– Давай признавайся, Гын Джу, – сказала София в сотый раз с тех пор, как они отплыли с Непорочных островов, и в четвертый или пятый после того, как их схватили в гавани. – Ты можешь мне доверять.

– Нечего рассказывать, – ответил Гын Джу, повернувшись закрытым вуалью лицом к побеленной стене камеры, где их заперли таможенники.

София его почти дожала, она это видела; скоро он расколется.

– Зачем ты меня изводишь?

– Считай меня излишне романтичной, но я хочу узнать, прежде чем нас убьют, почему все это происходит. – У Софии вдруг родилась идея, и решено было опробовать ее на юноше. Страж добродетели меньше знал о ранипутрийской культуре, чем София об охране чужой добродетели. – Наказание за скотоложество в этих краях – смерть. Здесь не устраивают разбирательств, и очень возможно, что, когда стражи вернутся, будет нам казнь при посредстве слона, – животных учат не торопиться, и мы некоторое время помучаемся. И я хочу отправиться к демонам, зная почему.

– Не будут нас убивать, и уж точно не слонами, – возразил Гын Джу, но как-то неуверенно. – И с чего бы им подумать, что ты…

– Это явно подстроено, – принялась размышлять вслух София. – Наверное, Бань сумела послать весточку с помощью выученного альбатроса или еще как-нибудь. Точно, отличный способ гарантировать, что мы за ней не погонимся.

– Тогда почему ты… ну… не сказала им своего настоящего имени вместо вымышленного? – Фразу Гын Джу произнес шепотом, благослови и сохрани его языческие боги его народа. – Зачем посылать их на поиски Мур Клелл, а не Кобальтовой Софии?

– Это хороший вопрос, – согласилась София. – Рискну предположить, виновная сторона сочла, что таможенники не поверят такому заявлению, учитывая, что я двадцать лет как померла.

– А если бы местные поверили, они бы подняли шум, да? – сказал Гын Джу. – Очень большой шум, если они хоть что-то соображают. Так почему не скажешь им, кто ты? Возможно, они отложили казнь на приличный срок, чтобы привлечь побольше внимания к этой истории.

– Думаешь, поверят? – покачала головой София. – Мы обречены, мальчик. Можешь с легкостью разболтать все королевские тайны и умереть не отягощенным секретами. Мы оба знаем, что Чи Хён инсценировала похищение. Единственное, чего я не пойму, – почему ты не пошел с ней, если ее любишь?

– Я люблю? – Гын Джу сглотнул. – Я не люблю. То есть да, или, скорее, нет… Конечно, она моя госпожа, так что я… Гм.

– Ого! – сказала София, отлично узнавая это чувство. – Да ты здорово увлекся. Она ведь подарила тебе меч, верно? Тритигр, должно быть, стоил ей куда больше недельного содержания.

– Это не три, а четыре, – возразил Гын Джу, даже не пытаясь скрыть гордость. – Он принадлежал ее семье три поколения, а оружейница была угракарийка и могла проследить свою линию до Затонувшего королевства. Она не передала свое искусство наследникам, и такого меча в мире больше не найдешь. А теперь он в грязных руках ранипутрийцев – благодаря тебе.

– Ранипутрийцы куда чистоплотнее непорочных, так что на твоем месте я бы не ходила по этой дорожке. И ты все еще жив единственно благодаря мне: если бы убил тех таможенников, нипочем бы не выбрался из гавани. Помнишь маяки у входа в гавань? Там дежурят лучшие лучники в доминионе, только и дожидаясь повода пристрелить какого-нибудь безмозглого иноземца.

– Лучше умереть с ее мечом в руке, чем без него, запертого в каком-нибудь ящике, – возразил Гын Джу.

– Что ж, из этого бы получилась неплохая баллада, – сказала София. – Не могу поверить, что забрали Мордолиза. Оскорбление хуже некуда.

– Почему ты думаешь, что Чи Хён сбежала, а не была похищена? – спросил Гын Джу.

София успела удержать улыбку, ничем себя не выдала. Может, он просто хотел поговорить не о преступлении, в котором ее обвинили, а о чем-то другом, но по искательному тону она догадалась, что Гын Джу, похоже, купился на запущенную ею байку о неминуемой казни при посредстве толстокожих. Ладно – может быть, их действительно скоро убьют, но по другим причинам и, вероятно, не с помощью слона – эти животные редко встречаются за пределами пары дальних восточных доминионов.

