ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– Мы теряем драгоценное время, – сказал майор Медведь. – Необходимо выработать стратегию действий, и приступать к непосредственному выполнению задачи. Не будем забывать, что про все на все нам отпущено только трое суток начиная с сегодняшнего утра. Через трое суток закроется тоннель перехода, ктархи перед этим уйдут, а мы останемся без скутеров и без их помощи. Но ктархи не смогут уйти, если мы не найдем пропавшее тело Прсжнана, сына Матомоссэ. То есть, ктархи останутся перед закрытым тоннелем на нашей стороне, видимо, навсегда. Это не самый худший вариант, хотя тоже плохой. Но гораздо худший вариант, когда стерехи смогут найти тело пропавшего ктарха раньше нас, и захватят тоннель перехода под свое управление. Тогда можно ждать нашествия стерехов на наш мир. И потому всем нам следует работать с максимальной отдачей, не жалея себя.

Я переглянулся с ефрейтором Ассоновым.

– Мы готовы, товарищ майор.

– Погранотряд готов в полном составе, – гарантировал полковник Сорабакин.

Майор Медведь коротко посмотрел на экран своего «планшетника», где все еще располагалась только что полученная карта спутниковой съемки.

– Тогда нам лучше перебраться на пятую заставу, и уже там обсуждать вопрос, воочию рассматривая территорию, на которой нам предстоит работать.

– С этим нет проблем, – полковник вытащил трубку, показывая, что готов прямо сейчас позвонить капитану Светлакову, и предупредить, чтобы начальник заставы приготовился к встрече.

– Троица!

– Я, товарищ майор.

– Где твой беспилотник?

– В рюкзаке.

– Хорошо. Разведаем, что там такое прячется под «колпаком» РЭБ.

Мой шлем спокойно сообщил:

– Ничего разведать не получится. Когда противник запускал свой «беспилотник», десяток человек выходил из под «колпака» в сторону, чтобы «беспилотник» не потерял управление. Под колпаком не работают даже телефоны.

– Что предлагаешь? Можно провести разведку скутером?

– У скутера квантовое управление. Его перехватить никто не сможет, только камеры, которые вы на скутер установите, ничего не будут видеть. Они тоже более низкого уровня. На скутер в небе приборы стерехов определят сразу. Тогда они будут знать, что за ними наблюдают, и что-то против них готовят. Они обычно бывают очень осторожны. А, когда они осторожны, с ними сложно бороться.

– Под «колпаком» стерехи?

– Нет, там только люди. Стерехи, видимо, где-то неподалеку. Они тоже пользуются квантовой связью. Только двухкубитной. Она часто поддается расшифровке. Квантовую связь я бы услышал. Пока они связью не пользовались. Значит, их пока не много, и они общаются простой мыслью.

Взгляд майора Медведя показал, что он слышал мой разговор со шлемом.

– Тогда вылетаем на пятую заставу всем занятым в операции составом. Если товарищ полковник разрешит, мы возьмем в качестве прикрытия, которое может понадобиться, бойцов вашей разведки во главе с товарищем майором.

Почему Медведь предпочел разведку пограничников, понял, наверное, только я. Само слово «разведка» всем нам, военным разведчикам, близко. И потому даже чужая спецназу ГРУ разведка внушает нам надежду.

– Я не против, – кивнул полковник. – Что скажет майор Сухоруков?

– Я сам хотел напроситься.

– Тогда летим, – решил Медведь. В каждый скутер поместится по два человека. Кто боится высоты, тот может отправляться пешком. Кто не боится, но не поместится, прилетит вторым рейсом, если такой рейс понадобится. Старший сержант Камнеломов обеспечит.

