Глаза Габриэля под опущенными веками беспокойно подергиваются. Прямо перед его босыми ступнями в пустом пространстве парит лестница, ведущая в бездну. Ступени словно сложены из бумаги, на лестнице нет ни подпорок, ни поручней, ее конец теряется в глубине. «Все это просто сон», – думает Габриэль, чтобы обуздать страх.

Он знает, что должен спуститься по лестнице в эту бездну, чтобы что-то забрать, но не знает, где это «что-то» находится.

Шаг за шагом он идет вниз. Пальцы ног мерзнут – ступени, как оказалось, сделаны из стали. Стрелка его наручных часов все крутится, крутится, пока он спускается. Внизу лестницы светится тонкая, как волос, багровая полоска – щель в бесконечность. Над головой Габриэля с ревом проносятся авиалайнеры, они громыхают – или это не самолеты вовсе, а грузовики? Ему хочется улететь отсюда, но он не может. Он должен забрать книгу. Книгу, в которую кто-то записал все его сны. Те сны, что он позабыл.

У подножия лестницы Габриэль останавливается перед огромным, простирающимся до самых небес, черным занавесом, и занавес этот закреплен под потолком, потому что теперь над головой у него не небеса, а потолок комнаты. Занавес ниспадает до самых его ног, между складками светится щель. Багровая, соблазнительная, запретная. Книга должна быть где-то здесь.

Чтобы сдвинуть занавес, требуются все его силы. Он сражается с этим чудовищным пологом, поглощающим все звуки, даже его напряженное дыхание. Габриэль протискивается в щель, и ему кажется, что ткань задушит его, – то будет беззвучная и мучительная смерть, кара за то, что он осмелился переступить запретный порог. И вдруг он оказывается на другой стороне, а проем захлопывается за его спиной, как дверь камеры. Теперь этот проход запечатан на все времена, и это необратимо.

Стены тут красные, они сотканы из плоти, их испещряют вены толщиной в человеческую руку – он словно очутился в огромной утробе, в которую кто-то направил слепящий прожектор.

Габриэля охватывает паника: что, если он застрял здесь навсегда? И он понимает, что нашел книгу, но эта книга заманила его в ловушку, и потому он не может ее прочитать. Он ощупывает стены в поисках выхода, но здесь только эта багровая плоть, в которую вросли стеклянные шарики размером с голову. В шариках что-то светится – что-то, окруженное ореолом. В них проступают, подрагивая, черные контуры. Там его отец и мать, они заточены в шариках, и Габриэль видит их, но не понимает, что они говорят. Он подходит ближе, чтобы лучше разобрать слова. «У матери зеленые глаза, как у Лиз», – думает он.

И тут он понимает, что женщина рядом с отцом выглядит в точности так же, как Лиз.

«Я должен вытащить ее из этого шарика», – думает он, но стекло слишком прочное, его не разбить. Под шариком, в который заточена Лиз, виднеется какой-то вентиль, и Габриэль протягивает руку, детскую руку, и поворачивает вентиль.

Поднимается невообразимый шум, он все нарастает, стены трясутся, будто колоссальная мембрана, готовая в любой момент лопнуть, слишком уж много голосов ей приходится улавливать, она не может резонировать с ними со всеми, тут тысячи голосов. В нос Габриэлю бьет вонь жженой плоти.

Вентиль в его руке вдруг превращается в телефонную трубку, ведущий к ней спиральный провод – прозрачный, и видно, что по нему течет кровь. На трубке – курок, как у револьвера. Чтобы позвонить, нужно нажать на этот курок, но сколько бы он ни звонил, никто не отвечает, в трубке – мертвое молчание, и только слышится карканье ворон, этот крик вспарывает ему нервы… а затем к карканью примешивается какой-то рокот.

Сознание устремляется к Габриэлю хищной рептилией, он пытается удержаться за обрывки кошмара, он знает, как это важно. Но образы распадаются, их смывает мощной волной.