– Принцы и принцессы все время устраивают самопохищения, – пояснила София. – Мне показалось, что она похожа на отца, а это уж точно было бы в его стиле. Добавим отсутствие требования выкупа – и я полагаю, ее склонил к бегству Феннек. Для тебя это брат Микал. Они, наверное, где-то трахаются как кролики, пока мы тут ждем ужасной смерти.

Гын Джу скрестил руки на груди:

– Нет!

– Нет? Гын Джу, мальчик мой, поверь, ты в таких делах ни демона не смыслишь. Дерзкая юная принцесса вляпалась в договорной брак, и тут появляется среброязыкий лис с обещаниями прекрасной новой жизни где-нибудь далеко в Усбе, или в империи, или в какой-нибудь еще более экзотической стране. Сейчас он ей, наверное, уже заделал ребенка и исчез вместе с ценностями, которые они прихватили из Хвабуна. Могу поспорить, она слишком растеряна, чтобы вернуться домой и признаться, что носит бастарда, зачатого от своего наставника.

– Нет! – возразил Гын Джу, с бо́льшим нажимом. – Ты ничего не знаешь.

– Я знаю человеческое сердце, дитя, а его не поймешь, обучая кройке и шитью озабоченную богатую девчонку. – София понимала, что это подло, но надо было спровоцировать его на откровенность. – Уверена, ты считал, что вы закадычные друзья, делитесь всеми секретами, но правда в том, что аристократ никогда не бывает вполне откровенен со слугой, особенно со стражем добродетели. Вы, ребята, известные сплетники, и…

– Мы любим друг друга, – заявил Гын Джу. Слезы бежали из-под его вуали, но голос был тверд, как добрая сталь. – Такой, как ты, старухе с холодным сердцем этого не понять.

– А, любовь госпожи к рабу и слуги к хозяйке, – сказала София, в этот миг даже презирая себя. Забавно, обычно она не колеблясь играла людьми, но почему-то этот разговор вызывал у нее острое недовольство собой. Однако отступать было поздно, и она нанесла смертельный удар: – Наверное, принцесса уже забыла о своем женихе, а тебя вот-вот казнят, и все из-за…

– Мы любовники, – тихо сказал Гын Джу, вытирая лицо и глядя в землю. Он моментально подавил спровоцированную Софией ярость. – Я умру за нее – может, сегодня, может, позже, – но никогда в ней не усомнюсь. Она меня не забыла. Она меня не забудет.

– Любовники? – (Вот это новость!) – Но… так же не бывает… Разве вам не приходится давать какие-то серьезные, мать их, клятвы…

– Я бы лучше нарушил тысячу клятв, чем разбил сердце Чи Хён, – прервал Софию Гын Джу, опять прислоняясь к стене. – Я люблю ее с того самого дня, как начал ей служить, но никогда не смел и мечтать, что это будет чем-то большим, чем… чем то, что ты сказала. Привязанность госпожи к рабу. А потом, в ночь Осеннего равноденствия, после того как мы отбились от гигантского духа на тыквенных полях, я помогал ей раздеваться перед сном, и…

– И что?

– И она выразила свои чувства ко мне более чем ясно, – чопорно сказал Гын Джу.

– Угу-у, – протянула София. – Слова мало что значат для богатых деток, Гын Джу. Не люблю приносить дурные вести, но если бы ты и вправду попробовал зайти дальше и что-нибудь сделать, она бы остыла быстрей, чем ты успеешь сказать: «Запретный плод на вид слаще, чем на вкус».

– А если бы молодая лейтенантка Бань свесила свою ветку со спелым плодом, то что бы ты сделала, дотянувшись? Обтерла бы его рукавом, надкусила и выбросила? Я видел, как ты всю дорогу пожирала ее глазами.

– А еще ты видел, как плохо это закончилось.

– Чи Хён любит меня, София, и я люблю ее, и даже если ты столь низменна, что веришь, будто необходимо плотское завершение, что ж… Будь покойна, мои клятвы осыпались, как перезрелые груши, отвергнутые даже…

– Да поняла я, поняла! – перебила София. – Откуда такая поэзия, Гын Джу? Ты за весь наш круиз ни разу даже песни не исполнил музыкальными вечерами, а теперь, когда речь зашла о принцессе, выдаешь самый пикантный стих по эту сторону Отеанских садов.

