Джон Грант висел на деревянной раме, на которой с людей снимали кожу живьем. Он был голым, и его запястья и лодыжки были привязаны к деревянным брусьям и кольям, воткнутым глубоко в мягкий грунт. Что он чувствовал сейчас отчетливее всего, так это наготу своих половых органов. Его яички так сжались от страха, охватившего его, что мошонка казалась ему похожей на половинку грецкого ореха, выступающую из промежности.

Перед ним выстроились плотными рядами сотни, а может, тысячи воинов османского войска. Со стороны могло, наверное, показаться, что на ближайшие полчаса для этих людей было запланировано какое-то познавательное занятие и что основным наглядным пособием должен был стать он, Джон Грант.

В их руки наконец-то попал тот самый демон, который перемещался в туннелях, как дым, убивая турецких воинов и превращая их в горящие факелы. Однако в действительности оказалось, что никаким демоном он не был. Сейчас перед ними висел обычный человек, принадлежащий к числу неверных. Он проиграл, а они выиграли и готовы с ним поквитаться.

Когда, лавируя между шатров, Джона Гранта вели к султану, Армстронг не поленился сообщить ему о том, что его ждет, то есть каким именно образом с него сдерут кожу на глазах у толпы турок.

– Я уже видел, как они это делают, – сказал Армстронг. – Больше похоже не на сдирание кожи, а на раздевание. Турки в таких случаях подвешивают человека и делают надрез вокруг его талии, чуть пониже пупка. Эту работу зачастую поручают женщине, и если она понимает в этом толк, то она разрезает только кожу, оставляя мышцы неповрежденными. Когда начинает течь кровь, она засовывает оба своих больших пальца в рану, хватается за край надрезанной кожи и тянет ее вниз, к коленям человека, как какие-нибудь штаны. То же самое она делает и с верхней половиной: она тянет кожу с живота и груди вверх, к плечам, как какую-нибудь рубашку. Затем этого человека выставляют в таком виде на солнцепеке. Когда он умрет после такого «раздевания» – это уж как получится, но смерть в подобных случаях никогда не приходит быстро. Еще немного, Джон Грант, и ты будешь вопить как бешеный.

Между Джоном Грантом и зрителями стоял сам султан Мехмед II. Он был облачен в длинные белые одежды, а на его голове красовался, скрывая шевелюру, большой тюрбан. Султан был крепкого телосложения и довольно высокого роста – во всяком случае, он был выше, чем Джон Грант. Если шотландец олицетворял собой проворность и легкость, то турецкий султан – массивность и тяжесть. Широкоплечий, с толстой шеей и бочкообразным туловищем, он чем-то напоминал быка.

В переднем ряду зрителей, в правой части поля зрения Джона Гранта, стояли Ангус Армстронг, сэр Роберт Джардин и все остальные шотландцы.

– А теперь выслушайте меня, – сказал Мехмед.

Ему не пришлось кричать, чтобы его услышали. Его голос, исходивший из объемной грудной клетки, легко достигал ушей каждого из присутствующих здесь и звучал так уверенно, как будто принадлежал всемогущему молодому богу. Мехмед держал всех этих людей в своих руках и знал это, а они, в свою очередь, верили, что мысли султана передаются им на расстоянии.

Перед ним на земле лежал яркий разноцветный ковер, искусно вышитый нитями золотого, красного, синего и зеленого цветов, которые образовывали рисунок, чем-то напоминающий большую географическую карту. Ковер этот был квадратным, и на нем, в самом его центре, лежало большое спелое красное яблоко.

– У жителей этого города имеется слово «поэма», которое означает что-то такое, что было создано благодаря большому мастерству, – сказал он. – Это хорошее слово. Ту задачу, которую мы поставили перед собой, можно выполнить только с помощью большого мастерства и неустанного труда наших рук. Взятие Великого Города, который когда-то был обещан нам самим Пророком, станет нашей самой прекрасной «поэмой». Эту «поэму» наши люди будут знать наизусть и пересказывать своим потомкам на протяжении тысячи поколений. Внутри Великого Города, возле самого большого храма, стоит высокая каменная колонна, на вершине которой установлена мраморная статуя в виде всадника. В своей левой руке он держит шар, символизирующий собой весь мир. Пока эта статуя остается на своем постаменте, греки верят, что их император должен быть господином для всех людей. Я говорю вам, мои братья – мои ястребы и мои львы, – что весь мир представляет собой яблоко, которое уже созрело и которое можно сорвать. Оно висит перед нами, и мы можем до него дотянуться.

