Глава седьмая

Яне знаю, сколько заняла у нас поездка в Л’Иль-сюр-ла-Сорг, поскольку теперь мне негде было узнать, который час. Я следила сквозь стекло за дорогой и молчала, вдыхая запахи машинного масла и кожи. Из-за низкой посадки «порше» мне казалось, будто я нахожусь на уровне земли. Марк знал, где припарковаться. Он остановился на стоянке сразу за центром города. Я покорно последовала за ним, ни о чем не спрашивая и ничего не говоря, без единой жалобы перенося изнурительную жару. Он словно бы забыл о случившемся. А я все еще была ошеломлена собственным поведением и той Яэль, которую только что открыла в себе. Во что я превратилась? В холодную женщину с иррациональным поведением, готовую все сокрушить из-за какого-то телефона, и лишь для того, чтобы отправить шефу сообщение по электронной почте. Меня терзал возникший задним числом ужас из-за того, что по моей вине могло произойти с нами, и особенно с Марком. Я хотела лишь одного: забиться в какую-нибудь нору и пусть обо мне забудут.

– Для начала закажем кофе и круассаны! – весело объявил он.

Как он может так себя вести со мной после того, что я сделала? Он устроился на террасе первого попавшегося кафе и сделал заказ, скручивая себе сигарету. Нам быстро все принесли, и я отодвинула тарелку с круассаном. Есть не хотелось.

– Я приезжаю сюда раз в год, – сообщил он, с аппетитом вгрызаясь в круассан. – Кстати, как раз в эти дни…

– Да?

– Напомни, Яэль, это действительно ты всегда проводила отпуск в здешних краях? – подколол он. – Здесь же охотничьи угодья антикваров! А сейчас проходит международная ярмарка.

– Действительно… но если ты бываешь здесь каждый год, почему тебе ни разу не пришло в голову заехать в «Птит Флёр»?

– Как ты могла задать такой вопрос?

– Прости.

– Да хватит уже извиняться, дуреха. Имеешь полное право спрашивать! Знаю, ты мне не поверишь… но я всегда о вас помнил.

– Давай больше не будем об этом, Марк, прошу тебя.

– А ведь придется. Ладно, не сейчас.

В его взгляде я прочла желание подвести окончательную черту под прошлым. Я бы хотела убедить его, что безоговорочно верю ему, но мне не понять и не принять его гробовое молчание после возвращения в Париж.

– Пойдем? – предложил он.

– Как скажешь.

Он покопался в кармане, нашел несколько монет и оставил на столе. Перед тем как встать, я пододвинула ему свою тарелку, он вопросительно посмотрел на меня, я слабо улыбнулась, и он откусил от нетронутого круассана.

После этого я просто переходила вслед за Марком от антиквара к антиквару, от стенда к стенду. Весь центр города превратился в огромный антикварный магазин и блошиный рынок. Прилавки, столы, лавки со старыми вещами были повсюду, часть улиц перекрыли – не зря Марк упоминал международную ярмарку. Это и впрямь была настоящая ярмарка! Несмотря на множество людей, особого шума не наблюдалось, продавцы тихо переговаривались между собой, посетители торговались, не повышая голоса, некоторые приходили в восторг от очередной находки. Следует заметить, что здесь предлагались вещи на любой вкус, разнообразие ошеломляло, имелась и старинная – очень и очень старинная – домашняя мебель, и предметы мебели с производства, не говоря уж о церковной утвари и полных фарфоровых сервизах. Я даже видела выставленные на продажу ворота из кованого железа – они лежали прямо на тротуаре. Профессионалы вполне органично сосуществовали со случайными продавцами, выложившими разное барахло из выставленных на продажу домов, и, как мне показалось, в них горела одна и та же общая страсть к старым вещам. Марк часто останавливался и переговаривался с коллегами: шутил, смеялся, подначивал их, бурно жестикулируя. Он скользил внутри хаотичного нагромождения предметов, выставленных в лавках и разложенных на столах, и чувствовал себя здесь комфортно, как у себя дома. С моей точки зрения, все это было старьем, годным разве что для сдачи в утиль, а он воспринимал их как драгоценные сокровища, достойные вечной жизни. Какой интерес проводить свои дни в окружении пыльных ископаемых? В тот момент, когда я мысленно сформулировала этот вопрос, передо мной замелькали картинки моего собственного существования: поглотившей меня работы, исчезнувшего телефона, обстоятельств и последствий этого исчезновения. У меня ускорилось дыхание, живот и горло сжало.

– Все в порядке? – спросил Марк.

Я поискала его взглядом, он вынырнул из-за сервировочного столика.

– Да, все хорошо.

Я сосредоточилась на Марке, чтобы не пережевывать тягостные мысли и попытаться остановить подступающийся приступ паники. С неослабевающим увлечением он рыскал среди вываленных на тротуар вещей, заходил в дизайнерские лавки и бутики современного искусства, переключался с концептуального ультрасовременного светильника на старые стеклянные бутылки из бургундской забегаловки, и все это вызывало у него восторг. Он задерживался возле некоторых находок, как, например, у высоченного аптечного шкафа. Он гладил его деревянные стенки, латунные ручки, потом стал на колени и даже распластался перед ним на полу, чтобы рассмотреть дно и оценить вероятные повреждения, как я подумала. Затем он выпрямился, почесал в затылке и перевел взгляд на меня, но при этом я для него не существовала, поскольку он о чем-то напряженно размышлял. Я удержалась от замечания, что эта огромная штуковина ни за что не влезет в его лавку. Несколько раз он обсуждал с продавцами цену понравившейся вещи, и тогда торгующиеся начинали говорить еще тише, качали головами, хмурили брови, делано улыбались. Наличные деньги переходили из рук в руки. Затем он снова нацепил на нос солнечные очки и подошел ко мне с недовольным выражением лица.

– Пошли. Если я останусь, то спущу все деньги и из кошелька, и те, что отложены на отдых!

– Расплачивайся картой.

– У меня ее нет!

– Что-о-о? В каком веке ты живешь?

– Я транжира, и притом доверяю только банкнотам.

– То есть ты хочешь сказать, что, когда тебе нужны деньги, ты идешь в банк и снимаешь наличные?

Я не верила своим ушам, Марк – настоящий инопланетянин.

– Ну да.

– Как старики?! Да ты просто больной!

Он расхохотался:

– У меня даже есть заначка под матрасом! Похоже, уже пора обедать?

Вопрос, к счастью, не требовал ответа, иначе я бы его разочаровала. Только о еде он и думает! Марк быстро нашел нам столик на террасе и – что забавно – в ресторанчике с подходящим названием «У старьевщика» на берегу речки Сорг. Вот уж точно, он обожает красные скатерти в белую клетку! Я лишь притворилась, что читаю меню, он тоже, поскольку сделал знак официанту, как только понял, что я готова заказывать. Он предоставил первое слово мне.

– Перье с лимоном и… зеленый салат.

– А мне кружку пива и мясо, пожалуйста, – подхватил Марк. – С кровью.

Он бросил на меня взгляд и снова подозвал официанта:

– Принесите еще картошку фри. – После чего обратился ко мне: – Надеюсь, тебе не было скучно и ты не устала? Для меня время пролетело незаметно.

Невероятно! Он занят работой и при этом интересуется моим самочувствием. Когда я вкалываю, все остальное перестает существовать!

– Нет, мне было интересно наблюдать за тобой, – ответила я. – Но есть кое-что, чего я не могу понять: у тебя в лавке только мебель и предметы пятидесятых – семидесятых…

– Точно, – прервал он, явно удивившись моему замечанию. – И…

– Аптечный шкаф, который ты только что купил, он же не имеет никакого отношения к тому, чем ты торгуешь.

– Ты права… он не то, чем я занимаюсь, но сам по себе он великолепен, у него есть история, она читается, ее ощущают кончики пальцев, когда гладишь его. Знаешь, это как кожа человека, которая рассказывает историю его жизни. Очень красиво. И у меня есть клиенты, которые давно ищут нечто подобное. Я оставил его для них.

– Но шкаф же в жутком состоянии, – высказала я сомнение. – Ты занимаешься реставрацией своих находок?

– Обычно я предпочитаю вещи в их естественном состоянии, но иногда случается поработать над ними, придать им правильный, с моей точки зрения, вид. Меня этому обучил Абуэло, когда я еще был ребенком. Если замечаю, что покупатели подрастерялись, я им советую, что можно сделать. А иногда и сам берусь за дело, вполне приятное занятие.

Его глаза светились счастьем.

– Тебе не было скучно? Правда? – обеспокоенно переспросил он.

– Нет. И это продолжалось не слишком долго. Кстати, который час? Я даже не представляю, теперь, когда у меня нет…

– Почти три часа.

Я обалдела. Невероятно, я была уверена, что сейчас не позднее полудня. А на самом деле день уже в самом разгаре. У меня не осталось никаких временных ориентиров, я покорно и не рассуждая следовала за Марком.

– И как тебе – жить без расписания? Это же здорово, разве нет?

Я удивленно смотрела на него и не могла ответить на вопрос.

– Для меня это как-то странно, – с трудом выдавила я и ткнула пальцем в его запястье.

– Ты говоришь, что время не важно, а у самого часы! И какие!

Его глаза засияли.

– Ну вот, еще одна стариковская вещь!

Неожиданно для себя я потянулась через стол и ухватила его руку, чтобы поближе рассмотреть часы: это были Jaeger-LeCoultre.

– Модель Memovox, – сообщил он. – Тысяча девятьсот пятидесятого года.

– Ты ни в чем себе не отказываешь! «Порше», Jaeger! Антиквариат – вполне выгодный бизнес!

