Часть четвертая. Не слышу музыку, но слышу бой барабанов
Глава 33. Рождество дома
– А что бы ты сделал? – спросила Брианна, осторожно перекатываясь на узкой кровати Уэмиссов, чтобы пристроить острый подбородок на плече у Роджера.
– С чем?
Отогревшись впервые за много недель, набив желудок сытным ужином миссис Баг и уютно устроившись в постели с женой, Роджер испытывал приятную сонную леность.
– С Исайей Мортоном и Алисией Браун.
Роджер от души зевнул, хрустнув челюстью, и устроился поудобнее. Набитый кукурузными листьями матрас громко зашуршал. Наверное, их с Брианной недавние игры слышал весь дом… Впрочем, плевать. В честь его возвращения она вымыла голову, и волосы теперь мягко лежали на груди, мерцая в тусклом свете очага. На улице еще не стемнело, но Роджер и Брианна все равно закрыли ставни, создавая иллюзию, будто находятся в крохотной пещере на двоих.
– Не знаю. Наверное, то же, что и твой отец… Ты так вкусно пахнешь…
Он намотал прядь волос на палец.
– Спасибо. Я попробовала тот новый шампунь, который мама сделала из масла грецкого ореха и бархатцев. А как же бедная жена Исайи из Гранит-Фолс?
– А что она? Джейми все равно не заставил бы Мортона вернуться к ней против воли… если она вообще жаждет его возвращения. И вряд ли ту девушку, Алисию, он увез силой, иначе твой отец не стал бы покрывать их побег. – Роджер откинулся на подушку, поглаживая пальцем рыжую бровь. – Думаю, самое лучшее, что можно было сделать в тех обстоятельствах – это дать молодым немного форы. А к утру снег смешался с грязью, так что и стаю медведей не выследишь, не говоря уж о парочке влюбленных.
Морозы сменились оттепелью, и домой милиционеры приехали в добром расположении духа, но по уши в грязи.
Брианна вздохнула, и от теплого воздуха по груди Роджера побежали мурашки. Она вдруг приподняла голову, с любопытством их разглядывая.
– Что такое? Я не всю грязь смыл?
Роджер умывался довольно торопливо, спеша в теплую постель.
– Нет. Просто мне нравится, когда у тебя мурашки. Волоски на груди встают дыбом, а соски сморщиваются.
Она пощекотала один из них, вызывая на радость себе новую волну мурашек. Роджер недовольно заерзал. Надо бы сменить тему. Он глубоко вздохнул и оторвал голову от подушки, с интересом принюхиваясь к густым ароматам, текущим с кухни.
– Что готовят?
– Гуся. Точнее, гусей, их там с десяток.
В голосе Брианны отчего-то послышалось сожаление.
– Здорово… – Он лениво провел ладонью по ее спине, бледно-золотой от сияния свечи. – А по какому случаю? Из-за нашего возвращения?
Брианна смерила Роджера долгим пристальным взглядом.
– На Рождество.
– Что?! – Он заморгал, пытаясь подсчитать дни; календарь в голове начисто сбился. – Когда?
– Завтра, идиот ты эдакий, – с нарочитым вздохом проговорила она, подалась ближе и проделала что-то невообразимое с его соском, а потом в шорохе постельного белья сползла вниз, лишая Роджера уютного тепла. – Ты что, не видел украшения в доме? Мы с Лиззи заставили чертенят Чишолмов наломать еловых веток и три дня плели венки и гирлянды.
Ее голос из-под надеваемой сорочки звучал неразборчиво, но, как Роджер смел надеяться, без особой обиды.
Он сел и свесил ноги, поджав пальцы, когда босые ступни коснулись холодных деревяшек пола. В их собственной хижине у кровати лежал плетеный коврик, однако там сейчас обосновались Чишолмы… Роджер запустил руку в волосы, срочно придумывая себе оправдание.
– Я ничего перед собой не видел, только тебя одну.
