Глава 16
После Битвы Оттопыренного Мизинца, как стали называть случившееся пижоны, Марото неожиданно обнаружил, что принят в компанию благородных господ. Причина была не в том, что он вколотил в них некоторое количество столь остро необходимого им ума, – вели они себя так же глупо, как всегда, если не хуже. И не в том, что он восстал против них, потому что на самом-то деле кому нужны непокорные слуги? И даже не в том, что он всех спас в тот день, посреди путешествия по Дороге Отчаянных, когда отряд повздорил с монахами-прокаженными, хозяевами храма Голодных Песков, – ведь Марото там не сделал ничего, только орал, что надо как можно быстрее уносить ноги, чем и так уже все занимались. Нет, похоже, это целиком и полностью было результатом того, что он обеспечил дворянам желанное развлечение и, наконец-то, историю, которой дома можно произвести впечатление на друзей: они выстояли против капитана Марото, самого́ Пятого Негодяя, сражались с ним не на жизнь, а на смерть и выжили, чтобы поведать об этом.
И ладно те, кто избежал большинства его ударов, ускользнув в фургон или изобразив контузию, но Марото ожидал, что уж граф Хассан точно затаит на него зло из-за сломанного носа. Еще была разодранная мочка уха герцогини Дин – Марото вырвал из нее толстую бирюзовую вставку. Однако те пижоны, с которыми он обошелся жестче всего, вели себя дружелюбнее прочих – ему ни в жизнь бы этого не понять, если бы тапаи Пурна не просветила его, пока они ехали вдвоем на покрытой атласными подушками кучерской скамье ее фургона люкс. Марото правил верблюдами, его массивные сандалии занимали подножку почти целиком, едва оставляя место для ее изящных туфель.
– Шрамы, варвар, шрамы, – пояснила она с некоторой завистью, трогая свой почти сошедший фингал и морщась. – Ты дал им сокровища, которых они никак не могли купить, при всем своем богатстве и положении.
– Слушай, ну тут ты ошибаешься, – рыгнул Марото, передавая ей графинчик с морошковым бренди. Их фургон двигался во главе каравана сквозь невыносимо душную ночь, которая должна была стать последней на Дороге Отчаянных. – За хорошие бабки я обеспечу тебе куда более впечатляющие шрамы.
– Но это будет не то же самое, – меланхолично возразила Пурна. – Любой может заплатить варвару, чтобы тот его изранил, но ты же не какой попало отморозок и делал это не за деньги. Ты и в самом деле целиком отдавался битве, сражался с нами изо всех сил. Вот что делает наши раны особенными.
Марото чуть было не подавился болотьяком, но решил не спорить, хотя и содрогнулся при мысли, насколько иным был бы итог, вложи он хоть на каплю больше силы. Он радовался, что не поступил так: доставшаяся ему компания хлыщей даже вполовину не так плоха, как прочие. На самом деле Марото уже стыдился, что убедил их выбрать сей путь, особенно учитывая случившееся с пашой Дигглби и его телохранительницами в храме Голодных Песков. То, что сам паша выбрался из передряги физически невредимым, Марото считал большой победой, несмотря на судьбу так называемых защитниц парня. Однако тут уже сделать ничего нельзя, – если слухи верны и София жива, нельзя терять ни дня на более длинном маршруте.
– Ты дралась отлично, – сказал он, ощущая в себе доброту, какой не бывало… да в общем-то, многие годы. – Остальные бы не нашли зацепки, если бы ты не долбанула меня в самом начале, не открыла для них. И с той богуаной, еще раньше, и опять же когда мы повздорили с прокаженным в храме насчет важности того, чтобы новички искренне желали обратиться в их веру. Не считайте, что кто-то из вас, нежных фиалок, будет стоить хоть коготка котенка в тигриной драке, но вы показали, что я в вас ошибался. Я это признаю.
Пурна теперь подпрыгивала не только из-за неровной дороги, пинавшей пружины под сиденьем. Марото собирался лишь отдать девчонке должное, но, глядя на нее, усомнился, что смог бы придумать нечто такое, от чего она бы заважничала еще больше, даже если бы постарался. Мгновенно надувшись от гордости, она так же быстро опомнилась и, сунув пустой бокал в держатель из золотой проволоки, встроенный в сиденье, хлебнула прямо из графина, как он. Потом у нее начал заплетаться язык. Дети.
