Если непорочновская девушка и правда командует тут, пусть даже только от вашего имени, вы поступили бы мудро, если бы привели сюда и ее.

– А, девочка здесь главная, да, – подтвердила София. – Но с чего ты взяла, что она захочет слушать цепную ведьму?

– Королева Индсорит желает предотвратить войну. Я обладаю полномочиями вести от ее имени переговоры о мире. У имперских полков, которые вас преследуют, такого права нет. Если я смогу убедить вашего непорочновского генерала – если мы убедим ее, – то битвы не будет. Не будет войны.

– Прежде чем Чи Хён услышит хоть слово из того, что ты хочешь сказать, нужно убедить меня, – произнесла София таким тоном, словно не сильно верила в подобную возможность. – Итак, дорогой королеве Индсорит с чего-то взбрело в голову, будто я собираюсь поднять против нее восстание. Интересно, кто заронил ей в голову эту мысль?

– Это был не ее приказ, – сказала Портолес, не повышая голоса. Учитывая норов Софии, ее ни в коем случае не следовало сердить, иначе гнев победит здравомыслие. Но как заставить человека сохранять спокойствие, когда обсуждаешь преступление, которое сама против него совершила? – Она не посылала полковника Хьортта в Курск и не велела ему уничтожать деревню. Она не приказывала никого убивать: ни вашего мужа, ни друзей. В случившемся нет ее вины.

– О, ну просто замечательно! – София подняла руки, как бы сдаваясь. – Признаюсь, я немного волновалась на сей счет, но ты меня утешила. Однако прицеплюсь к твоему выбору слов: он был моим мужем, остальные – друзьями, а вы их перерезали.

– Я знаю, вам не с чего мне верить, но…

– Но что? – Это был тот самый темперамент, о котором предупреждали Портолес, – такой мог воспламенить всю империю. – Она сделала ход, но прогадила его. Или, точнее, ее головорезы прогадили: ведь единственное, что должен сделать убийца, – умертвить намеченную жертву. А теперь она видит, что план запорот, и посылает тебя сюда как искупительную жертву? И я должна поверить, что ее войска принялись бесчинствовать совершенно случайно, что только волею случая они оказались в Курске, а не на любой другой из тысячи имперских окраин? Она что, принимает меня за полную идиотку?

– Нет, – терпеливо возразила Портолес. – Она так не думает. Она ведь тоже не настолько глупа, согласитесь. С вами и с вашими людьми случилось ужасное, и теперь вы делаете то, чего ждал бы от вас любой. А учитывая вашу с королевой историю, становится ясно, что вы бы заподозрили ее, даже явись в деревню вообще не имперские солдаты.

– Нашу историю? – подняла бровь София. – Даже после бойни в Курске я никому не рассказывала, что произошло между нами. Должна ли я понимать это так, что она нарушила все клятвы, которые мы принесли друг другу?

Чтоб демоны побрали многоножек и их снотворную братию! Портолес уже почти все испортила. Именно поэтому она отговаривала королеву ее посылать: демонский язык всегда норовит подвести. Она прикусила зловредную штуковину, прежде чем попробовать еще раз.

– Учитывая тяжесть совершенного против вас преступления и важность моей миссии, она решила, что мне необходимо знать все, чтобы вы, если вовремя вас найду, не усомнились, что меня послала именно она и я обладаю теми полномочиями, о которых заявляю. Если бы я действовала от имени кого-то еще, я бы не понимала, что творю. Я – ее страховка от всякого обмана.

Теперь София слушала, впервые по-настоящему внимала.

– Тогда докажи это.

– Доказать что? – Портолес не тянула время, она и вправду не знала, что еще сказать, чтобы убедить эту женщину.

– Расскажи всю историю, или, точнее, ту версию, которую поведала тебе она. Уверена, тогда-то мы и узнаем убедительную причину не обвинять ее во всех грехах.

– Если настаиваете, госпожа София. – Гнусное любопытство, вечно терзавшее сердце Портолес, запело от восторга: возможно, она получит от Софии подтверждение самой тайной песни королевы. – Королева Индсорит была младшей дочерью мелкого дворянина при джуниусианском дворе, когда вы убили короля Калдруута и захватили Сердоликовую корону. Первым декретом Кобальтовая Королева повелела распределить богатства империи между простолюдинами, и Джуниус был первым, кто восстал. В его провинцию, как и во все, которые отказались вас признать, незамедлительно отправились войска. Те члены семьи Индсорит, что пережили усмирение, не долго протянули в Кетцерельских трудовых лагерях, куда вы их сослали. Только когда последние родственники погибли в оковах, королеве удалось сбежать, и она пришла в Диадему с плохо продуманным планом убить вас.

