– Спросите меня еще раз, Ван, и получите другой ответ, я обещаю. Спрашивайте. Пожалуйста. – Настроение у Доминго улучшилось – впервые с того момента, когда он прикончил непорочновского принца на Азгаротийской границе.

Барона снедало желание затоптать анафему. Сказывались многие лиги утомительной езды по худшей местности на Звезде; головная боль от совещаний с временным командиром Девятого полка, которые начались, когда Пятнадцатый присоединился к мьюранцам; неуклонно ухудшающийся рацион. Ко всему прочему он теперь знал о возмутительной природе оружия, врученного ему Черной Папессой. Сможет ли брат Ван, неуклонно стремившийся к осуществлению замысла, удержаться от заключительного толчка сейчас? Если он продолжит обсасывать эту тему, Доминго сам устроит своему чудовищному сотрапезнику заключительный толчок. В конце концов, без самодисциплины не сохранить порядок, даром, что ли, Доминго наказал себе не убивать брата Вана, если тот не переступит одну из многих черт, которые провел перед ним полковник. До сих пор Ван постоянно ходил по лезвию ножа, но наконец-то здесь, в этом убогом лагере на бесплодных высотах восточных Кутумбан, при предрешенном итоге столкновения с Кобальтовым отрядом, это чудище уже изготовилось к последнему шагу, а тогда…

– Простите меня, полковник, я не хотел проявить неуважение.

Тон противоречил словам. Брат Ван покрутил рюмку с граппой и быстро сунул туда ящеричий язык.

– Когда вы принимали оружие папессы И’Хомы Третьей, я наивно полагал, что вы собираетесь им воспользоваться. Недостаток боевого опыта снова подвел меня.

– Я принял и так называемое оружие, и вас, брат Ван, под ложным предлогом, – возразил Доминго. – Признаюсь, я был разочарован, когда заглянул в тот фургон и обнаружил, что это победоносное оружие – всего-то навсего кувшины с маслом. Ну и ладно, подумал я, масло может пригодиться в бою, попробуем сделать машину, чтобы метать его в кобальтов. Отлично. Вряд ли ново, но хорошо. Сжигать врага – освященная временем традиция… но всему есть предел.

– Однако согласитесь, предложение заманчивое, – проговорил полковник Уитли осторожнее, чем обычно. Зеленый мьюранец выглядел туповатым, и ему еще предстояло уяснить, что должность командира полка в этой совместной операции – только почетная формальность и по военным вопросам ему не следует высказываться без разрешения. – У нас есть средство, и почему бы его не опробовать? Может, оно хотя бы поднимет боевой дух, если больше ни на что не годится.

– Боевой дух поддерживается уверенным командованием, а не волшебными зельями, – парировал Доминго, выпивший достаточно, чтобы произносить напыщенные речи, но слишком мало, чтобы перегибать палку. – Ни один азгаротиец на памяти живущих не позволял своим солдатам отравлять клинки или мазаться цепным жиром, и я не намерен стать первым. Задолго до того, как мы назвали себя Пятнадцатым полком, мы были достаточно благородны для честного боя даже с менее рыцарственными противниками. Каким бы рыцарем я был, если бы использовал демонщину, когда у нас и так есть превосходство в числе и территориальное преимущество? Мы полностью уничтожим кобальтовых мятежников холодной сталью и железной решимостью.

– Будет Пятнадцатый участвовать или нет, я разрешу всем бойцам Девятого, кто пожелает, получить перед боем помазание от Цепи, – заявил Уитли. И было удивительно, что этот слизняк вдруг показал зубы, находясь в командирском шатре. Очевидно, бронзово-железная цепь на его шее была не просто сувениром от набожного дядюшки или тетушки. – Благодарю вас, брат Ван.

– Да-да, спасибо, что роняете зерна преступных идей в благодатную пустоту шлема этого зеленого юнца, – сказал Доминго, презрительно ухмыляясь в адрес и анафемы, и его сторонника-человека. – Уитли, поскольку вы лишь недавно были повышены в звании, я сделаю вид, что не слышал от вас предложения отравить оружие и тем самым открыто нарушить не менее трех международных кодексов, регулирующих военную этику.