– Ты тоже лучше, чем я ожидала. Это была моя идея, знаешь ли, – нанять тебя в экспедицию. Все говорили, что ты уже вышел в тираж, даже если когда-то был крут. И всю первую неделю, что мы были в пути, я раздумывала, не правы ли они были, – может, ты уже совсем сдулся. Если вообще совершил хотя бы половину всего того, о чем поют.
Ох! Справедливо, но – оххх!
– Я ошибалась, я, гхм, признаю это. Правда признаю. – Пурна позволила ему забрать графин.
На козлах стало тихо, но Марото был уже достаточно под мухой, чтобы воспринять молчание как вызов: он довольно долго избегал правды, и что же он делает сейчас, ведя этих идиотов обратно через пустоши самой трудной дорогой, подвергая их риску в случае с прокаженными хранителями храма и еще худшим опасностям, – если не спешит на встречу с прошлым?
– По правде говоря, я, наверное, не сделал и четверти того, о чем поют. То, чем занимался, не годится для хороших песен.
А вот тут ты немного пережал струну, а, Марото? Эта девочка явно ищет пример для подражания, а с помощью ее компании она могла бы найти кого-нибудь намного хуже тебя, так зачем заливать ее огонь мочой?
– Кое-что точно правда… Но что ты услышала во всех этих историях такого, что заставило тебя подумать, будто нанять меня, чтобы устроил великое приключение, – это мудрое вложение средств?
– Ты же Пятый Негодяй! – ответила Пурна. – Каких я только сказок не наслушалась! Ты ездил с Поверженной Королевой, когда она была еще только бандитской атаманшей, и из шлака, из головорезов и наемников вы выковали армию. Вы побеждали смертных, вы побеждали чудовищ, вы восстали против целой гребаной Багряной империи и захватили ее. Вы охотились на демонов и подчиняли их своей воле, вы сотрясали самые столпы небес и…
– И буэ-э-э, – перебил Марото, высовывая язык, будто его тошнит. – Как я и думал: куча дерьма. Начнем с того, что ты будешь называть королеву Софию по имени или вообще никак не называть. Потом, она не была бандиткой, она всегда была… как она это называла… революционеркой – и Кобальтовый отряд не был бандой. В-четвертых… точнее, в-третьих, мы не охотились ни на каких демонов. По крайней мере, я не охотился; София-то пела, будто проделывала такое вообще в одиночку. Довольно хорошие истории в основе своей, не спорю, но пение Софии всегда звучало как вой собаки, страдающей запором и жаждущей облегчения. Теперь, значит, демоны: мы подчинили их своей воле, как ты говоришь, только мы их не искали – они сами пришли.
Снова повисло молчание, пока Марото искал в нагрудном кармане трубку, утраченную много лет назад, – старые привычки, заставляющие краснеть. Он скучал по той вересковой трубке больше, чем по своему демону. Что бы о нем подумала эта девчонка, если бы узнала всю ужасную правду?
– Продолжай! – потребовала Пурна.
– Зажги мне сигару, и я продолжу.
– Ну ты и халявщик! Халяварото.
– Такая умная могла бы придумать и получше. Но я тебе врежу, если сочинишь.
– Обещаешь? – Пурна выудила две здоровенные черные мадры, которые всегда держала под рукой. Повертевшись в поисках огня и сняв колпак с фонаря, болтавшегося на крюке, она раскурила сигары и сказала: – Я думала, что демонов во всех этих историях уж точно приплели для красного словца.
– Это еще почему? – удивился Марото, доставая сигару изо рта после первой затяжки и хмурясь от ее знакомой, но неожиданной сиропной приторности. Блестящая помада Пурны, догадался он: папайя, ананас и другие фрукты, которые ни за что не стали бы расти ближе чем за тысячу миль отсюда. Определив источник вкуса, он сунул сигару в рот. – Не веришь в демонов?
