Ругнувшись, Лиз нажимает на рычаг телефона-автомата. Уже включились уличные фонари, свет дня померк. Косой дождь проникает под пластмассовый навес полуоткрытой телефонной будки, бьет Лиз по ногам. Штанины уже отяжелели от влаги.

Лиз смотрит сквозь плексиглас на ядовито-желтый стеклянный фасад берлинского Центрального вокзала. Она прибыла в город пятнадцать минут назад.

Лиз набирает номер его мобильного – уже в третий раз. Опять включается автоответчик.

«Быть этого не может».

Потом она набирает номер своего городского телефона.

«Лиз Андерс», – доносится из трубки ее собственный голос, затем, после записи автоответчика, звучит знакомый гудок.

– Привет. Габриэль, ты там? Это я. Возьми трубку… Габриэль?

Ничего.

Она вообще не уверена, переключала ли автоответчик на громкую связь.

Лиз опять вешает трубку. Ругается.

Затем ей на ум приходит охранная фирма «Питон», где работает Габриэль.

Лиз звонит в справочную, узнает номер фирмы.

– Охранная служба «Питон», Коган у аппарата.

«Коган». Имя кажется ей знакомым. Габриэль что-то о нем говорил.

– Добрый вечер, это Лиз Андерс, я ищу Габриэля Науманна, он у вас?

– Хм… Добрый вечер. Простите, как вы сказали, вас зовут?

– Андерс. Лиз Андерс.

– Хм… Секундочку.

Лиз слышит громкое шуршание, точно Коган зажал микрофон. Ее сердце бьется чаще. Может быть, Габриэль неподалеку?

– Госпожа Андерс? Извините, господин Науманн тут, но сейчас он не может подойти к телефону. Вы не могли бы подъехать к нам?

«Он там». Волна радости накрывает Лиз с головой.

– Пожалуйста, позовите его к телефону. Мне нужно срочно с ним поговорить. Это очень важно.

– Понимаете, я… – В голосе слышатся сомнения. – Мне очень жаль, но ничего не получится. Может быть, вы скажете, где находитесь, и он сам к вам подъедет?

– Нет, не нужно, но, пожалуйста, мне необходимо немедленно с ним поговорить, это срочно!

– Он к вам приедет. Просто скажите мне, где вас найти, и мы подъедем.

«Мы? Почему мы?» – огорошенно думает Лиз.

– Послушайте, господин Коган… Вас ведь так зовут, верно? Почему он сам не может этого сказать? Или вы живете в средневековье и у вас нет беспроводного телефона?

Молчание в трубке.

– Господин Науманн на встрече с клиентом, мне нельзя его беспокоить.

– На встрече? – Лиз чувствует, что тут что-то неладно. – С клиентом?

– Да. Это очень важный клиент, понимаете, от этого разговора многое зависит. Поэтому мне нельзя его отвлекать. Просто скажите, где вы.

Трубка в руке Лиз трясется. Габриэль мало рассказывал ей о своей работе, но одно она знает наверняка: у него никогда не бывает деловых встреч с клиентами. Да, он ездит на вызовы, если, например, где-то начинается драка или срабатывает сигнализация, но все переговоры в компании «Питон», тем более с важными клиентами, – дело его шефа.

– Алло? Госпожа Андерс? Вы меня слышите?

– Да.

– Если хотите, мы за вами заедем.

Лиз закрывает глаза.

– Вы ведь даже не знаете, где он, верно?

Тишина.

Лиз нажимает на рычаг, ее сердце гулко стучит в груди, костяшки пальцев побелели, так сильно она вцепилась в черную пластмассу трубки. Мысли бешено скачут в голове. «У него неприятности, – потрясенно думает она. – Но почему? И почему этот Коган хочет, чтобы я приехала в “Питон”? Что тут происходит?»

Она вешает трубку и глубоко вздыхает.

У Габриэля нет никого, к кому он мог бы обратиться в критической ситуации. Нет друзей, только пара коллег. Коллег, с которыми он уже явно успел влипнуть в какие-то неприятности.

