Книга: Легенда о Безголовом
Назад: 17 сентября, понедельник Страшно
Дальше: 19 сентября, среда Военный совет

18 сентября, вторник
Ну вот, кажется, и все

– Стас не знал, где ты и что происходит. Но почему-то сразу подумал об имении. Машин свободных, ясное дело, не было, тогда он прыгнул в такси – из тех, что вечно торчат у гостиницы. С пистолетом в руке, между прочим. Ты бы на месте таксиста как поступила?
– Я уж как-нибудь перетопчусь на своем, – вяло усмехнулась я.
Меня нашел Жихарь. В паре с таксистом они вытащили меня из разбитого «опеля», перенесли в такси и отвезли в больницу. Туда же Стас звонком отправил Тамару, а уже ее инициативой было притащить с собой начальника милиции.
Что со мной случилось, по словам Томы, никто из них не мог понять. Ясно одно: придурковатая киевская адвокатша зачем-то поперлась среди ночи в имение Ржеутских, а там на нее кто-то напал. Состояние ее машины не похоже на обычную дорожную аварию. Яровой, конечно, тут же потребовал от Стаса и Тамары объяснений – причем непосредственно над моим бесчувственным телом. Деваться было некуда – им пришлось выложить все, что они знали о появлении безголового призрака с саблей.
В призрака начальник милиции не поверил. Но велел еще раз обыскать развалины и прилегающую местность. И с первыми лучами солнца милиция получила первые серьезные результаты, что, как сообщила мне Тамара, вывело расследование на совершенно иной путь. Который пока еще никуда не вел – уж слишком странным и непривычным он оказался.
Меня, по-прежнему в бессознательном состоянии, отправили домой к Комаровым – под личную ответственность Томы. Там, на диване в гостиной, я и пришла в себя, пролежав в беспамятстве в общей сложности десять часов. Глубокий шок, так это, по-моему, называется.
– И что там обнаружили?
– Стас при других обстоятельствах обязательно продемонстрировал бы на себе, но я запретила. Думаю, еще один такой шок тебе ни к чему. – Тамара протянула мне какие-то разноцветные таблетки, я взяла, глотнула, даже не поинтересовавшись, чем это меня пичкают, запила водой и попробовала подняться. Однако голова все еще кружилась.
– Не тяни! Что там было?
– Театр одного актера. Прямо скажу: таких вещественных доказательств, Ларчик, я за свою практику еще не видела и, наверно, не увижу. Представь себе солидных размеров перекладину, которая крепится вот так… – Она подняла руки, согнула их в локтях и опустила кончики пальцев на плечи. – Получается что-то вроде обычной вешалки, только без крючка. И вот на эту штуку, как опять же на вешалку, крепится широкое, специально выкроенное под размер темное покрывало. Оно скрывает тебя с головой, а длина его – до пят. Застегиваешь пуговицы, выходишь ночью на дорогу, и на тебе – призрак без головы! Вот и вся мистика. Какие там параллельные миры!..
Я попыталась представить себе этот маскарадный костюм, даже глаза прикрыла, но ничего не вышло. Надо, наверно, когда-нибудь самой взглянуть, чтобы знать, до чего можно додуматься, чтобы с гарантией пугать ближних.
– Это все в развалинах было?
– Ну да, в одной из комнат. Тот, кто носил этот балахон, второпях скинул его, когда погнался за тобой. А потом, видно, забыл прихватить имущество. Так это тряпье там и валялось. Кстати, по обеим сторонам балахона прорезаны отверстия для рук. А у стены в том же помещении валялась старая, хорошо наточенная и тщательно отшлифованная коса, насаженная на короткую палку. Вот тебе и сабля полковника Ржеутского.
– Коса? – удивилась я. – Выходит, я косу перепутала с саблей?
– Солнышко, а сколько раз в жизни ты косу видела? А саблю? Так что не заморачивайся. По всей форме я тебя еще допрошу, и попробуй только, – она погрозила мне пальцем, – не признаться, какой леший тебя туда занес среди ночи. А пока просто скажи: есть у тебя какие-то соображения насчет того, кто бы это мог быть и почему он на тебя напал? Без этого мы так и будем топтаться на месте.
