Глава 24
Выучив имя, которое дядя Трусливый взял среди внешнеземцев, Мрачный с дедушкой надеялись, что оно поведет их по следу, но все обернулось иначе. Ни Мрачный, ни дедушка не знали на багряноимперском языке других слов, кроме пары-тройки ругательств, а никто из встречных не говорил на наречии саванн, и очень редко попадался человек, говорящий на непорочновском. Большинство имперцев, конечно же, слышали о могучем воине по имени Марото, но всякий рассказчик посылал искателей в новом направлении. Расспросы о Хортрэпе Хватальщике оказались еще менее плодотворными, они вызывали тревогу, если не открытую враждебность.
Один след привел к исполинским деревьям Мешугга, цеплявшимся к отвесным восточным стенам Черных Каскадов, как балянусы к затонувшему кораблю. Другой заставил идти по всей протяженности Хартвейна – туда, где река впадала в озеро Юсифуг и вращала плавучий город Змеиное Кольцо в вечном водовороте. Случались приключения, раскалывались черепа, покорялись могущественные враги, но если бы Мрачный хотел всего этого дерьма, то остался бы в Мерзлых саваннах. Затем, когда лето сменилось осенью, а дух Мрачного упал и уподобился стелящемуся туману в храме Черной Стражи, где они снова тщетно преследовали свою цель, наступил неожиданный поворот.
Пока дедушка, заявив о провале миссии, дремал на упавшей колонне, Мрачный бродил по пустым улицам, размышляя о сверхъестественной чуждости этого места. Люди не зря назвали Эмеритус Покинутой империей, уж это точно, но он все никак не мог уместить в голове размеры того, что видел вокруг. Взять, к примеру, храм: он посвящен кому-то или чему-то, называемому Безликой Госпожой, что звучит, конечно, странно, но еще более странно выглядит. С некоторых пор клан Рогатых Волков преклоняется Падшей Матери – довольно похожее имя, и сам собой напрашивается вопрос: эта Безликая Госпожа – та же самая богиня, что и в Самоте, и в саваннах, только зовущаяся по-другому? Такое случалось довольно часто, если верить миссионерам, тянувшим Вороненую Цепь вверх по Северо-Восточному Лучу: оказалось, что Рогатые Волки почитали Падшую Матерь задолго до того, как обратились, просто звали ее Среброокой и считали великой прародительницей, которая всюду бродила, убивая великанов, и в конце концов взошла в ночное небо, чтобы стать луной, вместо, ну, вы понимаете, Единого Истинного Бога Всего Сущего.
Что до новой веры, в ней было несколько хороших историй, но по большей части они казались Мрачному совершенно дурацкими. Нестыковки, неувязки и всякие прочие ошибки закрадываются в любую легенду – так, например, люди не могут сойтись во мнении, богами являются Древние Смотрящие или демонами. Но когда он указал на несоответствия в историях Вороненой Цепи отцу Хамблу, священник велел ему повторять кучу бессмысленных слов и пороть себя хлыстом, пока кровь не потечет из спины. Это явно контрастировало с поведением дедушки, который имел привычку долгими часами спорить с внуком о подробностях той или иной саги или песни. После того случая с отцом Хамблом Мрачный берег свои наблюдения только для ушей престарелого родственника.
Как ни крути, вера – штука непонятная и ненадежная. Можно подозревать, как это делает Мрачный, что дедушка прав: во всех легендах перемешаны равные меры мудрости, правды и вздора. А можно, как истинные верующие, ни в чем не сомневаться и создавать великие империи, чтобы чтить одну-единственную легенду, как это сделано здесь, на Юго-Восточном Луче. Но в конце своего следа ты все равно окажешься гниющим в земле. Неудивительно, что Черная Старуха построила себе Медовый чертог в Земле-под-Звездой, чтобы все достойные герои могли когда-нибудь собраться вместе. Цепные говорят, что Падшая Матерь обитает в чудесной пещере в центре всего сущего, а клан Шакала почитает Северо-Восточные Врата, прорезанные Блудливым, когда тот сбежал от своего чудовищного отчима. Естественные дела, и они становятся тем очевиднее, чем больше историй ты знаешь.