– Она сказала «плохо продуманный»? – София впервые улыбнулась. – Ну, пожалуй, таким он и был.

– Ее схватили еще до того, как она добралась до второго этажа замка, но вы не подвергли ее публичной казни, а велели привести в тронный зал. Тогда у вас и случилась тайная аудиенция. – Портолес подождала, считая, что этого должно хватить, но София знаком велела продолжать, достала изогнутую черную трубку и принялась ее разжигать. – Она сказала, вы выглядели… усталой. Спросили, что она собиралась делать, не имея ничего, кроме меча и гнева, и она поведала о судьбе своих родственников. Не ради прощения, а чтобы ее услышали хоть раз, перед смертью. Все, даже имперская дворянка, признавали, что ваши реформы продиктованы желанием помочь людям, но уйма невинных людей заплатила за это непомерную цену. Вместо того чтобы родиться под несчастливой звездой фермеров и всю жизнь выращивать репу, они родились под несчастливой звездой дворян, землевладельцев и церковников.

– Твоя церковь, сестра, была тогда такой же порочной, как сейчас. – София дохнула дымом на Портолес. – Я жалею только, что послушалась своих советников и не предала мечу ваших священников всех до единого. Они уверяли, что Цепь облегчит переход к эгалитарной империи, но эти чернорясые стервятники сговорились с торговцами и дворянами, чтобы мешать мне на каждом шагу. Это мое главное упущение – что перед уходом я не сровняла с землей все дома Цепи. Но продолжай, пожалуйста, ты рассказываешь интересно.

– Так вот… – Неудивительно, что церковь объявила вне закона даже упоминание имени этой женщины. – После того как она рассказала свою историю, вы прочитали ей лекцию о трудностях управления всякой страной, не говоря уже об этой, так отчаянно нуждавшейся в переменах. Она ответила оскорблением: что-то насчет того, что Самоту будет нелегко найти правителя похуже вас. Вот тогда, сказала она, ваше отношение резко изменилось и вы ее вызвали на дуэль. А прочее – это прочее, но вы должны поверить, что она никогда, ни за что не отплатила бы за…

– Дуэль! – рявкнула София. – Что она сказала о ней? Я велела тебе повторить все.

– Прошу простить, – ответила Портолес, задыхаясь в заполнившем палатку ядреном дыму. – Вы сказали… что исполните ее желание, как настоящий демон, и сняли с нее цепи. Вы приказали ей продолжить поединок, но предупредили, что он закончится только смертью или ссылкой. Потом вы сражались в тронном зале, за которым открывалась пропасть.

– Да, и что было дальше? – София подалась вперед.

Эта женщина была даже большей гордячкой, чем Портолес: она хотела оживить картину, вновь пережить свою победу, слушая рассказ боевой монахини.

– Вы победили… Извините, у меня нет слов для описания блестящего приема, которым вы ее повалили. Но после, когда Индсорит лежала обезоруженная на полу, ожидая, что вы поразите ее молотом в сердце или просто пинком отправите вниз, чтобы она в назидание всем упала на Диадему, вы бросили оружие. Подняли ее. Возложили корону ей на голову и объяснили замысел. Она приняла ваши условия, даже если неправильно их поняла, и, поскольку вы вышли победительницей, Индсорит была обязана им подчиниться.

Этого уж точно хватит… но, видимо, нет. София ждала, хищно улыбаясь с желтым костяным мундштуком в зубах. Портолес завершила историю цветистым и льстивым пассажем:

– Ей предстояло узнать на собственном опыте, так ли легко править империей и охранять благополучие подданных, как она предполагала. Вы составили документы, которые должны были гарантировать верность ваших Негодяев и управляющих органов, учрежденных вами, а после исчезли с лица Звезды. Вы даже хитроумно раздобыли свежий труп нищенки и, выкрасив волосы покойницы, чтобы они стали такими же, как у вас, выбросили ее за край тронного зала в подтверждение истории о вашем поражении – при падении с такой высоты от нее мало что осталось, кроме длинных кобальтовых волос и вашей одежды. Королева Индсорит выиграла куда больше, чем собиралась, а в обмен вам было позволено исчезнуть в ночи и впредь не показываться.