Он отдернул руку, которую я удерживала. Его лицо застыло, похоже, мое замечание шокировало его. Я только что ляпнула жуткую глупость.

– Ценность не в стоимости, а в их истории и в том, как они стали моими.

Потягивая пиво, он рассказал мне историю своих часов. Его дедушка гонялся за ними долгие годы, это были одни из первых Memovox с ручным подзаводом, и в конце концов он их заполучил. Еще мальчиком Марк был одержим часами на запястье Абуэло, и единственный раз, когда он получил изрядную взбучку, – это когда рискнул их потрогать. Это событие положило начало его обучению искусству уважения к красивым вещам. После этого Абуэло стал брать внука с собой в антикварные лавки или на блошиный рынок в Сент-Уан, когда он приезжал к нему на выходные с родителями. Так он становился «охотником за сокровищами», а блошка превращалась для деда и внука в игровую площадку, на которой они соревновались, сравнивая добычу. Так дед передал ему свою страсть. Когда Марк вернулся из своего путешествия, он нашел Memovox на ночном столике в своей спальне.

– С тех пор они всегда у меня на руке, – закончил он.

– Они по-прежнему идут, после того как тебя искупали в бассейне?

– У меня было гениальное озарение. Когда Адриан и Седрик рванули к машине, я снял их и сунул в бардачок! Абуэло убил бы меня, случись с ними что!

– Ты бы и сам переживал?

– Да, пожалуй, это самая дорогая мне вещь.

Он их завел.

– Но ведь есть и более практичные часы! – предположила я.

– Наплевать, непрактичность делает их еще прекраснее.

Марк и реальная жизнь существовали параллельно, не пересекаясь, для него имело значение лишь эмоциональное, чувственное измерение вещей. Меня это ошеломляло и было так далеко от того, с чем я сталкивалась в своей повседневной жизни… Официант прервал нас, принеся заказ. Как только он отошел, Марк подтолкнул ко мне тарелку с жареной картошкой.

– Я этого не заказывала.

– Это тебе, – улыбнулся он.

– Я не голодна, – упорствовала я.

Не обращая внимания на протесты, он пододвинул тарелку ко мне. Я оттолкнула ее, он придержал. Мы с вызовом уставились друг на друга.

– Думаешь, я не заметил?! Ты ничего не ела вчера вечером и ничего не ела сегодня утром. А от твоего салата проку мало. Поешь картошки. Если боишься поправиться, тебе это пока не грозит.

Я съежилась. Мне надоело за все оправдываться.

– Дело не в этом. Я уже больше недели ничего не могу проглотить.

– Всего неделю, да брось ты! По моим наблюдениям, ты вообще ни разу нормально не ела. Знаешь, как говорят: аппетит приходит во время еды. Попробуй заставить себя, и ты…

– Ок! Ладно! Оставь меня в покое.

Я схватила картошину и куснула ее, чтобы Марк прекратил доставать меня. Я вообще не могла припомнить, когда в последний раз ощущала во рту этот хрустящий, соленый вкус жареной картошки. Вопреки ожиданиям, это было вкусно и меня не замутило. Как долго я не получала удовольствия от еды или просто от сидения за столом? Я поймала на себе довольный, смеющийся взгляд Марка и слабо улыбнулась в ответ.

– Ну, кто был прав?

– Может, съем пару-тройку ломтиков, но не больше.

– Уже лучше, чем ничего! Я буду следить за тобой в ближайшие дни, не сомневайся.

Я насытилась, проглотив три листика салата и четыре картошины. Марк никак это не прокомментировал и продолжал есть. Он очистил свою тарелку и доел то, что оставалось в моих. Хотелось бы знать, где у него все это помещается, тем более что за прошедшие десять лет его фигура ничуть не изменилась. Он настоял на том, чтобы самому оплатить счет, и только тут я сообразила, что он не дал мне взять с собой кошелек. С другой стороны, я не планировала уезжать на весь день, тем более такой насыщенный. Пора было возвращаться. По пути к парковке нам попался магазин, торгующий мобильными телефонами, и Марк тоже обратил на него внимание.

– Найду банк и куплю тебе мобильный.

– Нет! Еще не хватало, чтобы ты платил за мой идиотизм. В любом случае у меня с собой ни документов, ни кредитки.

– Тем более!

– Я сказала «нет», Марк. И потом… я тут подумала, может, я попытаюсь продержаться до завтра… не умерла же я за сегодняшнее утро… возьму телефон у Алисы и подключусь к интернету, когда мы вернемся.

– Как хочешь.

Я села в «порше», и удушающая жара на несколько минут отвлекла меня.

– Наверное, машина такая старая, что в ней и кондиционера нет!

– А вот тут ты ошибаешься! Она, конечно, дама пожилая, но в ней установлен один из первых кондиционеров! Абуэло купил ее в девяностом. Помню все в подробностях, как если бы это было вчера.

– Расскажи, – попросила я, надеясь, что его история поможет мне забыть о телефоне.

Нужно признать, что его рассказы о дедушке всегда снимали у меня напряжение.

– Овдовев, дед соблюдал траур в течение года – можно подумать, мы очутились в девятнадцатом веке. Наверное, подали голос его иберийские корни. А позже, когда прошел ровно год, он снова стал самим собой, только еще хуже! Пока бабушка была жива, она его сдерживала, поэтому он себя ограничивал. А тут дед пошел вразнос. Однажды, когда мне было одиннадцать, он заехал к родителям, забрал меня, и мы отправились к дилеру «порше». Этот день тоже стал этапом в моем обучении. Для него такие машины были синонимом хорошо сделанной работы, уважения к красивым материалам, чего-то строгого, чистого, породистого. Короче… Представь себе, как на меня, подростка, подействовали эти тачки. Дед просто одарил меня мечтой. Мы провели там всю вторую половину дня, причем я, похоже, как раскрыл рот у первой модели, так и не закрывал его, пока мы не ушли.

Я рассмеялась:

– Ну а дальше?..

– Он остановил свой выбор на этой, – продолжил он, проводя рукой по панели управления. – Одно из моих самых прекрасных детских воспоминаний – мгновение, когда Абуэло достал чековую книжку. Мой дед, заядлый игрок и любитель понтов, покупал эту «порше-911» в честь ушедшей любви своей жизни, причем за скромные сорок пять тысяч франков.

– Мальчики не знали, что у твоего деда есть этот автомобиль?

– Нет… если бы я им сказал, то совершил бы – так мне казалось – кощунство. Это было чем-то вроде нашего с Абуэло секрета.

Я улыбнулась:

– А теперь ее водишь ты?

– Да… такой автомобиль, как «порше», заслуживает передачи по наследству… И Абуэло отдал его мне. В тот день, когда он протянул мне ключ, я вставил его и впервые повернул… ты не представляешь, что я ощутил…

Он улыбнулся, взгляд его блуждал.

– Поехали? – спросил он, спускаясь с небес на землю.

– Как хочешь.

Машина тронулась, и меня сразу отбросило на спинку сиденья. Он нарочно не включил кондиционер, а открыл окна. «Слушай», – велел он. Мои уши поймали шум мотора: он гудел и порыкивал. По сравнению с тем, что было несколькими часами раньше, все мои чувства обострились. Он осторожно выехал из города, а потом вдавил акселератор в пол и помчался. Благодаря его гибкой и непринужденной манере вождения мощь «пожилой дамы», как он ее назвал, казалась незаметной.

– А как же всякие современные прибамбасы, GPS? – Я все никак не могла угомониться. – Они тебя совсем не привлекают?

– Предпочитаю иногда заблудиться, лишь бы не быть связанным по рукам и ногам.

Полная моя противоположность. Наверное, так жить комфортно.

Когда появился указатель на Боньё, я поняла, что до дома остается ехать не больше получаса. Мне не хотелось возвращаться, отвечать на расспросы, снова сталкиваться лицом к лицу с действительностью и с тем моим образом, который сложился у моей компании. Марк вроде бы не судил меня, он остался ровно таким же, каким был десять лет назад, совсем не изменился, я это все яснее осознавала. С ним я была защищена от своих переживаний, навязчивых мыслей и забот, я была свободной в этой машине, пахнущей бензином и громко рычащей. А ведь этот день собрал воедино все, чтобы надавить на самое больное место: космическую пустоту моей жизни. Я вздохнула и снова уставилась на дорогу, на пролетающие знакомые наизусть и обожаемые с детства картины: они были частью меня, а я их забыла. Что же должно было со мной случиться, чтобы я стала такой? Мое внимание привлек новый указатель.

– Скажи, Марк, ты торопишься домой?

– Я вообще никуда не спешу. А что?

– Сверни на ближайшем перекрестке направо, в направлении Лакоста. Заедем в гости к маркизу де Саду. От замка открывается один из самых красивых пейзажей Прованса, вот увидишь.

Он нажал на газ, и автомобиль помчался. Когда извилистая дорога свернула в лес, мы поехали сквозь сменяющие друг друга полосы тени и света. Таинственное, завораживающее спокойствие Лакоста всегда мне нравилось, даже когда я была девочкой и ничего не знала о маркизе. Позже я поняла, почему родители смущенно хмыкали, когда, топая от нетерпения ногой, я требовала ехать к развалинам замка. Я предложила Марку припарковаться на маленькой стоянке у мэрии.

– Надо будет немного пройтись! – предупредила я, когда мы вышли из машины.

– Сегодня ты у нас гид!

Я пошла вперед, заставляя себя не слишком торопиться. Я, как ни странно, очень быстро привыкла к сандалиям: в них я будто скользила на роликах, они давали мне ощущение твердой почвы под ногами. Пользуясь этим, я решила прогуляться по мощеным улочкам, вдоль которых стояли в ряд старинные строения. Затем нам пришлось подниматься по каменистой дороге, пересекавшей неотреставрированные руины замка. Сохранившиеся каменные стены преграждали путь лучам солнца, которое опускалось все ниже, и они больше не жгли нас, прохлада была приятной. Марк молча следовал за мной, и всякий раз, оборачиваясь, я видела: он идет, засунув руки в карманы, с солнечными очками на носу, изучая все вокруг. Я поднялась наверх первой и подождала его.

