ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

И потому я мысленно попросил шлем соединить меня с моим смартфоном:

– Слушаю! – сразу отозвался старший лейтенант Епиханцев. – Хорошо, что ты позвонил. Я не знаю, видишь ты или нет, но за тобой наблюдают. Двоих дальних, что со снайперскими винтовками были, я ликвидировал. Выстрелы слышно не было?

– Нет. Не слышал.

– Хорошо. Глушитель мощный. С такого расстояния выстрел и не должен быть слышным. Но работает робот отлично. Снимать оставшихся четверых?

– Не надо. Но на прицеле держи. Меня, скорее всего, поведут в погранотряд. Для выяснения личности. Когда ефрейтор Ассонов сообщит тебе на смартфон, что он меня видит, стреляй по сопровождающим. Сержанта лучше оставить в живых. Для допроса. Ассонов пусть тебе поможет. Задачу ты ему поставишь. А я пока загляну в палатку, в которую и хотел заглянуть. Там меня, скорее всего, и поймают. Только сначала с Ассоновым свяжусь. Да, еще. Ты грузинский язык, случаем, не знаешь?

– Нет. Только два слова. Гамарджоба, генацвале…

– А что сие означает. Ну, «генацвале» – это я понимаю. Это – друг.

– Правильно. А «гамарджоба» – здравствуй. Получается приветствие: «Здравствуй, друг».

– Не много. Но и на том спасибо. Все, Валерий Абдураимович, конец связи.

– Конец связи, – подтвердил он.

Мне оставалось надеяться, что ефрейтор Ассонов не снял с головы шлем, который, как он сам говорил, мешал ему. Ефрейтору должны были передать мой приказ держать шлем на голове, но не должны были предупредить, что связи не получится, если шлем в руке или в кармане.

– Ассонов! Валентин! – позвал я мысленно.

Никто не отозвался. Значит, снял шлем. Но тут же я снова вспомнил, что безвыходных положений не бывает. И сразу пришло решение. Я обратился к своему шлему:

– Шлем снайпера Ассонова ты чувствуешь?

– Да, он лежит на земле под рукой солдата.

– Сможешь сделать так, чтобы солдат надел шлем на голову? Мне необходимо поговорить с ним.

– Шлем сам ему скажет. Уже сказал. Уже надел.

– Ассонов! Валентин!

– Я, товарищ старший лейтенант.

– Можешь вслух не говорить. Я услышу, что ты про себя будешь отвечать. Значит, положение мое такое. Меня вот-вот американцы, скорее всего, захватят. Поведут, я думаю, в грузинский погранотряд. Я сам туда попрошусь. Как только я с сопровождающими окажусь в поле зрения твоего прицела, попроси свой шлем соединить тебя с моим смартфоном. Шлем знает номер. И сообщи старшему лейтенанту Епиханцеву, что видишь меня. После этого начинайте отстреливать моих сопровождающих. Ты – из новой винтовки, Епиханцев, из робота.

– Робота еще не опробовали? – заинтересованно и с восторгом спросил Ассонов.

– Опробовали. Двух «матрасных» снайперов уже «завалили».

– Здорово.

– Ты все понял?

– Так точно, товарищ старший лейтенант. Как только.

– Можешь не повторять. Как только, так и сразу. Епиханцев в курсе. Он ждет.

Попадать в плен – всегда неприятно. Даже тогда, когда попадаешь туда умышленно. Плохо было бы, если бы меня не допустили до нужной палатки. Но они должны же узнать, зачем к ним гость пришел. Хотя бы поинтересоваться должны. Я бы на их месте сильно не торопился.

Обезопасив себя с двух сторон на случай захвата, который был неминуем, я пополз дальше. Напрямую к палатке под флагом. И никто не попытался мне помешать. В палатку я не вошел, а тоже вполз. За первым входным пологом был тамбур, отгороженный от внутренностей вторым пологом. Из щели выходил в тамбур слабый свет. Я встал на ноги, и заглянул в щель. За раскладным столом на раскладном же стульчике сидел тот очкастый гигант, которого я рассматривал в бинокль совсем недавно. И внимательно всматривался в монитор ноутбука. Рядом на столе лежала целая куча приборов, назначения которых я не знал. Видимо, все они несли в своем нутре какие-то данные. Были эти данные переброшены на ноутбук или нет, я тоже не знал. Значит, придется со всеми возиться.