Как бы там ни было, по пути в Эмеритус они выудили из местных пару легенд, но очень немногие вообще хотели говорить об этом. Удивительно, обычно человек желает вывалить на тебя всевозможную ерунду о своих соседях. Здесь же никто не рвется потолковать о Покинутой империи, о том, как она была покинута, или о том, что за договор был у ее жителей с их божеством.
Еще бо́льшие странности начались вчера, когда Мрачный с дедушкой наткнулись на статую этой Безликой Госпожи. Разбитый на громадные куски монумент лежал поперек площадки из четырех блоков, на вид сделанных из угля, и издавал слабое гудение, которое Мрачный ощутил в зубах. Странно, конечно, но не сказать, что диво дивное.
Более странным казалось то, что все здания и улицы здесь были лишены красок, и даже листья декоративных деревьев серели, словно шуба старого Волка. Если бы дедушка не сохранил прежний цвет, Мрачный решил бы, что шалят глаза. Вершиной странности были размеры этого сооружения – оно называлось храмом, но превосходило по величине почти любой город внешнеземцев, посещенный Мрачным и дедушкой. Храм размером со столицу, и притом совершенно пустой.
На юго-восточной границе империи и Луча Эмеритуса пришлось пересечь скверное болото. Несколько ныряльщиков за болотным жемчугом махали из каноэ, когда Мрачный с дедом шагали по широким мосткам из окаменевшего дерева, ведущим в храм Черной Стражи. Теперь, после недели поисков в пустых зданиях и на безлюдных улицах, не осталось сомнений, что они здесь единственные живые существа. Ни горожане, ни поселенцы не появлялись в этом мегаполисе; ни звери, ни птицы, ни насекомые. Заброшенный город мог бы и напугать, но Мрачный впервые оказался в таком месте, где не было демонов, обычно неотступно следовавших за ним. Это было здорово, особенно после более близкого знакомства с этими тварями по милости ужасного колдуна Хортрэпа. Кроме того, Эмеритус немного напоминал ему родину постоянным холодом унылых затененных проспектов, который скрашивался ясным синим небом и оранжевым солнцем середины лета. Мир, по которому они шли, был серым и пустым, но страна, полная цвета и сияния, парила вверху, просто была вне досягаемости. Мрачный поймал себя на раздумьях: уговорит ли он дедушку задержаться здесь на неделю, чтобы получше исследовать вымерший храмовый город.
Мрачный был не так воспитан, чтобы красть у мертвых – если именно смерть забрала обитавших здесь людей. Но уж в том, что он восхищается покинутыми ими сокровищами, наверняка нет никакого вреда. Все осталось на месте: в безлюдных лавках и трапезных, в хижинах и дворцах, в конторах и молельнях. Свежеприготовленная пища стояла перед святилищами и на многих столах. Запахи сводили с ума, особенно в одном скромном жилище, где на холодной плите скучал теплый горшок с чечевицей; полузабытые ароматы бербере и перца уносили Мрачного домой, на материнскую кухню…
Но Мрачный не был вором. И кроме того, как бы ни расходились между собой рассказы о падении Эмеритуса, одно утверждение оставалось неизменным: население исчезло примерно пятьсот лет назад. Какая бы сила ни сохраняла чечевицу теплой и аппетитной столько веков, Мрачный сомневался, что его тоскующий по дому желудок примет такую пищу.
В кои-то веки дедушка согласился с его соображениями, и они ограничились имперскими галетами, опасаясь даже разжечь костер из того топлива, какое могли наскрести вокруг.
Но даже при этом исследование храма питало Мрачного странным образом, который он затруднялся описать словами. Мир живших здесь людей оставался непонятным, хотя все их имущество лежало на виду, и еще долго, после того как дедушка сменял его на вахте, он лежал без сна на пыльной улице, размышляя о назначении какой-нибудь гигантской механической штуковины или о символизме, заключенном в реалистичном изображении рыдающего лосося. Дедушку это запустение, похоже, выбивало из колеи, но он все дольше дремал днем, и Мрачный надеялся, что так будет и впредь.
Сегодня блуждания уводили Мрачного все дальше и дальше от их лагеря, разбитого в аккуратном парке, где огромные серые газоны и готовящиеся плодоносить бледные фруктовые деревья выглядели тщательно подстриженными, где ни единый сорняк не пробился на бесцветной клумбе. Пройдя этак с час, он свернул на очередной, ничем не выделяющийся проспект, который они с дедушкой еще не осматривали. Он понял, что здесь они не были, так как в слабо фосфоресцирующей пыли, которая покрывала пол храма Черной Стражи, не оказалось человеческих следов. Еще до того, как добрался до перекрестка, Мрачный почему-то решил, что эта новая дорога упирается в большую стену всего в паре кварталов впереди.