Мехмед перевел взгляд на лежащий перед ним ковер и широко развел руками. При этом его глаза были прикованы к яблоку, находившемуся в центре ковра.

– Кто из вас покажет нам, каким образом это яблоко – это спелое красное яблоко – можно взять, не наступая при этом ногой на ковер?

Джон Грант, сам того не желая, наблюдал за этим спектаклем. Наблюдала за ним и Ленья, стоящая в толпе и скрывающая лицо за платком и низко надвинутым капюшоном своей накидки.

Толпа слегка зашевелилась и на несколько мгновений стала похожа на поле пшеницы, над которым пронесся, вороша колосья, ветерок. Послышался шепот, люди стали переминаться с ноги на ногу, но никто из них ничего громко не сказал и не выступил вперед, чтобы попытаться справиться с задачей, которую поставил перед ними султан.

Мехмед, пробежав взглядом по лицам своих людей, покачал головой.

– Неужели вы не догадываетесь? – спросил он. – Неужели никто из вас не сможет взять этот плод?

Султан замолчал, а затем, выдержав паузу, промолвил:

– Получается, я должен все делать за вас. – Он вздохнул и продолжил: – Повернитесь в противоположную сторону – вы все. Встаньте так, чтобы ваши спины были обращены ко мне.

Мехмед специально собрал свое войско здесь, на этой возвышенности, и когда они отвернулись от него, перед их взором предстали Великий Город и бухта Золотой Рог – узкая полоска моря, которая позволяла имперским флотам швартоваться в полной безопасности на протяжении более одиннадцати веков.

Доступ в бухту Золотой Рог из Босфора ревностно контролировался императором, и на время такой войны, как эта, вход в нее полностью перекрывался с помощью массивной стальной цепи, каждое звено которой было величиной с человека и которую протягивали через узкое горлышко бухты от одного берега до другого.

Войско стояло теперь спиной к султану. Не зная, что и думать, воины стали тихонько переговариваться, гадая, что их ждет.

– Смотрите, смотрите, – сказал Мехмед. – Смотрите, что я делаю для вас. Что угодно станет возможным, если этого захочу я.

Когда последнее слово Мехмеда донеслось до ушей его слушателей, Джон Грант увидел, как на горизонте показалась первая из целого флота галер. Ленья, тоже увидев это, широко раскрыла глаза от удивления. На каждой из галер находились люди, и их весла двигались в устойчивом ритме, однако под их корпусами не было воды, и казалось, что они плывут прямо по земле. Войско Мехмеда со страхом наблюдало за всем этим. Послышались возгласы удивления и неверия.

Это было поразительно, но это было реальностью. Галеры одна за другой покидали воды Босфора и двигались вверх по склону через открытый участок местности в сторону бухты Золотой Рог. Стали раздаваться восторженные крики, которые переросли в настоящий рев после того, как все поняли значение того, что они сейчас видят. Зазвучали трубы, загремели барабаны. Флот продолжал свое равномерное и невообразимое движение по сухой земле в сторону их врага.

– Ни одно препятствие не должно нас остановить, – сказал Мехмед.

Эти слова он произнес не столько для своих людей, сколько для себя самого.

Видя, насколько поражены его воины, он испытывал настоящее наслаждение. Втайне от основной массы своего войска – и прямо под носом у христиан – он заставил своих инженеров построить дорогу из бревен, смазанных животным жиром, от берега Босфора на востоке до вод бухты Золотой Рог на западе. Каждая из галер поднималась из воды на специально изготовленной опоре, которую можно было опустить в воду на веревках и расположить под корпусом судна. Затем бригады крепких мужчин, наклонясь, использовали силу своих мускулов – и ничего больше – для того, чтобы перетащить суда на бревна, а по этим бревнам – в бухту Золотой Рог.

Когда первая из галер плюхнулась в воду, словно барракуда, выпущенная в водоем, в котором плавают толстенькие золотые рыбки, радостные крики турок стали пронзительными. Трубы звучали так громко, что едва не оглушали тех, кто стоял рядом. Барабанщики били в барабаны с такой силой, что кожа у тех не выдерживала и лопалась.