Это истинная правда – а она, как известно, лучше самой сладкой лжи. Высунув голову из сорочки, Брианна с прищуром уставилась на Роджера, но, увидев его искренний взгляд, медленно улыбнулась.
Она подошла к постели и обняла его, окутывая запахом бархатцев, душистого белья и молока. Ребенок скоро опять проголодается… Смирившись, Роджер обхватил ее за бедра и привлек к себе, чтобы хоть на секунду прижаться лицом к пышной груди.
– Прости… Совсем забыл. Иначе обязательно привез бы тебе с Джемом что-нибудь в подарок.
– Что, например? Кусочек Исайи Мортона?
С тихим смехом она высвободилась и стала заплетать волосы. На запястье покачивался браслет, который Роджер подарил ей в прошлый сочельник.
– Ага. Из его шкуры вышел бы неплохой переплет для книги. Или ботиночки Джему.
Путь домой был неблизок. Роджер не чуял под собой ног от усталости и хотел лишь одного подарка: снова нырнуть с Брианной в постель и провалиться в глубокий сон любовных грез. Однако его звал долг, и Роджер, зевая и помаргивая, встал.
– Значит, на ужин сегодня гусятина? – уточнил он, копаясь в груде грязной одежды. Где-то должна быть чистая рубаха, но раз хижину заняли Чишолмы, а Брианна перебралась в комнату Уэмиссов, Роджер не представлял даже, где теперь искать свои вещи. Да и нет смысла надевать чистое, чтобы отмывать хлев или кормить лошадей. Переоденется потом, к ужину.
– Угу. А на завтра миссис Баг запечет половину свиной туши. Гусей я подстрелила вчера, и она решила их не коптить. Мы надеялись, вы успеете вернуться к празднику.
В ее голосе опять прозвучали странные нотки.
– Ты что, не любишь гусятину?
– Никогда ее даже не пробовала. Роджер…
– А?
– Просто хотела спросить. Ты знаешь…
– Что знаю?
Голову еще заполнял приятный туман усталости и любовного истощения. Брианна успела надеть платье и уложить косу, а он до сих пор искал чулки и ботинки. Роджер рассеянно тряхнул штаны, и осыпавшиеся с них комки грязи градом застучали по деревянному полу.
– Ты что делаешь! Что с тобой такое?! – рявкнула вдруг Брианна. Она раздраженно вырвала у него штаны, распахнула ставни и с силой принялась выбивать их за окном. Потом швырнула штаны через всю комнату обратно Роджеру.
– Эй! Это с тобой что такое?!
– Со мной?! Ты раскидал грязь по всему полу – и обвиняешь меня?!
– Прости. Я не подумал…
Она сдавленно хмыкнула. Роджер торопливо сунул ногу в штанину, повинуясь чисто мужскому рефлексу. Назревала буря, а любую опасность лучше встречать не с голой задницей. Поспешно завязывая пояс, он затараторил:
– Слушай, прости, я совсем забыл, что скоро Рождество. Я… у меня были важные дела. Я все исправлю. Давай, когда поедем в Кросс-Крик на свадьбу твоей тетушки, я…
– К черту гребаное Рождество!
– Что?..
Он замер, так и не успев застегнуть штаны. Даже в сумраке комнаты было видно, как Брианна наливается краской.
– К черту Рождество, и Кросс-Крик пусть катится ко всем чертям вместе с тобой!
Мимо его уха просвистела деревянная мыльница, с силой грохнувшая о стену.
– Да подожди ты, черт бы тебя побрал!
– Не смей при мне выражаться!
– Ты ведь сама…
– У тебя, значит, «важные дела», да?!
Брианна схватила с умывальника большой фарфоровый кувшин. Роджер пригнулся, но она опомнилась и поставила его на место.
– Я весь последний месяц провела по уши в стирке и детском дерьме, среди истеричек и орущих младенцев, пока ты занимался своими «важными делами», и вот ты заявляешься весь в грязи и топчешься по чистым полам! Ты хоть представляешь, каково скоблить их, стоя на четвереньках? Этим гребаным щелоком?
