Глава 23

Это и вправду было слишком много для него.

Патрик не знал, что ему делать. Столько лет он даже самому себе не признавался, что существуют вещи, которые значат больше всех остальных. Ну, не то чтобы не признавался – не разрешал ничему иметь самое большое значение. Не мог разрешить, потому что был не в состоянии преодолеть давно укоренившееся убеждение, что если позволить кому-нибудь – даже себе! – понять, насколько что-то имеет значение, то оно, это что-то, будет вырвано из его рук, использовано, чтобы поиздеваться над ним, и в конце концов разрушено в наказание за то, что он, Патрик, не желает плясать под чью-то гребаную дудку. Люк, убеждая Патрика в обратном, потратил неимоверно много сил, но поколебать его предубеждение не смог.

А потом в жизнь Патрика вошла Сара.

И когда она поняла, что нечестно пытаться заставить его ходить перед ней на задних лапках, сказала, что ей жаль.

И сказала, что он был…

У него перехватило горло – странно, что это случилось на людной улице. Он даже не мог дословно вспомнить, что она сказала. И не мог не думать о возникших проблемах, причем сразу обо всех.

В груди возникло ощущение раздувающегося сердца, будто оно было из карамели, и кто-то накачивал в него слишком много воздуха. Только карамель эта была тверже костей. Она давила изнутри, угрожая вот-вот вырвать грудину из тела.

Он шел и шел, надеясь, что Сара наслаждается его большой шикарной ванной, которой сам он никогда не пользовался. Как же хорошо, что его фантазия, наделенная даром предвидения, заставила установить эту ванну! С того дня прошло много времени, и вот теперь он мог мысленно любоваться Сарой, представляя, как она нежится в теплой ласкающей пене.

Он задержался перед магазином, где продавали всякие роскошные штучки для ванн, вошел и купил ароматизированные шарики, будто предназначенные для того, чтобы именно милая Сара растворила их в воде. Сунув пакетик в карман куртки, Патрик двинулся дальше. Пусть этот подарок она тоже не захочет принять, но ему нравилось думать о том, как облако аромата окружает ее, пока она отмокает в ванне и какие-нибудь особые масла смягчают ее кожу. «Позволь мне одарить тебя мылом и благовониями, дабы ты не забывала – все, что заставляет тебя чувствовать себя легко и хорошо, приходит от меня».

Иногда так приятно знать, что ты не единственный в мире мужчина, который иной раз садится в лужу. Со всеми мужиками такое случается. Просто другим не повезло, и они не встретили столь прекрасную женщину, как Сара. Хотя, кто знает, может быть, везению должна сопутствовать некоторая хитрость и небольшое умение манипулировать людьми?

Зазубренные стрелы его мыслей летели вверх, пронзая тяжелые подбрюшья туч, и из них сыпались нечастые капли. Патрику мерещилось, что каждая несет ему осуждение. Улицы были полны людей, и в воздухе витала злость – рабочий день для большинства был омрачен холодной изморосью. Патрик едва замечал окружающих, ведь за двенадцать лет хорошо научился избегать столкновений, двигаясь среди огромного количества тел в маленьком пространстве – в метро, в приемной семье, на парижских улицах – и, самое главное, в кухнях.

Он шел на север через Marais, потому что прогулка вдоль Сены вызывала слишком много самоанализа. Но довольно быстро Патрик начал сожалеть о своей прогулке, потому что тратил на нее их выходной. Который они намеревались провести вместе. Вдвоем.

В магазинах все было посвящено Дню святого Валентина. От экстравагантных фантазий, щеголявших разнообразными сердечками, у Патрика по телу бежали холодные мурашки, но ему хотелось, чтобы Сара тоже полюбовалась этими витринами. Он мог поспорить на что угодно, что она любит разглядывать витрины и даже делает наброски в своем маленьком блокнотике, чтобы потом использовать их в собственной кондитерской.

Однако хоть и завтра у них обоих тоже выходной, было глупо тратить здесь время впустую, вместо того чтобы проводить его в объятиях друг друга. Или вместе наслаждаться ванной. Он позволил себе вообразить, как Сара прямо сейчас лежит в ней – хотя в его мозгу высветилась намного более вероятная картина того, что она в гневной обиде надевает пальто, намереваясь вернуться в свою квартиру. Он сфотографировал красивый букет, выставленный перед цветочным магазином, и отправил фото Саре, сопроводив смайликом в форме сердечка – пусть это и не ясное и отважное выражение его чувств, но, кто знает, если женщина получает такую эсэмэску, когда ее чувства задеты, то ей может стать не так… больно. Может быть, она почувствует себя более терпеливой.

Сара не ответила на смс, да он в общем-то и не ждал ответа, хотя просто на всякий случай снова и снова проверял свой телефон. Было трудно вообразить, что Сара занимается чем-то столь глупым и пустяковым, как выражение эмоций смайликами. Либо она сосредоточена на тебе, либо нет. Третьего не дано – никаких уверток и фокусов быть не может.

Патрик мысленно перенесся в свою квартиру. Сара, возможно, лежит в ванне. Разве там не замечательно? Вместо того чтобы бродить по холодной улице под плюющимся, как разозленная кошка, небом, Сара может нежиться в горячей воде, которую так любит, и мечтать. Ее глаза закрыты, губы слегка раздвинуты, тело столь же расслаблено, как вчера вечером. Она гладит себя, убеждаясь, что ее тело все еще принадлежит ей, хотя вчера она полностью отдала его Патрику, и находит грудь, которой он владел. Рука скользит по животу, который он целовал, и умещается между бедрами – там он полностью и без сомнения обладал всем.