– Теперь, когда я показал вам, как наш флот можно заставить плыть по суше, принадлежащей неверным, – если только я этого захочу, – неужели среди вас по-прежнему нет ни одного человека, который догадается, как можно взять это спелое яблоко?

Вспомнив про яркий ковер и красное яблоко на нем, все снова повернулись к Мехмеду.

– Тому, кто решит эту головоломку, будет позволено сделать первый надрез на коже демона, – сказал он и посмотрел на Джона Гранта с таким видом, как будто только что заметил пленника.

Подойдя к Джону Гранту и встав сбоку от него, он схватил одной рукой его за волосы и потянул его голову назад так, чтобы всем стало хорошо видно лицо юноши.

Воины ехидно засмеялись и стали свистеть. Джон Грант почувствовал, как его яички сжались еще больше. Ему показалось, что они уже вот-вот уйдут куда-то в глубину его тела.

Мехмед резко отпустил голову Джона Гранта, так что она дернулась вперед и вниз, а потом тыльной стороной ладони изо всей силы ударил по симпатичному молодому лицу. Услышав звонкий звук удара, все войско умолкло и замерло в ожидании. Джон Грант не издал ни звука, но его нос и рот наполнились кровью, и он невольно плюнул на землю. Образовавшееся от плевка пятно крови и слизи слегка заблестело под слабыми лучами солнца.

Не поднимая головы и глядя на это поблескивающее пятно, он начал говорить чистым и сильным голосом:

– Читай! Во имя Господа твоего, который сотворил… сотворил человека из сгустка…

Он говорил на языке османов, которому его научил Бадр Хасан. Из воинских рядов донеслись крики удивления и неверия.

Мехмед подошел к Джону Гранту поближе, но на этот раз не стал к нему даже прикасаться.

– Откуда тебе известно слово Божье, неверный? – спросил он.

Джон Грант, не обращая на него внимания, продолжал:

– Читай! И Господь твой щедрейший, который… научил человека тому, чего он не знал.

– Отвечай мне, неверный! – заорал Мехмед. – От кого ты услышал эти слова?

Воцарилась тишина. Джон Грант еще раз сплюнул кровь на землю – к ногам султана. Капли крови, отскочив от земли и распылившись в воздухе, впитались малюсенькими точечками в нижний край белых одежд султана. Джон Грант покосился на Мехмеда своими карими с золотистыми крапинками глазами, которые поблескивали, как маленькие солнышки.

– Я услышал их от моего отца Бадра Хасана, который стуит десяти тысяч таких, как ты.

Мехмед замахнулся, чтобы ударить Джона Гранта еще раз, но не успел, ибо в этот момент чей-то голос, словно взлетающая в небо птица, прорезал воздух.

– Я возьму яблоко! – громко сказала Ленья.

Перед тем как она произнесла эти слова, собравшиеся перед султаном воины начали шумно обсуждать, кому же из них выпадет честь первым резануть своей саблей по коже неверного. Услышав громкий голос, пробившийся сквозь шум подобно тому, как рука протягивается сквозь дым, все закрыли рты, поднялись на цыпочки и вытянули шеи, пытаясь увидеть того, кто вызвался разгадать заданную султаном загадку.

– Я возьму яблоко, – повторила Ленья, и на этот раз султан наконец увидел того, кто произнес эти слова.

Тут же позабыв про наглость своего пленника, он уставился на смельчака, не подозревая, что это женщина. Взмахнув рукой, Мехмед велел ей выйти вперед. Ленья, повинуясь жесту султана, начала протискиваться сквозь толпу, жаждавшую увидеть, как можно справиться с головоломкой.

Джон Грант вдруг ощутил очень слабую, еле-еле различимую вибрацию. Это не был «толчок» – скорее это было похоже на то, как если бы к его коже прикоснулись через древесину рамы, к которой он был привязан кожаными ремнями.

– Иди сюда, – сказал Мехмед, не сводя глаз с приближающегося к нему воина.

Дойдя до первого ряда, Ленья уверенно вышла вперед и предстала перед молчащей толпой и облаченным в белые одежды султаном.