Я не очень понял, что за роль собрался играть в нашей операции полковник Сорабакин – командовать его никто не уполномочивал, да и спецназовцы стали бы слушать команды чужого офицера только с оглядкой на своего командира. А подчиняться майору Медведю полковник, на мой взгляд, не пожелал бы, поскольку привык за годы службы на границе быть «первой скрипкой», но факт остался фактом, он тоже «намылился» лететь на пятую заставу. Более того, лететь он намеревался непременно со мной, судя по тому, что пошел полковник рядом со мной, и даже чуть впереди, как и полагается старшему по званию. Где стоял мой скутер, он хорошо знал. Я еще от дверей дал шлему задание оборудовать внутренности двумя креслами. И только потом приказал поднять фонарь кабины, поднять в воздух одновременно и меня, и полковника, и мягко опустить в кресла, что было выполнено без всяких сложностей и карикатурных нелепостей, хотя Сорабакин сначала, едва его стало поднимать, всеми силами извивался и пытался спуститься на землю. Но при этом продемонстрировал завидную реакцию и адекватное ситуации восприятие действительности, понял, что его извивания со стороны могут смотреться смешно – а за нами смотрело множество пограничников, и подчинился воле квантового киберкомпьютера. На всякий случай я передал шлему еще одну свою мысль:

– Полковник может полезть командовать, вопреки воле командира операции. На всякий случай, держи над ним паутину, и иногда напоминай ему, как в паутине он чувствовало себя весьма неуютно.

– Сделаю… – квантовый киберкомпьютер прекрасно и правильно оценивал наше положение, и здраво соглашался со мной.

– А пристегиваться здесь не нужно? – Сорабакин поискал взглядом ремни безопасности, но ничего похожего не нашел.

– Здесь и необходимости нет. Это же не автомобильная дорога.

– Да, понимаю. – согласился полковник. – Если на дороге два автомобиля столкнутся, ремень еще может спасти, а если два скутера столкнутся в воздухе, то спастись уже будет невозможно.

– Скутеры разумные, и обладают прекрасной реакцией. Я не слышал, чтобы они сталкивались, – успокоил я начальника погранотряда.

– Но сегодня твой скутер такие «кренделя» в воздухе выписывал. При таких маневрах легко из кресла вылететь.

– Кресло будет вас держать, не переживайте. Да мы и не будем «кренделя» выписывать. Нет необходимости в этом. Летим?

– Летим.

Меня, честно говоря, все же подмывало выполнить в воздухе несколько сложных фигур высшего пилотажа, чтобы заставить Сорабакина поволноваться. Но я благоразумно удержался. Не удержался только от высокой скорости, которая просто вдавливала в кресла наши тела. Но я уже знал направление движения, поскольку уже летал в эту сторону и обратно. И потому смело держал маршрут. Остальные скутера тоже сразу набрали скорость, и старались от меня не отставать. И фигур высшего пилотажа никто показать не пожелал. Должно быть, сказывалась дисциплина. Всем было приказано не демонстрировать возможности скутеров лишний раз. Вот и не демонстрировали. Только скорость показали. И то из-за меня, чтобы не отстать, и не искать потом дорогу в небе. А там следа не остается. Это я всех подбил так быстро лететь. Но здесь полет был безопасным. Мы на большой высоте находились. Сам погранотряд располагался тоже на большой высоте. А застава только незначительно выше. Но погранотряд на плоскогорье стоял, а застава на округлой горе. Перепад незначительный. Но здесь не было скалистых ущелий, в которых невозможно было летать на высокой скорости. Можно просто успеть увернуться от одной скалы, и угодить в другую. Не хватит человеческой реакции, чтобы успеть помыслить правильно, и справиться со скоростью. Здесь же полет проходил по прямой линии, практически, без маневров и даже без поворотов, потому что мой шлем сразу выбрал нужное направление К тому же разряженный воздух позволял скутеру лететь быстрее обычного, но не переходя за предел того, что может выдержать человеческий организм. Но все же к этому пределу приближаясь. Это я понял, бросив короткий взгляд на искаженное лицо Сорабакина. И только тогда вспомнил физическое состояние полковника, которому квантовый киберкомпьютер влил в рот, рта не раскрывая, бутылку водки. Просто переместил, иначе говоря, водку из одного сосуда в другой. Из бутылки в желудок и пищевод. От природы я был человеком не злым, и потому Сорабакина пожалел, тем более, что уже изменил свое отношение к нему, и мысленными переговорами со шлемом снизил скорость просто до быстрой. Тем более, мы уже подлетали к горе, и здесь предстояло сделать маневр, чтобы совершить посадку на плацу погранзаставы, оставаясь незамеченным возможным наблюдателям с грузинской стороны. Для этого требовалось скорость вообще сбросить. Маневр я совершил. Вернее, его совершил скутер, снизившись, и одолевая подъем так, словно на телеге ехал, не касаясь поверхности самой горы. Очень низко летел, и не быстро, словно с оглядкой. И, в действительности оглянувшись при повороте, необходимом, чтобы скопление скал облететь, я увидел, что все последователи мой маневр повторяют. Понимают, что концентрацию сил на территории одной заставы лучше не рекламировать. Похоже, был такой приказ. Я приказа со стандартной формулировкой «Делай, как я», не давал. Если бы приказ дал майор Медведь, делать не как он, а не как старший лейтенант Троица, я услышал бы его по связи. Значит, приказ был отдан квантовым киберкомпьютером моего шлема, и слышен он был только шлемам с других скутеров. С возможностями работы шлемов я еще знаком был плохо, и потому не знал, смогут ли шлемы по приказу тех, кто нацепил их себе на голову, например, помогать в спортивной гонке между скутерами. Обыкновенным компьютерам азарт не свойственен, но, если квантовому киберкомпьютеру доступно такое человеческое чувство, как жалость, то вполне допускаю, что и азарт ему тоже не совсем чужд. С такими мыслями я завершал полет, отвлекая себя от того, что предстоит делать.