– Какое спокойствие! – прошептал он. – А это что за штуковина?

Он не мог оторваться от металлической скульптуры – распростертых рук, обнимающих долину.

– Совершенно потрясающе!

Он подошел ближе, чтобы рассмотреть ее, обогнул, прошагал под гигантскими руками, открытыми миру, и я даже издалека различала его улыбку. Я же не двигалась и созерцала замок и профиль маркиза перед входом. Затем я села на низкую каменную ограду, свесив ноги в пустоту надо рвом, и стала смотреть на раскинувшийся передо мной Люберонский массив и гору Ванту. Мышцы у меня болели из-за нагрузок последних недель. Я дышала полными легкими, воздух пах теплом и травами, а притихшие цикады наконец-то оставили нас в покое. Через несколько минут Марк присоединился ко мне, сел рядом в такой же позе и тоже глубоко вздохнул.

– За чем ты гонишься? – спросил он меня, помолчав.

– А ты? – ответила я тем же вопросом.

– Я тебе позже скажу… Ты, между прочим, сегодня заставила меня много чего рассказать, а сама молчала. Так что я повторяю свой вопрос: за чем ты гонишься, с этой твоей работой и всем прочим?

Я покачала головой. Мне не хотелось, да и не было сил бороться.

– Если честно, сама не знаю… Может, за успехом, может, стараюсь быть лучшей, не разочаровать. С годами я для себя открыла, что не переношу поражений. И всегда хочу большего…

– Да ладно!

Я повернулась к нему и поняла, что он искренне удивлен.

– Раньше ты такой не была… Я помню тебя, ты делала лишь самый минимум для сдачи экзаменов…

– Это правда, и между прочим, даже чтобы заполучить мою нынешнюю работу, я и пальцем не пошевелила… А потом мне захотелось доказать Бертрану, что он не ошибся, взяв меня в агентство. Я начала с сортировки досье, он обучил меня профессии переводчика. Мне пришлось попотеть, но я постаралась и удержалась…

Во второй раз за короткое время всплыли воспоминания о первых месяцах в агентстве. Марк нахмурился и продолжал пристально смотреть на меня. Затем немного отодвинулся и перевел взгляд вдаль.

– Этот тип, твой шеф, наверняка заметил, что ты талантливая, иначе сейчас тебя бы там не было…

– Безусловно. Постепенно у меня становилось все больше и больше работы и ответственности. Я пристрастилась к адреналину, которым меня снабжали профессиональные вызовы, битвы за контракты, победы. Ни один день не походил на другие… В конце концов я получила стол рядом с кабинетом шефа, и для меня крайне важно удержать завоеванные позиции.

Он расхохотался:

– Что может быть хуже лентяя, решившего поработать?! Именно поэтому я никогда и не пытался! Я бы стал слишком ярым тружеником!

Мы немного посмеялись, после чего он снова стал серьезным:

– Однако, Яэль, есть кое-что, чего я не понимаю.

– Слушаю тебя.

Он заглянул мне в лицо.

– Знаю, что повторяюсь, но все же скажу: раньше ты такой не была. Я имею в виду, что ты всегда находилась в центре внимания, все время болтала, все время смеялась, ко всему относилась легко… А сегодня ты прячешься в углу и делаешь все, чтобы о тебе забыли… Такое впечатление, будто ты всего боишься.

Неужели в его представлении я именно такая? Я отвела глаза. Девушка, о которой он рассказывал, стала мне чужой. Как если бы я скрывала от себя ту, какой была в другой жизни.

– Я не собиралась оставаться вечной студенткой, Марк. – На моих губах появился намек на улыбку. – Я стала взрослым человеком, вот и все объяснение, я думаю…

– Если ты так считаешь… Но разве ты обязана всем жертвовать ради этой твоей работы?

– Я выбрала такое поведение, не отдавая себе отчета. Мне это понравилось… я увлеклась… Обожаю свою работу. Люблю спешить, быть загруженной под завязку, нужной окружающим, включенной в события… Только так я могу дышать.

– Почему ты в этом нуждаешься? В том, чтобы бежать и бежать? От чего ты пытаешься удрать?

Я поскребла ногтем высохший мох на камне.

– Ни от чего… ни от чего я не удираю… И, знаешь, мой шеф подумывает о том, чтобы предложить мне долю в компании.

– Если я правильно понимаю, к этому и сводится вся твоя жизнь?

– Возможно… Действительно, у меня есть только это… не знаю, не знаю… если я лишусь работы, то, думаю, просто свалюсь… и вообще я как-то растерялась в последние месяцы.

Истинность собственных слов потрясла меня: я действительно больше не знала… Вспоминая то, что Алиса сказала мне несколько дней назад, и то, что я сотворила этим утром из-за телефона, я склонялась к тому, что есть смысл пересмотреть некоторые вещи в моей жизни. Но что именно подлежит пересмотру? И как это сделать? Неужели я действительно существую только в пределах работы? Я отказывалась прислушиваться к другим, отказывалась отвечать на вопросы, которые они мне задавали, игнорировала их мнение о моей жизни. Я уже так долго пропускала мимо ушей все, что они говорили… Я изолировала себя от всего, что могло представлять угрозу моему равновесию, которое вдруг показалось мне предельно хрупким. В некотором смысле, Марк не знал меня нынешнюю, но тем не менее за короткий срок сумел шагнуть гораздо дальше по сравнению с тем, что талдычили мне сестра и друзья. Возможно ли, чтобы все они на свой лад понимали лучше меня всё, чего я сама в своей жизни не замечала? Я вдруг почувствовала себя усталой, заранее утомленной вопросами, которые, хочешь не хочешь, однажды придется себе задать.

– Ну а ты как живешь, Марк?

– Я… я ни за чем не гонюсь. – Несколько мгновений он изучал небо, потом вздохнул. – Я знаю, чего хочу, и, пока исхожу из этого, все хорошо. В конце концов, какая разница, получу я от жизни то, что жду от нее, или нет? Главное, что я четко придерживаюсь своей линии поведения, не изменяю себе и сплю со спокойной совестью. Нам не дано знать, что может свалиться на нас в любой момент. Доказательство тому – десять последних лет. Я живу в согласии с самим с собой, и только это имеет значение. – Он настойчиво посмотрел на меня. – Не было ни дня, когда бы я не думал о вас…

Я открыла рот, готовая перебить его. Он догадался и поднял руку, не давая мне заговорить.

– Позволь мне закончить, пожалуйста.

Я со вздохом кивнула.

– Спасибо, – поблагодарил он, криво улыбнувшись. – Знаю, я палец о палец не ударил, чтобы найти вас… потому что исходил из того, что совершил глупость, возможно одну из самых больших в своей жизни, когда покинул вас вот так, не сказав ни слова. И мне остается лишь одно: признать, что я по собственной вине потерял вас, и смириться с этим… Что я и сделал. Ты можешь посчитать это странным, глупым, но такой уж я. Я всегда знал, что причинил вам боль, и я стал еще лучше осознавать это с того дня, когда ты ввалилась в мою лавку и все мне выложила. Я себе этого никогда не прощу. Если бы вы окончательно и бесповоротно забыли меня, я бы получил то, что заслужил. И если бы ты мне не перезвонила, я бы не обиделся.

Его взгляд, выражение его лица свидетельствовали о самой полной и безоговорочной искренности. Он только что сообщил мне, что никогда не вычеркивал нас из своей жизни, но сам себя наказывал за прошлые ошибки.

– Снова встретиться с вами – мечта, которую я никогда себе не позволял. И тем не менее, видишь, как у нас все складывается сегодня. Именно поэтому я считаю, что бессмысленно что-либо загадывать. Я позволяю жизни увлекать меня туда, куда ей заблагорассудится, поскольку случиться может все. Со временем я это окончательно понял. Например, когда мы были студентами, если бы нас спросили, кто уж точно не будет долгие годы шататься по свету, все бы наверняка назвали меня, ведь я никогда не был авантюристом… А в результате именно я это сделал. Я наверняка подсознательно, из страха, пытался откреститься от наследства Абуэло. Поэтому вы и не знали об антикварной лавке – я тогда о ней вообще не упоминал. И в результате все это на меня же и свалилось. Сегодня я управляю его магазином, потому что хочу этого. И я самый счастливый человек на свете.

Он был настолько в ладу с собой! Трезвый подход к оценке своей жизни свидетельствовал о впечатляющей зрелости. Марк превратился в цельную личность, внушающую доверие. Никогда бы не подумала, что он станет таким сильным.

– Внимание, Яэль, я не утверждаю, что нашел решение, годное на все случаи жизни. Иногда, отказавшись что-либо предусматривать, ты обязательно наделаешь те еще глупости.

– Ты о чем?

Он грустно улыбнулся и перевел взгляд вдаль.

– Мой развод… он не входил ни в мои планы, ни в мои желания…

– А что случилось?