Не проронив ни единого слова, она медленно пошла вокруг ковра, все время глядя на яблоко в его центре. Мехмед – осознанно или неосознанно – тоже пошел вокруг ковра с такой же скоростью. Он, казалось, копировал ее движения. Когда она оказалась ближе всего к Джону Гранту, а султан дальше всего от него (при этом Мехмед очень сосредоточенно смотрел на самого смелого из своих воинов), она остановилась.

Ее лицо от носа и ниже было скрыто шейным платком, а вот глаза были отчетливо видны. Она посмотрела на султана, на мгновение встретилась с ним взглядом, а затем быстро опустилась на колени.

Уставившиеся на нее воины, наверное, подумали, что она собирается молиться, повернувшись лицом к востоку, или же просто попросит прощения у султана за свою дерзость. Стало очень тихо, никто даже не шевелился, а затем вся масса людей тихо ахнула, когда Ленья вдруг взяла край ковра обеими руками и начала сворачивать его. При этом она передвигалась вперед на коленях, и по мере ее приближения к красному яблоку воины один за другим начали понимать смысл действий, совершаемых этим умником. Толпа начала гудеть, причем все громче и громче, пока наконец этот гул не стал похожим на жужжание ста тысяч пчел.

Прошло еще несколько мгновений – и Ленья свернула ковер аж до самого яблока. Быстро протянув руку, она взяла яблоко, встала с коленей и, повернувшись, легкой походкой пошла к тому месту, с которого чуть раньше начала обходить ковер. Выпущенный из ее рук ковер снова развернулся и лег на землю с тихим звуком, похожим на вздох.

Остановившись, Ленья подняла красное яблоко так высоко, как только смогла. Его гладкая кожица заблестела в лучах солнца.

Все посмотрели на яблоко – все, кроме Джона Гранта, у которого из носа все еще капала кровь и которого больше интересовала ощущаемая им вибрация, нежели трюк с яблоком. Действия Леньи так сильно отвлекли внимание всех остальных людей, что никто из них еще не заметил этой вибрации. Ее не заметил даже султан, который был умным человеком и гордился, помимо всего прочего, остротой своих органов чувств.

И тут вдруг, заставив всех ахнуть от удивления, Ленья нахально бросила яблоко в султана. Прицелилась она при этом, похоже, плохо, ибо яблоко полетело по высокой траектории и, по всей видимости, должно было пролететь у Мехмеда над головой. Мехмед, удивленный не меньше остальных, в запале позабыл о своем статусе и подчинился инстинкту: он машинально присел, а затем подпрыгнул, вытянув руки над головой и пытаясь поймать яблоко.

Именно в этот момент, когда султан находился в воздухе, оторвав от земли ноги в роскошных башмаках, вибрация, которую ощущал Джон Грант, переросла в гул, похожий на гул спускающейся по склону горы лавины. Мехмед поймал яблоко обеими руками и, приземлившись, увидел, что по направлению к нему движется целое стадо быков, бегущих плотной массой и уже сметающих на своем пути турецкие шатры. Не замечая ничего вокруг себя, животные волочили изорванные шатры перед собой, делая их чем-то похожими на белую пену на гребне накатывающейся на берег волны. У быков, бежавших впереди (тех, которые являлись вожаками стада и мчались сейчас с широко раскрытыми глазами) к рогам были привязаны горящие тряпки. Обезумев от страха и отчаянно пытаясь избавиться от огня, обжигающего им уши и щеки, быки старались бежать что есть мочи, лишь бы оставить пламя где-то позади себя.

Только для двух человек появление этих животных не стало неожиданностью, и оба эти человека были женщинами. Одна из них отвернулась от султана и его воинов и подбежала к Джону Гранту, беспомощно висящему на раме. Из всей этой толпы воинов она одна знала, кто привязал пропитанные растительным маслом тряпки к рогам дюжины быков, когда первые лучи рассвета протянулись над землей, словно длиннющие серебристые пальцы, а затем поджег эти тряпки, распахнул настежь ворота загона и нанес по задницам быков достаточное число ударов для того, чтобы стадо разволновалось до такой степени, что ни один человек уже не смог бы его остановить.