Голова у него раскалывается от боли. Тут царит чудовищная вонь, и этот запах вполне соответствует его самоощущению.

Вороны все каркают.

Габриэль недоуменно щурится. Вокруг громоздятся горы мусора, над ними летают вороны – точно угольно-черные пятна на фоне сизых дождевых туч, зависших так низко над землей, что эта серая пелена словно отражает рокот мотора подъехавшего грузовика.

Габриэль видит мусоровоз – в нескольких метрах над ним, у края обрыва.

Шипит гидравлика, и из кузова прямо на него летит стена мусора.

Адреналин разносится по венам, и Габриэль мгновенно приходит в себя. Он пытается подняться, но уже слишком поздно. Лавина мусора весом в целую тонну накрывает его с головой. У Габриэля перехватывает дыхание, его тело закручивает в потоки мусора. В какой-то момент лавина со скрежетом останавливается.

Вокруг темно. Руки и ноги застряли.

«Ты должен выкопаться, – думает он. – Выкопаться на поверхность».

Но гора мусора над ним слишком велика, ему не удается высвободить руки. В панике Габриэль пытается расчистить хоть какое-то пространство вокруг. Тяжеленный мусор давит ему на грудь, не дает дышать, голова, кажется, вот-вот лопнет. Липкая сиропообразная масса ползет по его груди, стекает на горло, а оттуда – на щеки.

Она течет вверх?

В этот момент Габриэль понимает, что он лежит в горе мусора ногами вверх. Кровь приливает к голове, остается совсем мало времени до того, как он потеряет сознание или, что еще хуже, приедет очередной мусоровоз.

В отчаянии он пытается шевелить ногами, ворочаться. Мусор над ступней немного поддается – очевидно, слой все же не такой плотный.

Еще!

Габриэль продолжает барахтаться, уже почти задыхаясь. Жадно втягивает воздух, проникающий в мелкие щели в толще мусора. От вони прокисшего молока и тухлых яиц на глазах выступают слезы. В рот ему забивается обрывок пластикового пакета, и к горлу подступает тошнота. Габриэль понимает, что скоро задохнется: подавится рвотными массами, умрет от нехватки кислорода или будет погребен под очередной порцией мусора. Каким-то образом ему удается выплюнуть обрывок пакета и сжать губы так, чтобы при этом еще можно было дышать.

Нужно продержаться.

Нужно делать вдох за вдохом.

И барахтаться дальше. Другого шанса у него не будет.

Сантиметр за сантиметром Габриэлю удается расшевелить мусор и освободить немного пространства вокруг себя. Постепенно давление на грудную клетку уменьшается. Затем последнее чудовищное усилие – и ему удается пробиться наверх. Мусор под ним подается, заполняя образовавшуюся пустоту. Теперь Габриэль лежит на спине, в горизонтальном положении, и может повернуть голову. Над ним остался тонкий слой мусора, в щели проникает солнечный свет. Свет и воздух!

И вдруг он слышит голоса. Вернее, два голоса. Габриэль хочет позвать на помощь, когда что-то тяжелое наваливается ему на грудь. В первый момент он думает, что это очередная порция мусора, но потом понимает, что не слышит мусоровоза и рева гидравлики. Голоса звучат прямо над ним.

– Ну и дерьмовая у нас работенка, чувак, – ворчит кто-то.

Давление на грудь ослабевает, и Габриэль переводит дыхание.

– У нашего Саркова, видать, мозги на старости лет поплавились, – соглашается второй.

«У Саркова?» – удивленно думает Габриэль. Он вспоминает о том, что случилось в кабинете Юрия, как он потерял сознание.

– Ты за языком-то следи. А то смотри, тоже на свалке очутишься.

– Та не, я ж чо… Просто сперва нам, значится, нужно его тут вышвырнуть, а потом Саркову думается, что надо его вернуть?

Габриэль едва осознает смысл доносящихся до него слов.

– Ну, у него на то свои причины. То, что ты у нас дебил и не понимаешь ни хрена, не значит, что у Саркова нет причин для такого.