Вообще, человеческая психика – это настолько индивидуальное понятие, что, по моему мнению, не может быть такой науки, как психология, и не может ни один психолог дать нужный совет индивиду. Кто-то настраивается на работу, беспрестанно думая о том, что предстоит сделать, кто-то, как я, пытается забить голову посторонней неважной ерундой, чтобы полностью отключиться мыслями от настоящего и будущего, и не «перегореть» в ожидании начала действия. А кто-то, бывает, себя «заводит», вспоминает былые схватки и бои, проверяет в мыслях свои действия на предмет ошибок. Хорошо, если злится только на себя. А когда злится на посторонних – это может плохо повлиять на готовность к действию. Эмоции у некоторых людей случаются настолько сильными, что сам человек совладать с собой не в состоянии. Я себя давно уже изучил, и моя готовность всегда бывает лучше, если я перед этим расслабляюсь, и думаю только о постороннем, ни на чем вообще не концентрируя внимание.

В таком состоянии я выбрал место для посадки на дорожке, ведущей от плаца к той клумбе, где я думал приземлиться раньше. Но тогда не приземлился, потому что пожалел цветы. Они красивые, и помять их легко. Я привык уважать чужой труд, особенно труд солдат. Не стал выбирать место в клумбе и сейчас, предпочтя традиционную бетонную дорожку. Но остальные десять скутеров, как я увидел, оглянувшись, приземлялись на плацу, причем достаточно кучно, как стая птиц…

Полковник Сорабакин выглядел довольным. Полет ему, кажется, понравился, хотя и дался с немалым, видимо, трудом. Хотя, возможно, довольство в лице полковника появилось как раз потому, что полет завершился. И это больше походило на правду. Радовало только то, что Сорабакин не проявлял беспокойства, понимая, что сейчас ему предстоит перенести еще один перелет, уже без скутера, и не на такой высокой скорости. Я помнил, как полковник начал было трепыхаться, когда неведомая ему, да и мне не слишком понятная, антигравитационная сила поднимала нас в воздух. Но потом он, кажется, успокоился, и держал себя в коротком перелете с достоинством. Хотелось надеяться, что перед своей родной заставой он это достоинство сохранит. Посмотреть на нас вышел весь штаб и вся казарма – еще бы, зрелище невиданное! Квантовый киберкомпьютер поднял фонарь кабины, и одновременно поднял и меня, и полковника Сорабакина, и перенес на дорожку. Видимо, шлем помнил мой разговор с капитаном Светлаковым о стоящих ровно в ряд табуретках, и потому нас несло по воздуху, ни на половину сантиметра не вынося никого вперед. Тем не менее, Сорабакин опустился на землю раньше, видимо, за счет длины своих ног и вообще достаточно долговязой фигуры. И сразу шагнул к капитану Светлакову, причем, сделал это так торопливо, что я понял – полковнику очень хотелось выйти вперед раньше меня. Нашел с кем соперничать! Я же к таким вещам всегда был равнодушен, и возражать не собирался.