– Да-а-а, – протянула София, наслаждаясь сюжетом куда больше, чем Портолес могла представить. После долгого неловкого молчания она, будто только что припомнив недавние события, резко выпрямилась и указала трубкой на монахиню. – Индсорит выждала время, терпеливая, как сущий демон, и только когда я перестала бояться возмездия, а это произошло давно, она послала вас, чтобы отомстить за ее семью. Забрать у меня все, как я забрала у нее. Единственная разница в том, что я не желала ей зла, вообще никому не желала. Я исцеляла империю, а не вредила ей.

«Так говорят все тираны», – подумала Портолес, но в кои-то веки язык ее не подвел.

– Это вы так считаете.

– Это я так считаю, – кивнула София и встала. – Спасибо, сестра.

– Услышьте меня, – сказала Портолес, поняв, что надменная женщина собирается уйти. – Я… умоляю вас, София. Теперь, когда я доказала, что уполномочена, выслушайте послание. Верьте во что хотите, когда я закончу, но, молю, выслушайте, во имя ваших погибших людей.

– Думаю, я услышала достаточно, – произнесла София. – Разве что остался вопрос: почему Индсорит отправила именно тебя, а не кого-то другого? И почему боевая монахиня Вороненой Цепи стала выполнять повеления багряной королевы, а не своей Черной Папессы. Это правда, что по пути ты сражалась со своими? Как бы я ни хотела приписать это дело себе, но раны, от которых ты умрешь, нанесены не мной, а руками твоей любимой церкви. Не говори, что ты просто устала от того, что запрягшие тебя в плуг обращаются с тобой как со скотиной.

– Это была не Индсорит, – повторила Портолес, молясь, чтобы ее искренность переборола демонский язык и фальшивое спокойствие от укуса насекомого. – Любой, кто пожелал бы причинить вред королеве, постарался бы настроить вас против нее. Чем еще больше можно навредить ей, навредить вам обеим, как не спровоцированной войной? Разве вы не понимаете, что если бы она желала вам смерти, то старалась бы чуть больше? Пожалуйста, София, вы слишком умны, чтобы позволить водить себя за нос, вы знаете лучше всех, что война никогда…

– Я спросила не об этом, – перебила София. – Теперь скажи, почему тебя выбрали гонцом?

– Потому что я была единственной, кто точно знал, как вы сейчас выглядите. – Портолес закрыла больные глаза. – И чтобы убедить вас в ее искренности. Я пришла не одна.

– Не одна?

– Нет. – Портолес подняла взор на затуманенный слезами силуэт женщины. – В моей седельной сумке бумаги, которые, как я сказала, дают мне абсолютные полномочия действовать от имени королевы, но там есть кое-что еще. Список имен всех солдат, которые были в Курске вместе с полковником Хьорттом. Жертва. Как только я доложила, что случилось, до чего все это было странно и как выглядели вы и ваша собака, королева поняла, какое затевалось предательство.

– Жертва, да?

– Да, госпожа София, – чтобы предотвратить ненужную войну. Мы – дар королевы вам, знак ее скорби по вашей утрате. Клянусь Падшей Матерью, я служила с полковником Хьорттом с того дня, когда ему было вверено командование Пятнадцатым полком, и до того, как мы схватили и убили вашего мужа. Он ни разу не упоминал о подобном плане. Королева Индсорит полагает, что это сделала Вороненая Цепь, и потому, очевидно, священники послали за мной своих агентов – чтобы помешать мне сообщить вам правду.

– Хм, – произнесла София и, к восторгу Портолес, как будто и вправду задумалась. – Цепь послала имперского полковника, зная, что я обвиню королеву. Интересно. И потому твоя Черная Папесса отрядила за тобой убийц, а ты с ними сразилась?

– Я… не могу сказать точно, зачем она их послала, но я сражалась с ними, потому что они хотели мне помешать, – объяснила Портолес. – Я даже не знаю, откуда Цепь узнала о моей миссии. Мой брат в Доме Цепи… Он мог проникнуть в мои мысли после нашей с королевой встречи.

– Значит, у тебя нет доказательств, что Цепь приказала Хьортту напасть на меня и деревню?

