Глава 2

– Ты вся в золотом пепле, Sarabelle. – Голос Патрика обвился вокруг нее, и ей ясно, будто наяву, показалось, что большая сильная рука обняла ее и притянула к твердой мужской груди. А эта хрипотца… Так на тропическом пляже шуршит и поскрипывает теплый песок, в который можно зарыться всем телом и обрести уют под сверкающими южными звездами. – Клево смотришься.

Она не подняла глаз. Ей не хотелось видеть синяки и ссадины у него на лице. Вчера он подрался со своим собственным шеф-поваром из-за того, что поцеловал Саммер Кори, красивую блондинку, получившую их отель в подарок. Бой был таким свирепым, что швейцарам пришлось лить на дерущихся ведра воды. Патрик остался очень доволен и все посмеивался. Видно, поцелуй был так хорош, что никакие удары кулаками не могли выбить воспоминания о нем.

То, что Патрик так повел себя с Саммер Кори, не должно иметь вообще никакого значения. Ведь он всегда целует женщин, стоит ему оказаться рядом с ними. В щеки. Два раза, четыре раза. Он же француз! И для него ничего не будет значить, если поцелуй – конечно, сам собой – сдвинется на пару сантиметров со щеки на губы. И станет дольше. Ну, просто ненамного задержится.

Сверкающая пыль легла на тарелку уродливой кучкой. Черт побери! Да еще и Патрик смотрит. Сара сосредоточилась – узор должен изображать пепел, который осыпался с крыльев феникса. Потом Патрик или даже сам шеф Леруа, а может быть, один из младших су-шефов поставит на тарелку с золотым пеплом десерт Phénix с языками пламени из темного шоколада и алым сердцем из карамели со страстоцветом. Когда же десерт подадут к столу, то подожгут коньяк, и феникс будет охвачен настоящим огнем.

Прошло пять из шести месяцев ее стажировки в легендарной кондитерской кухне роскошного Hôtel de Leucé. Сара уже научилась делать языки пламени из расплавленного шоколада. Ей позволяли наполнять горячим коньяком изящные стаканчики – и она очень редко обжигалась, – но еще не разрешали размещать на тарелке десерт целиком. Даже создание рисунка из золотого пепла было трудной задачей, требующей большого напряжения. Ведь если Сара не справится, то ее разжалуют, и придется опять заниматься горячим коньяком.

Сару же Патрик, конечно, никогда не целовал в щеки. Она была всего лишь скромной практиканткой. Целуют только равных себе, а не тех, кто ниже по положению. Не будет он целовать женщин, которые работают на него. Она опять почувствовала, будто огромный кулак сжимает ее живот и беспощадно держит внутренности, ни на секунду не отпуская.

– Что ты об этом думаешь? – Мозолистые пальцы Патрика пододвинули к ней красную тарелку. – Мы работаем над преддесертами для Дня святого Валентина.

На широкой фарфоровой ложке лежал небольшой шар из жидкого шоколада в тончайшей оболочке. Мерцая, он выглядывал из-под полупрозрачного белого облачка. Наклонный круг из карамели, украшенный частыми спиралями, прикрывал шар. На первый взгляд у такого преддесерта не было вообще ничего общего с Днем святого Валентина, но, присмотревшись, Сара различила скрытое под орнаментом красное сердечко. Оно было меньше ее самого крохотного ноготка.

Намек на то, что влюбленные боятся открыть свое сердце?

Крошечное спрятанное сердечко, которое Патрик придвинул к ней, будто желая открыть тайну, заставило ее собственное сердце томиться смутным желанием… На долю секунды потеряв контроль над собой, Сара взглянула на Патрика.

От вида его разбитых губ и синяка на скуле ей стало худо, как от удара в живот. Она попыталась отвести глаза, но ее взгляд на мгновение задержался на его губах. Она часто так делала украдкой, чтобы он не заметил. И почему-то каждый раз она ожидала увидеть ленивый, расслабленный рот калифорнийского серфингиста, но нет… у него всегда оказывалась прекрасной формы нижняя губа, выражением которой он отлично управлял, и замечательный изгиб верхней губы. Еще бы, ведь он всю жизнь произносит донельзя напряженные гласные и точные согласные! У него губы поэта, рот аристократа, не соответствующий ни выгоревшим на солнце и спутанным волнами волосам, ни смеющимся синим глазам, ни худощавому лицу, которое однажды утром могло оказаться гладко выбритым, но потом много дней подряд зарастать густой щетиной.

Сара заставила себя прямо и твердо посмотреть Патрику в глаза, и он поморщился.

– Да знаю я, без этого чертова сердца было бы лучше, но ты же знаешь Люка. Любит он совать его куда надо и куда не надо.