– И что ж это за причины такие, чувак?

– Короче, он его еще раз допросить хочет. Иначе не поднимал бы такую бучу. Коган сказал, что Сарков выбежал из кабинета, да как заорет, мол, приведите ко мне этого сукина сына.

– Что, так и сказал? Сукина сына? – Мужчина заходится блеющим смехом.

– Без понятия. Это Коган так рассказывает.

– Ну что за… Говнюка-то этого тут нет. По крайней мере, нет там, где мы его оставили. Смылся, зараза.

– А что, если тут мусор вывалили? Ну, на него?

На мгновение воцаряется тишина, и только мусор рядом с Габриэлем шуршит – видимо, один из мужиков переминается с ноги на ногу.

– Не знаю. Мусоровоза-то тут нет.

– Погоди-ка…

Вдруг прямо рядом с Габриэлем раздается громкий звук, будто кто-то разрубил тыкву.

И еще раз, в паре сантиметров дальше – чвак!

Габриэль замирает.

– Эй, ты чего вытворяешь? Решил из мусора шашлычок поджарить?

Длинный металлический шест проходит у Габриэля под мышкой, едва не задев грудь.

– Да я просто смотрю, чо там.

На этот раз шест впивается в мусор рядом с левым глазом Габриэля – так близко, что он чувствует прикосновение металла к коже.

– Ты всю кучу продырявить хочешь или как?

– Ох, да пошло оно все…

Штырь опять пробивает мусор, на этот раз над черепом Габриэля. Он задерживает дыхание, лихорадочно размышляя, что же делать дальше. Лишь вопрос времени, когда этот штырь вопьется в его тело. Может, лучше сдаться?

– Наверное, не надо было его сюда бросать. Ну, из-за мусоровозов. Что, если его засыпало? Мы же должны были его только проучить, а не убить.

– Не вижу я тут никаких мусоровозов, – ворчит второй.

– Думаешь, смылся?

– Откуда я на хрен знаю? И какая разница? Если он под мусором, мы его все равно не откопаем, так что, считай, и нет его. Нет – значит нет.

Молчание.

– А Сарков?

– Дак мы ему так и скажем. Смылся, значится. Габриэль всегда был живучим гаденышем.

И опять тишина, только вороний грай разносится над свалкой.

– Ладно, валим отсюда. Пусть сам его ищет, если хочет этого говнюка еще раз допросить.

Слышен звук удаляющихся шагов. Сердце Габриэля бешено колотится, и все, что он может сделать сейчас, это затаиться.

Через какое-то время остаются только крики ворон, и Габриэль решается выбраться на поверхность. При виде серого, затянутого тучами неба на душе становится легче. Габриэль смотрит в сторону обрыва, но мусоровозов там нет. Людей Саркова уже тоже нет.

Габриэль уныло смотрит на пустырь, заваленный мусором. «Меня выбросили на свалку», – думает он. Едва ли Юрий мог выразить свое отношение к случившемуся более прозрачно. Вопрос только в том, зачем Сарков прислал этих двоих типов забрать его отсюда.

Всепоглощающее чувство заброшенности в этом мире охватывает Габриэля, проникает в отдаленнейшие закоулки его души. Дэвид ему не верит, полиция хочет его арестовать, а Лиз захватил какой-то психопат, пытающийся отомстить, и Габриэль понятия не имеет, за что. Мир словно разваливается на части.

Но Габриэль больше не может держать себя в руках. Будто прорвалась какая-то дамба, по его лицу градом катятся слезы. Словно ему опять одиннадцать и он погряз в давнем кошмаре. Вонь мусора вызывает новый приступ тошноты, и в голове Габриэля вспыхивает давнишний образ – босые ноги на холодном каменном полу, испачканном рвотой. Габриэль дрожит, он больше не может сдерживать тошноту. Его рвет. Отерев рот, он чувствует, как в нем разгорается ярость. Как могло случиться, что Лиз оказалась втянута в эту историю? Насколько больным нужно быть, чтобы причинять вред ей, когда речь идет только о нем?

