Морды сытые
Произошло это осенью сорок второго, в самом начале сентября. Как потом оказалось, самое страшное время Ленинградской блокады было позади, но тогда мы этого не знали. Жизнь все равно была… нелегкая и невеселая. Я вам не буду рассказывать никаких подробностей. Не хочу. Мало кто рассказывает. Тормоз какой-то стоит в мозгах и вяжет язык. Я вам просто расскажу один странный случай и расскажу свои соображения по этому поводу. Вы от них можете отмахнуться, но я все равно расскажу…
Я тогда служил в НКВД. Наш отдел параллельно с уголовным розыском занимался всевозможными подпольными торгашами, всеми этими суками, которые на буханку хлеба выменивали золото и камни, а на баночку масла – картины старых мастеров. Было, я всяких сокровищ насмотрелся… Почему еще и мы? Да потому, что в этих кругах были разные хитрые переплетения, именно там порой и всплывала немецкая агентура. Не придуманная, а самая настоящая. Ее хватало. Так что интерес там был не один только милицейский.
Работали, как могли, на пределе, хотя еле ноги волочили. Если услышите сказочки, что мы якобы обжирались или просто сытно жили – плюньте в рожу. Честью клянусь, жили самую капельку получше людей с рабочими карточками. У Васьки – фамилия ни к чему – эта капелька ни жену, ни детей не спасла. Умерли. И почти все родные. И чуть ли не весь его подъезд. Он потом застрелил одного… торгаша. Парень сорвался. Там сливочное масло литровыми банками, сало пластами, царские червонцы в узелках, много чего еще. Вася затрясся, побледнел, вынул пистолет – и в лоб. Начальник у нас был правильный мужик. Оформили «при оказании вооруженного сопротивления», а Васю отправили на фронт, что было и не наказанием, в общем. Все мы не один рапорт написали…
Мы тогда вели одну интересную квартирку. Где как раз и мелькнул крайне любопытный по нашей линии типчик. По уже имеющимся данным тянувший не на спекулянта, а именно что на немецкого агента. Впрочем, быть может, и финского, мы еще не знали точно.
Уже было установлено круглосуточное наблюдение за домом. Черный ход держал Ревмир, а мне выпало парадное. Было это… ну, скажем, в историческом центре Ленинграда. Что ни дом – то история. Разные знаменитые люди когда-то жили…
Позиция у меня была хорошая – на другой стороне улицы, под аркой над входом во двор. Никакого уличного освещения, я в густой тени, меня с улицы незаметно совершенно, а мне прекрасно видно и улицу, и парадное. Ночь стояла светлая. Бывали наблюдательные позиции в сто раз неудобнее, но не об этом разговор.
Я придирчиво засекал время для всякого появившегося на улице. Ведь неизвестно заранее, посторонний он или отправится по нашему адресочку. И когда объявились эти, время тоже засек точно. До сих пор помню: час тридцать шесть ночи.
Прохожих в такую пору, естественно, было мало. Тишина стояла – хоть ножом режь. Поэтому услышал я их издали. Они разговаривали не то чтобы громко, нормальными голосами – но для нашего города в то время и такой разговор казался чуть ли не криком во всю глотку. Очень уж весело, очень уж беззаботно они разговаривали. Я и забыл, когда последний раз слышал такую вот веселую и беззаботную болтовню. Во всяком случае, за время блокады – ни разу. Разговор мирного времени, довоенный, неправильный. Хохотки, шаг быстрый, неголодный…
Я располагался у самого края арки, чтобы держать под наблюдением не только парадное, но и изрядный кусок улицы в одну сторону. Другую сторону держал Виталий, занявший позицию левее меня.
И тут, когда они еще не дошли до моей арки метров десять, я расслышал четко, звонко:
– Забавное местечко, точно. Если прикинуть, тут каждая за шоколадку…
И сказал не то чтобы «даст», а вовсе уж совершеннейшую гнусность. В те времена считавшуюся извращением. Да и сейчас в Уголовном кодексе проходит как «извращенный способ». Меня от ненависти так и замутило. А что я мог сделать? Как бы ни подмывало пальнуть по ним пару раз – дисциплина… Даже и остановить, проверить документы, нельзя: что, если они как раз в ту квартиру и идут, их спугну? Второй засмеялся весело, похабно, сыто, мать его. Ответил что-то вроде:
– Ничего, Витек расстарается, для того и держим…
И прошли мимо, не сворачивая в парадное. С нашей точки зрения – пустышка. Вскоре и разговора не стало слышно.