И вдруг Лиз вспоминает брата Габриэля, Дэвида Науманна. Даже если Габриэль с ним и не общался, возможно, после ее похищения ситуация изменилась.

Шанс невелик, но это шанс. Правда, у нее нет номера Дэвида.

Лиз поспешно набирает один из номеров, которые знает наизусть.

– Пьерра Якоби, редакция «Джетсет».

«Ну наконец-то знакомый голос».

– Пьерра, это я, Лиз.

– Лиз? Ох божечки, ты куда запропастилась? От тебя уже несколько недель ни слуху ни духу. Ты чего не звонишь?

– Прости, я… уезжала. Пьерра, я тебя могу попросить об услуге?

– Все, что угодно, солнышко.

– Мне нужен номер телефона Дэвида Науманна.

– Ого! А что, Науманн еще в тренде? Я думала, это так, вчерашний день.

– Пьерра, пожалуйста!

– Ладно. Тебе какой – мобильный, рабочий?

– Вообще-то мобильный, но ты мне дай все, что занесено в базу данных.

Якоби тараторит номера, и Лиз записывает их в разбухшую от влаги телефонную книгу.

– Все?

– Нет, погоди. Мне нужен еще один номер. Виктора фон Браунсфельда.

Пьерра тихо присвистывает.

– Солнышко, что у тебя там творится? Ты что-то нарыла, о чем я не знаю?

Лиз закатывает глаза. Вокзал за стеклом точно расплывается в струях дождя.

– Пьерра, пожалуйста, просто дай мне его номер.

– Вот здорово! Я тебе что, справочная?

Лиз слышит, как Пьерра что-то набирает на клавиатуре.

– Так, ладно. У меня есть телефон его приемной.

– А другого нет?

– Тебе так срочно?

– Да. Мне нужно с ним увидеться, а в приемной я сейчас точно никого не застану. У тебя точно нет другого номера?

– Ну ты даешь… Этот старик – не какой-нибудь разносчик пиццы, знаешь ли. Так тебе нужен номер или нет?

– Давай. – Вздохнув, Лиз записывает цифры под номерами Дэвида Науманна. – Ты лучшая, Пьерра! Спасибо.

– Лиз?

– А?

– Слушай, если ты отрыла какую-то историю, обещаешь, что вспомнишь обо мне и моем желтом журнальчике?

Лиз улыбается, хотя ей сейчас не до смеха.

– Обещаю.

Она вешает трубку и на мгновение закрывает глаза. Хорошо вернуться в Берлин. Точно тот подвал в Швейцарии был иным миром, иной вселенной, далеко-далеко отсюда. Был всего лишь сном. А теперь она вернулась сюда, к прежней жизни, в которой была известной журналисткой. И у этой журналистки все под контролем.

Лиз знает, что нельзя идти в полицию, пока нельзя. Ей нужны доказательства. И нужно изыскать эти доказательства, прежде чем Вал поймет, что она выяснила, кто он такой.

В руке Лиз зажата ручка. Она проводит пальцем по исписанному телефонному справочнику, вбрасывает пару монет в аппарат и набирает рабочий номер Дэвида. Слышится сигнал тонального вызова и щелчок – связь переключается на другую линию. Еще три гудка – и включается автоответчик.

Лиз швыряет трубку и решает позже позвонить еще раз. В телефонную будку задувает ветер, дождь стучит по жестяной крыше, листик с номерами подрагивает.

Звонить в приемную фон Браунсфельда – дурацкая идея. Единственный шанс повидаться со стариком – заявиться к нему домой, когда слуги уйдут. Насколько Лиз помнила, это происходило около одиннадцати вечера. Виктор всегда настаивал на том, чтобы оставаться на вилле на ночь в одиночестве, а поскольку он, как и многие пожилые люди, мало спит, у Лиз есть шанс застать его на ногах около полуночи. Единственная проблема – после десяти фон Браунсфельд выключает дверной звонок.