– Никаких. Я вообще сейчас мало что соображаю…
– Попробую растолковать. Все версии, которые мы до сих пор отрабатывали, летят к едрене фене. Поскольку выясняется, что где-то в городе Подольске живет человек, который не поленился соорудить всю эту бутафорию и время от времени разгуливает на руинах, выдавая себя за призрака, пугая людей и даже нападая на них с топориком. Из этого следует, что мы должны искать человека с психическими отклонениями. Настолько серьезными, что он, вероятно, и прикончил всех троих – Дорошенко, Сизого и Потурая. При этом, – тут Тамара вскинула палец вверх, – этот псих должен быть еще и достаточно вменяемым, чтобы доставить тело журналиста на центральную площадь так, чтобы этого никто не заметил, отогнать машину Потурая подальше от города и уже после этого сбросить труп в мусорную канаву, предварительно оттяпав ему голову. Психопаты так себя ведут?
– Не приходилось иметь с ними дело, – ответила я. – К сожалению, тут я тебе не помощник. Хотя… вроде бы я видела где-то в городе этого типа… Ну, того, который на меня накинулся. Только никак не вспомню… извини – голова просто раскалывается.
– Постарайся, пожалуйста, – чуть не плача, взмолилась Тома. – Потому что менты уже по десятому кругу всех здешних психов шерстят!
– Ну, а если наш призрак никогда не стоял на учете в диспансере?
– Тогда еще хуже: глядя на всю эту суматоху, он просто сделает ноги. Или, как вариант, заляжет на дно, затаится и неизвестно, когда выползет снова.
– Убийств больше не будет, – попыталась я успокоить Тамару.
– Откуда нам знать? Он же у нас большой оригинал с раздвоенными мозгами. Здоровая половинка прикажет сидеть тихо, не рыпаться, а больная потребует еще больших зверств… Ну как, вспомнила?
– Извини, нет. – Я искренне хотела, чтобы все это поскорее закончилось, но в голову ничего не шло. То есть совершенно ничего – она походила на огромный котел, который кто-то поставил на огонь, не налив в него даже воды.
– Кого к тебе пускать? – Тамара сменила тему.
– А что, не зарастает народная тропа?
– Жихарь несколько раз прорывался. Яровой опять же. Оба не прочь надавать тебе по ушам. Только Стас – любя, а полковник – наоборот. Так как?
– Скажи обоим, что я слабая, беспомощная женщина. И вообще сплю.
Тут я не валяла дурака: таблетки начали действовать, и я чувствовала, что вот-вот усну. Именно этого мне и хотелось.
– Ладно. Пусть тебе приснится, что ты опознала своего обидчика. Жихарь его в два счета повяжет, если, конечно, он еще не удрал из Подольска.
Я ухнула в пучину сна, едва за Тамарой закрылась дверь…

 

Вынырнула я из нее, когда будильник показывал начало третьего. Голова болела гораздо меньше, в ней даже зароились, выстраиваясь в аккуратные блоки, какие-то мысли. Теперь это уже был не пустой гудящий котел, а вполне себе сосуд, способный усваивать и переваривать информацию, необходимую для решения не такой уж сложной задачки.
С одним-единственным неизвестным.
Дано: человек, изображающий безголового призрака. Вопрос: кто он и где его искать. И еще скажу вам: если вы думаете, что от перемены мест слагаемых результат не меняется, это ошибка. Действительно, если бы я вспомнила, где могла видеть лицо, прижимавшееся к боковому стеклу моей машины, то вопрос, где искать этого человека, был бы моментально снят. Но что, если зайти с другой стороны и попытаться вычислить, откуда он взялся и ради чего все это делает? Тогда имя всплывет само собой. Итак, вперед, Ларчик…
Я поудобнее устроилась на спине, заложив руки за голову.