– Конечно верю, – ответила Пурна, пытаясь выдуть колечко, как он ее учил, но благословенный ветерок, наконец-то пробравшийся в ущелья здесь, неподалеку от края пустошей, размазал дымный обруч, как только тот вылетел из ее губ. – Но они всего лишь животные. Редкие – это да, но просто еще одна часть мира. Монстрами, чудовищами, демонами люди называют существ, для которых нет другого имени. Только крестьяне, варвары и религиозные придурки думают, будто демоны – нечто большее.
– Ты только что затолкала огромную часть Звезды и всю империю в три горшочка, – сказал Марото, делая еще одну затяжку и тут же жалея об этом: сигара курилась, как косяк с сушеной сколопендрой, но без всякого ментольного холодка. Он выдохнул дым. – И меня тоже.
– Есть такая чудесная новая мода, Марото, она расходится повсюду и называется «образование»; думаю, тебе она может показаться интересной, – сообщила Пурна и, воспользовавшись моментом, когда легкий ветерок улегся, выдула серое кольцо в полог над сиденьем. – Остальная Звезда начинает понимать то, что угракарийцы и непорочные знали всегда: демоны не так уж отличаются от любых других зверей. Демонами их называют и адское происхождение им приписывают пугливые люди – просто чтобы объяснить необъяснимое. И с богами то же самое.
– Категоричная и еретичная, – подытожил Марото, тоже пытаясь выдуть колечко дыма. – Все же есть в тебе нечто такое, что мне очень нравится. Но давай кое-что проясним, Пурна: демоны реальны. Я это знаю, потому что я их видел, и они не просто какая-то разновидность живых существ. Что до непорочных и их взгляда на демонов: то, о чем ты говоришь, – это проблема перевода. Там их зовут «духами» и считают безвредными, потому что они такие и есть, почти всегда. Нематериальные и в основном невидимые.
– Угу. Так как же они вдруг оказываются опасными адскими чудищами?
Скептицизм Пурны поначалу раздражал Марото, но теперь, когда он привык к заносчивой манере этой соплячки, ему, по правде говоря, даже нравилось это. Ощущение, что делишься мудростью с любознательной молодежью, оказалось до странного приятным. Старое сожаление комком поднялось в горле: насколько иной была бы его жизнь, если бы он тогда пошел против клана и спас своего племянника? Если бы оставался с мальчиком на поле боя, пока папаша не окочурится, а потом бы взвалил парня на спину и убрался оттуда? Может, он соскочил бы на десять с гаком лет раньше; ад и демоны, без этой добавочной вины, толкавшей его в ужальни; может, он никогда бы не подсел вообще. Может, дал бы имя этому непоименованному мальчику и они занимались бы вместе самыми разнообразными вещами… Но мертвый мертв, и Марото проигнорировал знакомый трепет шрама на сердце. Уж он-то мастерски умел давить такие штуки. Главное тут – никогда не оглядываться, если только что-нибудь не преследует тебя. И даже тогда лучше не знать, как близко оно подобралось к твоей заднице.
– Йоу, Марото? – Пурна помахала рукой перед его лицом. – Ты в мире духов или где?
– Ммм. О чем я говорил?
– Вроде спорил со мной насчет духов и переводов с непорочновского, но у тебя это фигово получалось.
– Есть такая чудесная штука под названием «образование», Пурна, тебе нужно попробовать. – Откашлявшись – как он считал, в академической манере, – Марото продолжил: – Так вот, непорочные называют демонов духами, потому что они реальны не так, как ты или я, но все мы говорим о тех же самых чудовищах. А секрет демонов в том, что они хотят влиять на человека, но не могут… пока не завладеют чем-нибудь материальным, предпочтительно кем-то живым. По-настоящему сильные демоны могут это делать по собственному желанию, при особых обстоятельствах. Я не демонолог гребаный и не знаю, что это за обстоятельства. В любом случае, когда они куда-нибудь вселяются: в животное, растение или даже груду камней, – они могут причинить всевозможные неприятности нам, смертным… Но такое вселение также может запереть их в нашем мире, лишив их способности сбежать обратно, в тот ад, из которого они пришли. Вот так работает связывание демона. Призывая его из Изначальной Тьмы, ты предлагаешь ему живое существо, в которое можно вселиться, а когда он заглатывает наживку – все, гаденыш привязан к тебе. Ему не уйти домой, пока ты не позволишь.