Лиз вырывает страницу с номерами из справочника и сует ее в карман. Ноги побаливают от усталости, но она бежит под дождем, пытаясь поймать такси.

Стоит ей сесть в машину, как дождь прекращается. Во время недолгой поездки по центру Берлина Лиз засыпает, хотя проспала все время в поезде из Андерматта в Берлин.

Во сне она несется вниз по крутому заснеженному склону горы – но не видит долину, куда ей нужно спуститься. Перед ней летит Габриэль, а сзади – Вал. Его лыжи оставляют глубокие следы в притоптанном снеге.

– Так, «Ка-Де-Ве», приехали.

Лиз вскидывается ото сна, услышав громкий голос таксиста. Освещенный фасад универмага виднеется за окном – и Лиз рада ему, как старому знакомому. Расплатившись с таксистом, она выходит на улицу. Канавы до краев наполнились грязью и водой, в которой отражается свет фонарей на Тауэнциенштрассе.

Войдя в здание «Ка-Де-Ве», Лиз беспокойно оглядывается. При мысли о Вале ее сердце начинает биться чаще. Лиз смотрит на камеры слежения под потолком – будто благодаря им Вал может наблюдать за ней, читать ее мысли. Лиз даже хочется, чтобы здесь было темно. Чтобы тут царила кромешная темнота. Но лампы в универмаге заливают все безжалостным светом.

Сорок пять минут спустя Лиз выходит из «Ка-Де-Ве», переодевшись в черные джинсы, кроссовки и гольф. На плечи она набросила куртку из бутика в Вассене. В правой руке у Лиз спортивная сумка со старой одеждой, в левой – небольшая кожаная сумочка с укрепленным пластмассой дном. В сумочке – лакомство для собак и пара резиновых перчаток. И наконец, она купила шесть струбцин в небольшом магазинчике скобяных изделий. Кошелек в ее кармане стал заметно тоньше.

Лиз смотрит на новые наручные часы фирмы «Сейко», дорогие, черные, с будильником. Без семи минут восемь. У нее еще три часа.

Она не решается поехать на Котениусштрассе. И Вал, и швейцарская полиция знают, где она живет. К тому же у нее даже нет ключей от собственной квартиры – они остались в ее сером плаще, а он теперь у Вала.

Лиз едет в отель «Фридолин», маленькую затрапезную ночлежку с грязноватым постельным бельем и потертыми коврами, ставит будильник на четверть двенадцатого и, не раздеваясь, засыпает на кровати.

Когда сигнал будильника разгоняет ее сон, ей едва удается встать. Мышцы болят еще сильнее прежнего, тело требует кофе. Лиз складывает все необходимое в кожаную сумку и выходит на Байройтерштрассе. Неподалеку от станции метро «Виттенбергплац» она покупает две порции крепкого кофе в бумажных стаканчиках, садится на скамейку и пьет его. Затем, все еще чувствуя усталость, ловит первое попавшееся такси. За окном бесконечными темными и светлыми полосами проносится город. Полосы – как распущенные нити.

Матово переливается черным под грозовыми тучами улица Ванзеебадвег. Лиз смотрит на капли дождя в лучах фар. Сколько раз она ехала по этой улице к озеру Ванзее, собираясь поплавать… Дорога мягко сворачивает налево, за ней – единственный проезд к узкому неприметному мосту на остров Шваненвердер.

– Спасибо, можете высадить меня здесь.

Такси подъезжает к тротуару и останавливается, за рулем – женщина.

– Двадцать семь евро и пятьдесят центов. – В ее интонациях явственно слышится берлинский говор.

Лиз сует таксистке три десятки и выходит. Холодный ветер сразу бьет ей в лицо, забирается под черный гольф. Застегнув кожаную куртку до подбородка, Лиз надвигает на лоб темную шапочку. Ее пальцы решительно сжимаются на ручках сумки.

Такси разворачивается, и вскоре свет фар теряется за поворотом. Царит тишина, только слышится шорох моросящего дождя да шаги Лиз.