– Я никогда не осквернил бы ее память участием в вашем так называемом музыкальном вечере, – язвительно отозвался Гын Джу. – И обещаю следить за языком в присутствии столь взыскательного критика, как ты. Что касается твоего вопроса – да, есть священные клятвы, которые мы обязаны принести, прежде чем приступим к несению службы, и да, я нарушил их, и нет, я не горжусь тем, что их нарушил, но…

– Ага, понимаю, – сказала София, припоминая множество торжественных клятв, которые она за свою легендарную карьеру исказила, творчески переработала или просто проигнорировала.

– Даже смешно, знаешь. – Голос Гын Джу звучал весьма злобно, что вполне соответствовало моменту. – Сколько ночей мы с Чи Хён не спали после этого, и как часто наш разговор сворачивал на тебя – Предводительницу Негодяев, единственную женщину на всей Звезде, которая отказалась принять то, что мир предлагал ей; которая прожила жизнь на собственных условиях, которая умерла, но не покорилась. И вот я узнаю, что ты на самом деле вполне жива, и начинаю воображать, будто мы почти друзья после всего, что пережили на корабле… Но ты совсем не такая, как в легендах. Ты всего лишь слуга отцов Чи Хён, трусиха, которая сдается – вместо драки, подлюка, лезущая в сексуальную жизнь чужих тебе людей… Ты всегда была таким ничтожеством? Сказки о тебе – сплошное вранье? Ты вообще была когда-нибудь той женщиной, о которой рассказывают эти легенды?

София посмотрела на пальцы, покрытые шрамами. Морской воздух сыграл с ними злую шутку: эпизодическая боль, возникавшая в Курске, переросла в ежедневные приступы артрита. Она заслужила все, о чем говорит этот мальчик, тем не менее хочется задать ему трепку. София сжимала зубы, пока желание не прошло, а после вздохнула и села рядом.

– Это справедливо. Я пыталась взбесить тебя, чтобы добыть правду, и получила больше, чем искала. Прости меня, Гын Джу. – София ощущала, что произносит эти слова от всего сердца, но удивилась, закончив совсем иначе: – И кстати, поскольку лишение принцессы невинности – наверняка худшее преступление, чем помощь ей в побеге, то почему бы не рассказать обо всем остальном? Я с самого начала понимала, что ты ей помог, а теперь знаю почему, так давай покажи всю картину. Ты расскажешь правду, а я прослежу, чтобы вы с Чи Хён воссоединились.

– Я-то думал, нас могут казнить в любой момент, – сказал Гын Джу, и вялая улыбочка показалась у кромки его вуали. – И разве ты не должна вернуть Чи Хён в Хвабун?

– Я попадала в куда более опасные места, чем это, и все же помогала товарищам, – ответила София, хотя в данный момент у нее не было никаких спасительных идей. – А что касается ее возвращения домой, к родителям, так оно зависит от того, получу ли я от них и Феннека более интересное. Мне нужна армия, а кто возьмется ее финансировать, не так уж и важно. А еще, признаюсь, у меня есть романтическая жилка.

– О да, ты меня поразила своей сентиментальностью! «Трахаются как кролики»!

– Опять верно, – признала София и обнаружила, что говорит с этим печальным мальчиком откровенно, как с верным другом. – Я прячу эту черту характера лучше, чем ты, но мы здесь по одной и той же причине. Любовь – вот что живет во мне и гонит меня, Гын Джу, любовь к мужчине и его народу. Любовь к тем, кого я больше никогда не обниму и не поцелую, с кем не посмеюсь за кружкой крепкого.

Судя по его лицу, он верил, и это породило впечатление, что он теперь должен ей, причем никогда не узнает, как много должен.

– Так что вот она я, и клянусь каирном покойного мужа хранить твою тайну, пока меня не заберут демоны. Ну, хватит, давай отдохнем.

Гын Джу некоторое время молчал, потом встретил ее взгляд. Выдержал его.

– Хорошо, я все расскажу. Чи Хён…

Где-то неподалеку в коридоре с грохотом распахнулась дверь, и София с Гын Джу вскочили на ноги. Их зарешеченная камера, одна из нескольких, выходила в узкий коридор таможенного здания. К решетке подошли четверо. Предвечерний свет, проходящий через световые люки, заставлял офицерские сари сиять, как огненные кораллы. С завязанными глазами Софию и Гын Джу вывели из камеры.

Двери по обе стороны от них распахнулись и затворились, и они очутились на улице; дразнящие запахи города вряд ли могли сравниться с ароматами тесного «Клюва журавля», но буйство звуков куда резче било по ушам. Вверх по лестницам и вниз по пандусам провели их, слепых, мимо дыма и гама таверны или тубачни – а после в очередную дверь. Здесь, внутри, было гораздо тише, хотя все равно проникал гомон сквозь стену, и, после того как София споткнулась на слишком мягком полу, с ее головы наконец сняли повязку.