– В открытой войне с достойным противником эти кодексы действуют, – быстро ответил Уитли, и Доминго поставил бы последнюю галету на то, что брат Ван поднатаскал его в теме. – Однако Кобальтовый отряд не легальная армия, и разве это не дает определенного пространства для маневра…

– Нет никакого гребаного пространства для маневра в моем шатре! – оборвал его Доминго. – Я потрясен, Уитли! Говоря о войсках мятежников, вы ухитряетесь найти лазейку в «Багряном кодексе», но не смогли найти свой собственный драный штаб, когда осаждали Мьюру. Как удачно для нас, что вы копали сортирные ямы, когда остальных старших начальников захватили кобальтовые! Иначе пришлось бы произвести в полковники какого-нибудь пехотинца с реальным военным опытом!

– Я следил за рытьем подземного хода, – поправил Уитли, чье лицо приобретало цвет голых десен Вана, жевавшего овечий сыр и наблюдавшего за двумя полковниками, – а не копал сортирные ямы. А полковник, и лейтенанты, и другие капитаны не были схвачены. Говорят… говорят, они просто исчезли.

Уитли делал все сам, донельзя упрощая работу Доминго, – кромсать этого мальчишку словами было приятнее, чем саблей.

– Утащили их, да? Привидения или демоны? Их поймали с расстегнутыми доспехами, Уитли. И это случилось не единожды, а дважды. Плохо уже то, что леди Кулпеппер купилась на старейший трюк из песен и вывела весь Девятый из Мьюры после очевидного отвлекающего маневра. А потом она даже не сумела отвоевать свой поганый городишко! Пока вы были внизу, копались в грязи, пытаясь… пытаясь… – Доминго старался не рассмеяться, – пытаясь взорвать замок вашего собственного полковника, кобальтовые напали и перерезали все начальство. И разумеется, зарыли трупы в безвестной могиле где-нибудь подальше от дороги на Мьюру. Еще один старый трюк кобальтов: если тела врагов не найдены, то суеверные придурки начинают шептаться, что людей якобы не убили… – Доминго понизил голос, весьма искусно подражая полковнику Уитли, и перевел взгляд с него, мертвенно-бледного, на хмурящегося брата Вана. – И говорят… говорят, что они исчезли.

Назвать последовавшее за этим молчание неловким – это как заявить, что гангрена неприятна: по сути верно, но не отражает серьезность ситуации. Доминго очень внимательно наблюдал за трясущимся, вытаращившим глаза Уитли – на тот случай, если сопляк бросится на него с вилкой. Так поступил бы сам Доминго, заговори с ним подобный тоном кто-нибудь из равных по званию – даже в юности. Особенно в юности.

– Как я уже сказал, я ошибочно полагал, что вы намерены воспользоваться оружием ее всемилости, потому что вы везли полный фургон елея всю дорогу от Диадемы и меня вместе с ним, – запальчиво произнес брат Ван. Доминго еще ни разу не видел ведьморожденного столь откровенно раздраженным, а сам он так часто и так тщетно дразнил анафему, что нынче мог бы добавить очередное перо победы на свой шлем, уже украшенный пышным султаном. – Если бы вы отвергли ее дар, я бы ни в коем случае не поднял эту тему, ибо не имел бы удовольствия познакомиться с вами, не говоря уже о совместном походе через всю империю.

– Хорошая сталь обладает некоторой гибкостью, как и хороший полковник, – сказал Доминго. – Вы правы, я принял оружие Черной Папессы, но потом передумал. Мне это позволительно. Я предпочел бы рискнуть всем полком, честно сражаясь с кобальтовыми, нежели поставить на кон души солдат, воспользовавшись вашей демонской магией.

– Полковник, наслушавшись от вас лекций на эту тему, я пришел к выводу, что вы не верите в вечную душу, – проговорил Ван.

– Но послушайте, – встрял Уитли, – Вороненая Цепь не занимается черной магией!

– То, что для одного вера, для другого – ересь, – изрек Хьортт.

Это прозвучало не так умно, как он рассчитывал, но и ладно: он здесь главный, ему не обязательно быть семи пядей во лбу.

– Нет более могущественного оружия, чем вера, полковник… – начал Уитли.

– Святошеская чушь! Я всю жизнь выслушиваю эти глупости: вера – сильнейшее оружие, правда – тоже оружие, бла-бла-бла. Ударьте меня своей верой, а я вас кулаком, и посмотрим, что из них оружие!

