Глава 3

– А она хороша, – отметил Люк.

Патрик сворачивал лист горячей мягкой карамели из смеси сахара с изомальтом и не стал отвлекаться, чтобы проследить за взглядом шефа. В кондитерской кухне была только одна «она» – маленькая черноволосая практикантка. И сейчас брови ее почти наверняка были сдвинуты в упрямой сосредоточенности, как всегда бывает, когда она изо всех сил старается делать все точно так, как надо.

– Нам повезло, что ты заметил ее, когда вел занятия, – продолжил Люк. – Вот мне бы, например, и в голову не пришло, что девушка ее возраста, да с ее образованием, может заниматься таким делом, как наше.

В резюме американки Сары Лин было указано, что она получила диплом инженера в Калифорнийском технологическом институте. Сейчас ей двадцать четыре года, то есть она на девять лет старше типичного французского ученика, начинающего осваивать азы мастерства. Да любой шеф-повар, а не только Люк, не стал бы тратить свое время на приезжего, пожелавшего быстренько стать кондитером, а потом вернуться домой.

Патрик был полностью поглощен работой. Он осторожно добавлял в карамель красители bleu, blanc, rouge, преодолевая сопротивление горячей массы, и не видел, чем занята Сара. А она несла полную дежу, содержимое которой весило, вероятно, больше двадцати килограммов – девушка могла с ней управляться, ведь, обучая Сару, Патрик должен был делать ее сильнее, а не слабее.

Ей осталось тридцать шесть дней практики. Патрик вытягивал карамель в тонкую-тонкую ленту и, чтобы не разорвать ее, непрерывно перемещал из жара в холод и обратно, подставляя то под инфракрасную лампу, то под фен, подающий холодный воздух.

– Ты мог бы иногда говорить это ей. – Патрик всегда позволял себе давать советы своему шеф-повару, потому что они давно, еще в ранней юности, вместе росли приемышами в одной семье. – Ну, что она делает успехи.

Черные брови Люка немного поползли вверх, и это было его единственной реакцией. В остальном он оставался хладнокровен и невозмутим, как обычно. Однако ссадины и синяки у него на лице служили доказательством того, что хотя бы раз Патрик смог разбить самообладание Люка.

Чертов лицемер. Будто Патрик не знал, как у Люка вспыхивали бурные чувства, которые он подавлял нечеловеческим контролем.

– Я не уволил ее, – ответил Люк. – Разве этого мало? Так я еще должен хвалить ее за успехи? – Патрик поднял глаза к небесам. Этот шеф Леруа ниспослан ему как испытание. А Люк продолжал: – Дай-ка гляну… Хорошая работа.

Он подправил и подвернул край сине-бело-красной карамельной ленты. Она будет изображать фейерверк, сверкающий позади двухметровой шоколадной Эйфелевой башни, искрящейся вкраплениями сусального золота. Башня стояла на основании, покрытом съедобным зеркальным слоем. Патрик сам придумал, как создать такую поверхность – и это было его триумфом! – когда узнал о диэлектрических зеркалах, разработанных в Массачусетском технологическом институте. Все парижские повара чертовски завидовали Патрику, но ни одному из них до сих пор не удалось раскрыть его секрет.

– Ладно тебе, всего-то пара слов. «Хорошо сделано». Едва губами шевельнешь.

Люк посмотрел на Патрика, будто говоря: «Чего-о-о?! А ну-ка, повтори!» Из-за таких взглядов Патрику хотелось убить Люка приблизительно пять миллионов раз за прошлые двенадцать лет.

– Она должна научиться самостоятельно судить, хорошо ли сделана ее работа. Если она будет зависеть от чужого мнения, то далеко не продвинется.

И это говорит человек, живущий ожиданием упоминания его имени в трехзвездочных обзорах! Из-за него и Патрик тоже жил ради трехзвездочных обзоров, хотя и считал, что ресторанные критики могут засунуть их себе в задницу.

