Мрачный с дедом сидели у походного костерка и курили бугристую самокрутку-биди из старого крошащегося саама, закатанного в сушеный лист тубака, когда из темноты возник колдун. Никто из острых на ухо Волков не учуял его приближения – старикан-исполин материализовался прямо из дыма, как Обманщик в преданиях новой веры или вещий призрак в легендах старой. Кто-нибудь из этих заново рожденных язычников, от которых Мрачный удрал в лесу народа Сокола, непременно вскочил бы и принялся выть молитвы Падшей Матери, чтобы изгнать непрошеного гостя, но Мрачный с дедушкой не были язычниками и потому знали: ничто не происходит без причины. Лучше выслушать путника, пускай и подозрительного, прежде чем решать, что делать. Вот так-то, а кроме того, они оба накурились до полубессознательного состояния, и, пока дедушка не заговорил, Мрачный вообще не был уверен, что гигант и вправду здесь.

– Ночь холодна, наш огонь горяч, а друзей завести так же легко, как врагов, – произнес дедушка, и, прямо как в сказке, их гость ответил на древнее приветствие на истинном языке:

– Ночь холодна, ваш огонь горяч, и я предпочту друзей передо мной, а не врагов за спиной.

Великан был бледен, как кость, выбеленная солнцем, как лунный свет на полированной слоновой кости, как вероломство, и все же Мрачного странным образом не тревожило ухмыляющееся сморщенное лицо гостя. Он убил живого человека, которого знал всю жизнь, так какой вред может причинить ему чужеземный труп, пусть даже ходящий и говорящий? Так было, пока древний гость не продолжил:

– Вы, щенки, далеко забрались от своей стаи, а в этих землях встречается такое, чего может испугаться даже Рогатый Волк.

Мрачному захотелось завопить, чтобы этот незнакомец заткнулся, – произвести впечатление на деда, на самого себя и в первую очередь донести до этого урода, что они не испугаются ни колдуна, ни демона… Но ничего умного на язык не пришло, а дедушка вбил ему в голову, что если нечего сказать, то лучше ничего и не говорить. Дедушка, однако, всегда держал свой ум поближе к языку.

– Все, что я вижу при свете моего костра, – это усталый путник, у которого за спиной даже больше урожаев, чем у меня. Такому лучше не вызывать гнев хозяев, а то они расквасят ему ненароком зловредный рот, чтобы снова наслаждаться более честным треском костра.

Дедушка выглядел весьма довольным своим заявлением, и не зря. Оно было добротным и обстоятельным, и Мрачный ощутил трепет аж в костном мозге, обнаружив себя прямо посреди рождающейся песни.

– Рогатые волки, – сказал незнакомец, стряхивая с плеч укрепленный на плетеной раме заплечный мешок столь внушительного размера, что доставал ему до груди, даже уложенный на траву у ног. Учитывая рост самого хозяина, это действительно было нечто. – Они все еще бродят по саваннам, скажите на милость, или их уже полностью истребили, только чтобы у вас был плащ, пусть и менее теплый, чем из шкуры столь же рогатого барана?

– Я не ношу шкур, кроме овечьих, – ответствовал дедушка. Это было правдой; Мрачный помнил, как его заставили смотреть, как дедушка сжигает шкуры всех убитых им рогатых волков в тот день, когда совет проголосовал за то, чтобы принять Падшую Матерь и отвергнуть Древних Смотрящих. – Ты можешь сесть и исполнить роль гостя у огня, к разжиганию которого не приложил руку, или можешь лопотать свою вялую чепуху и посмотреть, что случится.

Биди догорела до толстых пальцев Мрачного, обожгла их, и он быстро сунул ее кончик в рот, заново раздувая жар, – запах выдохшейся травки мешался с едким, но землистым тубаком обертки. Передав курево деду, он заметил, что его рука дрожит. Великанский старикан не сел, но больше и не нес ерунды, вместо этого разглядывая их с прежней неприятной ухмылочкой на сморщенном яблоке лица. Дедушка, однако, по-прежнему не выглядел особо встревоженным, а потому и Мрачный постарался не нервничать. Если великие подвиги нуждаются в свершении, то они сами о себе заявят.

– Вы оба или только мальчик? – спросил старикан. – Кровь Марото?

Голова Мрачного мотнулась вниз под грузом попыток удержать эту бессмыслицу и тщательно рассмотреть. Что, во имя первых костров, еще за Марото такое? Он оглянулся на дедушку, который прислонился к камню, сложив ноги под собой, чтобы создать иллюзию, будто просто сидит и может встать в любой момент, как только пожелает. Дедушка закашлялся от затяжки, вдавил окурок биди в грязь, сел прямее и прищурился.