– Полковник Хьортт, – сказал Ван с плохо сдерживаемой досадой, – очень многие ваши солдаты уже спрашивали у моих братьев, будет ли им дано благословение Вороненой Цепи, прежде чем они пойдут на битву. Если мы придем к компромиссу и я помажу только тех, кто попросит…

– Мне плевать с высокой башни, Ван, о чем они вас попросят. Солдат попросит столько пива, что можно упиться вусмерть, и столько сыра, что будет неделю страдать запором, но это не означает, что надо ему все это дать, – возразил Доминго, подмигивая Уитли. – Даже без Третьего, идущего из Тао, чтобы отрезать кобальтовым отступление, в наших с Уитли полках найдется достаточно крепких пальцев, чтобы сорвать все синие фиалки. Кавалерия, которую я послал за теми ранипутрийскими всадниками, может присоединиться к нам в любой день, а после – что ж! Будет побоище, это единственное годное слово. Может, у них есть и демоны, и колдуны, и кто знает, что еще, но наши объединенные силы превосходят их вдвое. Только это будет иметь значение, когда протрубят рога, а не ужасное оружие Черной Папессы – священная слизь и пустые молитвы.

– Спасибо за обед, полковник, – чопорно произнес Уитли, поднимаясь и бросая салфетку на едва тронутые бобы. – Пожалуй… я взгляну, вернулся ли отряд, который я послал проверить тот странный сигнал от западных разведчиков.

– Ну что ж, взгляните, – ухмыльнулся Доминго, откидываясь на спинку стула, вместо того чтобы встать. – Если окажется, что кто-то из ваших разведчиков уронил ружье и известил все окрестности этой долбаной горы о нашем присутствии, повесьте растяпу. Уж поверьте, это несказанно повысит ваш боевой дух и впредь никто из Девятого не бросит оружие без…

Но Уитли развернулся, даже не отдав честь, и чуть ли не бегом покинул шатер.

– Что ж, полковник, – начал ведьморожденный, наполняя стакан Доминго, – если о помазании солдат не может быть и речи, то я надеюсь, что не будет чрезмерной наглостью попросить разрешения благословить наши войска, когда протрубят рога? Всего пара слов, чтобы…

– Это и впрямь слишком наглая просьба, Ван, демонски наглая. Никакой цепной ерунды, когда дело касается Пятнадцатого, а также Девятого и любого полка в сотне лиг от меня, и это окончательный ответ. Я не позволю вам помахать четками, а потом присвоить всю славу, когда мое тщательное планирование и дисциплинированные действия войск увенчаются закономерным успехом. Королевское сверхособенное святое масло отправится обратно в Диадему вместе с новостями о нашей честной победе над кобальтовыми, – заявил Доминго, осушая стакан одним жадным глотком. И, облизнув губы, нанес последний удар: – Если вам действительно необходимо отправить ритуал, Ван, я даю разрешение побродить вокруг сортиров и благословить пердеж… Но не просите о большем, иначе будете наказаны.

Анафема выглядел жалко: вот-вот пустит слезу или даже сорвется… Ну, так Доминго и провоцировал Вана брякнуть что-нибудь крайне глупое, не лежать же без дела хлысту. А даже если и нет, то и ладно; тепло в животе Доминго доказывало, что словесная порка бывает приятнее и полезнее физической. Но от внезапного леденящего воя рука дрогнула и уронила стакан. В этот вечер вой звучал не впервые, но сейчас, мать его, он раздавался куда ближе, чем раньше.

– Просто койот, тревожиться не о чем? – Брат Ван снял слова с языка Доминго.

Вот же подонок! Это же вульгарно и низко – передразнивать офицера.

– Койот? Демон подери, ни одна шелудивая горная дворняга не подойдет так близко к многолюдному лагерю, – возразил Доминго, барабаня пальцами по столу. Сначала разведчики Уитли на западном гребне и их загадочный одиночный выстрел, а теперь это… Он поднялся на ноги. – Если не возражаете, брат, я посмотрю, что там за безобразие. Ясно, что от Уитли многого ждать не приходится, но капитану Ши пора что-нибудь доложить об этих завываниях.

– Конечно, сэр, – ответил брат Ван, тоже вставая и четко отдавая честь. Чем же Доминго заслужил такое: анафемы вышколены лучше, чем его собственные офицеры? – Мне пойти с вами или возьмете боевую монахиню?

– Думаю, что по собственному гребаному лагерю я могу ходить спокойно, – заявил Доминго.

Очередное завывание, раздавшееся ближе, сказалось на его презрительно-горделивой походке, и он вышел из шатра, держа руку на эфесе сабли.