Так и есть. Выйдя на середину улицы, он прикинул на глаз размеры тупика. Здания по обеим сторонам были такими же строго белыми, плотно поставленными домиками, какие выстроились вдоль большинства дорог в храме, но эта дорога не упиралась в стену, а вела в высокую арку, а за аркой виднелись Врата. Или возможно, у Врат дорога не кончалась, а начиналась – вопрос перспективы.
Мрачный понял, что маслянистая черная лужа, заполнявшая обнесенный резными стенами дворик по ту сторону арки, – это Врата. Понял потому, что уже видел однажды их близнеца, когда был непоименованным щенком. После битвы, отнявшей у дедушки ноги, Мрачный тащил его домой, и они миновали на расстоянии мили-другой Врата Кремнеземья – лоскут тьмы на горизонте. Война началась из-за того, что клан Шакала похитил и принес в жертву нескольких Рогатых Волков, скормив их этой зияющей в земле пасти, которую они называли Ненасытным Богом. Шесть ночей спустя Мрачный уже был в безопасности, дома, в своей постели. Демоны дождались, когда он совершит ошибку и начнет смотреть сны, и поволокли его обратно к Вратам, донеся аж до постамента у самого края тьмы, прежде чем он проснулся. Рогатые Волки – не безумные дикари, верящие, что если ты умер во сне, то умер по-настоящему. Но Мрачный знал из песен, что демон может причинить вред спящему, если найдет лазейку и проберется мимо амулетов, висящих на дверях и окнах. Девять следующих ночей ему снились Врата, и каждую ночь демоны подтаскивали его все ближе и ближе к подрагивающему краю бездны.
На десятую ночь, перед тем как заснуть, он попросил демонов больше его туда не носить. В знак серьезности своей просьбы сковырнул струпья на ранах, полученных при спасении дедушки от снежного льва в тундре, и уплыл в сон, а демоны принялись кормиться капающей с его рук кровью. Тогда ему снился полет, а не Врата, и больше демоны уже не являлись. Странно, что он не вспоминал об этом много лет, даже после встречи с Хортрэпом на равнинах…
Теперь он стоял перед вторыми Вратами и понимал, что давно забытые видения оказались правдой. Потому что этот проем в земле выглядит идеальным отражением того, что снился еще мальчишке, никогда не покидавшему Мерзлые саванны. И сюда, в опустевшую землю Эмеритуса, куда впервые за много веков забвения осмелились вторгнуться только Рогатый Волк и его дед, явились все демоны, которых он не замечал с момента входа в храм.
Хотя Мрачный вовсе не спал и никакой колдун его не зачаровывал, демоны все равно материализовались, появившись не из Врат, а из клубов пыли, поднятых его ветхими сапогами. Они поднимались, спиралями завиваясь вокруг него, – шорох чешуи и шерсти покалывал кожу, и мускулы, и кости под ними, – а потом взвились высоко в воздух: крылатая жаба и змея с плавниками, насекомоподобный грызун и ракообразное с собачьими лапами, и сотня тысяч иных порхающих и ползающих чудищ. Демоны объединились в извивающийся смерч, который тянулся от пыльных камней мостовой в небо.
– Ай, мать твою! – сказал Мрачный, не особенно надеясь выбраться живым из этой переделки.
Дедушка ошибался насчет некоторых вещей, даже насчет очень многих вещей дедушка ошибался, но оказался прав в одном: «Не уходи далеко и не дай себя убить в этой дыре, пока я сплю». Извини, дед.
Демонический вихрь сжался, уродливые части сложились в еще менее приглядное целое. Над Мрачным склонилась человекообразная фигура вдвое выше окружающих домов. Отвисшие груди, лицо без черт и протянутые к нему пальцы безостановочно шевелились.
– Не надо! – выкрикнул Мрачный, воздевая пустые ладони к кошмарной великанше. – Я не желаю тебе вреда!