На самом деле Сара не знала Люка Леруа, их всемирно известного chef pâtissier. Он возглавлял кондитерскую кухню их ресторана с тремя звездами Мишлен в знаменитом Hôtel de Leucé, который сверкал в роскошном квартале между Елисейскими Полями и Сеной, подобно алмазу Хоупа в обрамлении драгоценных камней.

Когда их божество бросало работу Сары в мусорное ведро, она лишь говорила: «Oui, chef, и Merci, chef». А озорник Патрик Шевалье легко и весело дразнил шефа. Это было выше ее понимания – как, впрочем, и то, каким образом Патрик с Люком тянули, выдували и формовали чертову горячую карамель, создавая восхитительные вещи.

Сара приехала в Париж, мечтая научиться делать миленькие карамельные розочки и бантики, чтобы украшать ими пирожные и торты. Но в первый же день увидела, как Патрик схватил глыбу расплавленной карамели и вытянул ее почти на два метра в высоту. Невозможно изящные изгибы и петли непостижимо переплетались с шоколадом, растягиваясь выше и выше, а вокруг них засверкали звезды и закружились планеты. Сара тогда стояла в толпе ошеломленных учеников, с благоговением наблюдающих соревнования Meilleur Ouvrier de France через окно в двери. Раньше Саре и в голову не могло прийти, что мечта может быть так прекрасна.

Карамельная башня могла – нет, обязана была рухнуть. Но Патрик Шевалье перенес свою скульптуру в выставочный зал – и ничего плохого с ней не случилось.

Потом Сара узнала, что он придумал и сделал основание с амортизаторами. Такая маленькая хитрость.

Как же давно это было!

– Очень красивый преддесерт, – сказала Сара осторожно.

– Да, но как тебе ароматы, Sarabelle? И текстуры? Скажи мне, что ты думаешь. – Взгляд Патрика был чист и ясен, но глаза поддразнивали ее. – Ты же знаешь, меня всегда чарует твой природный, неиспорченный вкус.

Конечно, в его обязанности входило тренировать ее вкус, и он делал это на удивление прекрасно. Он вполне мог быть вторым среди лучших на планете. Ученики в парижской кондитерской школе, в которой училась Сара, падали бы ниц пред ним и целовали бы его ноги, умоляя взять к себе в стажеры. Но коль скоро он по ошибке выбрал Сару, то теперь ему придется сделать так, чтобы она дожила до конца стажировки. Точно так же ему пришлось бы опекать крошечного, неуклюжего, покинутого всеми щенка, которого надо перенести через неистовую реку. И Патрик делал оба дела сразу: во-первых, заботился о том, чтобы у Сары была еда и она выдержала переход через бурный поток, и во-вторых, обучал ее секретам профессии.

Ее сводила с ума мысль, что без него она не может поесть.

Она действительно не могла приготовить себе еду! Узлы у нее в животе никогда не расслаблялись, и она все время была без сил. Да взять хоть вчерашний день. Патрик улучил минутку, хотя других забот у него было сверх головы, поджарил два яйца и, даже не взглянув, подвинул тарелку к Саре. Масляные края таяли у нее во рту, а желудок разве что не плакал от благодарности. А через пару часов Патрик ввязался в драку из-за того, что поцеловал известную во всем мире прожигательницу жизни.

В другие дни бывало так же. В столовой для персонала Патрик лениво двигался мимо стола Сары, направляясь к девушке за стойкой, чтобы пофлиртовать, и как бы случайно ставил перед Сарой две картонные коробочки греческого йогурта с большим содержанием протеина. И непременно с персиком, который она любила.

Он кормил ее. И дразнил, щедро наделяя беспечной лаской. Впрочем, так он вел себя со всеми. Как бы то ни было, но ему всегда удавалось уменьшать ее напряжение, чтобы она могла прожить день, выдержав огромное давление кухни.

Понемногу он стал всем, для чего она жила; всем, что удерживало ее в течение дня. И за это она тоже ненавидела его. Она сама должна удерживаться! Не должен этого делать мужчина, который думает о ней как о неуклюжем, симпатичном щенке среди множества таких же.

В конце концов, даже не похоже, что он вообще думает о ней. Каждый раз, когда она смотрела на него, он обязательно с кем-то флиртовал. Вчера вот взял да и поцеловал Саммер Кори, наследницу одного из самых больших состояний в мире, яркую, красивую и известную своей испорченностью, а потом из-за нее же подрался со своим собственным боссом.

Сара взглянула на Патрика снизу вверх, когда брала ложку с шоколадным шаром, и увидела, как его синие глаза изучают ее тарелки. Сам он мог подготовить полсотни тарелок так быстро, что за это время средний мужчина не успел бы бросить быстрый взгляд на грудь женщины, притворяясь, что смотрит ей в глаза.