– Все довольно просто. Я старался не замечать надвигающуюся опасность. Закрывал глаза на то, во что превращается наша семейная жизнь, отгонял мысли о том, что мы идем разными дорогами, не хотел в это верить. И постепенно между нами оставалось все меньше общего… Мне так комфортно в моей лавке. Я напоминал Жюльетте о том, что хочу создать семью, иметь детей. Пусть кто-то находит это глупым, но так оно и было: семья с ней и с детьми – этого хватило бы для моего счастья. Вот только у Жюльетты вечный зуд странствий, она бродяга, не способная усидеть на месте, и я все это знал… Она поставила личный рекорд, продержавшись в Париже пять лет, – не хотела огорчать меня, я думаю… Но однажды вечером я вернулся домой, а в прихожей стоит рюкзак… Она призналась, что думала об этом уже несколько месяцев, потому что меня ей уже недостаточно, я не сумел привязать ее навсегда и она сыта по горло той жизнью, которую я ей предложил… Было уже слишком поздно, я ничего не мог поделать, поэтому мы попрощались, и я пожелал Жюльетте счастливого пути… На этой неделе она заскочила во Францию, чтобы оформить развод… Довольно-таки странно было видеть, что она гораздо счастливее без меня, чем со мной.

Он воспринимал ситуацию спокойно и как бы со стороны. Я восхищалась им, он полностью завладел моим вниманием. Меня завораживала его непосредственность, откровенность: он не щадил себя и охотно признавал свою вину.

– И как ты все это переживаешь?

– Вначале так себе… Гораздо лучше стало, после того как ты свалилась с небес и вы все снова стали частью моей жизни.

Он широко улыбнулся, встал и перешагнул через каменную ограду, на которой мы сидели.

– Будем возвращаться? – предложил он и протянул мне руку, чтобы помочь спрыгнуть.

Я вышла из «порше» и открыла ворота «Птит Флёр». Марк медленно прокатился по участку, затем остановился. Я подошла к нему, когда он в свою очередь выходил из машины. Я стояла не шевелясь, совсем близко к нему, как в стеклянном шаре, в котором мы вдвоем провели весь день. Я молчала, он тоже ничего не говорил.

А потом тишину нарушили. Я вздохнула и прикрыла глаза.

– Куда вы подевались? – завопила перепуганная Алиса, подбегая к нам.

– В Л’Иль-сюр-ла-Сорг, – лениво ответил Марк.

– Я пыталась дозвониться тебе раз десять! – не унималась сестра. – Почему ты не отвечала? Ты же всегда приклеена к телефону!

– Ее мобильник упал в Сорг, – соврал Марк. – А я свой забыл.

Алиса окаменела, остальные потрясенно всматривались в меня.

– Как?

– Да так… по глупости… Я на ходу проверяла почту, споткнулась о камень, и… и… плюх!

– Яэль, ты сейчас рассказываешь нам, что провела целый день без телефона? И ты еще жива?! Так не бывает! – заорал Адриан.

– Признавайся, Марк, – подключилась Жанна. – Она устроила истерику, каталась по земле, носилась как безумная по всему городу, чтобы немедленно купить новый.

– А вот и нет! Она…

– Стоп! – закричала я, вскинув руки и вклиниваясь между ними. – Надоело! Перестаньте обсуждать меня, как больную! Вам смешно, и я это заслужила, признаю… но нельзя ли сменить тему?

Марк улыбнулся первым и сразу опустил голову. Адриан взял меня за плечо и увлек на террасу.

– За это нельзя не выпить! Детей уложили, так что самое время! Вечер наш! – Он обнял меня и поцеловал в волосы. – Круто!

Я не стала брать Алисин мобильник и проверять почту – не хотела отравлять им радость. Стол к ужину уже был накрыт, все-таки десятый час, ждали только нас. Мы все чокнулись, я сделала несколько глотков розового вина и поняла, что оно мне нравится. Как если бы мои рецепторы вновь обрели способность распознавать вкус. Алиса подсела ко мне и сокрушенно покачала головой:

– Знаешь, в прошлый раз, когда я убеждала тебя расстаться с телефоном, я не просила выбрасывать его в речку.

Я хихикнула, у меня начала кружиться голова. Маленький бокал розового затуманил ее, что было скорее приятно.

– Ты все же хорошо провела день?

– Да… – подтвердила я абсолютно искренне.

– Точно? Выглядишь уставшей.

Она легко провела ладонью по моей щеке. Ее жест подбодрил меня. Если бы мы вдруг остались наедине, я бы прижалась щекой к ее ладони, чтобы подольше сохранить ощущение нежности.

– Я действительно устала, но все было прекрасно… – сообщила я и поискала глазами Марка.

– Я приготовила помидоры с моцареллой, подумала, тебе понравится.

– Спасибо, – ответила я, сдерживая подступающие слезы.

Не знаю почему, но мне вдруг захотелось плакать. Шлюзы открывались, и я испытывала облегчение. Мужчины вернулись с шампурами. Передо мной появилась половинка острой колбаски.

– С помидором должна проскочить, – шепнул мне на ухо Марк и продолжил раскладывать еду по тарелкам.

Мне удалось доесть все, что мне положили, и это было удивительно. Несколько глотков вина все сильнее стучали в висках, веки отяжелели, глаза щипало, сил не осталось. Я встала из-за стола и начала собирать посуду. На кухне я оперлась о стол, в голове шумело. Я услышала голос Марка: «Иди ложись» – и обернулась. Он тоже вышел на кухню с горой посуды.

– Это от вина.

– Нет, тебе просто нужно выспаться.

– Сейчас я тебе еще кое-что расскажу о себе, чтобы дополнить восхитительный портрет героини: у меня хроническая бессонница! – сообщила я с горьким смехом.

– Почему-то мне кажется, что ты уснешь как миленькая, поэтому шагом марш в постель, Яэль, от которой бежит сон!

А вдруг он прав…

– Я послушаюсь, если объяснишь, зачем ты наврал насчет мобильника?

– Чтобы избежать разборок с компанией.

Я слабо улыбнулась ему:

– Окажи мне последнюю услугу – предупреди их, что я пошла спать.

– Всенепременно.

Ставни оставались закрытыми весь день, и в спальне было довольно прохладно. Я чистила зубы и чувствовала, как слабость накатывает на мое тело и мозг. Веки захлопывались сами собой, пришлось даже отказаться от душа. Я разделась, натянула тонкую пижаму, погасила свет, присела на кровать, и голова мгновенно упала на подушку. Я подтянула простыню, ее прикосновение к телу было удивительно нежным. Кто-то поскребся в дверь.

– Яэль? Спишь? Можно зайти за моими туалетными принадлежностями?

– Конечно.

– Свет из коридора падал и в ванную, и я смутно видела, как Марк собирает свои вещи.

– Спокойной ночи, – тихо сказал он.

– Марк?

Он подошел к кровати. Я собралась с силами и посмотрела на него:

– Спасибо за сегодняшний день. Спасибо…

– Спи.

Он вышел. Я услышала, как он отвечает на удивленные расспросы и объясняет, почему я ушла, как успокаивает Алису, волновавшуюся за меня, и не разрешает зайти ко мне. Постепенно голоса стихли, и я провалилась в сон, с которым больше не могла бороться.

Мои глаза не хотели открываться, и я, как ребенок, терла их кулаками, зевая. Потянулась, напрягая онемевшие мышцы. С трудом села в постели, и простыня, не сдвинувшаяся ни на миллиметр со вчерашнего вечера, соскользнула на пол. Я заморгала – сквозь жалюзи пробивалось солнце, которое поднялось уже довольно высоко. Не слышно было ни шороха, в доме царила полная тишина. Встав, я не сразу обрела устойчивость, меня пошатывало, я похрустела позвонками, выпрямилась. Я медленно поковыляла в ванную, чтобы рассмотреть себя в зеркале. Я опухла со сна, на щеке отпечатался след подушки. Я плеснула в лицо холодной воды, но она мало помогла, и тяжелое оцепенение не отпускало. Я вернулась в спальню и села на кровать, нужно было быстро что-то предпринять, не то я снова усну. Я поискала телефон на ночном столике. И тут я все вспомнила… Я сжала кулаки, заставляя себя сохранять спокойствие. Нет, только не сразу, не сейчас… Не дать нервам опять завязаться узлом… Так хотелось удержать хоть ненадолго ощущение безмятежности. Я встала, порылась в комоде, сразу наткнулась на купальник, который девочки выбрали для меня, и решила, что он подойдет. После чего схватила полотенце, распахнула ставни и выбежала к бассейну. Он не был накрыт брезентом, и это меня обрадовало, потому что мне срочно нужно было поплавать. Сбросив пляжное полотенце, я набрала в легкие воздуху и головой вниз нырнула в бассейн. Прохладная вода обожгла кожу, особенно на животе, который отвык от наготы, даже груди стало холодно, поскольку в последние годы я всегда была наглухо замурована в купальник профессиональной пловчихи. Я преодолела дорожку в одну сторону под водой, вынырнула на поверхность и поплыла кролем, но медленнее, чем обычно. Несколько раз проплыла туда и обратно, потом остановилась и отбросила за спину волосы. Избавленные от шапочки, они лежали на затылке, а по плечам с них скатывались капли. Я взялась за бортик и откинула голову назад, погрузив волосы в воду, ее плеск щекотал мои уши. Я уперла ноги в стенку бассейна, но не оттолкнулась назад и не поплыла кролем на спине, как обычно это делаю, а просто легла на спину. Я оставалась абсолютно неподвижной, чуть раздвинув руки в стороны, прикрыв глаза, и солнце согревало мою кожу, а я улыбалась. Я не знала, что сделаю в ближайшую секунду – засмеюсь или заплачу от затопившего меня чувства полноты жизни. Я вертикально выпрямилась в воде, опустилась на дно и наблюдала, как пузырьки воздуха поднимаются на поверхность, к свету. В конце концов я последовала за ними и вышла из бассейна. Взяла полотенце, вытерлась, завернулась в него и пошла на террасу, отжимая мокрые волосы. Только в этот момент я заметила Марка, который сидел с книгой в руках и прятал глаза за солнечными очками.

– Доброе утро, – бросила я.