Марото полагал, что услышанное ее напугает и заставит заткнуться, но не тут-то было.
– Значит, ты говоришь, что сами по себе демоны – не животные, а нечто… неощутимое, неуловимое, что каким-то образом входит в нормальное существо, получает контроль над его телом и в этом теле вольно творить, что пожелает. Правильно?
– Я что, так и сказал? Ладно, это только половина. Плоть, которую они носят, дает им свободу перемещаться по всему миру, да, но также она становится их тюрьмой: демон заперт внутри того животного, которое было поблизости, когда его впервые призвали.
Пурна вынула сигару из плотно сжатых губ и задумчиво постучала по ней.
– Ты знаком с ранипутрийской медициной? С теорией заразных болезней?
– Да, конечно. – За годы больших и малых войн во всех доминионах Марото зашивали, мазали ароматными кремами и даже ставили стеклянные банки, но это было как-то мимо темы. – Ты вообще слушала?
– Болезни могут быть такими же – вот как ты описал демона. Что-то невидимое, что проникает в тебя и захватывает изнутри. Влияет на все твои органы, включая мозг, но не случайно, а намеренно. Это интригует: думать о какой-нибудь чуме как о живом существе, а не гневе Падшей Матери или Королей Курганов и всем таком прочем. Это имеет смысл, особенно если вспомнить, как болезни распространяются среди населения и путешествуют из одной страны в другую по торговым путям.
– Почти в точку! – сказал Марото, слишком хорошо помнивший гнусного до тошноты Хортрэпова демона, Чахотуна. Даром что видел это существо воочию только раз, и то мельком, когда Кобальтовый отряд связывал демонов и получил смутное представление об их истинном облике, перед тем как они вошли в приготовленные смертные сосуды. – Демон может поселиться даже в реснице бабочки. Помнишь Хортрэпа Хватальщика, Третьего Негодяя из песен? Своего демона, такого маленького, что и не разглядишь, он держал в бутылке, а когда выпускал, эта тварь несла смерть, и даже нечто похуже смерти, любому, кто ее вдыхал. Подлейшим из подлых был тот демон.
– Видишь? – кивнула Пурна. – Ты только что подтвердил мою мысль. Демон – это просто название для животного, природу которого не понимают, как не понимают природу иной болезни. Демоны не приходят ни из каких подземных адов, у них нет мистической силы, они не могут предсказывать будущее или исполнять желания.
– Ты ошибаешься, – сказал Марото, для которого прелесть просвещения непросвещенных уже несколько поблекла. Он видел демонов собственными глазами, держал одного при себе больше двух десятков лет, а эта щениха думает, что может говорить с ним свысока? – Демоны реальны, и они могущественнее, чем может вообразить дитя вроде тебя.
– И ты знаешь, потому что сам связал одного такого? Так говорит песня: ты выследил его и…
– Я тебе сказал, мы их не искали. Я глуп, но не безумен. Они сами на нас вышли. Таскались за нами с одного поля боя на другое. Кормились.
– Как львы, которые следуют за стаей гиен и отбивают у них добычу?
– Ничего подобного, – возразил Марото, и выпивка забурлила у него в животе от воспоминания. – Они ели не плоть, что-то другое. Боль, злость, страх… Я слышал много теорий, но мне не нравится об этом задумываться. Они не просто кормились мертвыми и умирающими, Пурна, они питались нами. Когда мы сели праздновать очередную победу, они подкрались в тени и вволю напились из наших черных сердец. Если бы наш колдун их не засек, мы бы даже не узнали, что они рядом. Но Хортрэп знал, ад его побери, – может быть, он их и вызвал. Они были невидимы, скрыты, пока мы их не связали.
– Как вы это сделали?
– Не важно, – отрезал Марото.
Сигара вдруг расплылась дегтем у него во рту. Он никогда, ни за что не заговорил бы о случившемся в ночь ритуала, но даже спустя все эти годы то, что он увидел – что сделал, – мучило его злее, чем любой демон. Как они позволили Хортрэпу подбить их на такое? Или это София первая предложила – еще один адски опасный маневр синеволосой генеральши, столь безжалостной, что даже собственные войска прозвали ее Холодным Кобальтом? Из-за всего, что случилось дальше, подготовка ритуала большей частью выпала из памяти Марото.