– У тебя на лице есть нос, чтобы учуять наш запах, – заявил он.

– Мой нюх остер, это да, но не так, как глаза этого мальчика, – произнес незнакомец. – Пока я шел к вам, они меня изрядно напугали – зачем бы, подумал я, снежному льву заходить так далеко в империю! Теперь, когда я вижу вас вблизи, я знаю, что мне нечего бояться. Верно?

– Мрачный, если тебе придется убить эту тварь, не забудь отрезать ей голову, – прорычал дедушка. – И все сжечь. Когда змеи и пауки попытаются выбраться из пламени, запихивай их обратно.

Эти слова уж точно плеснули воды на очаг гостя, и, едва они прозвучали, Мрачный обнаружил, что ноги уже под ним, а тело сжалось в тугой комок, готовое броситься через костер на незнакомца. В одном из Деяний Дерзкой Поступи убийца, подосланный королем-шаманом Адской Пасти, околдовал ее, Дерзкую Поступь, при помощи такого же походного костра, и Мрачный не собирался допускать, чтобы подобная судьба постигла их с дедом.

– Мир, мир, о Рогатые Волки, – сказал великан, поднимая татуированную ладонь. – Мы с Марото друзья, старые друзья, и я вовсе не желаю ссоры с его семьей. Произошла ошибка, и ничего больше, – я искал своего друга и союзника, а вместо него нашел вас. Такие вещи случаются. Я уверяю вас, нюх у меня вполне обычный, не острее вашего, и, хотя меня называли словами похуже, чем «тварь», я обычный человек – такой же, как любой из вас.

– Так ты колдун? – с подозрением спросил дедушка. – Или ожидаешь, что мы поверим, будто из всех костров, горящих на Звезде этой ночью, ты совершенно случайно оказался у нашего и заметил семейное сходство?

– На моей памяти было время – и на вашей, конечно, тоже, – когда тех, кто ходил по обоим мирам, не всегда считали проклятыми, – чуть ностальгически произнес незнакомец. – Теперь Рогатые Волки возлежат рядом с багряными ягнятами, повернувшись спиной к тому миру, который их предки построили как пример обещанного после смерти. Все настолько изменилось! Я недавно слышал, путешественник говорил о сжигании дикорожденного как о «варварском экзорцизме». Подумать только, я дожил до того, чтобы увидеть такое падение… Марото всегда в этом со мной соглашался, и я надеялся, что его кровь тоже так думает. Что ж, досадно.

Мрачный бросился бы на колдуна, ведь дедушка уже предупредил насчет пустой болтовни, но в тот же миг сквозь дым в мозгу забрезжило озарение: это «Марото», наверное, слово, которым дядя Трусливый стал называть себя, после того как покинул стойбище. Дедушка говорил Мрачному, что в империи оказалась тьма-тьмущая Трусливых; их родственник вполне мог заслужить себе новое имя, дабы выделяться из толпы, и надо будет просто спрашивать у всех про мускулистого бродягу с бурой кожей и вытатуированным на бицепсе рогатым волком. Таких в империи должно быть меньше, чем Трусливых. Но все-таки, во имя всех песен людей и зверей, что это за «Марото» и как дядя Трусливый получил такое странное имя?

Дедушка снова заговорил, напомнив Мрачному, что он должен напасть на колдуна раньше, чем тот наложит на них чары. Однако старик, судя по его речи, выпал из реальности в саамовый транс.

– Мои зубы притупились, но это правда: уважения, которое должны внушать такие, как ты, теперь изрядно поубавилось. Как ты сказал, все меняется, но когда перемены бывали хороши? Это просто другое слово для гниения и разрушения… Но еще не бывало случая, чтобы я пригласил какого-то бледного, как тесто, внешнеземца к своему костру, а тот бы не назвался, и никогда бы я не замешкался сжечь шамана, если он пожелает мне вреда.

– Хортрэп Хватальщик, – назвался гость с поклоном, от которого его тисненые кожаные одеяния попали в освещенную костром область, и Мрачный разглядел, что они блестят драгоценными камнями и амулетами с чужими, незнакомыми созвездиями символов и знаков. – А с кем я разделяю тепло костра, можно спросить? Родня Марото, это да, но отец или дядя? Сын или племянник? Как мне вас называть?

– Можешь называть нас обоих «сэр», – ответствовал дедушка. – Я что, выгляжу настолько зеленым, чтобы выдавать свое имя вашему брату, как вас ни называй: шаманы или колдуны, повитуны или чародеи?