– Никаких, – ответила Портолес, понимая, что сейчас, в конце миссии, она не должна отклониться ни на шаг от того, что поручила ей королева, не должна отступать от правды даже для убедительности. Кроме того, Борис прав: блефует она ужасно плохо. – У королевы нет никаких улик, которые указывали бы на Цепь или другого подозреваемого; единственное, в чем она уверена, – ее личное неучастие. Всематерь, смилуйся! Насколько я узнала Хьортта, пока служила при нем телохранительницей, этот идиот мог просто-напросто соблазниться лишним клочком земли, пока не рассеялся дым гражданской войны. Каким образом ни оказался бы он вовлечен в злодейский план, тот не был санкционирован королевой. Она вам не враг. И если вы не прикажете вашему непорочновскому генералу остановиться или, если она командует армией не только на словах, не убедите ее, то вспыхнет еще одна война, более страшная. Королева сказала, что на всей Звезде только вы и она знаете, какой бессмысленной будет новая бойня. Даже если вы только согласитесь взглянуть на мои грамоты и покажете их предводителю имперской армии, этого будет достаточно, чтобы предотвратить смертоубийство. Она доверилась мне и велела любыми средствами доставить вам самое мощное оружие на Звезде – правду.

Портолес била дрожь – такое количество слов перебивало дыхание не хуже быстрого подъема по лестницам Диадемы.

– Однако это только половина моего вопроса, сестра… Вижу, ты верующая, я это по запаху твоему чую… Так зачем идти против высших лиц своей церкви, особенно если выяснилось, что твоя королева получила корону предательством и обманом? Она заключила сделку с демоном, Портолес, а ты из цепей выворачиваешься, чтобы служить ей.

В тоне Софии вновь проступил голод, когда она сунула в кисет еще дымящуюся трубку и склонилась над кроватью, явно надеясь увидеть трещину в показушном спокойствии Портолес. Но не было никакой показухи, поэтому и трещины не было. Впервые монахиня вложила в свои слова червя, точившего ее со дня резни в Курске. Правда убивает вернее приказов, армий и замыслов смертных.

– Я пришла, потому что я виновата. Это я передала приказ Хьортта. Меня покарали, когда я привела кавалерию Пятнадцатого обратно в полк, но не за истинное преступление. Вышестоящие в Цепи сказали: в том, что я сделала в Курске с вами и вашими людьми, нет вообще никакого греха. Что в этом смысле я не совершила ничего дурного, потому что я сосуд Падшей Матери, я спасла души крестьян-язычников, убив их. Но королева Индсорит… Наедине, в тронном зале, она заявила, что это зло, что это преступление, какие бы оправдания я ни приводила. И она права. – Портолес беззвучно зарыдала; ее глаза слиплись от слез, пока она тряслась от стыда за содеянное, вспоминая, как уверенно взмахивала кувалдой, вышибая мозги пяти азгаротийцам, которые отказались подчиниться ее приказу. Вера так долго защищала ее от этой боли, и с каким же чувством освобождения сестра наконец ощутила ее полную силу – божественную, не меньше… Портолес исполнила свой долг, и, позволяя скорби сотрясать ее тело, слышала, как София тоже плачет.

Нет. Та вовсе не плакала. Она смеялась.

Не имея возможности сорвать с глаз плотную пелену, Портолес заморгала на Софию. Та овладела собой, встала на колени в изголовье и прошептала:

– Ты действовала с замечательной храбростью, служа своей империи, сестра Портолес, и я не могу винить тебя за события в Курске. Я прощаю тебе все.

Меньше всего Портолес надеялась на прощение. У нее вырвался всхлип, прежде чем она успела его перехватить.

– Будет, будет, – произнесла София, вытирая Портолес слезы. – Хочешь еще в чем-то признаться, пока у тебя имеется столь сочувственное ухо?

Да. Портолес хотела рассказать Софии, как приятно было смотреть на сгоравшего заживо Эфрайна Хьортта, как был сделан первый шаг к Языку Жаворонка, когда она решила предоставить ничтожного полковника огненной каре… Но тут сестра обнаружила, что свободна от гордости, которая всегда управляла ее языком. Было достаточно того, что она совершила нечто правильное; не стоит щеголять этим, особенно перед женщиной, которая сама разожгла пожар. Портолес же не сделала ничего, она просто не прислушалась к воплям горящего грешника.

– Я… думала, что знаю больше всех в Цепи, даже больше Черной Папессы, – сказала она, ощущая, как тяжесть этого последнего греха поднимается в груди, когда она наконец сформулировала то, что так долго жило без слов в глубине ее жаркого сердца. – Я восставала всеми способами, какие только могла придумать, грешила ради самого греха. Я делала все, чего ожидали от анафемы, потому что… хотела доказать, что они ошибаются. Что Падшая Матерь любит меня, что бы они ни говорили. Что если я зайду достаточно далеко, то она откроется мне, явится передо мной. Я просто хотела увидеть ее, узреть правду за Цепью, прежде чем отправлюсь к воздаянию, что ждет меня за пределами этой земли.