– Она слишком строга к себе, Люк.

Тот пожал плечами и заметил:

– Ну и прекрасно.

Иногда Патрику было невыносимо трудно удержаться, чтобы не схватить Люка за волосы и не начать бить собственной головой по его голове. Но так как Патрик не любил показывать, что Люк доводит его до белого каления, то был придуман коварный план: дать Люку увидеть, как он, Патрик, опять флиртует с Саммер Кори. Ведь драка с Люком оказалась изумительным развлечением!

– И не спорь, тут я прав. – Голос Люка стал елейным, но так как он был выкован во вселенском огне с единственной целью принести совершенство в хаос, то даже его самый кроткий тон разрушал воздушные замки… – Никому не идет на пользу быть избалованным. – Его голос стал жестче. – И ты, Патрик, прекрасно это знаешь.

Черт побери, неужели Люк видит его насквозь? Да и голос у него какой-то не такой. Он догадался? Неужели маска невозмутимости на лице Патрика начала чертовски очевидно трескаться? Да так, что это стало заметно Люку даже сквозь туман его одержимости новой хозяйкой – Саммер Кори? Неужели та маска стала похожа на неудавшуюся карамельную скульптуру, прекрасная блестящая поверхность которой уже пронизана тончайшими трещинами, предвестницами ее скорого превращения в неприглядную груду обломков?

И если Люк действительно догадывается, то сколько времени осталось до того момента, когда он начнет принимать меры, чтобы держать Патрика подальше от практикантки? В Патрике вспыхнул гнев при мысли о том, что Люк – Люк! – пытается не дать ему – Патрику – то, чего он хочет. Кончики его пальцев слишком сильно углубились в горячую карамель и обожглись. «Не показывай, что ты чего-то хочешь. И тем более никогда не показывай, как сильно ты этого хочешь. Если Люк сможет помешать тебе, то и кто угодно сможет».

Одновременно прозвучал раздосадованный от бессилия голос разума: «Черт побери, да повзрослей же наконец!»

– Заботиться о том, чтобы бедная практикантка не плакала в подушку ночи напролет, не значит баловать ее, Люк.

Люк задумчиво взглянул на Сару через плечо Патрика.

– Что-то я никогда не видел ни единого признака слез.

Ну Патрик тоже не видел, но… черт возьми, она же сильная! Или нет? Патрик сворачивал и тянул, сворачивал и тянул горячую карамельную массу, только чтобы не оглядываться и не смотреть, какая Сара сильная. Податливая, как горячая карамель, и такая же упрямая. Эта маленькая девушка мечтает – и полна решимости – достичь совершенства. Патрик знал все внешние проявления ее сосредоточенности. У нее появлялась небольшая складочка между бровями, немного раскосые темно-карие глаза обращены на то, что она делает, и при этом она игнорирует Патрика. Он видел ее затылок, собранные в пучок красивые волосы, выбившиеся беззащитные пряди. Он чувствовал напряжение в ее плечах и руках, решительность и усталость до истощения в конце дня.

Патрик напустил на себя скорбный вид.

– Ты и меня в слезах ни разу не видел. Я не заплакал даже тогда, когда ты пытался заставить меня впихнуть сердце в Эйфелеву башню, которая без него была бы прекрасной скульптурой. Но зато каждую ночь…

Люк, конечно же, не позволил себе открыто рассмеяться, но в его глазах Патрик заметил мерцание веселья и самодовольно ухмыльнулся. Когда-то Люк фактически спас его, взяв из приемной семьи к себе на работу, и Патрик был рад любой возможности отплатить добром за добро. Каждый раз, когда ему удавалось заставить своего сдержанного, скованного шефа засмеяться – или хотя бы улыбнуться, – Патрик чувствовал, будто действительно заработал очко в игре против, ну, всего мира. И уж точно – против их прошлого.