Она минует уличные фонари, стоящие здесь еще с тридцатых годов, – россыпь огоньков, след, ведущий к мосту. Остров Шваненвердер раскинулся на двадцать пять гектаров на реке Хафель, чуть севернее Ванзее. Еще во времена кайзера тут жили сливки общества, промышленники и банкиры. В тридцатые годы на Шваненвердере поселились нацистские бонзы, в том числе Йозеф Геббельс и Альберт Шпеер, а после войны – медиамагнат Аксель Шпрингер и Виктор фон Браунсфельд. «Алькатрас для богачей», – так назвала Лиз этот остров в своем документальном фильме о фон Браунсфельде, намекая на виллы, на которых не было никаких табличек с именами владельцев, – точно тюрьма, эти виллы были обнесены высокими стенами, их обрамляли заросли кустарника, и повсюду стояли сенсорные камеры.

Лиз пересекает мост, и холодный ветер бьет ей в лицо. А затем с неба словно падают маленькие камешки, царапают ей кожу. Плеск дождя прекращается. «Град», – огорошенно думает она. Да, действительно пошел град, но уже вскоре непогода стихает. Лиз ступает на землю острова и укрывается под сенью живой изгороди. В вышине, в кронах старых деревьев, шелестит ветер, и Лиз вспоминается непроглядная тьма лесного лога в Швейцарии. С воспоминаниями приходит и страх.

Дойдя по ветвящейся по острову дороге до перекрестка, Лиз сворачивает на улицу с односторонним движением, хотя так дольше идти к дому фон Браунсфельда. Если на улице появится машина, пусть лучше свет фар ударит ей в спину, а не в лицо.

Но Лиз повезло – на улице не оказалось ни души.

Через десять минут она доходит до особняка фон Браунсфельда. Параллельно улице тянется забор – кованая решетка трех с половиной метров в высоту. За ней – густые заросли туи, скрывающие виллу от любопытных взглядов. Лиз останавливается. Ворота в двадцати метрах ниже по улице, огромные, двустворчатые, слева и справа от них – массивные колонны из коричневого кирпича. На высоте четырех метров, над самым верхом ворот, установлены две камеры наблюдения. Светодиоды мерцают темно-красным, и нет никаких сомнений в том, что камеры включены.

Лиз знает, что нажимать кнопку звонка у ворот бессмысленно. Виктор фон Браунсфельд терпеть не может поздних гостей, тем более нежданных. Ко всему прочему, звонок, наверное, отключен.

Она опускает сумку на землю и смотрит на забор. Три с половиной метра, массивные прутья решетки, увенчанные острыми шипами, – точно копья взметнулись к ночным небесам. И вновь Лиз чудится, что она падает, парит в воздухе, словно только что выпрыгнула из самолета. И в то же время ей кажется, что этот полет все длится, и неизвестно, как долго она уже падает. Где-то далеко внизу – земля, а открыть парашют – значит, признать свое поражение в битве со страхом. Пусть другие открывают парашюты…

Лиз стискивает зубы, просовывает руку между прутьями решетки и шелестит ветками живой изгороди. «Боже, где же собаки?»

Она открывает сумку и перебрасывает лакомство через забор, затем достает струбцины. Внизу живота ноет, чувствует себя она отвратительно. Даже перед похищением, когда она была в отличной форме, перебраться через этот забор было бы нелегко – но теперь? Да еще и беременной?

«Давай уже скорее, черт! В любой момент мимо может проехать машина».

Глубоко вздохнув, Лиз устанавливает первую струбцину на высоте семидесяти сантиметров от земли и изо всех сил закручивает винт. Проверяет, прочно ли сидит зажим, затем всматривается в густые заросли, пытаясь разглядеть виллу. Ей кажется, что за темно-зеленой листвой виднеются какие-то светлые пятна.

«Собаки все еще не прибежали. Странно».