Все в Culinaire едва не спятили от ревности, когда узнали, что Сару будет учить Патрик Шевалье. Это было чудо, привилегия. Патрик сам предложил ей такой шанс после мастер-класса, который проводил в Culinaire. Сара до сих пор не может понять, какой потенциал он разглядел в ней, но теперь она, наверное, разочаровывает его по пять тысяч раз на дню – каждый раз, когда у нее что-то получается не так.

Она знала, что на самом деле Патрик не считает ее красивой. Тем более что он умирал от безответной любви то к девушкам, стоящим за стойкой регистрации, то к помощнице директора отеля, то к самому шефу Леруа – даже довольно часто клялся им всем в любви. Просто Патрик пытался заставить Сару чувствовать себя комфортно и делал это с теплом и легкостью. Надо признать, только он один умел помочь перенапрягшейся, сверхперфекционистской кухонной команде продержаться в течение всего каторжного дня. Сара так сильно ощущала его поддержку, что каждая мышца в ее теле хотела вскрикнуть от облегчения всякий раз, когда он появлялся в поле зрения. От его внимания ей становилось столь же приятно, как от погружения в джакузи. Как было хорошо! Поначалу. А потом Сара уже не могла не думать о Патрике. И через некоторое время поняла, что на самом деле важна для него не больше, чем самый обычный щенок. Эта мысль начала грызть ее. И теперь Сара ненавидела Патрика.

Да, ненавидела, но подняла ложку, поднесла к губам, и шар с облачком и карамелью очутились у нее во рту.

Карамель хрустнула, горькая и сладкая одновременно. Мягкое ласковое облачко оказалось ванильным. Эти ощущения на мгновение уступили место вкусу шоколада – он вырвался из шара, стоило лишь нажать языком – и потом смешались в нахлынувшем экстазе. Сердечку же очень хорошо удалось спрятаться за порывом первых ароматов. Можно было бы даже совсем забыть про него, если бы не слабый пикантный намек на нечто неуловимое и волшебное, да и тот через секунду исчез.

– Ну, как? – Патрик отодвинул три, четыре, пять тарелок. Пять? Пять из двадцати, которые Сара успела подготовить? Но чем отличаются те, которые не были достаточно хороши, от тех, которые он оставил? Почему она не видит этого? – Уже испытала оргазм? Или еще осталось желание чего-то большего? – Опять эта его плутовская улыбочка! – Не стесняйся, говори, если я не возбуждаю тебя безоговорочно, Sarabelle.

Она сжала губы, но им, конечно, действительно хотелось, чтобы каждый попавший в них кусочек доставлял наслаждение. Патрик всегда поддразнивал Сару, но и побуждал ее анализировать каждый нюанс текстуры и аромата, заставляя развивать такие же совершенные навыки, какими обладал сам, даже если ей они казались далеко за пределами ее возможностей.

– Сразу и не скажешь, – медленно проговорила она. – Чувствуется провокация, скрытая под теплотой. Будто затаившееся сердце сейчас встрепенется и захватит тебя, а ты такого вовсе не ожидаешь.

В последующую секунду произошло много событий. Брови Патрика взлетели, и он с некоторой враждебностью взглянул на преддесерт, будто тот каким-то образом предал его. Сара облизала губы, желая напоследок почувствовать вкус необычного, замечательного сочетания карамели с шоколадом. Притворно ленивые глаза Патрика остановились на ее губах, но через миг Патрик повернулся, поймал commis, идущего мимо него с подносом стаканов, прошедших предварительную подготовку, и постучал по нескольким из них, чтобы их подготовили заново.

– Мне нравится. – Сара запнулась. Она знала, что ей не полагается приставать к шеф-поварам с вопросами. Но Патрик всегда поощрял ее. Всегда ясно давал понять, что она может спрашивать его о чем угодно, и, даже если вопрос оказывался глупым, Патрик всегда отвечал нежно и легко, одобряя уже одно то, что Сара интересуется. – Но шоколад на преддесерт? Я думала, замысел в том, чтобы подать что-то абсолютно отличающееся от остальной части меню, а на десерт, наверное, тоже будет шоколад? Вдобавок, преддесерт так… сладок. Разве у него не должен быть более чистый, легкий аромат, чтобы мы подготовились к чему-то большему? Ну, м-м, к настоящему оргазму.

Выражение глаз Патрика на миг стало комичным, а может, и что-то другое промелькнуло в его взгляде – ведь ему наконец-то удалось заставить ее выговорить слово «оргазм». Она же смотрела на него непоколебимо серьезно, отметая малейший намек на сексуальный подтекст беседы. Она не сомневалась, что он легко сможет уговорить ее заняться сексом, если ему вдруг наскучат другие женщины или с ней ему покажется просто удобнее. Но она должна работать под его руководством, и уж ей-то ничего не будет легко и просто.