– Рассказывай подробно о стерехах, – приказал полковник.

– О ком, простите, товарищ полковник?

– Ну, о тех, как ты их назвал, диких кошках.

– Товарищ полковник, сам я их не видел. Но их видел старший наряда наблюдателей младший сержант Афиногенов. Он только что сменился, могу позвать.

– Зови. – проявил милость Сорабакин, понимая, что сам капитан, что слышал, то уже передал ему по телефону.

Светлаков, как и в прошлый раз, стоял с сержантами. Только в этот раз их было не два, а уже четыре. Обернулся, и коротко дал приказание одному из них:

– Афиногенова к товарищу полковнику!

Сержант не ответил уставной фразой, подтверждающей, что приказ понят правильно, но сразу исчез, словно телепортировался, и уже через тридцать секунд вернулся, и привел с собой младшего сержанта Афиногенова, который сначала посмотрел на меня, как на старого доброго знакомого, и только после этого на полковника – с легким, как мне показалось, испугом.

– Товарищ полковник, младший сержант Афиногенов по вашему приказанию прибыл.

– Молодец, что так быстро прибыл, – Сорабакин обернулся на подошедшего в этот момент майора Медведя, но майору не сказал ничего, и снова обратился к младшему сержанту:

– Рассказывай.

– Что рассказывать, товарищ полковник?

– Как ты дошел до жизни такой, что у тебя под носом дикие коты толпами бегают! – полковник говорил строго, как отчитывал, хотя слова его были по смыслу слегка насмешливы. Но он, видимо, и не умел иначе с солдатами разговаривать.

– Они не на нашей стороне границы бегали, товарищ полковник. В Грузии объявились. Крупные, пятнистые. Настоящие ягуары или леопарды. Может, только слегка поменьше.

– А это не снежные барсы?

– Барсы в наших горах, товарищ полковник, давно уже не водятся. И у барсов масть другая.

– А ты зоологию хорошо знаешь?

– Относительно.

– Относительно хорошо зоологию может знать только профессор зоологии, – категорично высказался Сорабакин, словно оценивал всю свою прожитую жизнь знания зоологической профессуры. – А остальные могут не знать, а могут и изучать.

– Я, товарищ полковник, кошачьими всегда сильно интересовался. У меня мама кошатница заядлая, всегда куча кошек в доме была. И я как-то нечаянно про всех тварей из породы кошачьих стал материалы собирать.

– И ничего странного в своих сегодняшних кошках не заметил? – спросил я.

– Может быть, походка не совсем кошачья. И часто на задние лапы садятся, когда что-то в передние берут. А такой позе они на больших белок больше похожи.

– В лапы берут. – заострил я разговор на этом. – А что собой их лапы представляют?

– Обыкновенные лапы. Как у всех, наверное, кошек. Но они далеко были. Увеличения прибора не хватало, чтобы лапы как следует рассмотреть, товарищ старший лейтенант. А что я должен был увидеть?

– Дело в том, что у этих, как ты их называешь, кошек, лапы, как у приматов, с нормальными развитыми пальцами, которые умеют даже на компьютере работать.

– Кошки. На компьютере. – младший сержант даже улыбнулся, подумав, что я шучу с ним.

– Это не кошки, – сказал, как отрезал, полковник Сорабакин. – Это представители цивилизации другого мира, из-за которых мы и оказались отрезанными от Большой Земли. Очень опасные существа, которых необходимо уничтожить, иначе они всю нашу землю захватят.

Младший сержант растерялся, но полковник махнул пальцами:

– Иди, отдыхай после наряда.

– Подожди, – попросил я, вытащил из большого нагрудного кармана свой «планшетник», включил, быстро нашел нужную запись, и на ускоренной перемотке нашел нужные кадры. – Смотри сюда. Эти кошки?

– Точно. Хотя мы издали их видели. Но это те самые.

– Все. Иди отдыхать.

И только после того, как младший сержант Афиногенов, развернувшись через левое плечо, строевым шагом отошел от начальника погранотряда, сам Сорабакин посмотрел сначала на меня, потом на майора Медведя и на офицеров, стоящих за его спиной, и предложил:

– Пойдемте, что ли, в кабинет к начальнику заставы.