Вторую струбцину она устанавливает на уровне груди, в стороне от первой, третью – на уровне головы, четвертую и пятую – рядом друг с другом, насколько она только может дотянуться.

Сердце стучит все громче, от напряжения ноют мышцы. Лиз берет сумку и просовывает предплечья в ручки, чтобы сумка защищала ей живот, как подушка безопасности. Последнюю струбцину она сует в рот, сжимая зубы на холодном железе.

«И вперед».

Лиз ставит ногу на нижний зажим, обеими руками хватается за решетку забора и осторожно подтягивается. Струбцина выдерживает такую нагрузку, но Лиз старается перенести вес на руки, чтобы зажим не сорвался. Затем она переносит левую ногу на струбцину, установленную на уровне груди, и подтягивается еще выше. Металл у нее во рту отдает машинным маслом – омерзительный вкус. Она запрокидывает голову, видит шипы на верхушке забора, и внутри все сжимается. Лиз словно покидает свое тело и видит себя сверху. Вспыхивают и гаснут воспоминания последних дней: побег, залитая кровью голова Иветты, украденный БМВ, два полицейских, которым она угрожала оружием. А теперь еще и такое…

«Дыши. Не останавливайся».

Лиз смотрит на улицу, и ее окатывает холодным потом. За поворотом просматривается слабый свет фар. «Пожалуйста, только не сейчас!»

Она поспешно ставит ногу на следующую струбцину, подтягивается.

Уже слышен рокот мотора, мощный рык спортивного автомобиля. В свете фар – капли дождя. Подтянуть левую ногу, затем правую… Лиз стоит на последних зажимах на высоте двух метров, но не может забраться на верхушку забора. Уцепившись левой рукой за решетку, она правой вынимает изо рта последнюю струбцину и устанавливает ее на уровне бедра. Рокот мотора приближается – будто рычит сторожевой пес. Тяжело дыша от напряжения, Лиз пытается удержаться на заборе и как можно прочнее закрутить винт.

Ногу на зажим, подтянуться… Теперь шипы – на уровне ее бедер. Она осторожно ложится на них животом, сумка защищает ее от острых наконечников. И в этот момент струбцина под ее ногой поддается и с грохотом падает на землю. Лиз в панике хватается за кованые прутья, беспомощно суча ногами. Она лежит на заборе, как на острие ножа: голова и грудь – уже над участком фон Браунсфельда, ноги – со стороны улицы. Сумка – единственное, что оберегает ее от острых шипов. И вдруг Лиз охватывает страх смерти. Она боится, что умрет здесь, на этом заборе с шипами, во время неудачной попытки проникновения на чужую собственность. Она бездумно рискует жизнью только потому, что считает своим долгом найти доказательства, которые вообще-то обязана искать полиция. Лиз чувствует, что ее полет подходит к концу, земля уже близко, и она разобьется – просто потому, что не готова признать свой страх.

Как в замедленной съемке, она переваливается обратно на сторону улицы, и теперь ее лицо и шея – прямо над шипами, если она поскользнется, шип пробьет ее гортань и дойдет до мозга. Еще одно усилие – и она подтягивает ноги. Руки ноют, когда Лиз пытается перелезть через шипы, живот пронзает острая боль, и слезы наворачиваются ей на глаза.

Свет фар все ближе, спортивный автомобиль неумолимо приближается к забору. Точно наконечники копий, острия шипов впиваются в плотную кожаную сумку. Яркий галогеновый свет заливает стену соседнего участка, рокот мотора уже совсем близко. Лиз чувствует, как шипы давят ей на грудь. «Поджать ноги, опустить голову. Еще немного, еще чуть-чуть, давай, черт!» И она, перевесившись через забор, прыгает на участок фон Браунсфельда.

Заросли туи смягчают падение, пара сломанных веток царапают ей лицо. В тот же момент мимо проносится желтый «феррари», плоский, как скат.

Тяжело дыша, Лиз поднимается. Мышцы дрожат, земля под ногами кажется ненастоящей, точно она все еще падает. Женщина вслушивается в темноту: не донесется ли лай или топот собак, но все тихо.