– Значит, вы связали демонов, – сказала Пурна. – Вообще-то, я много читала о таких делах.
– Да ну? – Что, если девица вдруг окажется любительницей демонологии?
Покосившись на ее ярко-розовый воротничок и шартрезовое платье с медными пайетками в форме сердечек, Марото решил, что это маловероятно. Не напрочь невозможно, но вряд ли.
– Да-да-да. Но разве главная цель связывания не в том, чтобы заставить демона сделать то, чего ты хочешь? Привести тебя к давно забытому кладу, или написать формулу превращения углей в алмазы… или исполнить твои желания?
– Он исполняет твое желание, только если ты его отпускаешь, – тихо ответил Марото. – Иначе здорово злится на того, кто его связал. Но поскольку я подозреваю, что у демона, чей хозяин умирает, не освободив его, дела становятся совсем плохи, эти твари изо всех сил стараются защищать тебя от всякого вреда, даже если ненавидят. Как им это удается, я не представляю, но определенно не естественным образом – я видел, как клинки, направленные в мою шею, внезапно отлетали в сторону, а кру́жки с отравленным элем вскипали, когда я собирался отхлебнуть.
– А твой демон, которого ты связал, – он какой? – Теперь голос Пурны звучал вполне уважительно. – Болезнь, как у этого Хортрэпа, с которым вы вместе воевали? Песни в этом вообще не совпадают.
– Крохобор, – ответил Марото с улыбкой, почти ощущая, как демон возится на плече и обнюхивает чересчур отросшие волосы там, где когда-то была модная стрижка, – тогда даже было не лень поддерживать прическу. Демон любил, щекотно перебирая лапками, заползать туда, где София выбривала на виске Марото стильную «М». – Серая крыса. На удивление небольшая.
– А можно на него посмотреть?
– Я его отпустил, – ответил Марото, чрезвычайно ярко вспомнив тот ужас, который испытал, придя в себя и обнаружив, что освободил демона. Оползающие черные стены ущелья, где они ехали, могли сойти за любую ужальню, в которой Марото когда-либо валялся, слишком обдолбанный, чтобы сползти с койки даже под страхом сумасшествия. – Давным-давно.
– Значит, ты освободил своего демона.
– Я же сказал. – Марото отбросил сигару, хотя в ней еще оставалось предостаточно тубака. Мерзкая, словно вкус его воспоминаний, это была горечь всех незабытых и незабываемых провалов, которые просочились в кончик, отравив аромат: вместо девичьего блеска для губ или крепкого тубака сигара отдавала выдохшимися шершневыми токсинами, струйкой текшими из его распухших губ тем утром после загула.
– Теперь ты понимаешь, почему я скептически отношусь к идее, что демоны могут обладать какими-то реальными сверхъестественными силами? – спросила Пурна.
– Нет, – угрюмо ответил Марото. – Ты даже не спросила, чего я пожелал.
– Если только это не было желанием оказаться настолько сломленным и отчаявшимся, чтобы согласиться на дерьмовую работенку провести презираемых людей через местность, которую ненавидишь, – то я не могу представить, что твой маленький демон подчинился. Ты не похож на человека, который может променять единственное в жизни желание на что-нибудь вроде идеального бутерброда, поэтому вот тебе и доказательство – согласись, что, если бы твое заветное желание исполнили, ты бы не находился сейчас в таком прискорбном положении.
– Я… погоди. – После долгой неуверенности и ужасных сомнений до Марото наконец дошло, чего он, очевидно, пожелал тогда, в той последней ужальне, где терял одним махом недели и, возможно, сократил свою жизнь на годы. Когда он протрезвел достаточно, чтобы осознать, что Крохобор исчез, что он отпустил демона за желание, возможности казались бесконечными и в основном ужасными, если учесть свойство таких желаний каким-то образом оборачиваться злом для тех, кто их выразил. Пришедшее в зрелые годы понимание того, что он освободил демона и не может даже вспомнить зачем, обозначило предел падения и так напугало Марото, что впредь он не прикасался к насекомым.