Квартиру эту мы через пару дней тряхнули. И точно, взяли там человечка от немцев, но это уже другая история. В рапорте я, конечно, указал: в такое-то время по улице прошли двое, сытого вида. Их разговор не передавал. Противно было как-то, а к моим прямым служебным обязанностям это отношения не имело ни с какой стороны. Виталий, я потом спросил, ничего такого не слышал, он располагался дальше от них. Хотя тоже, конечно, отметил, что не похожи они на обычных людей, хлебнувших горя по маковку. На том и кончилось. Не объявлять же общегородской розыск на двух сытых, ведущих похабные разговоры? К тому же и характерные приметы я заметить не смог.
И забыл я эту историю надолго. А вспомнилась она гораздо позже, в шестидесятые. Сын у меня фантастикой увлекся, натаскал целую библиотеку. Потом охладел, женился, уехал с женой в Сибирь, книги оставил. Я, когда вышел на пенсию, стал искать какое-нибудь занятие для убийства скуки. Пить много никогда не любил, в домино в скверике стучать не охотник. Устроился в военизированную охрану, благо на пенсию вышел гораздо раньше обычных шестидесяти – у нас и выслуга своя, и все такое. Сутки через трое. Вот я и стал брать на вахту сыновы книги, да по паре-тройке, если маленькие. Служба выпала простая: сиди на одном месте, днем пускай по пропускам, а ночью не пускай никого, такая уж контора была.
Короче говоря, одолел я превеликую уйму фантастики. И вот помаленьку-полегоньку стали у меня бродить в голове вовсе уж шальные мысли, навеянные многими этими книжками. Безумная версия, конечно, ну да ладно, психиатров поблизости нет…
В общем, стало мне думаться, что эта парочка – натуральнейшие люди из будущего. Путешественники по времени, про которых я немало читал. Может, я и перегнул палку, ударился в самые дурные фантазии. Но весь тут фокус в том, что эти двое в мою версию – я на ней не настаиваю, просто допускаю! – укладывались как нельзя лучше.
До сих пор в ушах стоит: «Веселое местечко, точно». И остальные фразы.
Нет, конечно, я не настаиваю. Хотя вряд ли бы подпольный торгаш сказал так: «Веселое местечко». Немецкий засланец… ну, мог позлорадствовать, с него станется, особенно если бывший белогвардеец. Немец – профессионал, он как-то холодно подходит. А вот бывший, люто злой на Советскую власть, мог и позлорадствовать. Знаю я примеры, сталкивался.
И вот все же, все же… Не могу я даже теперь объяснить внятными словами свои тогдашние ощущения, но настолько крепко засело во мне тогдашнее убеждение, что они другие какие-то, каким быть тогда, в тот год, на той улице никак не полагалось. Другие, и все тут. Походкой, манерой разговора, движениями раскованными не походили они ни на что знакомое, не вписывались в мой тогдашний жизненный и служебный опыт. Тысячу раз передумал, и до сих пор кажется, что мою версию исключать нельзя. Оставить как вероятность. Я психически здоров, боже упаси. А в книжках про таких вот путешественников было много написано. И сейчас пишут немало. В конце концов, почему бы через неизвестное количество лет не изобрести и такую машину? Строго научным образом.
Одно только не складывается. И много лет чую я некую нестыковку. Далекое будущее, я уверен, будет, безусловно, коммунистическое и светлое. С полнейшим исчезновением самых скверных родимых пятен старины, пережитков и прочего. Неужели же в нашем светлом будущем могут обитать да еще пользоваться машиной времени такие вот субъекты? Вот это единственно, что мою версию малость подсекает. Чтобы в светлом коммунистическом будущем болтались да еще путешествовали в наше тяжелейшее прошлое такие подонки? Которые блокадный Ленинград могут назвать «веселым местечком»? И рассуждать, как им, воспользовавшись лютым голодом, за шоколадку склонять женщин ко всяким гнусностям? В наше время были такие скоты, но чтобы в светлом будущем? Думается мне, если бы там и нашлись выродки, отвергнувшие все святое, уж их бы перевоспитали по полной программе и уж к машине времени ни за что не подпустили бы, таких поганых. В общем, нестыковочка…
Примечание автора. Этот разговор происходил в самом начале восьмидесятых, когда многое, рухнувшее не так уж и много времени спустя, казалось незыблемым. И в светлое будущее многие верили всерьез. Именно с детства воспитанные на светлой фантастике. Вот только не получилось светлого будущего, пресловутого Полдня, получилось такое… И теперь нет ничего удивительного в том, что в машине времени, окажись она все же изобретенной, без особых трудов пролезли бы субъекты такого пошиба, которых описал мой собеседник. С таким именно менталитетом козлячьим…
