Глава 16
Кузница Райналя

Утро Рождества выдалось ясным и солнечным, и все же оно было горьким напоминанием того, как далеко они от своего дома.

«Было 25 декабря – jour de Noël – священный и радостный день для всех христиан, семейный праздник домашнего счастья», – пишет Райналь в редком для него состоянии полного уныния.

Этот день стал для него особенно мучительным.

«У меня не получалось занять себя каким-нибудь делом, я не мог ни на чем сосредоточиться. Мои мысли улетали далеко за моря, в мой родной край».

Сидя в этот солнечный день здесь, под деревьями, у надежного дома, который они все вместе построили, он видел перед собой заметенные снегом улицы, полные веселящегося народу, слышал колокольный звон, наполняющий морозный воздух, пение хора. «Каким же горьким было мое страдание, когда я думал о том, что не могу принять участие в этих празднествах, что меня от них отделяет непреодолимая бездна!»

Хуже того, он представил себе своих пожилых родителей, сидящих вдвоем у камина.

«Их волосы седы, их лица морщинисты и усталы, на них траурные одежды, они оплакивают своего сына, которого считают погибшим».

Ужаснувшись этой картине, Райналь вскочил на ноги, дико озираясь по сторонам.

«Мои товарищи молчаливо лежали на земле, их мрачные лица выражали глубочайшую безысходность».

Это никуда не годится! «Твердым уверенным тоном», как он сам об этом пишет, Райналь отчитал их, напомнив не только остальным, но и самому себе, что предаваться отчаянию только потому, что на тот день выпало Рождество, значит проявлять слабость и малодушие, которое ни к чему хорошему не приведет.

– Если о нас забыли, давайте спасемся сами, – сказал Райналь, уверенный в том, что как-нибудь, своими собственными силами, они смогут вырваться из этой тюрьмы, и воскликнул: – Выше нос и за работу!

Ошеломленные его неожиданным напором, остальные смотрели на него озадаченно. Затем кто-то решился спросить, возможно насмешливо, что он выдумал на этот раз?

– Мы отправимся в Новую Зеландию, – заявил он решительно.

Ему кто-то возразил, что это невозможно. От Новой Зеландии их отделяло двести восемьдесят пять миль. Единственное судно, что имелось в их распоряжении, было слишком мало и ненадежно для столь длительного и опасного плавания.

С этим Райналь согласился.

– Значит, – сказал он, – мы должны построить другое судно, больше и крепче этого.

Остальные восприняли его смелое заявление безо всякого энтузиазма.

«Мое предложение не воодушевило их так, как я того ожидал, – пишет он. – Мои товарищи, побледнев, или молчали, представив себе плавание в непрерывно обуреваемых штормами водах, или возражали, ссылаясь на непреодолимые трудности, которые, по их мнению, не позволят осуществить эту затею».

Впрочем, капитан Масгрейв уже обдумывал постройку небольшого судна из останков «Графтона».

«Если за нами никто не придет, на Новый год мы начнем разбирать «Графтон» и попытаемся соорудить из его остатков то, что получится», – написал он еще 30 октября, когда к нему пришло горькое осознание того, что долгожданный месяц подошел к концу, а помощь так и не появилась. «В успехе этого предприятия я сильно сомневаюсь, – признавался он сам себе. – Если бы у нас были необходимые инструменты, я бы давно уже попробовал что-нибудь с этим сделать, но кто же мог предположить, что о нас там просто забудут!»

Поразмышляв над этой идеей как следует, он от нее отказался по причине отсутствия у них необходимых столярных инструментов. Все, что у них было, это топор, тесло, молоток и бурав – «недостаточный набор для того, чтобы разобрать корабль и построить новый, даже если бы среди нас был столяр и кузнец, а их не было». Так что теперь он молчал, хотя и склонялся к мысли, что «лучше уж отправиться в море на бревне, чем влачить здесь жалкое существование».

Райналь молчал тоже. Он не стал более пытаться уговаривать своих товарищей по несчастью, а принял решение взяться за осуществление своего проекта самостоятельно. Он полагал, что «успешное начало станет наиболее весомым доводом, способным их переубедить». Вполне отдавая себе отчет, что главным препятствием является недостаток столярных инструментов, перво-наперво он решил заняться устройством кузницы – «то есть печи, наковальни и мехов», – чтобы изготовить нужные им инструменты.

Больше всего сложностей сулило создание последней из этих трех необходимых ему вещей – мехов, именно за них он энергично принялся первым делом. Ранним утром следующего дня Райналь отправился к разбитой шхуне, оторвал «несколько листов меди, изрядное количество гвоздей с широкими шляпками и множество досок» и вернулся на берег со своей добычей как раз тогда, когда начался прилив.