– Добрый день. Неплохо поспала для человека, мучимого бессонницей… – тихо ответил он.

Я остановилась у него за спиной, а он сунул мне под нос часы: на них было 11.20. Иными словами, мой сон длился ровно двенадцать часов.

– Спасибо, – сказала я ему, совершенно ошеломленная тем, как долго мне удалось проспать, и вернулась в спальню.

Я быстро приняла душ, надела легкое платье, расчесала волосы и решила не стягивать их в узел, чтобы порадовать Алису. Затем пошла на кухню, там оставался кофе, и я налила чашку себе, еще одну Марку, взяла обе и вернулась на террасу. Он вроде оторвался от книги, уставился куда-то вдаль и заводил часы.

– Куда все подевались?

– Они на рынке.

– Ты не захотел пойти с ними?

– Я там был рано утром, когда еще прохладно: так приятнее, и можно поболтать с торговцами, спокойно выпить кофе и почитать газету.

– Ну да, днем на рынке толкучка. – Я допила кофе и поднялась. – Пойду попробую найти их. Хочешь со мной?

– Нет, останусь и займусь барбекю.

– Давай.

Я пришла на рыночную площадь, и мне стало ясно, что не так-то просто будет отыскать маленькую группку людей, даже весьма ярких, активных и шумных! Однако вскоре необходимость найти их как можно быстрее стала острой, поскольку мне начало казаться, будто я перемещаюсь в плотном кольце мобильных телефонов, постоянно напоминающих мне, что своего я лишена и со мной невозможно связаться. Голос сестры, что-то живо обсуждающей с детьми, вернул меня на землю, я повернула голову направо, затем налево. Адриан и Седрик увлеченно дегустировали вино, Жанна вместе с Эммой рылись на прилавке с одеждой, а бедная моя Алиса, нагруженная детьми, пыталась как-то исхитриться купить дыни и персики. Я протиснулась между зеваками и сумела до них добраться. Мариус и Леа заметили меня. Глаза Мариуса вспыхнули, а робкая Леа опустила свои. Я приложила палец к губам и подмигнула им, призывая молчать.

– Помощь не требуется? – спросила я сестру, положив голову ей на плечо.

Она подпрыгнула:

– Это ты? Ты меня напугала! А…

Она всмотрелась в меня, провела рукой по моим волосам и широко улыбнулась.

– Действуй, а я займусь твоими чудовищами!

– Ты ангел! Спасибо! Мы припарковались возле замка. Встретимся там.

Я схватила племянников за руки и стала пробираться с ними сквозь толпу, крепко держа их. Проходя мимо Седрика, я не удержалась от ехидного замечания:

– Иди помоги жене и готовь денежку для бебиситтера!

– Чего?

Я показала ему язык, он расхохотался. Нам хватило нескольких минут, чтобы добраться до детской площадки. Мариус тут же рванул к горке и быстро, как таракан, взбежал на нее. Леа не шевелилась, ее рука вцепилась в мою. Одна скамейка была свободной, и я потянула племянницу к ней.

– Не хочешь поиграть?

– No, – ответила она, покачав головой. – Stay with you.

В три года ее английский был весьма приблизительным, однако она впервые заговорила со мной на языке своей бабушки, и я неожиданно ощутила прилив любви к ней. Алиса старалась через день общаться с детьми по-английски, хотела, чтобы они тоже, как и мы, выросли двуязычными. Леа внимательно рассматривала мои ступни с наманикюренными ногтями.

– Хочешь такие же?

– Да!

– Спросим разрешения у мамы, и я тебе сделаю.

Она вскарабкалась ко мне на колени, наградила слюнявым поцелуем и затихла, прижавшись ко мне, не шевелясь и не произнося ни слова.

В «Птит Флёр» мы увидели Марка в плавках, с мокрыми волосами, который возился с барбекю, держа в руках банку пива. Еда была готова, и стол накрыт на всех. Алиса расцеловала его.

– Спасибо, вот кто умеет заботиться о женщинах, не то что некоторые! – Она уничтожила мужа взглядом, его поведение на рынке прощено пока не было.

Адриан толкнул Седрика локтем, посмеиваясь над ним.

– А ты бы не умничал! – одернула его Жанна.

– А я-то что… я ничего не сделал.

– Вот именно! Лысина еще ладно, но сравни свое пузо с Марковым. Красавец! – прошипела она.

Все загоготали.

– После столь глубокомысленной дискуссии пора к столу! – объявил Марк, явно смущенный комплиментом.

За едой Леа словно прилипла ко мне, и мы с Алисой часто переглядывались. Мне удалось приручить племянницу, она меня больше не боялась. Это меня радовало. Поддавшись порыву, я предложила уложить ее на послеобеденный сон и, никуда не торопясь, читала ей сказку, ту самую, что нам с Алисой читала мама. Я вернулась с кофе на террасу и уже готова была попросить телефон у сестры и попробовать с кем-нибудь связаться, когда Адриан опередил меня:

– Яэль, уже больше суток прошло! Ты в порядке? Не дрожишь и не потеешь? Ну-ка, что у меня в руке!

Он встал и сунул мне под нос свой мобильник. Я увидела, как исказилось лицо сестры, на Жаннином проступило раздражение, а Седрик заерзал на стуле.

– Оставь ее в покое, – грозно пробурчал Марк.

– Уже и пошутить нельзя! Так вот, я утверждаю, что еще день она не выдержит.

– Спорим? – ухмыльнулась я.

– Слабо?

– Я готова.

Я изо всех сил храбрилась, но чувствовала себя неуютно.

– Если ты продержишься без телефона до конца отпуска, я покупаю тебе новый. А если проиграешь, пригласишь нас всех на ужин в медицинскую лабораторию, которая служит тебе квартирой.

– Ух ты… сильно! – прокомментировал Седрик.

– Принимается! – воскликнула я, не дав себе труда подумать.

– Она возвращается к нам, друзья!

Я разлила всем кофе, чтобы успокоиться. Не пора ли составлять меню ужина, который я им приготовлю? Ну и вляпалась же я! Однако в душе нарастало нечто вроде легкого возбуждения, нечто, пришедшее из давних времен.

– Я горжусь тобой, – поддержала меня Алиса.

– Рано радуешься!

Я взяла чашку и предпочла не садиться – придется поразмышлять над тем, как я буду расплачиваться за чрезмерную гордыню.

– Теперь я лучше понимаю то, что услышал от тебя вчера. – Передо мной материализовался Марк.

– Ты о чем?

– Ты не любишь проигрывать.

– Сама себе яму вырыла, – засмеялась я.

Позже, уже днем, когда я снова надела купальник, на террасе мне встретилась Жанна.

– Отличный выбор, молодец, Алиса, – оценила она.

– Спасибо. Помогает отдохнуть от… Стой-ка, ты разрешишь малость врезать Адриану?

– Давай, ни в чем себе не отказывай! Я пожалела, что рассказала тебе о его замечании, не надо было.

– Забудь! Ты все правильно сделала, я это заслужила. – Я подмигнула Жанне и потерла руки. – Поехали!

Я перешагнула через загородку для детей и пошла вдоль бассейна, Жанна следовала за мной. Алиса в шезлонге листала глянцевый журнал, Седрик и Марк что-то обсуждали, сидя на бортике и болтая ногами в воде, а лапочка Адриан мирно дремал в своем шезлонге – все должно получиться.

– Адриан, – шепнула я ему на ухо.

– М-м-м…

– Ты выиграл, сдаюсь.

Он вскочил одним рывком, повернувшись лицом ко мне и спиной к бассейну.

– Да ну! Ты что! Уже!

Я легонько подтолкнула его, и он свалился в воду. Отчаянно закашлялся, отплевываясь. Когда он выплыл на поверхность, я уперла руки в бока и произнесла с самым серьезным и деловым видом:

– Пора тебе усвоить, что у гэдээровской пловчихи с силой воли все в порядке!

Седрик, Алиса и Жанна взвыли от хохота. Ничего не понимающий Марк потребовал объяснений от моего зятя, потом окинул меня взглядом кокер-спаниеля и присоединился к общему веселью.

– О, ты за это заплатишь! Ты у меня огребешь, англичаночка в бикини!

Адриан рывком выбрался из бассейна, я рванула от него, обежала бассейн, задыхаясь от смеха. Мне чудилось, будто у меня вырастают крылья, я ощущала немыслимую легкость. Разбежавшись, я бросилась в воду! И к своей радости, обрызгала всех.

Оставшееся время я провела в бассейне с Мариусом, который последовал моему примеру и тоже прыгнул в воду. Как только Леа встала после дневного сна, она надела нарукавники и присоединилась к нам у бассейна. Подбежав, она повисла у меня на шее и больше не отцеплялась. В конце концов сдалась и Эмма, которой в ее возрасте приходится нелегко: в двенадцать лет ты уже не ребенок, но еще и не подросток. Я помнила ее, когда она была такая, как сейчас Леа, а тут я ее увидела в настоящем купальнике, на пороге первой менструации, и в этот момент я осознала, что ее детство прошло мимо меня. Я пообещала себе ни за что не допустить подобной ошибки с Леа.

Понедельник. Я провела здесь уже неделю, три дня назад отключилась от своего парижского существования и, вопреки ожиданиям, все еще жива. После обеда я вспомнила папину просьбу, решила пожертвовать бассейном и направилась в амбар, единственное сооружение, сохранившееся нетронутым от прежних владельцев. Он был построен из светлых тесаных камней, отполированных солнцем и мистралем. Его площадь составляла около двух сотен квадратных метров, если считать первый этаж с дырявым полом. На время строительства дома отец переселил семью из вагончика сюда. В детстве амбар был одним из моих излюбленных убежищ. Он стоял на отшибе, и я себя чувствовала там совершенно независимой.