Гигант сидел спиной ко мне. Я спокойно отодвинул полог, вошел, и шагнул к человеку. Он, похоже, почувствовал дуновение ветерка, обернулся, и тут же получил удар основанием ладони в тяжелую челюсть. Говорят, что человека с большой челюстью, которую иногда зовут в народе «боксерской», трудно «уронить» с одного удара. Якобы, она крепкая. Я всегда придерживаюсь другого мнения. Если у человека большая челюсть, в нее попасть легче. А ломать челюсть не обязательно, хотя и это сделать не трудно, если знаешь, куда бить, и умеешь бить прицельно. Нокаут случается не от болевого шока при переломе, хотя и это тоже бывает. Но обычно при правильном ударе сама челюсть пережимает нервы, которые под ней проходят, оттого и наступает потеря сознания. И я ударил точно и резко, и уронил его вместе со складным стулом. Но, памятуя, что меня самого вот-вот будут захватывать, и не желая, чтобы и меня кто-то в отместку попытался «уронить», я, увидев у стены палатки кровать, ухватил тяжелого гиганта подмышки, и потащил туда. Раздевать я его не стал, только разул, свалил, и накрыл сверху одеялом. Быстро осмотрелся в палатке. Тела ктарха здесь не было. Не увидел я и шлема, хотя быстро перебрал все содержимое двух деревянных стеллажей, выставленных у стены напротив, и даже покопался в мешках с обломками скутера, принесенными сюда же. Я уже ждал темноты, и не наблюдал за лагерем «матрасников», и потому не видел, сколько групп вернулось в него, и что они принесли, кроме приборов. После завершения быстрого обыска, я вытащил из кармана свой сканер, памятуя, что переписывает все данные он просто стремительно, и занялся скачиванием не только из памяти ноутбука, но и из памяти всех приборов, что лежали на столе. У включенного сканера горел красный индикатор. Когда он завершал скачивание, зажигался зеленый светодиод. Работу я завершил быстро. Подумал, что мне сказать в ответ на вопрос об интересе к этой палатке, и решил, что лучше показаться простым вором, чем шпионом, выключил ноутбук, закрыл его, и сунул себе подмышку. И только после этого двинулся к выходу.

За внешним пологом меня ждало то, что я и ожидал. Три ствола автоматического карабина М-4 смотрели мне в грудь. И рядом стоял человек, на фуражке которого было три смотрящих вверх треугольника – знак сержанта сухопутных войск США. Три таких же треугольника должны были быть на значке в центре его груди, прямо на клапане замка куртки, но туда не падал свет, и там я рассмотреть ничего не мог, как не мог рассмотреть под курткой со стоячим воротником рубашку, на углах воротника которой тоже должны быть такие же треугольники.

– Гамарджоба, генацвале! – приветливо улыбнулся я.

Но ответной улыбки я не дождался. Сержант кивнул солдатам, мне тут же нацепили на руки наручники, отобрали автомат, и отодвинули в сторону. Сержант молча вытащил у меня из подмышки ноутбук, и с ним шагнул в палатку. Но вышел очень быстро. Уже без ноутбука. Должно быть, убедился, что хозяин палатки спит, а вор только один ноутбук и украл. Выглядел сержант в темноте спокойным и сурово-властным.

Он спросил меня о чем-то. Причем спросил слишком быстро, глотая окончания слов, что характерно для американского варианта английского языка. Естественно, у меня не хватило разговорной практики, чтобы понять вопрос. Я только понял, что он несколько раз как-то обозвал меня. Когда возникает необходимость, у меня всегда может не хватить практики. Тогда сержант кого-то позвал из темноты. К нам быстро подошел молодой парень откровенной кавказской наружности в форме грузинского пограничника. Пограничник посмотрел на меня, выслушал вопрос американского сержанта, и спросил сам:

– Ты кто такой? Какого хрена тебе здесь надо?

– Из России сбежал. В Грузию подался. В армии я служил. Прапорщиком. Складом заведовал. Разонравилось, а увольнять меня не захотели. Я сам взял, и ушел. Но с той стороны не пройти, там все менты обложили. Стреляют без предупреждения. Мне потом парень из местных объяснил, что здесь какую-то Резервацию определили. Никого не выпускают. Тогда я в Грузию пошел. У вас же, говорят, демократия.