Далее он принялся за работу. Начал он с того, что сделал три панели из узких досок, сбитых вместе и законопаченных паклей, которую он взял из расплетенной веревки. Затем обстругал их ножом, придав полукруглую форму с одной стороны и остроконечную с другой. Средняя панель, самая длинная, была вставлена в сужающуюся к противоположной стороне трубу, которую Райналь смастерил самостоятельно из согнутого медного листа, завернув на стыке края друг за друга, «как это делают жестянщики». Торец трубы он поместил между «двумя небольшими кусками доски с углублениями посередине, которые, будучи соединенными вместе, образовали une sorte de virole» – своего рода хомут. Его он прибил к краю деревянной панели.

Заостренные края двух других панелей были соединены с этой средней петлями, сделанными из тюленьей кожи, так что одна из них находилась над средней, а другая – под нею.

«Таким образом, – продолжает француз, – они были закреплены подвижно, могли подниматься и опускаться относительно средней части, которая оставалась неподвижной, когда мехи были помещены на свое место между двумя столбами, поставленными позади очага».

Посередине обеих панелей были просверлены отверстия, в которые он вставил кожаные клапаны.

«Наконец я завершил изготовление этого замечательного устройства, обтянув боковые стороны тюленьей шкурой соответствующей формы, прибив ее к ребрам всех трех панелей».

Теперь обитатели Эпигуайтта стали счастливыми обладателями кузнечных мехов двойного действия, которые способны были обеспечить непрерывный воздушный поток и которые они оценили по достоинству. На вопрос Райналя, поменяли ли его товарищи свое мнение насчет постройки судна, ответом ему было громкое единодушное согласие, и трое матросов немедленно вызвались помогать.

Однако успех в этом деле породил очередную проблему. Как отмечает Райналь, в самом начале они могли посвятить бо́льшую часть времени строительству дома, потому что у них еще оставался провиант, снятый с погибшего корабля. Теперь же они практически полностью зависели от мяса морских львов, так что, собираясь строить корабль, двое из них вынуждены были взвалить на себя охоту полностью, в то время как раньше она была общей обязанностью. За это дело «смело взялись Джордж и Энри, двое самых молодых, – пишет Райналь. – На них двоих легли все тяготы охоты и рыбалки, а также приготовление пищи и стирка, починка одежды и ведение домашнего хозяйства».

Алик взялся снабжать кузницу топливом, на что ежедневно уходило едва ли не двадцать четыре часа в сутки. Помимо рубки дров он также должен был пережигать их, чтобы получить древесный уголь. Для этого он складывал их в кучу высотой в семь-восемь ярдов и накрывал ее торфом, чтобы дерево тлело внутри. Сложность состояла в том, что торф либо гасил горение своей влагой, либо, высохнув, превращался в воздухонепроницаемый панцирь, препятствующий доступу кислорода к тлеющим углям, и результат был тем же. По этой причине Алику приходилось класть очень тонкий слой торфа, наблюдать за ним и, если появлялись трещины, закрывать их новыми кусками. Для этого ему нужно было осматривать кучу множество раз в течение ночи. «Тем не менее он выполнял свои обязанности без единой жалобы до самого конца. Такое самоотречение выше всяких похвал», – свидетельствует Райналь.

Отзыв француза о вкладе Масгрейва был значительно более сдержанным.

«Что касается Масгрейва, то он помогал мне в строительстве судна, равно как и в работах в кузнице», – пишет он.

Сам Масгрейв проявлял крайне мало энтузиазма, записав: «Вскоре мы приступим к разбору шхуны, и я не сомневаюсь, что мы будем по-настоящему стараться, готовясь к попытке сбежать отсюда. – И прибавляет не вполне уверенно: – Надеюсь, мы преуспеем. Верно, что при должном упорстве человек способен на совершение чуда». Все были настроены очень оптимистично, в отличие от него, ибо он «пока был не вполне готов начать».

Вместо этого Масгрейв, как повествует он сам, был вовлечен в другое дело, а именно в строительство капитального наблюдательного пункта, чтобы они с Райналем могли поселиться отдельно от матросов.

«Мы с Райналем еще не окончили наше новое помещение, где намереваемся жить», – пишет он.

Сам Райналь не оставил никаких упоминаний об этом. Еще в ноябре, после того как они с Масгрейвом искали место для наблюдательной сторожки на полуострове Масгрейва, он отказался от этой идеи как от неосуществимой.

«Поскольку один из нас обязательно остается дома, чтобы заниматься нашими многочисленными хозяйственными делами, только трое могут ходить на поиски пропитания и относить провизию в сторожку. Этого слишком мало. А если плохая погода не позволит выйти в море, что тогда? Этот план не более чем химера, рожденная в минуту заблуждения, – пишет он и подводит решительный итог: – Мы от него отказались».