Он тотчас же понял, что довольно глупо говорить такое сложенному из демонов исполинскому чудовищу, – и действительно, существо не остановилось. Ладонь длиной с половину Мрачного врезалась ему в бок, пальцы толщиной с его бедро сомкнулись вокруг тела. Земля ушла из-под ног, и перед поднятым на несколько этажей в воздух Мрачным открылись истинные размеры храма; врата маленькой лужицей лежали у ступни великанши… Не то чтобы он разглядывал панораму города, раскинувшуюся под ним, – нет, он сосредоточился на огромном лице, к которому подносила его рука: пустой овал, столь же густо-черный, как сами Врата.
Пока он смотрел, испытывая тошноту от первого в жизни подъема так высоко и так быстро, кромешная мгла лица растеклась вниз по сложенной из шевелящихся тварей шее. Потом пошла ниже, по груди и плечам; отдельные демоны становились твердыми и неподвижными, когда чернота прокатывалась по ним и сквозь них. Демоны, что составляли держащую Мрачного руку, встревожились, когда мгла двинулась по ней; их клювы и жала отчаянно тыкались в него. Они будто страстно жаждали сбежать от ползущей тьмы и поэтому пытались взлезть на Мрачного или просочиться сквозь него, но не могли покинуть ловушку, вынужденные вращаться вокруг схваченного ими человека. Были ли они, как и он сам, пленниками чего-то большего?
– Я… что-нибудь сделаю, – сказал он, обращаясь к самому себе, к демонам, державшим его, и к огромному черном лицу.
К Безликой Госпоже, в честь которой, очевидно, воздвигли этот храм. К божеству исчезнувших жителей Эмеритуса. По крайней мере, к одному из божеств.
– Что ты сделаешь?
Мрачный на самом деле не ожидал ответа, но когда в ушах щелкнуло и он услышал, как его собственный голос задает этот вопрос, в маслянистых глубинах великанского лица расцвело далекое созвездие. И хотя эти огоньки тотчас растаяли во тьме, пришел новый вопрос, сопровождаемый новой вспышкой далеких звезд:
– Что ты предлагаешь?
А что у него осталось? Его телом и разумом божество уже завладело, и Мрачный не был настолько глуп, чтобы полагать, будто оно пожелает что-нибудь из его скудных пожитков. Дедушка? Мрачный нахмурился, осуждая себя: небось через считаные мгновения сам отправится к предкам, а допустил подлую мыслишку насчет продажи самого любимого родственника. Что бы сделали Черная Старуха или Блудливый, если бы попали в такую передрягу?
– У меня мало что есть, – ответил он, охваченный не то чтобы ужасом, а скорее… благоговением? Точно, благоговением, но не таким сильным, чтобы оно лишило способности думать или говорить. Все было как во сне. – Сделаю то, что ты пожелаешь, наверное.
Мрачный разбирался в желаниях богов не лучше, чем в побуждениях демонов, но понял, едва договорил, что сделал глупейшее предложение. На этот раз, похоже, он случайно сказал правильные слова – ползущая мгла остановилась у запястья державшей его руки, и все демоны, окружавшие его, замерли. Гигантская голова придвигалась все ближе, и Мрачный понял: хотя на впитывающей свет поверхности лица нет глаз, Безликая Госпожа его рассматривает.
В пустых черных недрах затлела далекая искра. Она мигнула, увеличилась, разгорелась. Рванулась наружу, к самой границе мглы, приблизилась настолько, что Мрачный ощутил жар… И снова сжалась, всосав тепло обратно так быстро и породив такой холод, что капли пота замерзли, едва выступив на лице. Смоляная гора закрыла все поле зрения, хотя, как и с голосом божества, он не мог понять, перед глазами стоит эта картина или только в раскалывающемся от боли черепе.
Темная гора была полой, как рог для питья, и до краев наполненной людьми. Больше всего это походило на жилище лютомуравьев, кишащее диковинной жизнью. На глазах у Мрачного пылающее масло, пузырясь, вырвалось из глубин и помчалось по туннелям, плавя внутренние стены горы, сжигая всех толпящихся жителей, и изверглось из вершины, сопровождаемое огромным фонтаном пепла и дыма. Город, даже больше чем этот храм, с бесчисленным населением, был полностью уничтожен.
– Не, такое не сделаю, – сказал Мрачный. – Не умею. И даже если б умел, не сделал бы. Я Рогатый Волк, а не колдун и не демон.