Первым пошел в штабной корпус, естественно, сам начальник заставы капитан Светлаков. Мы двинулись за ним. Сержанты, сопровождавшие капитана, остались на месте. Наверное, чтобы не задохнуться при ходьбе.

Майор Медведь пошел с нами, жестом оставив за спиной всех остальных спецназовцев, в том числе, и офицеров своей группы.

Я в этом кабинете еще не был, поскольку в первое посещение заставы разговаривал со Светлаковым сначала просто на улице, потом на наблюдательном пункте. Но не удивился расположению кабинета. Он находился на втором этаже, и двумя окнами выходил на клумбу перед штабом и бетонной дорожкой на плац, то есть, был точно в таком же месте, как и кабинет полковника Сорабакина в штабе погранотряда. Впрочем, удивляться этому не стоило. Как говорил мне Светлаков, Сорабакин много лет командовал пятой заставой, привык к такому расположению своего кабинета, когда из окон много видно, и в штабе погранотряда при первом же ремонте перенес свой кабинет в аналогичное место, хотя сами здания разнились, похоже, не только размерами. Одно крыло штаба погранотряда, видимо, было полностью отдано связистам и прочим техническим службам, поскольку над крышей располагалось антенн, как мне показалось, больше, чем могло поместиться отделов на двух этажах в кабинетах. Видимо, некоторые кабинеты этого крыла располагали несколькими средствами связи. Для погранотряда это естественно. Связь приходилось поддерживать не только со своими подчиненными заставами и с командованием пограничного округа, но и непосредственно с московским командованием. Это я знал еще из предыдущего опыта общения с пограничниками из других погранотрядов. Застава же поддерживала связь только с нарядами, выступившими на охрану границы, с несколькими наблюдательными пунктами, и с самим погранотрядом. То есть, уровень связи был совершенно другой, и не требующий такого большого количества антенн. Конечно, если бы электронный контроль границы осуществлялся через систему радиосвязи или каких-то похожих аналогов, антенн было бы значительно больше. Но любую радиосвязь при современном уровне техники легко заглушить общедоступными даже для дилетантов приборами. И потому электронный контроль осуществляется посредством системы подземных кабелей, а на самых ответственных участках, как мне говорили, используются даже стекловолокнистые кабели. Такая связь не требует использования антенн, и осуществляется в любую погоду, даже когда простая связь действовать не может. И является максимально быстрой, в сравнение с работой на простых кабелях и, особенно, в сравнение с радиосвязью. И это правильно, потому что даже у меня во взводе есть специалист по блокировке любых видов связи. Может при неглубоком залегании кабеля заблокировать даже проводную связь. Но со стекловолокнистой справиться не может. Ее можно разорвать единственным способом – уничтожением какого-то участка кабеля, предположим, взрывом. Приборы на такой кабель не действуют. Правда, в настоящий момент мой специалист находился вместе с другими бойцами в карантине, и привлечь его к работе на границе я не мог, да и необходимости в этом пока не было.

В кабинете капитана Светлакова полковник Сорабакин сразу сел за главный стол хозяина кабинета, предоставив самому Светлакову выбирать место между стульями и подоконником. Подоконник выбрал, кстати, первым я. И капитан предпочел сесть со мной рядом. Благо, окна были большими и обладали широкими подоконниками. Тесноты мы не испытывали.

– Как работать будем? – спросил полковник. И в тоне его отчетливо звучала уверенность в том, что он здесь главный, и он будет решать, кто что и как будет делать. Майор Медведь посмотрел на меня. Мы друг друга поняли, и я согласно кивнул.

– Раздельно. Вы по своему профилю, мы по своему. – членораздельно произнес Медведь.

– То есть? – не понял Сорабакин.

– Вы будете выполнять свои привычные функции, мы будем выполнять свои привычные. Вы – охраняете границу и не допускаете проникновения на нашу территорию стерехов и всех других, мы отправляемся в глубокий рейд по тылам противника, как это и положено делать спецназу ГРУ. Если возникнет необходимость, будем друг друга поддерживать. Общение, видимо, придется осуществлять через сотовую связь в открытом режиме. Потому необходимо будет в словах соблюдать предельную аккуратность, чтобы друг друга не «подставить».