Теперь же, через полгода воздержания от насекотиков, его осенило, что в наркотическом тумане он, должно быть, просто пожелал освободиться от этой зависимости. Черная Старуха знала, что Марото много раз хотел соскочить, когда совершал неблаговидное деяние, чтобы получить очередную гусеницу, или отходил от ледопчелиного дурмана… и в последний раз он высказал это желание вслух. Видимо, Крохобор услышал его мольбу. Следовало догадаться, что уж никак не железная сила воли позволила ему выйти из той последней ужальни и через пару недель жестких ломок начать жизнь заново.
И что хорошего ему это принесло? Не вернуло ни богатства, потерянного или растранжиренного, ни умерших возлюбленных, ни погубленного достоинства. Он пожелал себе новой жизни, и – сюрприз-сюрприз! – она оказалась такой же дерьмовой, как прежняя, только теперь он понимал это намного лучше. Более того, она может так и тянуться, унылая и ничтожная, тянуться год за годом, вместо того чтобы закончиться безболезненной передозировкой. Вот такое демонское исполнение желаний – ничего особо жестокого: просто дать человеку то, о чем он просит. Почему бы не попробовать каких-нибудь огнекрылок, когда он доведет караван до Катели, и не посмотреть, дал ли ему старый добрый Крохобор способность употреблять насекоту, не подсаживаясь? Это было бы очень и очень неплохо, даже…
– Эй, с тобой все в порядке, Великий Вождь? – спросила Пурна, и Марото тряхнул головой, осознав, что куда-то уплыл. – Я не хотела лезть тебе в душу, – извинилась она.
– Да хотела, но это не важно, – сказал Марото. Это дитя, наверное, балдеет от разговоров со знаменитостью, пусть даже и переживающей дурные времена, но, откровенно говоря, и ему было приятно найти ухо, в которое можно все излить. – Крохобор исполнил мое желание, Пурна, хотя я долго не мог этого осознать. Даже в твоем юном возрасте не стоит сомневаться в чем-либо только потому, что оно целиком не укладывается у тебя в голове. Вот. Демоны реальны. Все, что ты слышала о них, правда. Есть и кое-что еще.
«И если Кобальт вправду жива, если мы найдем ее и остальных, ты увидишь это сама», – чуть не добавил он. Но не добавил. Если рассказать Пурне о своей цели, о своей истинной причине возвращения в караван, то она уж точно взбесится, а кроме того, неохота повторять сплетни, чтобы от высказывания вслух они не сделались ложными. Секрет богов – или демонов – достался ему и только ему. Ну ладно, ему и паломнице, от которой он это услышал, и сестре или тому, от кого она это услышала, и далее по цепочке, но все равно: не стоит считать шкурки не пойманных кошек.
Пурна принялась пререкаться, и Марото уже собрался озадачить ее вопросом: чем же, по ее мнению, являются такие забавные штуковины, как Врата, если не колодцами, ведущими прямиком в ад? Как вдруг его внимание привлекло что-то происходящее на дороге. Вот почему он настаивал, чтобы они ехали в передней повозке и не соглашался на другие варианты. Они уже почти выбрались из пустошей, бронзовая полоска предрассветного неба над головой расширялась вместе с ущельем, и при этом слабом свете он увидел, что капитан Джиллелэнд и двое его разведчиков наткнулись на большую телегу или фургон, оставленный посреди тракта. Трое охранников все еще сидели в седлах, беседуя с маленькой группой встречных. Из всех поганых подстав, какие только могла принести судьба…
Марото схватил поводья и резко остановил верблюдов, поморщившись, когда один громко выразил свое неудовольствие. Животные, тащившие повозки позади, тоже запротестовали, когда их остановили, и караван застрял в ущелье.
– Засада. Гаси фонарь, и пусть все приготовятся к бою. Приведи арьергард и расскажи им все. Быстро.
– Что за…
– Выполняй, девочка. Эти драные гуанами не смогли напасть на нас, когда мы въезжали в пустоши, – нет, мы должны были наткнуться на банду на обратной дороге. Буди лодырей, в данный момент отряд хохмачей превосходит числом оставшихся охранников. Мы уже в зоне обстрела, и всем, кто хочет жить, придется драться, причем грязно. Эти стервятники гораздо хуже, чем ящерица или кучка прокаженных.