Она затрясла перед ним руками.
– Ты даже на сына не взглянул и ни слова о нем не спросил – а он, между прочим, научился ползать! Тебе хотелось поскорее завалиться в постель, и ты даже не побрился!..
Роджер почесал куцую бороду.
– Я… хм… просто решил, что ты тоже хотела…
– И пусть! – Брианна топнула, поднимая облачко пыли. – Это здесь ни при чем!
– Ладно. – Он наклонился за рубашкой, опасливо кося на Брианну одним глазом. – Выходит, ты так взъярилась, потому что я не заметил чистые полы?
– Нет!
– Нет, – повторил он, глубоко вдохнул и попробовал снова: – Значит, из-за того, что я забыл про Рождество?
– Нет!
– Тогда потому, что я поспешил заняться с тобой любовью?
– НЕТ! Ты можешь уже заткнуться?!
Роджер и сам над этим подумывал. Однако непреодолимое желание докопаться до правды его не оставляло.
– Тогда я не понимаю, почему…
– Вот именно! В этом-то все и дело!
Развернувшись на голых пятках, она протопала к сундуку возле окна и принялась в нем рыться, что-то злобно бормоча под нос.
Усилием воли Роджер смолчал и рывком натянул грязную рубашку. Он был раздражен и чувствовал себя виноватым – убойная смесь эмоций. Дальше он одевался в напряженной тишине, то и дело порываясь задать новый вопрос, но вовремя спохватываясь, чтобы не разжечь ссору.
Брианна нашла чулки, судорожно натянула их и сунула ноги в разбитые ботинки. Встала лицом к окну и часто задышала, точно перед прыжком в воду.
Роджера так и подмывало сбежать, пока она не видит. И все же он не мог уйти, не выяснив сперва, где совершил ошибку (одному Господу ведомо какую!). Он подошел к ней сзади и положил руки на плечи. Брианна его не оттолкнула, не попыталась засадить ботинком по ноге или заехать коленом в пах, поэтому он рискнул скользнуть губами по ее затылку.
– Так что ты говорила о гусях?
Она глубоко вздохнула и обмякла. Кажется, злость угасла так же быстро, как вспыхнула. По-прежнему ничего не понимая, Роджер обнял Брианну за талию и привлек к себе.
– Вчера миссис Аберфельд сожгла печенье на завтрак, – начала она.
– Ох. Правда?..
– Миссис Баг обвинила ее, что она слишком много внимания уделяет своей дочери, вместо того чтобы следить за плитой. И кто, мол, вообще кладет чернику в тесто?
– А что, нельзя?
– Понятия не имею. Миссис Баг считает, что нет. Потом Билли Маклауд упал с лестницы, и мы никак не могли найти его мать – она ушла в уборную и застряла, и…
– Что-что?!
Миссис Маклауд была низенькой, но довольно пухлой, а ее седалище под юбкой так и вовсе напоминало два пушечных ядра в мешке. Картина получалась донельзя зрелищной; Роджеру стало смешно.
– Не надо над ней смеяться! Она теперь вся в занозах…
Несмотря на упрек, Брианна и сама тряслась со смеху.
– Господи… А потом что?
– Ну, Билли орал во все горло… он ничего не сломал, но довольно сильно стукнулся головой, и миссис Баг выскочила из кухни с метлой наперевес – она решила, будто на нас напали индейцы. А миссис Чишолм как раз нашла миссис Маклауд в уборной и начала нас звать… И тут миссис Баг поднимает голову и вдруг как завопит: «Гуси!», так громко, что все разом заткнулись, а она бежит в отцовский кабинет, хватает ружье и сует мне в руки.
За рассказом Брианна успокоилась и прильнула к Роджеру спиной.
– Я так рассвирепела, пальцы просто чесались кого-нибудь убить. А гусей было очень много – ты же знаешь, как они обычно летают?
Да, Роджер не раз видел неровный темный клин, пронзающий зимнее небо, слышал крики, рождающие в сердце странное чувство одиночества и стремление последовать вслед за ними.