– Значит, вы отклоняете наше участие в общей операции? – удивился полковник.

– А кто и когда определил, что это общая операция, товарищ полковник? – встречно удивился я, и дал команду своему шлему держать наготове паутину. – Мы получили задание от своего командования. Ваше командование обещало нашему командованию полную поддержку нашей группы со стороны погранотряда. Но поддержка группы вовсе не является, насколько я понимаю, участием. Поддержка требуется в исключительных случаях, и осуществляется только по нашей просьбе. Любая самодеятельность может стать помехой, и потому исключена. Я лично так понимаю положение вещей в сложившейся ситуации.

Сорабакин долго и сосредоточенно молчал, хмуря брови. Потом сказал неожиданно смиренно. Настолько смиренно, что я снова подумал о силе квантового киберкомпьютера, который внушает человеку мысль о висящей над ним паутине, хотя все воспоминания о действии этой паутины из памяти стер. Это, наверное, сложная психологическая операция. Слова же полковника были тихими, и казалось, он чувствует себя виноватым:

– Видимо, я что-то не так понял в полученной шифротелеграмме.

– Вероятно, – без напора согласился майор Медведь.

Полковник молча встал из-за стола, и жестом пригласил на заглавное место майора Медведя. Выглядело это приглашение обиженно и даже казалось слегка скандальным. Но Медведь прочувствовал ситуация, и повел себя правильно, избежал конфронтации, и таким же молчаливым жестом отказался. Сорабакин снова сел, не думая уступать место за заглавным столом тому, кому оно принадлежит по праву, то есть, начальнику заставы.

– Так, что мы будем делать, что прикажет товарищ майор? – с издевкой спросил полковник.

– Вы свое дело знаете лучше меня, вот и занимайтесь своим делом, товарищ полковник, – майору начала надоедать эта игра, и он заговорил жестче. – А мы будем заниматься своим. Если нам потребуется ваша помощь, мы к вам обратимся.

– У вас, кажется, есть процедура введения режима усиленной охраны границы? – спросил я, желая вызвать на себя гнев полковника, и оставить Медведю возможность маневра. В самом деле, к Сорабакину обращаться придется много раз. При каждом переходе границы, а мы, возможно, будем переходить ее часто.

Полковник повернул ко мне покрасневшее лицо, собираясь сказать, как мне показалось, что-то гневно-ехидное, но в этот момент без стука открылась дверь, и вошел старший лейтенант с повязкой дежурного. И остановился сразу за порогом.

– Что тебе? – спросил Сорабакин грубовато, но по-свойски.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу капитану.

Старший лейтенант переминался с ноги на ногу, словно неимоверно в туалет хотел.

– Обращайся, – отмахнулся Сорабакин.

Дежурный перестал переминаться, но штаны его не показывали случившейся трагедии.

– Товарищ капитан, разрешите доложить: странное колебание земли на третьем участке технического контроля. Сейсмологи молчат – их приборы ничего не зарегистрировали. Я уже связался с сейсмостанцией. Но наши приборы фиксируют подземное движение на линии границы, причем, в ста метрах от границы толчков уже нет. Объявлять тревогу?

– Это стерехи копают проходы под границей, – сообщил мне мой квантовый киберкомпьютер. – В этом они большие мастера. Я же предупреждал…

– Как далеко обычно тянутся подземные галереи? – задал я мысленный вопрос.

– По вашим земным мерам длины, как правило, от трех до пяти километров. Потом им требуется делать выход на поверхность, чтобы создавалась вентиляция воздуха.

Шлем говорил мне, но и шлем майора Медведя его тоже услышал, и, видимо, передал данные. Потому что Медведь тут же заявил:

– Вот и для пограничников работа. Обычно подземные галереи стерехов тянутся от трех до пяти километров. Следует попытаться путем визуального контроля определить место, откуда они начали копать, и устроить засаду.

Капитан Светлаков посмотрел на полковника Сорабакина.

– Разрешите действовать, товарищ полковник.

– Я с тобой, пошли. – здесь Сорабакину никто не мешал брать на себя командование. Это было его непосредственное дело, и в нем он толк знал.