Глава 4

– Service! – крикнул серьезный худощавый Ной, второй су-шеф. Он обладал выдержкой и рассудительностью, чем и отличался от некоторых поваров, обладавших преувеличенным самомнением, но его взрывной темперамент начинал становиться достопримечательностью кондитерской кухни. – Service, service, service!

Сара, покрытая очередным слоем золотого пепла, полностью сосредоточилась на своих тарелках, но крики действовали ей на нервы, хотя она слышала их уже почти пять месяцев. В тесных кухнях никогда не было ни свободного пространства, ни мгновения тишины, разве что прийти очень рано или выпадет удача работать с расплавленной карамелью среди инфракрасных ламп и фенов, и тогда все держатся подальше от тебя.

Был час десерта, к тому же отель устроил сегодня большой торжественный прием. Летали руки, тела, тарелки. Вспыхивал гнев, когда смертные бунтовали против неумолимого требования делать все божественно совершенно, хотя вся их жизнь и была посвящена только этому.

– Service!

Теперь на официантов орал chef de partie Эрве. Когда надо подать на стол тарелку, на которой нечто расплавленное лежит внутри замороженного или замороженное – внутри расплавленного, то промедление на долю секунды может загубить прекрасный десерт.

– Быстрей не можем, merde! – хватая тарелки, завопил в ответ Томас, новенький и самый молодой из официантов.

Эрве дернулся, будто хотел броситься через проход. Ему всего двадцать один, но опыта у него на шесть лет больше, чем у Сары. Чтобы выглядеть крутым, он бреет голову, хотя постоянно забывает это делать, и, когда отрастает щетина, он становится похож на ежа, одетого в белую поварскую куртку.

– Вы, парни, девчонкам вчера тоже так говорили? А, Томас? – спросил Патрик.

Он опустил мусс из страстоцвета в жидкий азот и, когда пар ореолом окружил его, стал казаться златовласым героем из тех, кто совершал подвиги в только что возникшем из хаоса мире.

Желание Эрве придушить официанта исчезло при взрыве хохота, и даже Томас закатил глаза и рассмеялся. Правда, подружки у Томаса не было, и Патрик, конечно же, об этом знал.

Сара вздохнула. Кухонной команде нравился грубый юмор, и иногда Саре даже казалось, что только о сексе они и могут думать.

Никто из поваров не сбился с быстрого, сверхъестественного ритма. Прекрасные десерты по-прежнему взлетали из-под пальцев, будто из-под мелькающих волшебных палочек.

Патрик встал в проходе, где мог и сам создавать шедевры, и проверять совершенство каждого блюда, которое проносили мимо него. Сару же он поставил слева от себя, чтобы она подавала ему подготовленные тарелки.

Почти при каждом движении его тело касалось ее, но Патрик по-прежнему не обращал на это никакого внимания – ведь он вырос в лучших кухнях, где люди работали с безумной скоростью в ограниченном пространстве. Но Сара замечала каждое легчайшее прикосновение его протянутой руки к ее руке, его тела к ее спине, его бицепса к ее плечу.

Она попыталась сосредоточиться на своем задании – распылять на каждую тарелку золотой пепел, из которого возрождается Феникс. Патрик делал все остальное. Он готовил компоненты этого безумно красивого и сложного десерта в два раза быстрее, чем она размещала пепел на тарелке.

И каждый раз, когда она склонялась, как он показал ей, и дула на свой палец, то ощущала тело Патрика, и ей казалось, будто его дыхание опять неуловимо щекочет ей ладонь.

Она чувствовала себя dans le jus – то есть в запарке, как говорят повара в Штатах, когда не хватает времени, – и начала отчаиваться. А Патрик, не говоря ни слова, время от времени уделял Саре секунду – как бы невзначай быстро протягивал руки вдоль ее рук, поправляя их движения.

– Chaud! – крикнул повар с большой кастрюлей в руках. Запах шлейфом тянулся за ним. – Горячо! Chaud derrière! Горячо сзади!