Пурна больше не сомневалась в словах Марото. Они соскользнули с козел в разные стороны, Марото помедлил, чтобы вытащить из-за сиденья кольчужную безрукавку. Не самый любимый его доспех, что уж там говорить, но зато надевается очень быстро. Застегнув защиту, он побарабанил пальцами по двум рукоятям, торчавшим из оружейного гнезда, и остановился на топоре, поскольку с ним управлялся ловчее, да и в любом случае никакой шелудивый пустынный бандит не заслуживал отведать его булавы. Эх, был бы метательный солнценож, но Марото уже сто лет как заложил два последних из непотерянных. Следовало добыть новые, раз эти кончились, но нет так нет, никогда не стоит откладывать работу из-за отсутствия лучших инструментов. Любимая мантра Софии, которую она выдавала всякий раз, когда кто-нибудь из ее Негодяев ныл по поводу неравных шансов и трудных задач, которые она им ставит.
Когда они наконец догонят кобальтов – интересно, что скажет София о его новой спутнице? И если уж на то пошло, что скажет Пурна о Софии после всех этих песен? София просто обязана оказаться меньшим разочарованием, чем Марото!
Его прошлое и будущее неслись навстречу друг другу, и когда они соприкоснутся, вся Звезда содрогнется от второго пришествия Кобальтового отряда. Он про себя поблагодарил Крохобора за освобождение от дурного пристрастия к насекоте, причем такое своевременное, что Марото услышал о возвращении Софии и встал на ее след. Вот была бы трагедия, если бы она вернулась, а он не узнал об этом, слишком занятый оплакиванием ее в какой-нибудь ужальне.
Конечно, это если предположить, что тех наемников ведет действительно София, что паломнические слухи не обычная болтовня. Но нет, будет еще предостаточно дней для сомнений, а сейчас слухам нужно верить. Это должна быть она. Если кто и мог так нагло обмануть смерть, то это точно его былая предводительница; даже демон не способен вернуть мертвого, но, уж будьте уверены, София найдет выход из ада.
Однако если он хочет снова увидеть ее, если хочет познакомить со своей новой подружкой Пурной и встретиться со всей остальной бандой, и позже, когда они ускользнут, держать ее в объятьях, ощущать ее пьяное дыхание и точно знать, что это и вправду она, – сперва ему нужно пройти через свору жаждущих смерти дураков, что перегородили дорогу.
Было чрезвычайно приятно быстро идти по ущелью с топором, небрежно лежащем на плече, – как в старые добрые времена. Капитан Джиллелэнд и его люди спешились, вот идиоты, и до Марото вдруг дошло, что при всех его фантазиях о воссоединении с Софией люди, которых он привел в это ущелье, могут за пять минут стать покойниками. Включая его самого.
А потом явилась еще более темная мысль: даже если их не перережут, если все выйдут из пустошей без единой царапины – кроме тех, что он им подарил, – остается еще тапаи Пурна, вторая дочь благородного угракарского дома, о котором он никогда не слыхал. Даже если девчонка переживет нынешнюю ночь, то примет насильственную смерть позже, и это будет его виной – задолго до их встречи он сбил ее жизнь с легкого пути, наполнил жаждой славы, которую стяжают не за карточным столом, а на поле боя. Не только то, что Пурна знала песни о нем, навело его на подобные мысли – но и то, что она, сомневаясь в их истинности, все равно искала его и нашла: она не хотела слушать легенды, она хотела жить в них и самостоятельно выяснить правду. Эта девушка также не желала играть роль в какой-нибудь салонной драме, она жаждала стать звездой театра войны; и когда смерть придет за ней, виноват во всем этом будет Марото.
Что ж, ей повезло, и ему повезло. Варварская мысль – такой гордились бы его предки, гуляющие в Медовом чертоге Черной Старухи. К тому же если вине очень нужно на кого-нибудь пасть, то похоже, что она в итоге всегда оказывается аккурат на его плечах.
Марото шел прямо в бандитскую засаду: за спиной караван дурачков, где-то далеко впереди – Холодный Кобальт. Поверженная Королева. София. Софи.