– Это же свадьба президентской дочки, – напомнил Люк. – Да и предложение парень ей сделал на самой верхушке Эйфелевой башни.

Merde, какое клише! Патрик вздохнул и закатил глаза.

– И что мне оставалось делать? – потешно продолжил Люк. – Сказать «нет»?

– Я за него не голосовал. – Патрик не отводил глаз от массы розовой изомальт-сахарной смеси на подогревателе. Ему вдруг показалось, что он никогда не перестанет делать карамельные сердечки. Он вздохнул, на этот раз особенно тяжко, чтобы Люк не смог не заметить, и вытянул горячую карамель, прилепляя ее к трубке воздушного насоса. – Знаешь, Люк, ты мог бы дать Саре поблажку.

Губы Люка напряженно изогнулись – то ли опять скрывая улыбку, то ли дело было в чем-то другом. Двенадцать лет Патрик с Люком работали бок о бок в невозможной тесноте, но до сих пор каждый из них не всегда мог понять, что у другого на уме. Правда, от этого было не легче.

– У нее есть ты, Патрик, и один только ты отвечаешь за нее. Думаю, я дал ей кое-что лучше любой поблажки.

Вот черт. Патрик еще не осознал, сколь грандиозен такой комплимент, а сердце уже начало раздуваться от удовольствия и гордости. Патрику страшно не нравилось, когда Люк так поступал с ним. К счастью, это случалось крайне редко. Однако каждый раз Патрик становился сентиментально счастливым из-за того, что Люк хорошо думал о нем, и чувствовал себя пятнадцатилетним.

– Не ты дал ей меня, – возразил Патрик. Он сжимал насос, и в его руках расплавленная розовая масса раздувалась и раздувалась, что почему-то до чертиков раздражало его. – Это я дал ее себе.

– А, – просто сказал Люк, и его внимательные черные глаза заставили Патрика усомниться в только что сказанном.

Bordel de merde, когда-нибудь он точно убьет Люка!

– Ты можешь уразуметь, что она еще и застенчива? – спросил Патрик сквозь зубы, прижимая лезвие ножа тупой стороной к раздувающейся розовой карамели, чтобы придать ей форму сердечка.

– Сара Лин? – безучастно переспросил Люк, будто подразумевая: «А мне-то что до переживаний какой-то практикантки?»

– Да нет. – «Ты точно идиот». Хотя Сара тоже, конечно, застенчива. Так очаровательно, восхитительно застенчива. Патрик отрезал сердечко от трубки насоса и мягко затер оставшееся отверстие, ласковыми движениями придав маленькому сердечку безупречно правильную форму. – Я о нашей владелице отеля. Ты ее знаешь, это та великолепная блондинка, которая приходит сюда восхищаться тобой, пока ты игнорируешь ее.

– А, Саммер Кори? Да ей просто скучно, – ответил Люк, но под его самоконтролем ощущалась беспокойная напряженность, возникшая сразу, лишь только Патрик упомянул Саммер. – И она едва ли застенчива. Она же встречалась с половиной миллиардеров, живущих на земном шаре.

– Ну, вероятно, они сами домогались ее, – очень сухо сказал Патрик. – И надо учесть, что она, знаешь ли, великолепна и до неприличия богата, а как это ни странно, миллиардеры, добившиеся успеха собственными силами, обычно добиваются всего, чего хотят. Какого черта с тобой происходит?

Ух ты, сколько ярости в черных глазах Люка!

Но тот ничего не ответил, и Патрик с отвращением покачал головой.

– Знаешь, я никогда в жизни не видел мужчину, так сильно очарованного женщиной и так боящегося ухаживать за ней. – Он впихнул сердечко на верхний этаж Эйфелевой башни и увидел свое отражение в зеркальном основании.

Чертово зеркало.

– Вот, держи. – Он сунул насос и шланг Люку в руки. – Теперь твоя очередь работать над сердцами. А мне мое нравится таким, каково оно есть.