Тринадцатое октября…

Габриэль знает, что ему просто нужно открыть одну-единственную дверцу в голове – дверцу, запирающую воспоминания о той ночи. За этой дверцей ждет Лиз, ждет, чтобы он спас ее. Вот так все просто. И так сложно.

Он думает о кошмаре, который ему сегодня приснился, о той лестнице в пустом пространстве. Пытается прокрутить в голове обрывки сна, сложить из разрозненных образов целостную картину.

Той ночью его родители скандалили, Дэвид спал, а сам Габриэль выбрался из кровати и босиком прокрался мимо кухни к двери подвала. И он был одет в пижаму… На этом его воспоминания заканчиваются. Во сне он спустился в тот подвал. Красная комната со стенами из плоти, манившая его, точно чарами… Это, должно быть, фотолаборатория.

Лаборатория отца.

«Прекрати, Люк, ты все равно не можешь вспомнить».

«Все это должно быть как-то связано с той лабораторией. Вот только как?»

Габриэль поджимает губы. Это бессмысленно. Дверца захлопнулась.

Он поднимает глаза к небу и думает, какое сегодня число. Третье? Или уже четвертое сентября? До тринадцатого октября осталось около шести недель. У него начинает дергаться глаз. Габриэль пытается встать. Мусор под ним подается, он спотыкается и снова проваливается в мягкую массу.

«Соберись», – думает он.

Сунув руки в карманы куртки, он начинает лихорадочно рыться там. Ничего. Пустота. Ни ключа, ни удостоверения, ни денег. Даже те деньги, которые он отобрал у Дресслера, пропали. И только во внутреннем кармане куртки что-то лежит. Он ощупывает найденный предмет. «Мобильный, – думает он. – Мобильный Лиз». Двумя пальцами Габриэль достает телефон. Пластиковый корпус разбился, экран покрылся трещинами. На мгновение его сердце замирает. Телефон – его единственная связь с Лиз, вернее, с ее похитителями.

Дрожащими руками он вынимает аккумулятор и достает важнейшую для него деталь – SIM-карту. Смотрит на крошечный чип с двух сторон и облегченно вздыхает: похоже, карта цела, ее можно вставить в новый телефон, и она будет работать. Значит, похититель сможет опять ему позвонить. Если этот тип вообще собирался так сделать.

Габриэль задумывается: не стоит ли обратиться в полицию и рассказать всю эту историю? Лиз бы уж точно пошла в полицию. Как и Дэвид. Дэвид всегда верил в справедливость, как ребенок, хватающийся за соломинку в лесу, полном деревьев…

«Справедливость? Забудь об этом, Люк. Справедливости не бывает. Как ты думаешь, что с тобой сделают легавые, если ты сдашься? Справедливость, ха! Оглянись. Бог и дьявол играют людскими судьбами, а ты можешь полагаться только на одного. На самого себя».

На лоб ему падает крупная капля. Габриэль поднимает голову. По небу плывут дождевые облака, серые, как груды шифера. Отдельные капли копьями устремляются к земле. Вскоре перестук дождя заглушает и вороний грай, и рев мусоровозов.

Стиснув зубы, Габриэль выпрямляется, стараясь не обращать внимания на головную боль. Он пошатывается, но ему удается удержаться на ногах.

Ему нужен душ, новый телефон и укрытие. И за все это нужно будет платить.

Габриэль, невзирая на вонь, делает глубокий вдох. Сердце бьется часто-часто, холодный дождь смывает притупленность сознания. Он медленно пробирается по свалке в сторону, откуда доносится рев мотора. Мусор поблескивает, будто дождь покрыл его тонким слоем лака.