Пункт первый: может ли психически больной человек, изображающий по ночам безголового призрака, быть убийцей трех мужчин? Ответ – не исключено. Он погнался за мной с топором, изувечил мою машину. И то, что он внезапно изменил намерение – несмотря на то что я едва ли смогла бы долго обороняться и никакая помощь не подоспела бы ко мне вовремя, – ему не в плюс. Что ж, будем считать, что исполнитель роли призрака, мой ночной кошмар и трижды убийца – одно и то же лицо. Вероятность этого – девяносто пять и девять десятых процента.
Будильник тихонько тикал, под эти мирные звуки хорошо думалось.
Пункт второй: изображал ли наш жуткий незнакомец не что иное, как призрак полковника Ржеутского? Ответ – и к бабке не ходи! Пришедшее в запустение имение и его история прямо связаны с легендой о Безголовом и проклятии рода Ржеутских. И почему бы кому-то, у кого нелады с мозгами, не вообразить себя однажды «черным полковником», который, согласно легенде, примеряет на себя чужие головы, отыскивая собственную. В таком случае он должен быть местным жителем, интересующимся подобными вещами. А таких любопытствующих, как я успела заметить, в Подольске не так уж много. Тому же Стасу Жихарю вся эта история – по барабану. Семейство Комаровых тоже равнодушно относится к местным преданиям. В результате, круг подозреваемых резко сужается.
Я закрыла глаза, сосчитала до двадцати и открыла.
Пункт третий: мог ли кто-нибудь познакомиться с легендой о Безголовом во всех подробностях или узнать о ней из другого источника, не посетив местный краеведческий музей и не пообщавшись с его директором, кандидатом исторических наук Анатолием Бондарем? Ответ – маловероятно. Больше того: вокруг так называемых «учреждений культуры» как раз и ошиваются всякие городские и местечковые сумасшедшие. Психиатры что говорят? Нет здоровых, есть необследованные. Такие себе тихие шизики, зацикленные на одной идее, пока эта зацикленность рано или поздно не даст о себе знать. И порой, как в нашем случае, самым жутким образом. А значит, «призрак» надо искать среди завсегдатаев музея, фанатов краеведения, приятелей Бондаря. Мелькнула мыслишка – а вдруг это он и есть? Нет, отпадает. Уж его-то я узнала бы мгновенно. Однако Бондарь может подсказать направление поисков, и об этом с ним стоит поговорить.
Я решительно поднялась с дивана, но от резкого движения снова закружилась голова. Правда, вскоре все прошло. Когда перед глазами перестали мелькать пестрые мушки, я потянулась к мобильному – и замерла, набрав только первые три цифры.
Музей…
Я же видела его в музее! Этот взгляд из-под козырька потертой бейсболки, эта зеленая старомодная штормовка… Он смотрел на меня издалека, но этот взгляд невозможно забыть. При других обстоятельствах я бы испугалась.
Раздумав звонить директору, я поспешно набрала номер Тамары.
– Музейный сторож! Степан, кажется, фамилию не помню!
– Ты серьезно?
– Бегом, Тома, бегом!..

 

Они опоздали.
Вернее, все мы опоздали. Об этом рассказала мне Тома, которая до того в течение четырех часов не отвечала на мои настойчивые звонки, просто выключив телефон. К Жихарю, однако, мне удалось пробиться, но буквально на несколько секунд. Бросив всего четыре слова: «Это он. Перезвоню позже», – Стас тоже отключился.
Я несколько раз порывалась пойти куда-то, но не знала куда, а тут вернулся Олег и встал в дверях, намереваясь лечь костьми, но не выпустить меня из дома. Мне ничего другого не оставалось, кроме как засесть с ним в кухне с остатками недопитого мной вчера коньяка и выслушать еще и от него – какого хрена меня понесло в имение и почему он, полный идиот, решился оставить меня, клиническую дурочку, одну дома.
Ближе к вечеру вернулась домой Тамара и со стуком выставила на стол еще одну бутылку. Олег вопросительно взглянул на жену, та кивнула, он откупорил четырехзвездочный «Закарпатский» и налил ей ровно половину рюмки. Тамара выпила и только после этого даже не сказала – выдохнула, как штангист, взявший рекордный вес и швырнувший штангу на помост:
– Все! С меня хватит, но – все!