Улыбка Хортрэпа теперь казалась несколько напряженной, а голова Мрачного по собственному почину кивнула дедушкиной мудрости. Если что-нибудь случится со стариком, то как Мрачный проживет хотя бы день на этой падшей Звезде, где ничто не таково, каким должно быть? С первого же шага за пределы земли предков все превратилось в хаос: люди родного клана попытались убить беглецов, а теперь колдун хочет погубить их с помощью слов… если происходит именно это. Мрачный и вправду не понимал, что за демонщина здесь творится; знал лишь, что во рту у него пересохло и он так и сидит на корточках перед слишком жарким костром, не ведая, куда попал: в эпическую сагу или в затянувшуюся шутку.

– Если вы даже не хотите поделиться со мной своими именами, то поладим ли мы в пути, который должен стать для нас общим? – Вот это, похоже, не предвещало ничего хорошего. – Я сказал вам, что ищу Марото и он мой друг; то и другое – правда. Вы тоже выслеживаете его, так что для нас наилучший для всех нас вариант – искать вместе… Но сейчас я уже сомневаюсь в этом.

– Что ж, можешь дальше сомневаться, – осторожно сказал дедушка. – Не знаю, нужно ли нам с мальчиком делить тропу с каким-то шаманом, который зовет себя Хватальщиком. Я скажу тебе прямо, что, на мой вкус, это слишком странная кличка – совсем не та, что тронула бы меня.

– Значит, вы и правда его ищете, – покивал Хортрэп. – Вы, должно быть, находились между мной и Марото. У нас общая цель, тварь находилась близко к вам, почуяла вашу кровь и, очевидно, сочла вас подходящей заменой. Эта демоница молода и глупа. Мне придется спросить другую.

И опять Мрачный не понял, задремал он прямо на корточках или это биди оказалась слишком крепкой: в словах, которые произносил этот колдун, было меньше смысла, чем в мычании коровы. Однако Мрачный не успел оглянуться на дедушку и прояснить ситуацию, как клочок ночи вырвался прямо из-за его уха, пронесся над костром и опустился на протянутую руку колдуна.

Это была большая совомышь с крючковатыми крыльями; ее эбеновая шерсть и темные перья поблескивали в лунном свете, как только что пролитая кровь. Мрачный упал на задницу, пронизанный до мозга костей изумлением настолько чистым и глубоким, что полностью протрезвел и опьянел вдрызг одновременно. Никогда раньше он не видел настоящего демона, уж точно не так близко, и, хотя существо в целом выглядело как обычное, земное, Мрачный понял, что угадал правильно, услышав, как дедушка рядом выругался шепотом при виде твари. Мрачный был не из тех, кто разделяет мир на полюса красоты и уродства, на идеальное и порочное, но в этот миг он осознал, что прежде не встречал ничего столь совершенного.

Более того: песни и саги оказались не просто вымыслом, на что иногда намекал дедушка. В жизни было что-то еще, помимо грязи и крови, любви и горя. Демоны реальны – что еще может оказаться возможным? «Все что угодно», – пришел очевидный ответ.

И даже сверх того: если Мрачный смотрит на истинного демона, а это кажется несомненным, – значит он совершил то, чего не удавалось ни одному из Рогатых Волков вот уже целое поколение. Здесь, безо всякого намерения, он прошел заключительное испытание совета: он лицезрел демона, облеченного в плоть, увидел это существо во тьме и понял, что оно больше чем просто животное, – а это кое-что значило. Глядя, как демон ползает по пальцам старого колдуна, Мрачный ощутил ком в горле, жалея, что здесь нет матери. Вот бы она увидела, что ее сын – не просто ошибка судьбы, он достоин быть членом клана. Мрачный перестал быть ребенком… и все же одно лишь созерцание демона наполняет его детским удивлением и восторгом. Его первый демон…

Не успел он даже определиться со своими чувствами по этому поводу, как Хортрэп Хватальщик зажал демона в здоровенном кулаке, сунул его голову себе в рот и прикусил с тошнотворным хрустом. Демон задергался в его руке – стиснутые крылья силились вырваться из оков, темная кровь брызнула и зашипела в костре, выпустив столб радужного дыма, – и челюсть колдуна отвисла, как у гремучей змеи, чтобы вместить остальное тело одним махом. Даже дедушка был потрясен омерзительным зрелищем, а потому в ночи не слышалось ни единого звука, кроме хруста и чавканья, за которыми последовали несколько мощных глотков. Когда потом Хортрэп улыбнулся, его зубы были так же черны, как струйки, текшие с подбородка.

– Им всегда найдется применение, даже если они не делают, что велишь, – сказал колдун, облизнув губы и причмокнув.

– Первый демон, которого я вижу за двадцать оттепелей, и ты… – Голос дедушки стал опасно низким, Мрачный слышал такой всего пару раз, и он встревожился, что старик может на брюхе броситься по углям на этого монстра.