Все выбежали посмотреть. Детеныши Чишолмы со своими дикими, едва прирученными щенками носились взад-вперед, собирая упавшие тушки, а Брианна все стреляла и стреляла, торопливо перезаряжая ружье.
– Одна из собак стала жрать гуся, а Тоби пытался разжать ей челюсти, и она его тяпнула, и он заметался, заорал, что ему отгрызли палец; весь перемазался кровью, и мы никак не могли его поймать и посмотреть, что там на самом деле; и мамы, как назло, не было, а миссис Чишолм ушла к ручью с близнецами…
Брианна снова окаменела, наливаясь краской. Роджер обнял ее крепче.
– Что, палец впрямь откусили?
Она помолчала, потом вздохнула.
– Нет. Даже кожу не порвали, а кровь была гусиной.
– Ясно. Все же здорово, правда? Кладовая полна мяса, палец на месте, и дом еще стоит…
Он сказал это в шутку и удивился, когда Брианна задышала часто-часто.
– Да, – произнесла она с чувством глубочайшего удовлетворения. – Я справилась. Все живы, здоровы и сыты. И даже обошлось без кровопролития… почти, – добавила она.
– Как там говорят: лес рубят – щепки летят? – Роджер засмеялся и подался вперед, чтобы ее поцеловать, потом вспомнил про бороду. – Ой, прости. Мне побриться, да?
– Не надо. – Она провела пальцем по его челюсти. – Мне даже нравится. Побриться ты всегда успеешь.
– Да, успею…
Он поцеловал ее. Значит, вот в чем дело? Брианне хотелось, чтобы ее похвалили? Если так, она заслужила. Роджер знал, что она не сидела у очага и не пела Джему колыбельные… но он и не подозревал, что все было настолько жутко.
Пахло можжевельником, смолой и свечным воском. Обычно Брианна берегла дорогие свечи и подпаляла масляную лампадку, однако сейчас спальню заливал мягкий золотистый свет от трех подсвечников. Роджер вспомнил, как они занимались любовью и на коже Брианны плясали рыжие блики, а в сокрытых обычно местах залегали малиновые и фиолетовые тени, отчего простыни казались еще белее.
Пол был чистым – до недавних пор, – в углах лежали пучки ароматного розмарина. Кровать застелена свежим бельем. Брианна ждала его возвращения – а он ворвался, весь полный впечатлений, ожидая похвалы за то, что уцелел, и не замечая ничего, будучи ослепленным одним лишь желанием поскорее завалить ее в постель.
– Эй, – прошептал он ей на ухо. – Может, я и дурак, но я люблю тебя.
Она глубоко вздохнула, ткнувшись в него полной молока грудью, теплой даже сквозь слои одежды.
– Да, ты дурак. Но я тоже тебя люблю. И рада, что ты вернулся.
Он рассмеялся и выпустил ее. Над окном висела веточка можжевельника, сгибающаяся под тяжестью сине-зеленых ягод. Роджер отломил ее и знаком примирения заправил в вырез платья.
– Счастливого Рождества. Так что там с гусями?
С легкой улыбкой Брианна погладила колючие иголки.
– Ну… неважно. Просто…
Он проследил за ее взглядом, обернулся и увидел на умывальнике лист бумаги. Это был рисунок древесным углем: в штормовом небе дикие гуси рвались сквозь ветер, гнувший кроны деревьев. При виде его в груди вновь рождалось то самое чувство: то ли радость, то ли боль.
– Счастливого Рождества, – тихо сказала Брианна. Она встала рядом, обнимая Роджера за талию.
– Спасибо. Боже, Брианна, ты просто чудо!
Он жадно поцеловал ее, чтобы унять странную тоску.
– Взгляни, там еще один.
Все-таки Брианна отлично рисует, так, что кровь стынет в сердце. На верхнем листе она изобразила ярость грозового неба, волю и невероятное мужество. Нижний рисунок, пусть и в тех же черно-серых тонах, был совсем другим.