Снаружи на холоде и в свете факелов творилась какая-то неразбериха. Солдаты метались между рядами палаток, но вроде без определенной цели. На западном краю лагеря хлопнуло несколько ружейных выстрелов, а потом началась частая пальба пачками; высокие стены горной долины засверкали дульными вспышками. Крики, визг, вой. Пара боевых монахинь слева от шатра паниковала куда меньше, чем двое дюжих чисторожденных солдат, которых Доминго поставил справа, но все четверо вытаращились на него, ожидая объяснения происходящего или, если его не будет, приказа.

– Эй, вы там! Стоять! Ни с места, разрази вас!

Компания каких-то бродяг, ковылявших мимо командирского шатра, казалась обычным пьяным сбродом, но по его приказу остановилась. Без сомнения, это люди Уитли – даже самая задрипанная копейщица из Пятнадцатого не стала бы шляться в таком непристойном виде. Одного неуклюже несли трое его товарищей, а еще две женщины, заляпанные грязью и кровью с головы до пят, поддерживали друг дружку. Но небольшая стычка – еще не повод шляться в полурасстегнутой форме.

– Что там, во имя трусливых адов, происходит?

Поначалу никто из грязных тупиц не говорил, они лишь обменивались виноватыми взглядами, а после залопотали хором:

– Волки!

– Целая стая!

– Огромные, как быки!

– Идут за нами по пятам!

– Хватит! – рявкнул Доминго. – Кто у вас старший?

– Он, – хором ответили все трое, несшие крупного мужчину с окровавленной ногой. Тот вяло приподнял голову и отдал честь, как сумел, ибо двое держали его за плечи, после чего снова обмяк на руках товарищей. Барону его черты сразу показались знакомыми, но он не смог припомнить, какой взвод в полку Уитли возглавляет этот парень… Не важно, он ничего не будет возглавлять, когда заваруха закончится, уж Доминго проследит, чтобы болвана разжаловали и перевели в конюхи за халатность, неношение формы и… и… Что-то зашевелилось в глубинах сознания Доминго, что-то связанное с этим раненым командиром…

– Просим извинить, сэр, но нужно отнести его к костоправам, иначе он потеряет ногу, – произнесла младшая из двух женщин, прислонившихся друг к другу.

Доминго посмотрел ей прямо в лицо, потом перевел долгий пристальный взгляд на вторую, которая выглядела еще более странно: ее капюшон бугрился на макушке, а под ним он заметил белые волосы и блеск красных глаз. Какого демона Уитли позволил этой ведьморожденной носить обычный плащ вместо цепной рясы? Надо с первого взгляда отличать нормального солдата от анафемы, это же просто здравый смысл.

Вой снова резанул по нервам Доминго, раздавшись сразу за офицерскими палатками, и он отмахнулся от нарушителей дисциплины, больше не тратя на них ни единой мысли. Когда все уляжется, их будет легко найти по нелепой короткой стрижке раненого командира и белой шевелюре анафемы. Тогда и получат взыскание, но сейчас, похоже, придется заняться какими-то тварями, которые и правда проникли в лагерь. Полковник вытащил саблю и кивком приказал четырем охранникам сопроводить его на охоту – он никогда не слышал о такой нелепице, как стая волков, атакующая…

Он застыл, сделав всего пару шагов на вой, а расхлюстанная группа поплелась в противоположном направлении. Дело было не в том, что напоследок они вяло и нечетко отдали честь, – это было типично для Девятого полка. Но даже Уитли не мог так плохо вымуштровать солдат, чтобы половина из них отдавала честь правой рукой. Плохо надетые или отсутствующие мундиры. Вороватые взгляды. Пошли на восток, тогда как шатер лекарей – на севере. Доминго оплошал, позволив им уйти далеко. Но теперь его разум озарила вспышка столь яркая, что она взбудоражила все его существо. Он вспомнил, где видел старшего. Невероятно!

Полковник повернулся кругом и не спеша двинулся вслед за группой. Они не успеют скрыться, у них искалеченный командир на руках и анафема хромает, ее поддерживает угракарская девица. Сабля в руке Доминго казалась легкой, как дирижерская палочка, когда он сократил расстояние между собой и врагами.

– Да, и еще кое-что.

Группа снова остановилась, но никто не обернулся, чтобы посмотреть Доминго в глаза.

– Да, сэр? – произнесла угракарийка.

– Не будете ли вы так любезны опустить капитана Марото на землю, чтобы мне не пришлось рубить вам руки?