– Грузинский пограничник недобро ухмыльнулся, и перевел мои слова.

Потом перевел новый вопрос сержанта.

– А полз зачем? Подкрадывался. Несколько часов ждал. Зачем в палатку забрался?

– Пожрать искал. – Я демонстративно проглотил слюну. – Отведите меня в погранотряд. Я с Дато Самхария знаком немного… Он поймет меня. Хотя бы накормит.

Я вовремя вспомнил, как назвал полковник Сорабакин командира грузинского погранотряда. В присутствии грузинского пограничника это давало больше шансов пойти из лагеря в нужную сторону, которая будет под контролем моего снайпера.

– I'll feed. – сержант ответил, перевода не дождавшись, все, видимо, понял, нечаянно показав, что знает русский язык, хотя и скрывает это по какой-то причине. Потом вежливо улыбнулся мне, и неожиданно ударил размашистым боковым ударом слева. Сам он был человеком сухощавого телосложения, и его телосложение обычно дает склонность к нанесению прямых жестких ударов. А тут удар был боковым и преднамеренно, просто демонстративно размашистым. Таким, от которого любой спецназовец уйдет легким нырком с нанесением ответного удара даже двумя скованными наручниками руками. А дальше должны были уже работать мои ноги, бьющие хай-кики в головы другим «матрасникам». Такие действия бывают отработаны до автоматизма. Я среагировал и на удар, и на ловушку за короткое время полета кулака. Нырять под бьющую руку не стал, и принял удар на себя, на свою голову. И неуклюже упал под ноги парням с карабинами. Упасть «уклюже», имея руки, скованные наручниками, сложно. Я упал, и даже сразу лицо скованными руками закрыл в испуге, ожидая, что меня будут дальше избивать. Но больше меня никто не тронул. Даже легкого пинка, к моему удивлению, не дали. Решили не «кормить» – жмоты. Сержанту только и требовалось узнать, умею ли я драться. Оказалось, не умею совершенно. Тогда он дал команду. И рукой показал направление. И пошел первым. Грузинский пограничник пошел с ним рядом. Меня же подняли за шиворот, и подтолкнули сразу тремя стволами в бронежилет на спине. Это оказалось совсем не больно. Бронежилет металлокерамический, и стволам, наверное, стало больнее, чем мне. Тем не менее, я послушно встал. Пришлось идти и не оборачиваться. Я знаю, как караульные не любят, когда задержанные оборачиваются.