– Взяли?
– Нашли, – поправила Тамара. – Дома повесился. Выводы не окончательные, но, похоже, провисел с прошлой ночи. Или с сегодняшнего раннего утра. Яровой сейчас лично приятеля твоего музейного допрашивает.
Мы не перебивали, и Тома, выпив еще немного и заметно расслабившись, рассказала, как после моего звонка весь личный состав уголовного розыска понесся к дому Степана Притулы, музейного сторожа. Директор музея также отправился туда – сторож не вышел на работу, не ночевал он и во флигеле, а домашнего телефона у него не было. Правда, Бондарь позже признался – отсутствие сторожа его встревожило, но не удивило. Он знал, что у Степана время от времени случаются припадки.
То есть он знал, что у него работает человек с больной психикой, но не стал его увольнять. Почему? Об этом директор как раз сейчас и беседует с начальником милиции, прокурором и мэром города. Этот тоже подтянулся, пронюхав, что резонансное дело успешно завершено, осталось только формально закрыть его и отправить в архив.
Сторож Притула жил в частном секторе в небольшом и довольно неопрятном доме. Две комнаты – зал и спальня. Крохотная кухонька, газовое отопление. Там, в этой кухоньке, его и нашли оперативники, ввалившиеся туда с оружием наготове. Хозяин дома болтался на крюке под потолком в проволочной петле, которая не просто задушила его, но и глубоко врезалась в ткани шеи. Эшафотом для Притулы послужил колченогий кухонный стол: забравшись на него, он оттолкнулся и повис, таким образом покончив со своей грешной и нелепой земной жизнью.
Пока его снимали с крюка и освобождали от петли, опера во главе с вездесущим Жихарем осмотрели дом, где ничего подозрительного не обнаружили, и сарайчик во дворе, где нашлось все, что им требовалось.
Окровавленный топор в углу.
Лопата со следами свежей земли.
Яма, вырытая хозяином в земляном полу в углу сарайчика, а в ней – три перемазанные землей и запекшейся кровью человеческие головы.
Прежде чем извлечь их на свет божий и окатить водой из ведра на предмет хотя бы самой поверхностной идентификации, опера сбегали на соседнюю улицу к известной на этом краю города бабе Мухе, купили за восемь гривен литр самогона и перед началом каждого этапа процедуры по очереди прикладывались к пластиковой бутылке. Никто не сказал им ни слова, а понятые даже просили поделиться, хотя по закону должны были находиться в трезвом уме. Поэтому им оставалось одно: героически бороться с тошнотой и отворачиваться.
Оттуда же, из сарайчика, на свет появилась конторская папка, аккуратно перевязанная белыми веревочками. Внутри – аккуратно сложенные газетные вырезки и целые газеты, в которых под тем или иным соусом излагалась легенда о Безголовом. Среди вырезок нашлась и знакомая музейная брошюра. И что любопытно – с дарственной надписью: «Уважаемому Степану Притуле с пожеланием и в дальнейшем так же горячо интересоваться историей родного края. А. Бондарь».
Состав преступления налицо. Душевнобольной убийца окончательно слетел с катушек, затем осознал, что натворил, и свел счеты с жизнью. В Подольске орудовал маньяк, свихнувшийся на почве старинной легенды. Захватывающий сюжет для телевизионных новостей и сенсационных публикаций. Только все это дурь чистой воды.
Главное – Тамара права. Дело фактически закрыто. Писанины будет еще много, но у наших следователей на этот счет рука набита.
Итак, все вроде бы позади.

 

Когда Комаровы уснули, я тихонько пробралась в комнату, служившую Олегу кабинетом. Там был установлен параллельный телефонный аппарат, и оттуда, плотно прикрыв дверь, я позвонила Бондарю.