Неплохо, Доминго! Хотя он мог бы выразиться и лучше, не будь так выбит из колеи встречей с одним из заклятых врагов посреди собственного лагеря…

К еще пущему его изумлению, мужчины и женщина, несшие вожака, подчинились приказу и уронили так называемого Свежевателя Демонов на утоптанную луговую траву.

Ведьморожденные стражницы за спиной у Доминго вскрикнули хором, и не без причины, но Доминго видывал такое, что и мертвый бы дрогнул. А потому он сохранил самообладание, когда чудовищная фигура обогнула дальний угол командирского шатра, отрезая пришельцев. Они бросили Марото, потому что увидели зверя первыми, и медленно вытащили оружие, когда гигантский рогатый волк двинулся к ним. Вот это будет зрелище!

Но полковник находился слишком близко к ним, поэтому он сделал шаг назад, наткнувшись на одну из телохранительниц. Рявкнув на девицу, чтобы убралась с пути, он увидел, что та с отвисшей челюстью таращится ему за спину. Он проследил за ее взглядом как раз вовремя, чтобы заметить второго рогатого волка, выскочившего из промежутка между офицерскими палатками и похоронившего в свирепой волне белого меха ту ведьморожденную охранницу, что была покрупнее. Вторая ведьморожденная бросилась на помощь подруге, но даже при демонской быстроте она была не чета рогатому волку: тот мотнул головой навстречу ее броску – и самый прямой из трех рогов аккуратно прошел сквозь рясу, броню и вонзился в живот. Чудище вскинулось на задние ноги, поднявшись выше палатки, и вот он гарцует над первой пойманной ведьморожденной и пинает передними ногами женщину, свисающую с рога. Мощный удар раздвоенного копыта – и она соскальзывает, пробивает стенку командирского шатра и валит его, а тварь снова встает на четыре конечности.

Рогатый волк поискал взглядом следующую жертву, и Доминго заглянул в лицо смерти. Подручные Марото соврали: он не как бык огромен, он больше! Оставшиеся две охранницы визжали и звали помощь, когда монстр осторожно шагнул к ним, но для Доминго их голоса прозвучали отдаленно, как и вопли брата Вана из рухнувшего шатра, как лязг и грохот позади, где другой рогатый волк напал на Марото и компанию. Единственным, кого Доминго расслышал ясно, был Эфрайн, плакавший, когда отец не позволил ему завести котенка. А потом зверь кинулся в атаку.

Доминго спасла не храбрость, а трусость телохранителей. Мужчина и женщина бросились наутек, но столкнулись, спутались ногами и руками, и рогатый волк, не в силах одолеть инерцию, врезался в эту парочку. Один его рог прошел сквозь обоих, но, когда зверь затормозил, чтобы стряхнуть помеху, Доминго сделал широкий шаг вбок и ткнул ему саблей в глаз. Не важно, кто противник – смертный, демон или нечто промежуточное. Когда в руках у Доминго сабля, отвлекшийся враг становится мертвым врагом.

Клинок вошел глубоко, но этого не хватило, чтобы убить тварь на месте. Чудище отпрянуло, выдернув оружие из руки Доминго. Поставленный рывком на колени, полковник удивленно моргнул и еще прежде, чем открылись глаза, ощутил, как таран ударил его в левое бедро. Он взлетел, оказавшись среди шутих, факелов и звезд, затем приземлился и покатился с хрустом костей. Тело онемело после того, как несколько раз отскочило от земли и наконец остановилось. Открылся лишь один глаз, но, когда мир перестал вращаться, Доминго увидел, что боднувший его рогатый волк как угорелый прорывается сквозь скомканную холстину рухнувшего командирского шатра. Сабля Доминго все еще торчала из глаза бестии, оба телохранителя так и висели на рогах.

Легкий хлопок, потом еще один – и черные цветы расцвели по обе стороны от слепого глаза чудища. Оно умерло мгновенно, и Доминго закрыл глаз, мысленно благодаря Пятнадцатый, этих храбрых детей Азгарота, которые спасли своего отца, пусть даже сам он не сумел спасти родного сына.

– Эй! – Палка ткнула его в больную грудь.