Вообще американский спецназ ни на что не годится – эту истину я давно уже слышал, а теперь и сам в ней убедился. Раньше мне на совместных учениях рассказывал это командир группы иранского спецназа, которому доводилось в молодости с «матрасниками» сталкиваться. У них просто в голове не укладывается, как это кто-то может рискнуть против них выступить. Это же все равно, думают, что со спортивной рапирой против танка. Потому и ко мне так отнеслись, со своей высоты. Ну, не сняли у меня с головы шлем – это ладно. Они же не знают, что шлем этот – инструмент квантовой связи, не говоря уже о другом. А, если я даже скажу им это, они, скорее всего, и не поймут, что это такое, поскольку они не люди науки, а профессиональные вояки, как я, сам этого не понимающий. Но не сняли, и хорошо, я и говорить ничего не буду. Но вот обыскать меня основательно они должны были бы даже при всей своей самоуверенности и самонадеянности. Вдруг, у меня оружие какое-то есть, а оно же в действительности есть у меня. Пистолет в поясной кобуре на спине, прикрытый спинным противопульным бронекерамическим модулем, частью бронежилета, универсальный нож разведчика под самим бронежилетом спереди, гранаты в кармашках. Этого мне хватило бы, чтобы расправиться со всеми пятерыми, да и в палаточный лагерь можно было бы наведаться, чтобы остальных потихоньку уничтожить. Но в палаточном лагере мне уже делать было нечего. Если бы меня захватили раньше осмотра штабной палатки, пришлось бы возвращаться. А теперь уже – нет, а там работу сделал. И осталось только ждать, когда начнут работать старший лейтенант Епиханцев и ефрейтор Ассонов. Чтобы для меня это не стало неожиданностью, я вспомнил в подробностях карту, и определил место, где они начнут стрелять. И в расчетах не ошибся. Снайперы и тот и другой оказались опытными, стреляли, как я предположил, общаясь друг с другом по связи. Обычно кто-то один сообщает другому, что выстрел следует производить на счет «три» или «пять». Счет каждый ведет про себя. Время счета короткое, поэтому «разбега» по выстрелам не происходит. Секунды счета у всех обычно почти равны. «Разбег» может произойти, если считают до, предположим, сотни. Тогда разница может составлять до пяти секунд. Здесь такого не произошло. Просто не было времени для накопление ошибок. Мое ухо легко уловило два коротких жестких звука – крупнокалиберные пули пробили бронежилеты. И очень быстро, почти сразу, последовал третий звук. Стволы автоматических карабинов уже не толкали меня угрожающе в спину. И вообще не могли мне угрожать, поскольку крупнокалиберная пуля никогда не оставляет раненых. А если попадает в руку или в ногу, то сразу отрывает ее, и человек умирает от стремительно потери крови. Правда, имеет возможность поднять криком тревогу. Но мои снайперы не стреляли в конечности, хотя, конечно, дистанция стрельбы у ефрейтора Ассонова была архисложная. Более двух километров, даже ближе к трем. Дистанция, с которой он никогда раньше не стрелял. И у меня были опасения, что Валентин может промахнуться. Но он не промахнулся, хотя стрелял сбоку, по сути дела, в профиль идущему «матрасному» спецназовцу. Здесь была и другая сложность для снайперов. Крупнокалиберная пуля в состоянии пробить и переднюю, и заднюю стенки бронежилета, пробить тело, выйти, и попасть в кого-то, кто находится рядом. При этом сопротивление, которое оказывает бронежилет, порой существенно меняет траекторию полета пули, которая может на остаточной скорости угодить и в меня. Приятных мгновений это мне не обещало. Снайперы знали о такой способности своих пуль лучше меня. Наверняка, и тому, и другому, доводилось стрелять по группам, и они видели, как одна пуля поражает несколько человек – двоих, а то и троих, но, чаще всего, не стоящих на одной линии. В этом и была опасность для меня. Но, видимо, снайперы уважительно старались меня сберечь, и тщательно контролировали направление полета пули, выверяли угол.

Я на звук попадания пуль в бронежилет отреагировал. Отреагировал и «матрасный» сержант, но по-своему:

– Quiet there! Not to make noise, – бросил он фразу через плечо, почти не оборачиваясь.

Может быть, и шум от падения тел услышал, потому и среагировал.

– Yes, sir, – ответил я, как полагается по американскому уставу.

Сержант услышал мои слова, и чужой голос одновременно с тем, как пуля пробила бронежилет на грузинском пограничнике. Он обернулся резко, посмотрел на меня прямо, но со злым испугом. В этом взгляде было понимание ситуации, хотя предположить, что стреляли с другой стороны границы, сержант, конечно, не мог. Дистанция казалась невероятной.

– Feed you, sir? – спросил я.

И сразу ударил его хай-киком в ухо. Этого удара хватило, чтобы сержант свалился без сознания. И сразу захрапел, перейдя из нокаута в сон. Это случается порой, хотя и редко. Но такой переход говорил о крепком здоровье сержанта американского спецназа. От удивления и неожиданности он не сумел даже простой блок поставить, не сумел даже руку поднять, чтобы удар смягчить. Хотя в руке у него был автоматический карабин, который мог бы стать хорошей защитой от хай-кика. О такую защиту можно и ногу сломать.

Я тут же поднял над головой обе руки, и через шлем обратился к снайперам:

– Ассонов! Епиханцев! Кто сможет пулей наручники разбить?

– Я не рискну. – признался Ассонов. – Дистанция опасная. Могу в руку попасть.

– Я бы рискнул, – сказал командир снайперского взвода погранотряда, – но боюсь, что моя пуля вместе с наручниками и руки оторвет.