Войдя внутрь, я поняла, почему отец отправил меня сюда: учитывая состояние нашего амбара, он явно рассчитывал на мои организаторские способности и умение все упорядочить. Здесь нашла приют вся мебель из парижской квартиры, не говоря уж о барахле, которое скопилось у родителей за долгие годы: разные вещи, документы, одежда, детские игрушки… Они даже умудрились сохранить минитель! В общем, все, из чего состоит жизнь человека. Фронт предстоящих работ впечатлял: мне понадобится не один день, может, целая неделя, чтобы в одиночку как-то привести в порядок этот гигантский кавардак.

Я отчаянно пыталась сдвинуть хоть на миллиметр буфет из тика, когда заскрипела дверь.

– Алиса! – закричала я. – Иди сюда, помоги мне передвинуть это страшилище. Я тут все повыбрасываю!

– Это я, – сообщил Марк. – А то, что ты видишь, вовсе не страшилище.

Я выпрямилась и стерла со лба пот и пыль. Марк уже стоял на четвереньках перед буфетом и внимательно изучал его. После чего поднялся и медленно обошел амбар, не торопясь, присвистывая от восхищения, затем вернулся ко мне.

– Здесь настоящий рай! – объявил он, хитро поглядывая на меня.

– Хочу попытаться сделать рай общедоступным! Но для начала придется сдвинуть с места эту штуковину. – Я снова взялась за буфет.

– Не надо так, ты его покалечишь. Смотри, надо работать ногами. Я тебе помогу. Нужно сделать все, чтобы не повредить эти чудесные вещи. К счастью, здесь не высокая влажность, но предосторожности все равно не помешают.

Мы занялись перестановкой, он здорово помогал мне, если только не натыкался на какое-нибудь «сокровище», что служило поводом для очередной лекции. Так произошло, например, когда я заявила, что старые пластиковые стулья, которые иногда встречаются на школьных праздниках и в актовых залах – а мой отец хранил их долгие годы, – пора вынести на свалку.

– Да как ты не понимаешь, Яэль?! Стулья, которые ты хочешь отправить на помойку, на самом деле знаковые предметы. Это так называемые «полипроп», стулья, изготовленные из полипропилена литьем под давлением. Тебе известно, что после первой партии, выпущенной в 1963 году, было продано четырнадцать миллионов экземпляров этой модели?

Я прижала ладонь ко рту, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Но стоило мне повернуться к нему спиной, и я не выдержала. Мои родители уже переросли конец семидесятых, а Марк изо всех сил старался туда вернуться и готов был забраться еще дальше в прошлое. Хотя если вспомнить его квартиру, то удивляться не приходится.

В конце концов вся мебель была расставлена. По моему совету Марк отправился на поиски в гараж, после чего накрыл брезентом самые хрупкие предметы, подложил кусочки картона под все ножки. Когда он разрешал, я использовала свободное пространство для остальных вещей: посуды, маминой и папиной одежды, предметов декора. Я очень повеселилась, наткнувшись на остатки их гардероба эпохи хиппи – еще до нашего рождения: оранжевые брюки клеш, фиолетовые платья мамы и папины сорочки с остроугольными воротничками. А еще больше я смеялась, наткнувшись на свой школьный дневник последнего класса! Учитель английского писал:

Учитель французского:

Экономика:

Когда амбар стал на что-то похож, Марк сел в знакомое мне с детства кресло из нашего парижского дома. Тут я из чистого любопытства попросила его прочесть мне последнюю лекцию.

– А о нем у тебя есть что рассказать?

– Прикалываешься? – возмутился он, улыбнувшись при этом.

– Что ты! Просто я хорошо помню отца, вечно сидящего в нем, и мне любопытно.

– Это культовые вещи – и само кресло, и его подставка для ног! Модель Eames, созданная в пятьдесят шестом. Вот тут гнутое дерево и…

– Черная кожа, – перебила я. – Пока я еще в состоянии распознать кожу!

– Вот-вот, я же говорил, ты прикалываешься!

Я рассмеялась, потом протянула ему руку, помогая встать.

– Пойдем посмотрим, что там на втором этаже.

Мы поднялись по полуразрушенной деревянной лестнице. Наверху я подвела его к балке – чтобы не провалиться сквозь пол, можно идти только по ней. Непонятно каким чудом я сумела открыть одно из окон и показала Марку удивительный вид на виноградники и колокольни Лурмарена. Мы облокотились на подоконник и долго молчали.

– Для человека, который не любит старье, тебе как-то слишком хорошо здесь, в этом амбаре, – произнес он в конце концов.

– Ты прав… Когда я была маленькой, я всегда приходила сюда, если обижалась или хотела помечтать.

– Твой отец никогда не собирался что-то здесь сделать?

– Ну, знаешь, у папы всегда море планов, только он никогда не доводит их до конца… Не знаю, почему так получается… Надо будет спросить его. Я только надеюсь, что он никогда не продаст этот амбар. В любом случае спасибо, – выдохнула я. – Без тебя я бы точно не справилась.

Он улыбнулся мне и вернулся вниз. Я еще раз обошла второй этаж и тоже направилась к лестнице, думая обо всех воспоминаниях, связанных с нашим амбаром. Я осторожно спускалась, а Марк ждал меня внизу. Перед самыми последними дырявыми ступеньками я почувствовала его руки на своей талии – частично поверх майки, частично на теле. Я напряглась – не столько от неловкости, сколько от удивления.

– Что ты делаешь? – спросила я неожиданно высоким голосом.

– Не даю тебе расквасить нос.

– Спасибо, – прошептала я.

Никто меня обычно не трогает. Я избегаю физических контактов, но сейчас мне было приятно. Он посильнее сжал мою талию, приподнял меня и поставил на твердую землю. Когда он разжал руки, дрожь прошила мое тело.

Вечером после ужина мне захотелось продолжить путешествие в прошлое. Порывшись в шкафу в гостиной, я извлекла все фотоальбомы и со всей этой кипой вернулась на террасу. Вечер был восхитительно теплым, не нужно ничего набрасывать на плечи. Я открыла новую бутылку розового вина. Я в прекрасной форме – вот что я чувствовала. Больше часа я провела, погрузившись в воспоминания нашего с Алисой детства и подросткового возраста. Время от времени сестра вставала из-за стола и подходила, чтобы заглянуть мне через плечо. Я заново переживала все этапы строительства и обустройства «Птит Флёр», эпоху вагончика и амбара, когда бассейна еще не было и мама запускала нас в большую пластиковую ванну, чтобы мы там плескались. Снимки напоминали нам о поездках всей семьей на «рено-невада», догонялки в трусах по парижской квартире, шумные вечеринки, которые мы всегда устраивали вдвоем… Перебирая снимки, я несколько раз смахивала слезы. Под навесом раздавались взрывы сумасшедшего хохота. Вино текло рекой, помогая забыть об ужасных жуках, которые слетались на террасу и кружились вокруг лампы как раз над нашими головами. С каждой перевернутой страницей пролетали годы. А потом меня ждал сюрприз: у знакомых альбомов имелось продолжение – я не знала, что Алиса уже в одиночку собирала наши снимки студенческих лет и всех последующих. Она компоновала альбомы по принципу появления в нашей жизни очередного нового человека.

– Я занялась этим, когда ты в первый раз не приехала в «Птит Флёр». Я скучала по тебе, вот и…

Я послала ей воздушный поцелуй и повернулась к Марку, который что-то бурно обсуждал с Адрианом и Седриком. Он тоже имел право на наши общие воспоминания.

– Марк! Иди сюда.

Он подхватил стул, сел рядом со мной и подлил вина в наши опустевшие бокалы. После этого я положила новый альбом ему на колени и взглядом велела открыть первую страницу. Там оказался снимок живой пирамиды, которую мы выстроили в первые выходные, проведенные здесь нашей компанией.

– Ух ты, вот это да! – воскликнул он.

Мы так хохотали, что вскоре вся компания собралась за нашими спинами и альбомы переходили из рук в руки. Алиса все скрупулезно сохранила, аккуратно разложила, даже фото, которые я отдала ей за ненадобностью. Когда-то я провела в своей квартире полную чистку и предложила ей забрать снимки, а иначе я их выброшу. Я вспомнила об этом и не поняла, как мне пришла в голову такая дикая мысль! Что уж говорить о девчонке, которую я вновь узнавала на этих фотографиях: вечная улыбка, всегдашние шутки, неизменная готовность валять дурака, веселиться, ничего не принимать всерьез. Да, конечно, я узнавала свое лицо – хоть и более округлое, чем сейчас, – но не могла поверить, что это я.

– Эти каникулы были просто улетными! – воскликнул Седрик.

Он протянул нам с Марком альбом, и на нас снова напал безумный смех.

Когда была сделана эта фотография, мы еще не знали, что в последний раз отдыхаем вместе. Мы решили сложить свои сбережения и всей компанией рвануть в Грецию. Двухлетнюю Эмму мы тоже прихватили. Марк и я оказались самыми беспечными: покупая билеты в последнюю минуту, мы не сумели взять их на тот рейс, которым летели остальные. К тому же я полагала, что за какой-нибудь час мы легко доберемся из афинского аэропорта в порт Пирей, но вскоре выяснилось, что это у нас не получится. Мы заблудились, перепутали автобусы, и нам пришлось сесть на паром, который прибывал на остров Аморгос около пяти утра. Ночь была настоящим мучением, из-за морской болезни мы не сомкнули глаз. Высадившись на берег, мы не стали устанавливать палатки, а устроились прямо на песке. Когда друзья отыскали нас, мы спали, положив головы друг на друга, а рюкзаки наши валялись где-то в стороне. Они запечатлели момент, сохранив его для потомства, и оставили нас жариться на солнце.