Доминго попытался сесть и ударить обидчика, но едва смог приподнять веко. Он не узнал голос, потому что видел его обладателя только на поле боя, ни разу не вел переговоры с ним за всю долгую войну и никогда не общался в мирное время. Однако не было сомнений, что он вспомнил верно. Человек, стоявший над ним, был не кто иной, как Могучий Марото, Пятый Негодяй Холодного Кобальта. Но только с тростью, которой он и тыкал в Доминго, – очевидно, черная повязка на его колене предназначалась не только для маскировки. – Эй, приятель, мы знакомы?

– Да… Я полковник… – еле выдавил тот, ибо ребра наверняка были сломаны, но тут воздух кончился.

Может быть, это последние слова Доминго Хьортта…

– Хм, – произнес Марото, прикусывая нижнюю губу и глядя сверху вниз на Доминго. – Нет. Извини, друг, не припоминаю тебя.

– Пятнадцатый полк, из Азгарота! – Ярость поборола агонию, и Доминго заговорил так же ясно, как ясно была видна вытекавшая из него кровь.

Они столько раз мерились смекалкой на войне между Кобальтовой Софией и империей, а этот долдон даже не запомнил его?

– Ага! – Марото заметно просветлел, щелкнул пальцами. – Встречались в Энсиферуме, как раз перед тем, как София пробралась в Диадему и поймала Калдруута на старый трюк «затаись и ударь»! Вы бы нас тогда раскатали, это точно, если бы не Хортрэп…

– Тринадцатый, – прошипел Доминго сквозь стиснутые зубы. – Тринадцатый встречал вас в Энсиферуме, не мы. Мы дрались при…

– Оттяпала!

В узком, с черными крапинками поле зрения полковника появилась угракарийка. Она держала нечто вроде огромного мокрого ковра, с которого капала на щеку Доминго кровь. Взглянув на имя, которое золовка вышила на его нагрудном кармане, она сказала:

– Плохие новости, полковник Хьортт. Похоже, Кобальтовый отряд только что разгромил вас наголову.

– Значит, наша взяла? – Марото понизил голос, наклонившись к лежащему Доминго. – Передайте королеве, что я не собирался… Ну, знаете…

– Пора идти! – позвал кто-то из чужаков.

– Давно пора! – сказала украгарийка и, помахав окровавленной рукой полковнику, двинулась прочь.

– Вы простите меня? – Марото виновато улыбнулся Доминго. – Конечно же, я вспомню, где мы встречались. Может быть, сразу, как уберусь отсюда.

– Проваливай, Марото!

– Ага, иду. Говорю же, я действительно сожалею… Полковник Хьортт, так? Больше не забуду, обещаю.

Доминго закрыл пульсирующий глаз: он всегда думал, что готов смотреть смерти в лицо, но с такой постыдной не желал иметь ничего общего. Убит в горах хищной тварью, которую мог бы и одолеть… Но истина заключается в том, что его прикончила глупость и трусость собственных солдат, которые позволили ворваться в лагерь стае демонских шавок-переростков, а заодно и горстке явных врагов. И вот теперь полковника Хьортта добьет человек, который даже его не помнит. Доминго попытался думать о покойном сыне, попробовал думать о жене, оставившей их обоих ради должности посла в Усбе, но в голове вертелась лишь одна мысль: как же чудовищно, что он зашел так далеко – только для того, чтобы…

– Полковник?

Хьортт приоткрыл глаз и немедленно пожалел об этом. Он так разбит, что не переживет этой ночи, и последнее, что увидел в жизни, – омерзительная рожа брата Вана. Анафема то попадал в фокус, то расплывался.

– Сэр, понимаю, вам трудно говорить, но кто эти солдаты, спасшие вас? Что бы ни случилось, я знаю, вы захотите выразить им благодарность.

– Они… покойники. – Язык казался даже тяжелее века.

Остановите их! Схватите! Враги!

Но он больше не произнес ни слова и той ночью, и в последующие несколько дней. Когда полковник наконец пришел в сознание и обнаружил у постели брата Вана, из него хлынуло накопившееся:

– Ты задержал их, Ван? Они в цепях? Марото и его шайка?

– Ммм… – Брату Вану не пришлось отвечать подробнее, так как Доминго издал протяжный стон. – Могу я вам чем-то помочь, полковник?

– Да, – сказал Доминго, попытавшись сесть и скорчившись от боли. – Ядом Черной Папессы. И если у вас имеются какие-нибудь демоны или чары, то ими тоже. Призовите свою языческую богиню, привлеките Обманщика, соберите все силы. Мы воспользуемся вашим оружием, Ван, и убьем каждого кобальта, кого найдем! Ни с кем не будем миндальничать!