Раньше Лиз готова была бы биться об заклад, что Виктор нанял частную охранную фирму для защиты своего особняка. Но после своего предыдущего визита на виллу она знает, что это не так.

«Я заплатил целое состояние, чтобы рядом не было надоедливых соседей или зевак, приходящих поглазеть на мой сад. Я хочу покоя – и все тут. Какой мне смысл нанимать толпу идиотов, чтобы они патрулировали мой сад? Мне хватает собак», – проворчал он, неодобрительно глядя на своих доберманов, Алистера и Декстера, устроившихся у ног Лиз. Декстер перевернулся на спину и подставил ей живот, ластясь.

Она невольно улыбается, вспоминая тех псов. Но у нее нет иллюзий: оба добермана – настоящие машины смерти, и нет гарантии, что в отсутствие хозяина они будут вести себя столь же мирно.

Лиз смотрит в сторону озера. Между деревьями в парке, где-то вдалеке, виднеется свет в окнах виллы. Она медленно идет к особняку, оставляя глубокие следы в размокшей от дождя земле. Здание будто шевелится, пытаясь спрятаться от нее за деревьями.

При свете дня построенная в 1918 году вилла походила на живописный бельгийский замок – из светлого обожженного кирпича, с многочисленными узорами, высокой шиферной крышей, белыми окнами и дверьми, обрамленными широким фризом из песчаника. Особняк П-образной формы, в центре – классический вход, арка, на ней – широкий балкон, покоящийся на четырех точеных колоннах. За колоннами – широкая дубовая дверь.

Но сейчас, ночью, особняк напоминает скорее мрачную крепость, чьи внушительные очертания проступают во тьме.

Когда Лиз подходит к массивной каменной лестнице, ведущей ко входу в особняк, с двух сторон от ступеней зажигаются круглые фонари. Щурясь, Лиз решительно минует колонны. Мелкие камешки шуршат под ее подошвами, и этот звук эхом разносится под аркой виллы. На черновато-коричневой двустворчатой двери виднеется латунная львиная голова с кольцом в пасти. Справа от двери – латунный звонок, над ним – полированная табличка без имени. Если судить по табличке, никакого Виктора фон Браунсфельда здесь нет.

Лиз протягивает руку к дверному кольцу – она подозревает, что звонок отключен, – когда дверь распахивается. Лиз замирает. Она смотрит прямо в дуло охотничьего ружья. Владелец оружия прижал щеку к прикладу, его взгляд мечет молнии. Судя по тому, как он смотрит на нее поверх прицела, обращаться с оружием он умеет. Седые волосы всклокочены, на лице – возмущение.

– Привет, Виктор, – негромко говорит Лиз, отступая на шаг. – Вы один?

Фон Браунсфельд по-стариковски близоруко щурится. Костистая рука лежит на спусковом крючке. Слышится утробное рычание, и Лиз переводит взгляд на дверной проем. Оба добермана подходят к хозяину. Медленно и очень осторожно она показывает собакам открытые ладони.

– Привет, Ал. Привет, Декс.

Огромный сторожевой пес, принюхиваясь, подходит ближе, тычется мордой в ладонь Лиз и принимается облизывать ее пальцы – на руках все еще чувствуется запах собачьего корма. Старик смотрит на пса, затем на Лиз.

– Их любимые косточки, – говорит она, подмигивая Виктору.

– Лиз? – Фон Браунсфельд ошеломленно опускает оружие. – Вы с ума сошли? Как вы вообще сюда пробрались? – Его взгляд скользит по ее оцарапанному кустарником лицу. – Выглядите как мокрая курица.

Лиз устало улыбается.

– Ну и чего вы тут стоите как дура? – напускается на нее Виктор. – Заходите! И я хочу услышать подробное объяснение этой вашей эскапады!

– Только если вы один, – тихо говорит Лиз.

Фон Браунсфельд удивленно приподнимает брови.

– Я всегда один. Вы же знаете.