Опять озорная усмешка!

– Sarabelle, ты же знаешь, со мной ты не обязана испытать только один оргазм. Разве я не говорил? Мы можем начать с одного маленького и затем перейти к тому, что побольше. Один за другим, если захочешь. Если только ты готова позволить дать тебе несколько… – Он без колебания поместил ее ложку в свой рот, и взгляд его стал одновременно и пылким, и томным. Даже ленивым, полностью поглощенным вкусом, который он ощущал у себя во рту. – Разных разностей, которые можно пробовать на вкус, – после крошечной паузы добавил он, будто только что вспомнил. И глаза его засияли прозрачной, чистой невинностью!

Она же просто смотрела на него. Прямо и серьезно, упорствуя и не отступая.

Патрик подмигнул, сложил в стопку отбракованные тарелки и отодвинул их.

– Теперь дай покажу тебе фокус, Sarabelle. Увидишь, как просто и легко все получится с этими тарелками.

О нет. О, конечно же, да. Она каждый раз жаждала этого.

Патрик обошел вокруг рабочего стола с обычным непринужденным изяществом, ничем не напоминавшим о том, как быстро и точно он может двигаться. Возможно, он и сам уже этого не помнит. Он вырос в этой обстановке. Кто знает – возможно, для него все движения в мире кажутся замедленными и расслабленными.

Теплота окутала ее тело сзади.

– Вот так, Sarabelle. – Его голос, казалось, прошел поверх ее головы, ласково коснувшись волос. Длинная рука Патрика легла рядом с намного более короткой рукой Сары, и она почувствовала его мускулы через два слоя толстой ткани, из которой сшиты их поварские куртки. У него была сильная рука, как у фехтовальщика, но такого, кто фехтует без отдыха по шестнадцать часов ежедневно. Его щека устроилась рядом с ее щекой. Исполосованная золотом бронза его волос щекотала Саре висок, и прядь зацепилась за дальний край ее ресниц. И на секунду, пока он был так близко, его теплый мужской аромат проник сквозь благоухания лимона, сливок, ванили, корицы, шоколада, земляники и свежеизмельченного миндаля – сквозь настолько густые наслоения запахов, что даже человеческому поту редко удавалось перебить их. – Расслабься.

Он чуть-чуть сжал ее запястье.

И она, конечно же, расслабилась. Как ужасно, что она не может сопротивляться, и как замечательно чувствовать, что все ее мышцы поддаются ему.

Патрик засмеялся, нагнулся и подвел ее руку ближе к своим губам. Саре тоже пришлось изогнуться, и в этот миг его рука охватила обе ее руки. Сару накрыла волна удовольствия. Ощущение казалось таким… правильным. Она чувствовала, что теперь ничего не сможет сделать не так. Раз он направляет ее, все получится идеально. Его грудь была прижата к ее спине, и они оба изящно склонились над тарелкой. Сто тысяч раз Сара видела, как он это делает. Его дуновение было таким слабым, будто к ее обнаженному запястью прикасался солнечный свет, кружась вихрем у нее в ладони. Патрик чуть изменил угол, воздух скользнул по ее пальцу, и золотая пыль закружилась в воздухе. Патрик ловко вел тарелку под падающим золотом, вертел ею, чтобы узор упавшего «пепла» был доведен до совершенства.

– Вот так, – повторил Патрик с той странной улыбкой, от которой Саре начинало казаться, будто она, обнаженная, стоит над бирюзовым морем на самом краю утеса и собирается упасть Патрику в руки, а потом они опрокинутся на песок и покатятся по залитому солнцем пляжу. – Понятно?

Подмигнув, он ушел.

Сара попыталась взять себя в руки и удержаться на воображаемом утесе, но зацепилась пальцем ноги за выступ на краю, волны откатились, и она плашмя шлепнулась на зазубренные камни.

Пальцы ног сильно, до боли, скрючились в туфлях. Сара не могла понять, чем его тарелка отличается от ее. Никак не могла. Шесть месяцев трудных и дорогих курсов в Culinaire. Почти пять месяцев стажировки. Огромные долги, из которых она пыталась вывернуться, получая стипендию стажера – четыреста евро в месяц. А она так до сих пор и не смогла увидеть, чем же отличаются тарелки. Иногда ей казалось, что еще чуть-чуть – и она поймет, в чем дело. Неужели в том, что его дыхание щекотало ее кожу?

Она сжала пальцы, закрывая ладонь, пытаясь удержать мимолетное дуновение. И ненавидела его за это дуновение. Она ненавидела Патрика так сильно, как только могла.