Патрик положил руку Саре на талию, прижал девушку к прилавку и сам прижался к ней, освобождая проход. Волна беспомощной тоски пробежала по Саре от прикосновения Патрика. Она сохранила серьезное и непроницаемое выражение, а он усмехнулся, глядя на нее сверху вниз.

– Они всегда так обо мне говорят. А ты тоже считаешь, что сзади я выгляжу горячим парнем, Sarabelle?

Она не могла не думать о том, какое у него сзади крепкое, красивое тело под белой поварской курткой, и как он смотрится в обтягивающих джинсах, когда поздно вечером покидает отель, направляясь домой, чтобы быть подальше от нее. И как хорошо ощущать его твердую руку, завладевшую ею и прижимающую ее к рабочему столу.

Впрочем, его рука уже отправилась заниматься другими делами. Ему не требовалось времени, чтобы прийти в себя после контакта с Сарой.

Она в задумчивости повернулась, чтобы достать из шкафа еще одну упаковку золотой пыли, и чуть не наткнулась на кастрюлю, от которой Патрик только что отодвинул ее. Горячий металл находился точно на уровне лица Сары. Ароматы страстоцвета и карамели ударили ей в нос.

Рука опять охватила ее и притянула к сильному телу. Кастрюля миновала их. Вместо лютого ожога металлом или разрушительной волны расплавленной карамели ее лицо встретило жесткую ткань поварской куртки и твердую грудь.

Весь инцидент, включая его благополучное завершение, занял меньше секунды. Патрик отпустил Сару, потом взял ее за подбородок сильными мозолистыми пальцами.

– Сара. – Он наклонился и внимательно посмотрел ей в глаза. – Черт возьми, обращай внимание и на других людей. Сколько раз я должен повторять это тебе? – Он грубо выругался, схватил золотую пыль, поставил ее на рабочее место Сары и подтолкнул ее туда так быстро, что она ничего не успела сообразить.

В этот час дня ни у кого не хватало времени на раздумья – все были заняты банкетным залом на пятьсот человек и полным обслуживанием ресторана. Практикантам вообще не полагалось находиться здесь, но у Сары не было другого способа подтвердить свою ценность, кроме как работать в две смены точно так, как работают настоящие повара.

Патрик повысил голос, заглушая все остальные звуки:

– Еще раз увижу, что кто-то несет горячую карамель на уровне лица, уволю на хрен!

Все в кухне взглянули на него и затем на Сару, не нарушая ритма работы.

– Лицо Сары здесь. – Патрик рубанул рукой в свою грудь, и лицо Сары запылало. Да, одно только ее присутствие требовало от них изменить свои привычки, приобретенные годами интенсивной работы. Она была единственной женщиной в команде, некомпетентным молодым специалистом маленького роста. Она еще не научилась держаться в стороне от горячих кастрюль с карамелью даже после предупреждения, даже после того, как ее физически переместили в безопасное место. – Кастрюли должны быть не выше этого уровня. – Рука Патрика метнулась к его поясу. «Черт тебя побери, Патрик, я не такая маленькая». – Всем ясно?

Он коротко коснулся ее плеча быстрым, автоматическим движением, которое вселило в практикантку уверенность, что больше не будет ни одного повода для истерики. И вернулся к работе. А частью его работы была забота о том, чтобы щенок остался жив.

Она изо всех сил сосредоточилась на золотой пыли, чтобы не думать, каким глубоким – до кости – был бы ожог, если бы карамель вылилась ей на лицо. О боже…

Он мог поднять ее всю целиком, рассеянно похлопать по плечу, засунуть в свой теплый, безопасный карман, при этом не обратив на нее ни капли внимания.

Лишь через несколько часов, когда работа закончилась, Сара смогла сбежать в коридор, соединяющий кухни с другими внутренними помещениями отеля. Она опустилась на пол и прислонилась к стене, глубоко дыша и радуясь, что у нее осталось лицо. Она была невнимательна всего лишь одну дурацкую секунду. Но во время работы в кухне такие секунды случались у Сары три тысячи шестьсот раз в час.