Он понимал – Саре нужна уверенность в том, что она владеет собой. И когда она дотрагивается до себя, думая о нем и о том, что он сделал, она хочет понять, кто она сегодня, а он…

М-м. Она, наверное, открыла глаза, чтобы увидеть, как он смотрит на нее, сидя верхом на стуле – который только в его фантазии стоит в ванной, – и положив подбородок на сложенные руки, и тихо, и глубоко говорит: «Давай же, продолжай». И она продолжает ласкать себя…

Как хороши сексуальные фантазии! Без них мужчинам жилось бы дерьмово. Пришлось бы слишком много внимания уделять суровым, опасным, раздирающим эмоциям, которые скрываются у них внутри. Эти эмоции подобны осколкам бриллиантов. Они ярко сияют, обещают любое богатство – и причиняют адскую боль, когда, лишившись всякой защиты, ползешь по ним голышом.

А каково это, быть женщиной, не имея возможности легко и просто развлечь себя сексом? Эта мысль пронеслась в голове у Патрика, задержавшись на долю секунды, но он успел ужаснуться и даже вздрогнул. Бедная Сара. Неудивительно, что он чувствовал себя обязанным защищать ее. Пока он был занят фантазиями о том, как прижимать ее к мраморному столу, она, должно быть, беспокоилась совсем о другом. Например, о маме. И о том, чтобы все делать правильно. Ей нужен такой мужчина, как Патрик, который возведет секс в десятую степень, чтобы в ее жизни он господствовал даже над рассудком.

Это будет на самом деле.

Ладно, будет что-то вроде этого.

Merde, ведь он же ей действительно нужен?

Его пальцы сами собой согнулись в кармане, пытаясь сжать воображаемую руку Сары. Бедные маленькие руки Сары… Напряжение, которое жило в ней, в ее руках, заставляло ее брови сходиться. Оно вело и вело ее вперед, ко все новым достижениям, и никогда не позволяло ей смилостивиться к себе. Господи, да в этом она хуже Люка! Неудивительно, что она расслаблялась, когда он забирал всю власть себе, ничего не давая делать ее рукам.

Патрик вернулся к реальности зимнего Парижа. Ему захотелось закончить эту прогулку, возвратиться домой и поцеловать ее руки от плеча до запястья. Овладеть ими. Погладить ими свое тело. Позволить себе чувствовать, какие они красивые и невредимые.

Принадлежащие ему.

Он остановился. Люди продолжали идти мимо него. Их зонтики ударяли его по плечам. Он оглянулся и посмотрел на юг. Его внутренности непроизвольно напряглись от нахлынувшей паники, и он прошел пару домов, прежде чем отдышался.

Сара.

Посмеиваясь над собой, Патрик потряс головой, пытаясь заставить себя действовать как здравомыслящий взрослый, а не как психованный подросток.

Сара.

Все в порядке. Она не… не такая. Она не играет в игры, чтобы причинить другим людям боль. Она слишком сосредоточена на тех вещах, которые важны для нее, а игры в их число не входят. Если ему и бывало больно, то из-за того, что она сделала или не смогла сделать. Она никогда не ставит себе целью причинить кому-нибудь боль.

Сара.

Ее имя и образ вторгались в его мысли, обнадеживали и приносили облегчение. Таким же эффектом обладал расплавленный сахар, когда Патрик месил и вытягивал его, как хотел.

Сара значила для него слишком много. Да, слишком много. Но он просто должен был… Он должен справляться с этим. И когда он думал о Саре, то мог справляться так, будто она была его паническим ужасом. Или светом в окне дома, который он мечтал построить. Или глазом бури. Он мог пробиться через бурю, чтобы добраться до Сары.

Ни один призрак детства не дотянется до Патрика через двенадцать лет жизни и не сумеет вырвать эту мечту из его рук.

Нет.

Чертовски нет.

Патрик пошел обратно. По дороге он купил тот букет, фото которого отправил Саре. Вероятно, ее уже нет в его квартире, и придется идти к ней домой. Почему бы в таком случае не быть цветам у него в руке? Они же не могут причинить ей боль?

Он взглянул в направлении Девятого округа, потому что так далеко углубился в Marais, что до квартиры Сары было уже совсем близко, потом посмотрел назад, в сторону своей. И выбрал надежду, merde. Да. Выбрал надежду.

Забавно, какой ужас может вселить надежда и какую он чувствует к ней угрюмую враждебность. И как не хочет позволить ей охватить его.

Но он может попробовать простить надежду за те многочисленные случаи, когда ее предавали. Ведь в этом вовсе не надежда виновата, а сам Патрик. Это же он выставлял ее напоказ, давал кое-кому понять, на что надеется. Но теперь он может смаковать надежду, если будет достаточно умен и сумеет хорошо спрятать ее в какое-нибудь безопасное место.

Должны же двенадцать лет работы и достижений привести в конце концов к чему-то хорошему!

И он решил вернуться к Саре, которая нежилась сейчас в его ванне.

По мере того, как он приближался к ней, его шаги становились все длиннее и сильнее – вдруг оказалось, что на самом деле надежда ему нравится.