– Да, так слишком рискованно, – согласился я отказаться от эффективного метода своего освобождения, перейдя к простому и банальному, вернулся на пару шагов к убитому пулей снайпера «матрасному» спецназовцу, нашел у него на поясе футляр для наручников, на футляре маленький кармашек, а в кармашке ключ. Для легкого открывания замка у меня откровенно не хватало длины немузыкальных пальцев, но все же я умудрился наручники снять, хотя и далось это не без боли в руках.

Я подошел к сержанту, наклонился над храпящим человеком, и обратился мысленно к своему квантовому киберкомпьютеру:

– Как у него со здоровьем?

– Спит, кошмары видит. Кажется, его бьют сильно. И руками, и ногами…

– Можешь наслать на него еще один кошмар?

– Могу внушить. Какой?

– Внуши ему, что над ним склонился ктарх. Склонился и улыбается всеми своими острыми зубами. Сможешь?

– Легко. Только это будет не кошмар. Ктархи – красивые… В отличие от людей… – высказал он свое обиженное мнение. Сработала, видимо, заложенная в него программа.

– Сделай, – я не стал спорить о его понятии красоты. Помню, еще в школе, наш учитель физики говаривал, что если бы в ходе эволюции нос у человека вырос на затылке, люди к этому привыкли бы, и считали необыкновенно красивым. Наверное, он был прав, и мнение квантового киберкомпьютера полностью это подтверждало.

И сам я снова склонился над сержантом. Он закрылся от меня руками, не открывая глаз. А когда все же открыл их, в глазах был неприкрытый веками испуг. Но испугал его явно не человек, не я, то есть, поскольку плескать ему в глаза соляной кислотой я не собирался. Это я понял быстро. Испуг был вызван посланным квантовым киберкомпьютером образом ктарха, который был для сержантам страшнее соляной кислоты. Я сам уже испытывал точно такое же чувство, только в другой ситуации, и потому понять состояние сержанта был в состоянии.

– А теперь отвечай на мои вопросы, – требовательно сказал я, выдавливая из себя басовитость, которая вообще-то никогда не была мне присуща. Но мне очень уж хотелось говорить так же солидно, как говорил адмирал ктархов Гжнан, сын Амороссэ. – Слушаешь?

Я не подумал о том, чтобы разговаривать на английском языке, и спрашивал по-русски. И он на том же языке мне ответил, хотя с заметным непонятным мне акцентом:

– Слушаю, сэр.

– Кто ты такой? Откуда ты русский язык знаешь?

– Я родился и вырос в Грузии. В детстве еще уехал в Штаты с родителями. Там получили гражданство. Меня потому и послали сюда, посчитали, что я знаю обстановку. Но кто ее сейчас может знать!

Это был откровенный намек на то, что меня он посчитал ктархом, только принявшим временно понятный ему образ. Я возражать и представляться не стал. Мне и так было приятно. Но понял я и то, что его акцент – это смесь двух акцентов, грузинского и американского. Это, впрочем, не мешало мне его понимать правильно.

– Где тело погибшего в скутере ктарха Прсжнана, сына Матомоссэ? – я умышленно задавал вопрос так, чтобы он рассеивал свое внимание. Сержант не знал, кто такие ктархи. Не мог он знать и имени того ктарха, который погиб. Но, когда у человека рассеяно внимание, он отвечает обычно более честно, не сразу соображая, что от него хотят. Именно с этой целью во время допросов задержанных пугают всеми возможными карами – чтобы внимание рассеять, именно с этой целью задают совершенно не имеющие к делу отношения вопросы, хоть о погоде, хоть спрашивают про дорогу в туалет.

Сейчас сержант отвечать был готов, вопрос понял, но затруднения с ответом испытывал.

– Какое тело? Кто такой ктарх, кто такой Прсжнан? – сержант с трудом выговаривал незнакомые ему слова.

– Ваша группа принесла в палатку останки разбитого скутера. Я видел их в палатке, которую посетил. Где тело погибшего пилота?

Я почувствовал, что мне помогает мой квантовый киберкомпьютер. Он, видимо, посылал мысленные образы останков скутера, которые сержант не мог не видеть.

– Там не было тела? Мне так сказали. Так это останки.

– Это останки летательного аппарата, скутера. Пилот скутера разбился. Его сбили ракетой русские пограничники, и скутер упал на территорию Грузии. Где его тело?