Мертвый гусь висел, подвешенный за лапы. Шея выгнута, крылья распластаны, а клюв полуоткрыт, словно даже в смерти он звал товарищей. Каждое перо было прописано до мельчайших деталей. Роджер еще никогда не видел чего-то столь прекрасного… и безжизненного.
– Я рисовала прошлой ночью, – негромко сказала Брианна. – Все спали, а я не могла.
Не находя себе покоя, она слонялась по пустым коридорам, а потом, несмотря на холод, вышла и стала бродить по двору. В коптильне мерцали угли; она заглянула туда и поразилась красоте висящих гусей, белеющих на фоне зачерненных стен.
– Я проверила, спит ли Джемми, потом принесла этюдник и рисовала, пока пальцы не замерзли так, что я не чувствовала в руке уголь.
Только сейчас Роджер заметил на ее лице синие тени и представил, как поздно ночью, при одной лишь свече, она рисует мертвых гусей. Он хотел обнять ее, но она отвернулась и отошла к окну с дрожащими ставнями.
Морозный ветер рвал с деревьев последние серые листья и каштаны, которые картечью стучали по крыше.
– Перед самыми родами па рассказывал мне всякие истории. Я тогда мало что слышала… Хотя кое-что все-таки запомнила.
Брианна прижалась спиной к ставням, рукой держась за подоконник.
– Он сказал, если охотник убивает серого гуся, то нельзя уходить сразу. Серые гуси образовывают пару на всю жизнь, и если убить одного, второй будет оплакивать его до самой смерти. Если подождать немного, тот, второй, прилетит, и его тоже надо убить.
Глаза у нее были темными, и пламя свечи плясало в их глубине синими искрами.
– Вот я и подумала: вдруг так со всеми гусями? Не только серыми?
Роджер откашлялся. Ему хотелось успокоить ее – но не горькой ложью.
– Не знаю. Ты боишься, что у убитых тобой птиц остались пары?
Она плотно поджала губы.
– Не боюсь. Просто не могу выбросить эти мысли из головы. Что они летают там… одни. Ты уехал, а я все думала… ну, то есть я знала, что с тобой все будет хорошо… в этот раз, зато потом, в другой раз, ты можешь и не вернуться… А, ладно, забудь. Глупости.
Она хотела пройти мимо него в глубь комнаты, но Роджер поймал ее и крепко обнял, не давая увидеть своего лица.
В обычной жизни он Брианне ни к чему – он не умеет ни косить сено, ни пахать, ни охотиться. Если надо, она сделает все сама… или найдет себе другого мужчину. Вот только этим разговором о диких гусях она намекала: он нужен ей, и она будет его оплакивать. Может быть, всю жизнь. И в теперешнем его настроении это был самый ценный подарок.
– Знаешь, – тихо сказал он ей в волосы, – когда я был ребенком, соседи держали гусей. Таких здоровенных белых тварей. Целых шесть штук; они сбились в настоящую банду и запугали всю улицу.
– И тебя тоже?
Дыхание Брианны ласково пощекотало ключицу.
– Еще как. Только мы начинали играть, как они выскакивали, орали во все горло, клевали нас, били крыльями. Если я хотел выйти во двор, приходилось звать миссис Грэхем, чтобы та загнала этих тварей обратно в загон. А однажды утром приехал молочник. Они, как всегда, бросились на него, напугали лошадь, и та понесла. Прежде чем ее успели поймать, тележкой задавило двоих гусей. Прямо в лепешку смяло. Дети были в восторге.
Брианна не без удивления рассмеялась ему в плечо.
– И что было дальше?
– Миссис Грэхем их ощипала, и всю неделю мы ели пироги с гусятиной, – невозмутимо ответил Роджер. – Вот что я знаю о гусях: они те еще сволочи, но на вкус – объедение.
Он наклонился за грязным пальто.
– Ладно. Пойдем, я помогу твоему отцу с делами, а потом посмотрю, как мой сын умеет ползать.