– Ты – не сделаешь, – сказали мигающие звезды. – Это сделает София. Если ты ей не помешаешь.
София. Хотя и не тотчас, но Мрачный узнал имя. Былая начальница его дяди, еще с тех времен, когда Трусливый в первый раз искал счастья на Звезде, – если верить песням, услышанным Мрачным и дедушкой в пути. Невеста его дяди, судя по рассказам, погибшая еще до рождения Мрачного. Совершенно безжалостная, демонски умная и хитрая, чрезвычайно опасная. Королева Самота, которой даже смерть не помешала сеять безумие и беды. Призрак, вернувшийся из чрева могилы, чтобы разрушить всю Звезду.
– Ладно, – согласился Мрачный. – Помешать злодейству, конечно, было бы неплохо. Там же дети и все такое. А где она?
– Ты встретишь ее, как только найдешь своего дядю, – сообщило божество. – Под сенью кобальтовых знамен, в Багряной империи.
– Ага, – сказал Мрачный. – Спасибо.
Кольцо звезд мигнуло, похожее на световой рот, который улыбнулся в космических глубинах, и лицо заполнило весь мир, надвинувшись, чтобы проглотить Мрачного. Тот закрыл глаза, но вместо небытия получил нежный поцелуй. Ее губы были мягкими и теплыми, как у Крепчайшей, когда она еще не заслужила имя и не перестала с ним водиться. Крепчайшая была единственной женщиной, целовавшей его, и потому он не имел причин сомневаться в ее совете смотреть в глаза партнеру, когда получаешь такой знак симпатии. Подняв веки, Мрачный уставился на неохватную богиню и поцеловал ее в ответ. И ощутил это все внизу, в драгоценном месте, как в тот единственный раз, когда Крепчайшая положила туда руку и заставила познать девять видов блаженства, за которыми последовали двенадцать видов смущения. Здесь же было девять тысяч блаженств – и никакого удивления или стыда после.
А потом у Мрачного внутри все упало, и сам он тоже упал: державшие его демоны вырвались из черного запястья и растаяли в воздухе. Миг спустя он приземлился на крутой скат крыши, и, пока лежал, не в силах вздохнуть после удара, Безликая Госпожа над ним начала цепенеть. Послышался хруст, как будто во фьорде откололся громадный кусок льда, а потом с неправдоподобной, как и сама она, медлительностью богиня разлетелась на куски. Рука, отпустившая его, зацепила край крыши, послав в воздух тучу расколотой черепицы, но основная часть богини упала назад, сокрушив здание на дальней стороне улицы. Облако пыли и мусора окутало храм на мили вокруг, а когда рассеялось, от Безликой Госпожи не осталось ничего, кроме еще одной разбитой статуи. Мрачный растерянно оглядел обломки и вытер рот тыльной стороной кисти. На руке осталась темная полоса.
– Во имя всех предков и всех нерожденных, что с тобой случилось? – возопил дедушка, когда Мрачный приплелся обратно в парк.
Никогда на памяти Молчуна старик не волновался за него так сильно, однако это обстоятельство огорчило, а не обрадовало. Меньше всего хотелось волновать дедушку.
– Говори, мальчик, все ли с тобой в порядке?
– Без проблем, дед, – ответил внук, быстро оглядывая себя: не поранился ли, слезая с дома. Никаких видимых повреждений. Как же дедушка понял, что случилось необычное? – Ты слышал шум?
– Шум? – Дед прикрыл рот ладонью, вытаращившись на Мрачного. – Что, во имя всех… Ты разбудил короля демонов, парень? Опять нашел этого Хортрэпа? Отвечай!
– Я узнал, где дядя, – сообщил Мрачный, надеясь, что это отвлечет дедушку.
Не сработало. Значит, лучше все рассказать и покончить с этим. Если бы кто-нибудь из предков пережил такое приключение, как бы потом звучал его рассказ? Небось не поскупился бы предок на сильные слова и ладные рифмы. Но Мрачный не дока по части слагания песен, ему лучше дается запоминание. Пусть кто-нибудь другой сложит песню, если сочтет историю Мрачного стоящей того.
– И… гхм… я встретил бога. Или правильнее сказать – богиню?
– Ух ты! – Дедушка обмяк у своей колонны, как будто это все объясняло. Пауза. – Она красивая?