– Лариса, сейчас у меня нет ни возможности, ни желания беседовать с вами. Извините, я не слишком вежлив, но после всего, что произошло сегодня…
– Подождите минутку, Анатолий, все-таки выслушайте меня. – Я старалась не повышать голос и одновременно говорить так, чтобы собеседник на другом конце провода понимал – я в ярости и кричу. – У вас нет желания беседовать со мной, зато после всего, что произошло сегодня, у меня появилось острое желание поговорить с вами о том, что случилось и чего не случилось вчера. Думаю, я имею на это право. Вчера ваш сторож едва не зарубил меня топором, и я хотела бы знать, почему вы это допустили!
Молчание в трубке длилось так долго, что мне показалось – что-то случилось с телефоном. Наконец я услышала:
– Ничего такого я не допускал и не мог допустить.
– Вот как? Вы знали о проблемах Притулы. Вы ничего не сообщили милиции после того, как ваш сторож умертвил свою первую жертву и отрубил ей голову. Хотя знали, что следствие активно ищет в городе психически больных, на которых может пасть подозрение. Вы завели разговор о связи между легендой и современностью именно со мной. И не только потому, что милиция не приняла бы во внимание ваши соображения без конкретных доказательств – просто так было безопаснее и комфортнее для вас. Вы косвенно намекнули постороннему лицу, где следует искать корень зла, и на этом сочли свою миссию выполненной, анонимность вашего психа – нераскрытой, а совесть – чистой. Верно?
– Лариса, – вздохнул Бондарь в трубке. – Все это выглядит совершенно иначе. Но поверьте – меня смертельно утомила необходимость в течение нескольких часов пояснять начальнику райотдела, человеку казенному и к тому же не слишком большого ума, а также прокурору, далекому от социальных проблем, и городскому голове, в принципе далекому от всего на свете, почему я помог Степану и скрыл от всех его проблему. Они меня не поняли. Правда, в соучастии не обвиняют – и на том спасибо.
– Попробуйте пояснить и мне. Как-никак я еще одна жертва вашего теплого отношения к патологическим субъектам.
– Если уж речь о вас, то вы сами спровоцировали Степана. Зачем было так бесцеремонно вторгаться в мир его больного воображения? Думаете, это вы его испугались? Ничего подобного – это он вас боялся. И не нападал он, размахивая топором, а защищался! Потому и не довел дело до конца. Он всего на свете боялся, Лариса, и себя – в первую очередь. Ему было всего сорок девять лет, сорок девять – вдумайтесь в эту цифру! И с двадцати одного года – одна психиатрическая клиника за другой. Пока были живы его родители в Хмельницком, все шло хорошо, насколько понятие «хорошо» применимо к его случаю. Родители забирали его из больницы, присматривали за ним дома, а потом снова отправляли на плановое лечение. Между врачами и семейством Притул существовал негласный договор: присматривать за Степаном по очереди. А потом в стране все перевернулось вверх дном. Таких, как Степан, просто перестали держать в стационарах. Родители умерли с интервалом в семь месяцев, и он остался один. Младшая сестра не в счет – она «забыла» о его существовании, вычеркнула больного брата из памяти. Несколько лет подряд он бомжевал, питался неизвестно чем, спал неведомо где. Потом нашлись добрые люди, привезли его сюда, к стареющей тетке. И так уж вышло, что она работала у нас в музее уборщицей. Попросила пристроить племянника, рассказала все как есть. И я взял его сторожем – тогда у него еще не было этих патологических проявлений. Вы слушаете?
– Естественно.
– Тетка Степана умерла полтора года назад. Отписала племяннику дом. Он мало с кем общался, жил отшельником, на него просто не обращали внимания. Конечно, регистрация у него имелась, я помог, при моем положении это довольно просто. А вот на учете у психиатра Степан Притула не стоял. Не хотелось портить человеку и без того изломанную жизнь. Вот и вся история.
– Трогательно, конечно. – Я врала – до вчерашней ночи меня такая история и в самом деле заставила бы расчувствоваться, но я хорошо помнила, как он влепил обушком своего топорика в лобовое стекло моей машины, и всякие чувства у меня пропали. – Он что, увлекался страшными сказками?