Это воспоминание вызвало у Марка смех. Вскоре, однако, Марка на снимках не стало. Я обратила внимание, что он сильно волнуется, но при этом ему хочется узнать обо всем, вплоть до мельчайших деталей. Я продолжила рассматривать фото вместе с ним – я тоже была взволнована, но по другой причине. От года к году я удалялась от объектива, на первом плане меня больше не было. Когда мне удавалось рассмотреть свое лицо, я читала на нем печаль, и она становилась все глубже, а мой взгляд все более ускользающим, на всех снимках я будто была где-то далеко. И постепенно вообще исчезла с фотографий. Некоторые из событий, увековеченных на глянцевой бумаге, мне были неизвестны. А где была в это время я? Что произошло?

– Ты должна будешь мне объяснить, – шепнул Марк. – Получается, испарился не только я.

– Это правда, – в тон ему ответила я.

Зачем искать оправдания, их у меня нет. Я оторвалась от альбома и посмотрела на него.

– Но теперь все уже позади, – уверенно произнес он.

– Ты прав.

Однако в глубине души я была в этом не совсем уверена.

– Ну что, снимемся? – прервала наш диалог Алиса, которая встала с фотоаппаратом в руках.

Мы придвинулись друг к другу, улыбаясь, гримасничая, подмигивая, смеясь. Это мгновение было прекрасным, но что от него останется, когда мы вернемся в Париж? Сохранится ли у меня в душе хоть что-то или совсем ничего, как случилось со всеми воспоминаниями, от которых я избавилась за последние годы?

Спокойно и неспешно прошла вторая неделя, я менялась, все меньше походила на себя. Яэль из агентства удалялась, терялась в тумане. Я больше не повторяла свой подвиг – не спала двенадцать часов подряд, однако легко засыпала каждый вечер и вставала далеко не первая. Пару раз я подремала на шезлонге днем после обеда, когда у бассейна царила тишина. Я искренне наслаждалась этим безалаберным существованием. Усталость с каждым днем понемногу улетучивалась. Мой желудок больше не протестовал и не отказывался от еды, и аппетит нормализовался, я ела даже острые колбаски и домашние бургеры, уже не ограничиваясь салатами. И получала от еды удовольствие, что меня удивляло. Теперь я с энтузиазмом участвовала в приготовлении обедов и ужинов, проводила много времени с детьми в воде или за настольными играми. Мои запасы лака для ногтей стремительно таяли: я с удовольствием шла на поводу у Эммы и Леа, которым ежедневно требовалось испробовать новый цвет, что, правда, не приводило в восторг их матерей. Мужчины регулярно сталкивали меня в бассейн, и это меня больше не раздражало. Подозреваю даже, что иногда я их провоцировала, тоже толкая кого-то из них. Я пару раз обгорела, но постепенно мой загар стал темнеть – я унаследовала смуглую кожу отца, а не мамину молочно-белую, как это обычно бывает у рыжих.

Было бы неправдой утверждать, что мне легко давалось отсутствие телефона, интернета и новостей из агентства, но я мирилась с этим, повторяя себе, что скоро вернусь к своему ритму и привычкам, телефон снова зазвонит, а почтовый ящик будет забит мейлами. Если неожиданно накатывала паника, мне удавалось с ней справляться и переключаться на что-нибудь другое. Иногда у меня даже получалось вообще не думать о Париже и агентстве. Всякий раз, осознав это, я мысленно перемещалась в будущее и задумывалась о том, что меня ждет по возвращении из отпуска, какими будут последствия моего неожиданного выхода за пределы коммуникационного поля. Марк помешал мне проиграть пари в самую последнюю минуту. Однажды днем, когда все дремали у бассейна, я решила потихоньку сбегать на антресоль, где он спрятал мой ноут, чтобы найти в адресной книге какие-то номера и, воспользовавшись домашним телефоном, узнать последние парижские новости. Полный провал: едва я успела подняться до середины лестницы с врезанными ступеньками, как он подбежал и попросил меня спуститься. Он ничего никому не сказал, и Адриан не узнал, что я намеревалась нарушить условия пари.

Однажды утром меня разбудила удушающая жара. Я взяла с ночного столика старый будильник, найденный в подвале: было всего восемь утра, но царившей на террасе кипучей деятельностью она напоминала муравейник. Я распахнула ставни и увидела, что Марк накрывает стол для завтрака.

– Ты уже встала, – констатировал он.

– Как же было жарко сегодня ночью!

– Ой, и не говори, я спал на полу в гостиной, а потом выбрался к бассейну.

Маркова антресоль – настоящая сауна.

– Ты, наверное, совсем никакой!

– Ничего подобного, – возразил он, зевая так, что едва не вывихнул челюсть.

От жары досталось всем в доме. За столом все лениво переговаривались: чем займемся? Пойдем куда-нибудь? Вдвоем-втроем или всей компанией? Останемся? Каждый будет жить своей жизнью? Я в обсуждении не участвовала, предпочитая наблюдать за ними: Адриан, Жанна, Седрик и Алиса не слушали друг друга, постоянно меняли мнение, не могли ничего решить, перебивали друг друга. Это было невероятно смешно, я будто присутствовала на каком-то представлении, которое, кстати, повторялось ежедневно. Марк сидел рядом со мной и тоже молчал.

– Я прогуляюсь в деревню. Хочешь присоединиться? – предложил он.

– С удовольствием.

Я быстро собралась и вышла к нему на террасу. Когда мы уходили, остальные почти не обратили на нас внимания. Разве что попросили принести хлеба и розового вина.

Мы быстренько сделали все покупки и просто бродили по деревне: всплывали воспоминания о долгих часах, проведенных на этих мощенных булыжником улочках, я как-то странно себя чувствовала, но мне было хорошо. Девчонками мы приезжали сюда с мамой на все летние каникулы, папа проводил с нами всего три недели, Лурмарен стал своего рода ориентиром, точкой отсчета для всего учебного года. В какой момент я решила, что обойдусь без него? Как я могла отвернуться от этого места, от той радости жизни, которую оно воплощает? Марк зашел в несколько магазинчиков с товарами для оформления интерьера, потом терпеливо ждал меня, пока я рылась в дизайнерских украшениях Gris Piedra. Я собиралась позвать сюда девочек и сделать им подарки в благодарность за недавний многочасовой шопинг. Я уже знала, что куплю: серебряный браслет Алисе и серьги Жанне.

– Пойду выпью кофе. – Голова Марка, который в конце концов не выдержал ожидания, замаячила в приоткрытой двери.

– Подожди, я с тобой.

Я все бросила, пообещав вернуться сегодня во второй половине дня, и последовала за ним. Марк устроился на террасе «Кафе де л’Ормо», заказал нам обоим эспрессо и заметил:

– Как хорошо сидеть тут вдвоем, в тишине и покое.

– Ты прав… Я рада, что ты здесь, без тебя отпуск был бы совсем другим.

Он застыл.

– Что? В чем дело? – спросила я, увидев, как он напрягся.

Марк выдохнул воздух, и выражение его лица стало таким, как всегда.

– Ты заметила, как только что произнесла слово «отпуск», не упав в обморок?

Я рассмеялась:

– И правда. Так что у меня есть все шансы выиграть пари!

– Я в этом никогда не сомневался, – произнес он без тени иронии.

– Спасибо…

Официант прервал наш разговор. Марк положил сахар в чашку, размешал и свернул сигарету. Я выпила свой кофе и поглубже уселась в кресле, повернув лицо к солнцу и закрыв глаза. Я была совсем спокойной, умиротворенной, отдохнувшей; я сумела окончательно избавиться от терзавшего меня стресса. Удовлетворенно вздохнув, я снова подняла веки. Марк внимательно смотрел на меня, и я ему улыбнулась.

– Пора возвращаться, так будет лучше… – Он тряхнул головой.

– Почему?

– Твоя сестра снова будет паниковать оттого, что мы оба исчезли. – Он достал из кармана монетки и положил на стол.

К тому времени, когда мы вернулись, все уже давно расположились у бассейна, мужчины играли в карты, дети плескались в лягушатнике, а девчонки, как всегда, болтали. Спрятав вино в холодильник, я надела купальник и присоединилась к Жанне с Алисой. Не успела я и слова сказать, как Мариус потащил меня в воду, чтобы я с ним поплавала. Я радовалась его ежедневным успехам. Немного позже Адриан заявил, что пришел час «всеобщего аперитива в купальниках у бассейна». И действительно, был уже почти полдень! Я вышла из воды, пообещав племяннику продолжить «тренировку» сегодня днем. Среди взрослых разгорелась дискуссия об обеденном меню на тему «отбивные на косточке или шашлыки?». Марк и Адриан сражались за шашлыки.

– В этих отбивных есть нечего! – возмущался Марк.

– Ты настоящий друг! – похвалил его единомышленник.

Я взяла протянутый мне бокал розового вина и села на край шезлонга рядом с Марком. Я вдруг отдала себе отчет в том, что он совсем рядом и почти обнажен, почувствовала прикосновение его руки к моей, его ногу, прижавшуюся к моей ноге. Я не раздумывала, садясь возле него, это было непроизвольное движение, словно быть рядом с ним – мое естественное право. Что же происходит, ведь скоро уже две недели я целыми днями вижу его без одежды, в одних плавках. Так в чем дело? Я задрожала, несмотря на одуряющую жару, опустила голову – щеки у меня горели – и потихоньку бросила на него взгляд, как обычно зацепившись за часы на его руке.

– Не боишься очутиться в воде? – шепнула я и встала, чтобы поставить бокал на пластиковый столик.

Моя робкая попытка отойти от него кончилась неудачей, потому что я сразу же опять села рядом. Да что со мной творится?