– Мы ничего не знаем о теле. Мне принесли фотографии большого кресла, которое невозможно было принести. По крайней мере, трудно было принести. Кресло залито чем-то зеленым, как мне сказали.

Я вспомнил, что у ктархов зеленая кровь, но ничего сержанту не подсказал.

– Он не обманывает, – подтвердил шлем.

– Могли тело украсть стерехи?

– Стерехи? Кто это еще? – удивился сержант.

– Разумные существа, похожие на кошек, но с лапами приматов. Видел таких?

– Нет. Один из моих солдат издали видел стаю диких кошек. Но не стал стрелять. Было далеко. Кошек было шесть штук. Может – они?

– Других похожих существ здесь не водится, – сказал я категорично. – Если твои солдаты увидят стерехов, они должны стрелять в них сразу, и не допустить никакой попытки контакта. Стерехи пытались захватить весь человеческий мир, и людей спасли только ктархи. Но часть стерехов еще здесь. И у них есть средства для того, чтобы стать победителями людей. У них есть оружие, против которого человеческое оружие бессильно, как бессильны и средства защиты.

– Их оружие стреляет сгустками плазмы, которую погасить может только холодная плазма. Но люди не умеют пользоваться ни горячей, ни холодной плазмой, – подсказал шлем.

Я не стал передавать эти данные сержанту. Ему они ни к чему.

– Ты понял меня?

– Я понял. Они издали осматривали наш лагерь. Но в лагерь не зашли.

– Они специалисты по обману. Уничтожать их, и не допускать контакта, иначе они поработят вас, и сделают из вас подвластных себе зомби.

Я говорил страшным голосом. У сержанта после моего удара, видимо, жутко болела голова. Как минимум, моя нога могла ему гарантировать сотрясение мозга. И мои слова ложились в больную голову, словно утыканные иголками предметы. Сержант морщился, слушая меня, но старался соблюдать внимательность.

– Я понял, – согласился он, кивнул, и при этом сильно сморщился от боли. С сотрясением мозга кивать сложно. – Разреши задать вопрос.

– Спрашивай. – проявил я милость.

– Ты сам – кто, тот самый ктарх?

– Тебе хочется посмотреть на настоящего ктарха? – угрожающе ответил я вопросом на вопрос, но не попросил шлем послать ему новое видение.

– Нет, спасибо, сэр, не нужно, – отказался сержант.

– А теперь мой вопрос. Как вы узнали, что я пришел в ваш лагерь?

– Есть у нас такой прибор – фиксатор оптических приборов. Он показал твой бинокль. И дал координаты места. Дальше мы уже следили в тепловизор за твоим передвижением. Все просто. Все без фантастики Когда ты пересек электронный контур, мы приготовились к встрече.

– Хорошо, что потом они надеялись на свой электронный контур, и не стали снова включать фиксатор оптических приборов. Иначе он отреагировал бы на прицел винтовки роботизированного комплекса.

– А теперь увидишь фантастику, – отвлекая его внимание от своего промаха, пообещал я. – Значит, так. Сейчас встанешь, и пойдешь в лагерь. Не забудь предупредить своих о стерехах. И солдат, и ученых.

– А ты?

– Если ты меня отпустишь, я улечу, – пошутил я.

– Улетай, – разрешил сержант, и впервые за нашу беседу посмотрел на меня с любопытством. Кажется, пытался найти у меня за спиной крылья. Но я отрастить их не успел.

– Если бы я не пришел, а прилетел в ваш лагерь, меня никто бы не обнаружил. – сделал я вывод, и решил подтвердить свое могущество. В будущем это могло сгодиться.

Я отдал приказ своему квантовому компьютеру, и тут же почувствовал, как мои ноги оторвались от земли. Я полетел сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, и уже через десять секунд после набора высоты оказался среди камней валунов, где несколько часов назад приземлился мой скутер. Сам скутер, уже принявший прежние формы, стоял наготове с поднятым фонарем. Квантовый компьютер телепортировал меня сразу в кабину, и тут же бросил рядом с креслом мой рюкзак, и пристроил рядом кейс с роботизированным снайперским комплексом. Причем сам все собрал. Перед началом полета я все же переложил в рюкзак сканер, на который переписал данные с американских приборов.