– О да, куча наград, сестра, и много-много земли. – София вновь хохотнула – вернее, издала злорадный лай. – Но раз ты так хочешь узреть некие истины, то я, пожалуй, могу помочь…

Размытое пятно, которое было Софией, приблизилось и вырвало сестре Портолес левый глаз. Огромная тяжелая ладонь упала на рот монахини, и, как ни пыталась та зажмурить глаз правый, сильные пальцы пробрались под веко. Еще один жесткий рывок породил в горле Портолес вопль, который придушила запечатавшая губы ладонь, пока большой и безымянный пальцы сжимали ноздри.

– У вас все в порядке, сестра? – раздался мужской голос снаружи, из-за застегнутого полога палатки, и другой ответил:

– Лучше веди цирюльника, парень, – у монахини, похоже, припадок.

Портолес забилась в цепях, но ее надежно приковали к койке. Палатка снова более или менее сфокусировалась, и, даже придушенная, сестра содрогнулась от облегчения, осознав, что в действительности ее глаза на месте. Они все еще горели, и, сморгнув с них липкую слизь, она увидела над собой не Софию, а Хортрэпа Хватальщика. Он крепко держал ее, душа, а между пальцами его свободной руки извивались две блестящие черные пиявки. Должно быть, их-то он и сорвал с ее глаз. Запрокинув голову, он швырнул тварей в рот.

– Раскрою маленькую тайну, сестра, раз уж ты так вольно обращаешься со своими, – прошептал он, жуя, с полным крови ртом. – Демоны приходят во всех формах и всех размеров, и если знаешь, что с ними делать, то возможно любое чудо. Единственная разница между Цепью и нашим братом в том, что нам, чародеям, хватает честности признаваться в своих обманах, когда фокус заканчивается и аплодисменты стихают. Эх, вот бы вся моя публика была скована и накачана насекотиками, когда я прихожу с пиявочными очками!

Портолес попыталась его укусить, но ее зубы подпилили слишком близко к деснам. Боль в старых ранах была ерундой по сравнению с жаром, растекавшимся из груди по горлу и пульсировавшим за глазами. Она обмякла, молясь, чтобы он выпустил ее, пусть только с целью поиздеваться еще. Но рука колдуна стала лишь тяжелее.

– Я не хотел прерывать твою жалостную историю, но искренне думаю, что, выполнив приказы столь ревностно, ты имеешь право на некоторое спокойствие ума относительно твоей церкви. Я бы поставил на то, что вы с Индсорит абсолютно верно решили: это Цепь послала Хьортта за Софией и устроила весь фарс. И вполне очевидно, почему твои люди пытались тебя убить, прежде чем ты до нее доберешься. А причина всех этих планов и козней проста: Вороненая Цепь хочет гражданской войны так же сильно, как я. Ваша последняя заварушка унесла слишком мало жизней, чтобы призвать силы, за которыми мы охотимся. Однако эта новая обещает запредельное кровопролитие – и кто знает, что может случиться, если жертва будет достаточно велика!

Черные звездочки замерцали перед глазами Портолес, колдун уплывал все выше, выше, выше, исчезая из виду, а голос все шипел ей в ухо:

– Хочешь узнать самый большой секрет, моя демонокровная ведьморожденная подруга? Он заключается в том, что никто из вас вовсе не демонокровный, не рожден от ведьмы и далек от прочих вымыслов, которые распространяют у костра и в домах Цепи. Ты и тебе подобные божественны. И есть причина тому, что с каждым годом вас рождается все больше, хотя все меньше демонов пробирается в наш мир. Это потому что они не там, где мы были, а там, куда мы идем. Ты не какой-нибудь дегенеративный выродок порочного предка; ты, дитя мое, – будущее. Наше будущее. Наступит день, когда твое племя будет править Звездой и шепотом передавать песни о жестоких и свирепых смертных, о великих демонах древности…

Портолес задергалась и ощутила, как что-то подается в ее груди, но в тот же миг, когда она двинулась навстречу богам или демонам, которые заберут ее, пальцы чародея глубже вонзились в плоть, а губы коснулись корявого уха:

– Но хвала Падшей Матери, этот день еще очень-очень далек.