Ослепленная зеленым светом, София потерла глаза тыльной стороной кисти. Ни ее, ни Гын Джу не связали, и она, прикрываясь ладонью, чтобы не выдать интереса, по мере возвращения зрения осматривала просторную комнату в поисках выхода. Ужальня, пол устлан подушками, встроенные в стены инсектариумы кишат тараканами, многоножками, ледопчелами и дюжиной других разновидностей ядовитых насекомых. Между стеклянными камерами сидит ранипутрийка в маске, куда более подозрительная, чем таможенники, которые их привели, а теперь быстро вышли через дверь позади.

– Я не поверила, когда получила письмо Канг Хо, но вот ты здесь, – произнес знакомый голос, заставив Софию отнять руку от лица и посмотреть в заднюю часть комнаты, где на кушетке развалилась фигура. Мордолиз лежал у ее ног, и она, поднимаясь, потрепала его по голове. – Тебе, наверное, теперь дадут новую кличку: Ходячий Призрак или что-нибудь в этом роде.

– Сингх, – сказала София, разглядывая былую сподвижницу.

У Гын Джу отвалилась челюсть, когда он осознал, что находится в обществе еще одной легенды, само́й Второй Негодяйки.

– Давно не виделись, кавалересса.

Если Канг Хо подразмяк, то Сингх стала только жестче, как доспех из высушенной солнцем кожи. Ее черное сари сияло золотыми лунами и серебряными солнцами, а кольцо в носу и висячие браслеты поблескивали в свете инсектариумов, но, несмотря на бесхитростный повседневный наряд, от этой женщины исходила властная свирепость. Ее волосы остались черными как смоль, хотя теперь были заплетены в две косы вместо узла, – София мельком задумалась, вдова Сингх или разведена. Ее некогда буйные навощенные усики наконец-то дали себя приручить; роскошная кривая, словно лук, полоса волос над верхней губой теперь держала форму скорее привычно, чем вынужденно. При виде рыцарки, по-прежнему красивой, пусть и надменной красотой, с новыми шрамами на подбородке, щеках и босых ногах, иссохший рот Софии наполнился слюной. Сингх выглядела демонски хорошо после всех этих лет.

– Полагаю, это тебя я должна поблагодарить за столь суровые обвинения против нас? – спросила София, делая шаг к Сингх.

Одна из телохранительниц метнулась от стены и встала между старыми подругами.

– Я решила, что тебе понравится. – Сингх, к досаде Софии, не отозвала свою крепышку. – Ждала тебя всю неделю. Канг Хо думал, вы приплывете быстрее.

– Забавно, Канг Хо утверждал, что не знает, как тебя найти, – сказала София.

– Ах вот что он тебе сказал? Типично для него. Тебе надо было сначала поискать меня, сестра: все пошло бы совсем иначе. – Сингх положила руку на плечо охранницы, и та сместилась в сторону, оставив Софию смотреть вверх, в обведенные черным глаза более высокой подруги.

София вздохнула. Не видно Шипоножки, которая обычно сворачивалась вокруг шеи хозяйки, как тускло-чешуйчатое ожерелье. Если у Сингх больше нет ее демоницы, это на руку Софии – наконец-то, демон раздери. И все же, выбирая из всех Негодяев противника для рукопашной, она бы предпочла кого угодно, только не Сингх. Судя по песням, рыцарка тренировалась в воинских искусствах с того дня, когда вышла из колыбели. Опыт Софии говорил, что следует считать это преуменьшением, а не наоборот.

– Дай угадаю, Канг Хо не просил тебя помочь в поисках его дочери?

– О, София, – печально ответила Сингх. – Он просил убить тебя.

– Ну да, ложится в схему, – сказала София и спешно, пока рыцарка не бросилась на нее, проговорила: – Вызываю тебя на честный поединок, кавалересса. Если одержу верх, ты снова будешь подчиняться моим приказам и поможешь найти остальных, начиная с Феннека. Мы опять собираемся на войну.

Сингх склонила голову набок, и София мысленно возблагодарила безумный кодекс чести ранипутрийских рыцарей.

– А если проиграешь, генерал, тогда что?..

София прыгнула на Сингх. Внезапность могла дать ей фору, но больше рассчитывать было не на что. И форы той не хватило.