– А должен? – поинтересовался он.

Неожиданно для себя и ни секунды не раздумывая, я схватила его за запястье, он не противился, а его ладонь легла на мою. Он чуть отодвинулся и оперся правой рукой на шезлонг за моей спиной. Получилось, что я прижимаюсь к его плечу.

– Ты забыл снять часы.

Я погладила пальцами циферблат, кожу браслета, решила, что пора снять их – перевернула руку и расстегнула пряжку.

– Ох, где моя голова, – пробормотал он.

Наши глаза встретились. Я с трудом сглотнула слюну, мой живот напрягся. Ну да, у меня не было встреч на один вечер уже несколько месяцев, но тем не менее… выходит, я теперь ничего не контролирую.

– Яэль!

– Да, Седрик… – выдавила я, не шевелясь и не отрываясь от Марка.

С тем, что творилось с моим телом, бороться бесполезно. Его кадык дернулся. Наши руки прилипли друг к другу, а часы теперь были не на его запястье, а в моей ладони.

– Яэль! Телефон!

Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять смысл слов, произнесенных зятем. Телефон. Это мог быть только звонок на стационарный домашний номер. Я не успела ничего сказать, а он продолжил:

– Яэль! Телефон! Твой шеф!

Все разговоры смолкли. Я резко отодвинулась от Марка и вскочила, пропуская мимо ушей реплики присутствующих. Тем не менее я обратила внимание на то, что единственным, кто промолчал, был Марк. И все равно я не замечала ничего вокруг. Моя цель – прихожая. Седрик положил трубку на столик. Я протянула руку и услышала, что он призвал всех не беспокоить меня. Я вздохнула и прижала телефон к уху.

– Здравствуйте, Бертран.

– Яэль! Как у тебя дела? Отдохнула?

– Все отлично, спасибо.

– Вижу, ты решила использовать отпуск на полную катушку! Это прекрасно. Даже выключила телефон!

– На самом деле он разбился.

– Не важно, главное, мне удалось с тобой связаться. Я заказал тебе билет на поезд на сегодня, на пятнадцать часов. Как только приедешь в Париж, давай сразу в агентство, я тебя буду ждать.

– Договорились.

Он продиктовал мне номер бронирования, я записала его на валявшемся рядом клочке бумаги.

– До скорого, – попрощался он и повесил трубку.

Я надолго застыла, сжимая в руке телефон. Из ступора меня вывел Седрик.

– Что случилось?

А случилось то, что я спустилась с небес на землю: стою себе здесь в купальнике, а работа вот-вот опять начнется.

– Который час?

– Час дня.

– Я возвращаюсь в Париж, Бертран вызывает в агентство. Поезд в три часа дня.

Он мило улыбнулся:

– Иди собирайся, а я скажу остальным.

– Спасибо.

Я направилась к себе в комнату и тут поняла, что часы все еще у меня в руке. Я осторожно положила их на ночной столик. Потом водрузила чемодан на кровать, раскрыла его и побросала вперемешку всю одежду. Издали до меня доносились крики сестры, плач детей, возмущенные возгласы Адриана. Как вдруг стало тихо. Я собиралась в душ, когда в проеме стеклянной двери обрисовался силуэт Марка с моим компьютером. Он, наверное, только что выскочил из бассейна, потому что на его теле поблескивали капли воды.

– Я подумал, он тебе понадобится. – Марк положил ноутбук мне на кровать.

– Спасибо. Подожди.

Я протянула ему часы, и, когда он их брал, наши пальцы соприкоснулись.

– Седрик хотел отвезти тебя на вокзал, – сообщил он. – Но я сам это сделаю. Поедем, как только ты будешь готова.

– Марк, – позвала я, видя, что он уходит. – Переезжай прямо сейчас в мою комнату.

Он ничего не ответил и отошел от двери. Я быстро приняла душ, высушила волосы, затянула их в хвост и оделась. У зеркала я задержалась на несколько секунд: юбка больше не сваливалась с бедер, и это мне шло. А во всем остальном, если не считать загара, я была ровно такой же, как сразу после приезда: строгой, серьезной, профессиональной. Только сейчас я показалась себе красивой. Между тем я уже давно себя таковой не считала, а теперь будто что-то изменилось в моем взгляде, какая-то искорка проскакивала. Я глубоко вздохнула и вышла на террасу с чемоданом в руке, в лубутенах на высоченных каблуках. Там вокруг накрытого стола меня уже ждала вся компания в полном составе. Все застыли, не произнося ни слова и в упор разглядывая меня. Тут подоспел Марк в джинсах и черной майке и тоже на миг остановился, всматриваясь в меня с непроницаемым выражением лица. После чего тряхнул волосами и забрал у меня чемодан. По-прежнему без единого слова он зашел за дом и направился к автомобилю.

– Вот и все, ты опять влезла в свою униформу, – грустно прокомментировала Жанна. Потом хлопнула в ладоши и попыталась взять себя в руки. – Вы должны что-нибудь съесть до отъезда, – предложила она.

– У нас нет времени, – ответила я, искренне опечаленная.

У сестры в глазах стояли слезы. Я опустила голову, чтобы не встречаться с ней взглядом.

– Извините, что я вот так вас бросаю… За мной ужин у меня дома, – пообещала я. – Ты выиграл, Адриан.

– Предпочел бы проиграть.

– Яэль, – позвал Марк. – Едем?

– Да… Ладно… ну вот… хорошего вам отдыха.

Я направилась к ним, собираясь расцеловаться со всеми.

– Мы проводим тебя до машины, – объявила Алиса.

Она обняла меня за плечи, и мы пошли с ней, голова к голове.

– Ты не забудешь, что кроме работы есть еще и жизнь?

– Я постараюсь…

После этого, не сказав больше ни слова, я всех по очереди расцеловала и села в «порше». Марк уже был за рулем и, к большому моему облегчению, сразу же включил двигатель. Как только мы выехали из Лурмарена, он прибавил скорость, и мотор заревел. Времени было в обрез, и на сей раз Марк не вел машину мягко и плавно, его манера вождения приближалась к характерной для гонщиков – рваная, даже нервная. Мне бы радоваться, даже испытывать восторг от того, что Бертран позвонил. Однако когда «Птит Флёр» остался у меня за спиной, я чувствовала в основном печаль: я не успела еще раз зайти в амбар, накрасить девочкам ногти новым цветом, научить Мариуса лежать в воде на спине, подарить украшения Алисе и Жанне. И не успела понять, что произошло у нас с Марком. Вообще-то вроде бы ничего особенного. Он уставился на дорогу сквозь всегдашние темные очки, лицо было замкнутым и сосредоточенным, одна рука лежала на руле, другая на рычаге коробки передач, совсем рядом с моим бедром, которого он касался всякий раз, когда переключал скорость. Все я правильно понимала, ничего особенного не происходило.

Под колесами пролетали километры, проходили минуты за минутами, а мы по-прежнему молчали. Марк часто поглядывал на часы, из-за чего я нервничала все сильнее.

– Думаешь, успею? – спросила я в конце концов.

– Ты сядешь в этот поезд, если это то, чего ты хочешь. – Он снова сконцентрировался на управлении машиной.

Когда мы подъезжали к вокзалу, я подсказывала ему, где лучше свернуть, и одновременно снимала туфли.

– Что ты делаешь?

– В них я не добегу.

– А билет?

– Не успеваю.

Марк поставил автомобиль на ручной тормоз в четырнадцать пятьдесят пять, с трудом втиснувшись между машинами на привокзальной парковке. Он первым выскочил из «порше» и бросился за чемоданом. Я выбралась на улицу с сумкой на плече и лубутенами в руке. Марк схватил меня за свободную руку и бегом потащил в здание вокзала. Он бежал, отталкивая попадающихся на пути пассажиров, а я цеплялась за него изо всех сил, и так мы промчались по лестнице, ведущей на платформу. Экспресс стоял у перрона, дежурные готовились дать сигнал к отправлению. Марк потянул меня к ближайшему вагону, закинул в него чемодан и посторонился, чтобы пропустить меня вперед. Стоя напротив него, все еще не отпуская его руку и не отводя от него глаз, я прижалась губами к его щеке, и мой живот напрягся так же, как час назад. Раздался свисток, и мы отодвинулись друг от друга. Я сделала шаг назад и встала на подножку. Шипение готовых закрыться дверей заставило наши руки расцепиться, но глаза не отрывались друг от друга.

– Встретимся в Париже, – сказал он.

Двери захлопнулись. Марк отступил на пару шагов, поезд дернулся и отошел от платформы. Я прижималась лицом к стеклу, но вокзал очень быстро превратился в маленькую точку вдали, и все, кто стоял на перроне, так же быстро исчезли. Мои плечи опустились, тело расслабилось, туфли выпали из руки, и их стук вывел меня из оцепенения. Но это еще как сказать, потому что меня хватило лишь на то, чтобы поднять их, дотащиться до лестницы, ведущей на второй этаж вагона, и рухнуть на ступеньку. В чем я там, в машине, себя убеждала? Ничего особенного? По-прежнему ли я уверена в этом? Я смотрела на свою руку, на ту, которая только что была в его руке. Она все еще чувствовала тепло его ладони, а мои губы помнили покалывание щетины на плохо выбритой щеке. Должно же было это случиться ровно тогда, когда Бертран вызвал меня в Париж, и невозможно отвлечься, чтобы как следует обдумать и осознать смысл происшедшего в последние часы. Прощай, Марк, – вместе с ним из моих мыслей должны исчезнуть его руки, ямка на плече, его кожа… Я снова надела лодочки, тяжело вздохнула и отправилась на поиски контролера, чтобы узаконить свое пребывание в экспрессе.