– Если вы найдете своего родича, то увидите намного больше, – зловеще ухмыльнулся Хортрэп. – Однако не беспокойтесь. Пусть даже вы не проживете достаточно долго, чтобы встретиться с человеком, которым стал ваш Марото, я все же могу показать то, что вы ищете. Их теперь хуже видно таким, как ты, старый Волк, но я уверен, твой кошкоглазый щенок может подтвердить: их ничуть не меньше, чем всегда, – бродящих вокруг нас, кормящихся каждым движением, жиреющих на малейших ощущениях. Если вы хотите только встречи, я буду счастлив зажечь для вас светильник, чтобы вы заглянули за покров…

– Убей его! – рявкнул дедушка. Голос сорвался, и отчаяние в нем ужаснуло Мрачного больше, чем что-либо виденное этой ночью. – Убей сейчас же!

Он попытался, но оказался слишком медлителен. Возможно, из-за саама, который они выкурили, или из-за какой-то внутренней слабости, или, может быть, вообще по воле Древних Смотрящих – но к тому времени, как он поднялся на ноги и попер на Хортрэпа, стало уже поздно. Как и Дерзкая Поступь, он слишком медлил, слушая колдуна, и его песня оказалась спета, прежде чем он успел внести в нее хотя бы стих.

Колдун вытер демонский ихор с лица и, пропев непостижимую фразу, от которой заболели уши, щелкнул окровавленными пальцами, после чего кончик каждой степной травинки на пятьдесят футов вокруг вспыхнул ярким пламенем. Пожар, даже вызванный таким колдовством, не остановил бы Рогатого Волка в броске – пожары существуют, чтобы их затаптывать. Нет, Мрачного остановило то, что высветилось во внезапном сиянии. Его пригвоздило к месту столь резко, что он полетел вверх тормашками, и вся сила, собранная для броска на Хортрэпа, исчезла посреди прыжка. Только счастливый случай спас его от приземления в костер. Так он и пролежал остаток ночи – слишком напуганный, чтобы даже закрыть глаза.

Они вились вверху и вокруг, даже пролетали сквозь него – одни напоминали зверушек, другие были более дивными, чем плоды воображения певцов саг, – и в пучинах парализующего ужаса Мрачный смутно осознал, что демоны, всегда населявшие его сны и резвившиеся на периферии зрения, были только мальками огромных и ужасных существ, обитающих за пределами этого мира и вечно ждущих, вечно наблюдающих. Вечно кормящихся.

Все, что дедушка рассказывал ему о таких вещах, было ошибочно, сейчас он это понял. Если и не ошибочно, то неполно. Наивно.

Дедушка и Хортрэп оказались где-то далеко, даже покрытая травой земля под щекой Мрачного словно истончилась, и чем дольше он смотрел, тем больше видел – демонов, ныряющих с неба и поднимающихся из земли, чтобы погрузить свои клювы, челюсти и хоботки в его жертвенную плоть. Но он не ощущал их укусов, был только сокрушительный ужас от того, что вот так заканчивается его песня, – «Сага о Мрачном» получилась всего лишь байкой, предостерегающей: не уходи из стаи, чтобы не провести целую вечность пожираемым чудовищами…

Первые лучи рассвета загасили горящую траву, и демоны исчезли, оставив Мрачного измученным судорогой во всем теле, ободранным и полубезумным. Сначала он не поверил, не мог поверить в то, что демоны бежали, а он все еще живой. Или полуживой: измученное тело истекает прозрачной кровью из сотни неощутимых ран, которые открываются и закрываются под его взглядом, будто подмигивая… И тогда он перестал на них смотреть. Они не были реальны – по крайней мере, не настолько, чтобы его остановить.

– Новый план, – прохрипел дедушка, когда они оба достаточно пришли в себя, чтобы посмотреть друг на друга, стряхивая крошки засохшей крови с глаз. – Мы по-прежнему ищем твоего дядю, но сначала выслеживаем колдуна и устраиваем ему этот самый варварский экзорцизм.

Но когда солнце поздней весны вскарабкалось достаточно высоко, чтобы они смогли пройти по отпечаткам босых ног колдуна, то оказалось, что следы ведут в опаленную степь совсем недалеко и заканчиваются в огромном круге вонючей серой смолы. Трава и земля были покрыты мерзким веществом, от одного взгляда на которое у Мрачного вспотела шея и в глазах запульсировало.

Дедушка выругался так заковыристо, что наверняка произвел впечатление на предков, и не только на обычную кучку героев и охотников, но даже на особо вредных духов. Мрачный, к своему стыду, испытал облегчение от того, что нельзя пройти по следу. Вряд ли это была доблестная мысль, достойная песен, но он пожалел, что не остался дома, в саваннах, где с первого взгляда понятно, кто желает ему зла, а демоны держатся на расстоянии.