Боже! О чем она только думала, отказываясь от карьеры инженера ради этого? В какой сказке она вообразила себя? Уж точно не в этой. Как она могла быть настолько глупа, чтобы последовать за Патриком сюда, – видно, перегрелась на солнце, – вместо того чтобы найти место для стажировки в каком-нибудь небольшом магазинчике, где она была бы в состоянии справляться с делами?

Теперь он, должно быть, жалеет, что пригласил Сару. Да что уж там, все в кухне жалеют об этом. Черт бы его побрал, этого Патрика!

– У тебя все в порядке, Сара?

Будто из ниоткуда Патрик появился в коридоре и наклонился к ней, опершись рукой о стену над ее головой. Ей захотелось навсегда укрыться под его рукой. Вряд ли он стал бы возражать. Наверное, со слезливыми практикантками он общался со спокойным терпением уже тысячу раз. Шутил над ними. Приподнимал подбородок или сжимал плечо, легонько встряхивая, и подмигивал, будто желая сказать: «Не падай духом, все будет хорошо!»

– Да. – Она отвернулась.

«Еще тридцать шесть дней. Я не могу сдаться только из-за того, что мне тяжело. Я ведь этого хотела. Я думала, что поступаю правильно».

Вздох Патрика пробежал по ее волосам, и она открыла глаза. Он внимательно смотрел на нее сверху вниз.

– Сара. Я совершил ужасную ошибку, когда рекомендовал тебя для этой работы.

Ей показалось, что он окатил ее жидким азотом с головы до ног. Она вывернулась из-под его руки и бросилась в женский туалет так быстро, что он не успел отреагировать. Она чувствовала себя замороженной от кончиков пальцев на ногах до потрескивавших, затвердевших корней волос. Если бы сейчас она начала их расчесывать, они бы сломались.

Она вошла в кабинку и рухнула на унитаз. Во всем чертовом отеле только здесь она могла сидеть. Просто сидеть. Одна. Она оперлась локтями о колени и уставилась на руки.

Они были тонкими и красивыми – когда-то давно. Ожоги тут и там и шрамы от них останутся на всю жизнь. Мозолистые, как у крестьянки, ладони. Сара закрыла глаза. Перед ее мысленным взглядом возник образ искалеченных, покрытых рубцами рук матери, нежно накрывающих ее руки. Она не могла отделаться от этого видения. «Неправильно, Сара, надо вот так». Когда Саре было три годика, она попыталась скопировать буквы такими, какими они были в ее книгах. Ее мама, кореянка, изо всех сил пыталась стать грамотной и верила, что если ее дочери будут достаточно дисциплинированны и приложат усилия, то смогут достичь совершенства в написании американских букв. Да и сами будут совершенны во всем.

Но какой бы голодной Сара ни была, как бы много ни работала в каторжных кухнях, не успевая поесть, какой бы изможденной она ни стала за месяцы изнурительного труда, как бы ей ни было больно, когда она обжигалась или получала порезы – ее матери пришлось гораздо тяжелее.

Сара вытянула тонкие, красивые, ни разу не искалеченные руки. «Я все сделаю правильно ради тебя, мама. Я сделаю все прекрасно. Даже голод превращу в легкое дуновение красоты, и тогда у меня будет оправдание за то, что я отправилась в сказку.

Теперь возникло видение искалеченных рук матери, в ужасе прижатых к губам, когда Сара объявила, что отказалась от работы инженера и отправляется в Париж, чтобы стать шеф-кондитером. В ушах Сары прозвучал жалобный шепот Изи-На Лин: «Но у тебя же все идет хорошо!»

Теперь же, в Париже, она даже в зеркало не может смотреть с тех пор, как решила больше не давать никаких обещаний. Она немыслимо устала от того, что каждый чертов день нарушает обещание, данное матери.

А виноват Патрик Шевалье. Как же ему удалось, весело и шумно ворвавшись в ее жизнь, подмигиванием и отблеском света в волосах завлечь ее в мечту, которая для Сары оказалась непосильной?