– На самом деле – историей. Мне казалось, что это увлечение делает его спокойнее. В периоды просветлений он проявлял некоторые способности, слушал и впитывал услышанное, как губка. Да и память у него была незаурядная.
– И однажды он услышал легенду о Безголовом?
– Да, – признал Бондарь. – Поначалу это было обычное любопытство. Потом я стал замечать за ним кое-какие странности. В частности – болезненную увлеченность этой легендой. А однажды он признался, что по ночам ходит гулять по развалинам имения, надеясь встретить там дух полковника Ржеутского. Теперь вы отчасти понимаете мой гнев, когда я обнаружил прорытый кем-то «левый» вход в подземелье: рано или поздно Степан мог забраться туда и попасть в беду… Но это – все, Лариса, действительно все. Люди – существа суетные, я не исключение. Забегался, заработался: диссертация, гранты, поиски спонсоров… А на самом деле следовало больше внимания уделять этому несчастному, тогда бы ничего не случилось. Примерно это же я сегодня говорил и отцам города. Боюсь только, что меня не поняли…
– Выходит, Притула убивал, потому что считал себя призраком Витольда Ржеуцкого?
– Не исключено. По всем признакам – так и есть, но теперь никто уже не сможет выяснить точно. Что творилось в его голове – понятия не имею.
– Еще один вопрос. Виктор Потурай, этот бизнесмен, знал Степана лично?
– Вряд ли. Разве что в лицо и краем уха имя. Вы, наверное, знаете, что Потурай регулярно переводил небольшие суммы на развитие музея?
– Слышала где-то. Скажите, Притула умел водить машину?
– Какое там! Он и на велосипеде ездить так и не научился… Да и права бы ему ни под каким видом не дали. А почему…
– Просто любопытно. – Я выдержала паузу. – Не знаю, какую роль отвести в этой истории вам, Анатолий, но мне кажется, что вы должны были повести себя иначе уже после первого случая. Может, тогда удалось бы избежать всего остального. У вас теперь, наверное, будут неприятности?
– Это надолго, – снова вздохнул Бондарь. – И дай бог, чтобы никто из журналистов не упомянул мое имя и роль в судьбе этого несчастного. Хотя от этой братии ничего хорошего ожидать не приходится. Во всяком случае в моих действиях никто не сможет усмотреть состав преступления.
– Но ведь вы могли сообщить о стороже, но не сделали этого! – Я продолжала гнуть свою линию.
– Думаю, уже поздно обсуждать эти вопросы. Вы, Лариса, измучены и еще не вполне пришли в себя, я устал как собака. Пусть этот день, а с ним и весь этот кошмар, наконец-то закончится.
– Насчет дня – поддерживаю. Спокойной ночи! А вот за кошмары не отвечаю. Для меня он не закончится никогда.
– Для меня тоже, увы, – печально признал Бондарь и повесил трубку.
Едва я опустила на рычаг свою, как услышала: что-то скребется снаружи в оконное стекло. На мгновение меня охватил леденящий ужас, но, разглядев за окном бритую голову Жихаря, я ругнулась, выключила свет в кабинете Олега и пошла открывать.
Стас ввалился в прихожую с видом шахтера, который только что выдал на-гора несколько дневных норм. Скользнув по мне отстраненным взглядом, он прошел в кухню и молча кивнул на стул, предлагая присесть напротив.
– Там светилось, – произнес он. – Единственное окно. Постучал.
Сегодня он был явно скуп на слова.
– Что случилось?
– Не знаю. Ты как?
– Лучше. Стас, спасибо и…
– Подожди со своим спасибом. – Он сбросил куртку и вытер ладонью вспотевший лоб. Потом зачем-то вытащил из кобуры и положил на стол пистолет – табельный «Макаров». – Давай обмозгуем – будить нам Антоновну или пусть пока поспит.
Не понравился мне его вид. А тон – еще меньше.
– Что такое? Я же вижу…
– Ты еще ничего не видишь. А я кое-что видел, Лара… – Пауза. – Короче, не повесился Степан. Убили его.
Приехали…
Назад: 17 сентября, понедельник Страшно
Дальше: 19 сентября, среда Военный совет