Когда Ленья подбежала к Джону Гранту, в ее руке появился нож, и она ловкими движениями разрезала путы на его запястьях. Передав затем ему этот нож – нож Ангуса Армстронга – и сказав, чтобы он разрезал путы на ногах самостоятельно, она поспешно окинула взглядом начавшуюся вокруг нее неразбериху.

Натолкнувшись на деревянный частокол, окружающий шатры султана, бегущее стадо разделилось на две части и обогнуло его, а вместе с ним и находившихся по дальнюю сторону этого частокола Джона Гранта и Ленью. Преодолев это препятствие, животные снова сбились в единую массу и врезались в стоявшую на их пути толпу турецких воинов, разбрасывая их рогами налево и направо и калеча десятки и сотни из них своими тяжелыми копытами.

Мехмед ошеломленно и со страхом наблюдал за происходящим, совершенно позабыв о запланированной им мучительной казни пленника.

Ленья заметила в толпе фигуру сэра Роберта Джардина. Она увидела его здесь еще тогда, когда стояла среди воинов и, глазея по сторонам, зацепилась взглядом за его затылок.

Когда быки бросились в сторону воинов султана, она поискала сэра Роберта глазами и увидела его. Тысячи находившихся вокруг него воинов кинулись наутек, но он остался стоять на месте, крепко сжимая в руке меч. Однако противником, бросившим ему вызов, оказался отнюдь не воин – к нему метнулся огромный бык, который по своему росту доходил до плеча человека и рога которого пылали от их основания и до самых кончиков. В равной степени перепугавшись и разъярившись, бык пытался найти выход из постигших его невзгод в нападении на кого-нибудь.

Прямо перед ним, застыв на месте, стояло двуногое существо с широко раскрытыми глазами. Возможно, именно оно было виновато в том, что он испытывал сейчас боль и страх. Возможно, если уничтожить это существо, то он наконец-таки обретет покой. Как бы там ни было, бык бросился в атаку, заставляя землю дрожать под его копытами и поднимая в воздух тучу из грязи и пыли, в которой мелькали брызги белой пены, вылетающей из его раздувающихся ноздрей.

Оказавшись на какое-то мгновение перед рогами, имеющими форму полумесяца и обернутыми горящими тряпками, сэр Роберт Джардин, который считал, что мир ему уже очень много задолжал, вдруг заметил женщину, чья смерть должна была бы вернуть этот долг уже давным-давно. Ее лицо, улыбающееся и нисколько не постаревшее, было последним, что он увидел, прежде чем, закрыв глаза и рубанув своим мечом между пылающими рогами животного, почувствовал сильный удар в торс и упал навзничь.

На глазах у Леньи тяжелое копыто опустилось прямо на лицо сэра Роберта, надавив на него почти двумя тоннами говядины, и она явственно услышала сквозь шум, как его череп треснул, словно яичная скорлупа.

На мгновение она вспомнила о том, как он когда-то прижал свои губы к ее губам и как его язык, словно пойманная змея, стал извиваться возле ее языка. Ленья увидела, как его руки дернулись вверх под бычьим животом, и вспомнила, как эти же самые руки лезли к ней под одежду, раздвигали ей ноги и хватали ее за груди. Наблюдая, как погибает тело сэра Роберта в этот блаженный для нее момент, ставший результатом счастливого стечения обстоятельств, она мысленно пожелала, чтобы то же самое произошло и с его душой. А потом она перестала о нем думать, ибо ее ждали более важные дела.

Джон Грант находился рядом с ней и был в чем мать родила, когда они оба посмотрели в глаза султану. Мехмед стоял абсолютно неподвижно, как белая скала на берегу реки, и молча созерцал картину опустошения, произведенного быками в лагере его войска. Ленья, постаравшись привлечь к себе его внимание и убедившись в том, что он смотрит именно на нее, подняла руку и откинула свой капюшон. Затем она развязала платок, чтобы он увидел ее лицо, и улыбнулась ему.

Нужно было торопиться, и она, отвернувшись, потянула за собой Джона Гранта в сторону задней части территории, огороженной частоколом. Когда они стали перебираться через этот частокол, Джон Грант двигался осторожно, как и подобает абсолютно голому человеку, а его мошонка и член при этом покачивались. Хиляль уже ждала их, ее глаза блестели от радости и волнения.

– Твой малыш очень даже симпатичный, – улыбнувшись, сказала она и повела их прочь.