Габриэль пытается вспомнить, где в Берлине находятся свалки, но тщетно. Неважно, нужно поймать какой-нибудь мусоровоз… Проходит около получаса, прежде чем рядом с ним останавливается оранжевый мусоровоз Берлинской муниципальной службы уборки города, привезший на свалку очередную порцию мусора. Промокший насквозь и продрогший, Габриэль колотит ладонью по дверце с логотипом муниципалитета. Узколицый водитель опускает стекло, и в окошко высовывается голова с кустистыми бровями.

– Ну и ну, у нас уже бомжи по свалке лазят…

– Вы не могли бы меня подвезти? – Габриэль пытается перекричать рев мотора.

Водитель равнодушно смотрит на него, затем пожимает плечами.

– Ну, а куда надо-то?

– Шоссештрассе. К кладбищу Доротеенштадт.

– Запрыгивай.

С благодарностью кивнув, Габриэль забирается в кабину.

Около часа спустя мусоровоз, поскрипывая, останавливается перед главным входом на кладбище.

Дорожка, ведущая к могиле, врезалась в память Габриэля еще с тех времен, тридцать лет назад. Как хрустел сухой коричневатый гравий под ногами Дэвида, как они шли к свежевырытой могиле, распахнувшейся голодной пастью и поглотившей их родителей…

Сейчас гравий темный, влажный. Земля напиталась дождем, и камешки легко втаптываются в тропинку. Черная земля могил – вековечное, бренное Ничто, поглощающее лучи света.

Обессилев, Габриэль падает на колени перед могильной плитой. Дождь извилистыми струйками стекает по поблекшей золотистой надписи на красноватом мраморе:

И вдруг его охватывает безграничная тоска.

«Этого ты хотел? – шепчет голос в его голове. – Это что, шоковая терапия?»

«Ты прекрасно знаешь, что мне тут нужно».

«Ты просто пытаешься меня запугать».

«Это ТЫ так хочешь. Я хочу вспомнить».

«Я просто хочу, чтобы с тобой все было хорошо. И потому советую поступить так, как тебе будет лучше».

«Хреновый из тебя советник».

Габриэль на четвереньках обползает мраморное надгробие. Вода затекает ему за шиворот, земля чавкает под ногами и руками. Колени на несколько сантиметров погружаются в топкую грязь. Нагнувшись, Габриэль принимается голыми руками выкапывать землю из-под плиты.

Но Габриэль не отвечает, он упрямо копает, яма становится все глубже. Под его ногтями – грязь.

«Будь осторожен, Люк! Будешь копать слишком глубоко – и докопаешься до их полуистлевших костей!»

Габриэль опасливо сглатывает, но копать не прекращает, и мягкая земля легко поддается под его пальцами.

«Нет, ну если хочешь, то копай, конечно, я не против. Я тоже хочу оказаться в каком-нибудь местечке потеплее. Только вот в прошлом рыться не надо».

– Заткнись! – кричит Габриэль.

Его голос захлебывается, разносится по кладбищу и теряется среди равнодушных каменных ангелов, деревьев и надгробий. В голове вдруг становится тихо, и только слышен шорох дождя да завывания ветра. Будто одержимый, Габриэль принимается копать с удвоенной силой, расцарапывая пальцы, пока не дотрагивается до чего-то хрустящего. Он осторожно достает целлофановый пакет и разворачивает перемотанный скотчем сверток размером с сигаретную пачку. Дрожащими руками он рвет скотч и разворачивает целлофан.

Там лежит маленький серебристый ключ, похожий на короткий металлический штырь, только с зазубринами, которые подойдут к замку. На головке ключа нет ни гравировки, ни каких-нибудь указаний на то, от чего он, собственно.

При мысли о том, как он, провонявшийся, промокший до костей и одетый как бомж, войдет в филиал банка «Кредит Сюис» на бульваре Курфюрстендамм и заберет там содержимое своей банковской ячейки, Габриэль улыбается.

Но больше всего его радует то, что еще немного – и его ждет теплая кровать, сухая одежда и новый мобильный. Габриэль вытирает руки о штаны и, выпрямившись, сует ключ в карман, к SIM-карте Лиз.