Так что задумка Масгрейва о том, чтобы жить с Райналем совершенно обособленно от остальных в наблюдательной сторожке, никогда с самим Райналем не обсуждалась. Несомненно, француз наотрез отказался бы от подобной идеи. Начать с того, что для Алика, Джорджа и Энри было бы физически невозможным построить судно втроем, при этом еще уделяя время охоте и ведению хозяйства в Эпигуайтте, а также доставляя еду в сторожку. Кроме того, он был абсолютно непоколебим в своем убеждении, что они уцелеют только в том случае, если будут жить и работать единым коллективом. К тому же Райналь был слишком занят в кузнице, чтобы тратить время на строительство другого дома, да еще и ссориться на этой почве. Тем не менее Масгрейв носился со своей идеей несколько недель кряду, что говорит о его неадекватности.

Он впал в беспросветную депрессию, отметив Новый год угрюмой записью о том, что исполнился год с тех пор, как они прибыли на Оклендские острова, и, по всей видимости, пройдет по меньшей мере еще один, прежде чем он вырвется отсюда, если только за это время сюда случайно не зайдут какие-нибудь промысловики. Капитан оставил всякую надежду на то, что его дядя и Сарпи выполнят свои обязательства. Здоровье его сильно ухудшилось, у него стали выпадать совершенно поседевшие волосы, беспокоили многочисленные нарывы.

Несмотря на то что весь январь лежбища были полны приносящими потомство самками, Масгрейв чувствовал себя крайне несчастным. «Я никогда еще не страдал так, как сейчас. Нет смысла говорить о том, сколько я пережил с тех пор, как оказался здесь, – это ведомо одному Богу», – писал он.

В конце концов, однако, он все же проявил интерес к строительству корабля. Вместе с Райналем они соорудили навес над будущей кузницей, накрыв его листами меди, оторванными от корпуса погибшей шхуны. Под ним соорудили кирпичный горн, а мехи закрепили горизонтально между двумя крепкими столбами позади очага. Железная чушка, служившая на шхуне первоначальным балластом, стала наковальней, Алик же заготовил хороший запас древесного угля для горна.

«Утром 16 января, – пишет Райналь, – наша кузница заработала в первый раз. Пылал, потрескивая, уголь, а мехи, приводимые в действие Масгрейвом, издавали гулкий рев, который для наших ушей звучал прекраснейшей музыкой на свете».

Первым делом нужно было отковать крепкие клещи из двух ржавых болтов, чтобы можно было работать с раскаленным докрасна железом без риска обжечься. Что и говорить, это было непростой задачей, ведь, не имея клещей, чтобы держать болты на месте, Райналь изрядно помучился, прежде чем изготовил такой простой инструмент!

Но каждый раз, когда француз впадал в отчаяние, Масгрейв, по свидетельству самого Райналя, подбадривал его. «Пробуй еще раз», – говорил он. А потом, когда Райналь добился успеха, он воскликнул: «Браво! Это победа! Взгляните на этого мастера – лучшего среди кузнецов! За работу! Будем ковать железо, пока горячо!» Что же касается Райналя, он без стыда признается, что плакал от радости.

К концу января у него уже было три пары клещей разных размеров, три пробойника, форма для гвоздей, щипцы, зубило для рубки железа, кувалда для его ковки и комплект столярных инструментов. Как пишет Масгрейв, тем временем остальные облегчили разбитую шхуну, демонтировав нижние части мачт и забрав остатки железного балласта. Затем привязали к ее носовой части семнадцать пустых бочек, рассчитывая подтащить ее ближе к берегу, чтобы было легче сдирать обшивку, иначе им пришлось бы работать только в отлив, стоя по пояс в воде.

Однако сдвинуть с места полуразрушенный «Графтон» оказалось невозможным по причине его большого веса.

«Шхуна построена из очень твердой тяжелой древесины, – записал Масгрейв. – Ее создатели использовали древесину из остатков испанского военного корабля, но, к сожалению, они не удосужились снабдить ее ни единым медным болтом. Впрочем, – добавляет он, – наверное, их не было и в испанском судне. Зато они не поскупились на железо. Его в ней предостаточно».

Железо им пришлось очень кстати, но с медью было бы легче работать, и она не была бы так покрыта ржавчиной.

Они планировали построить одномачтовое судно наподобие куттера водоизмещением в десять тонн, с палубным настилом, в длину около тридцати пяти футов, оснащенное большим гафельным гротом, треугольным стакселем и кливером, закрепленным на выдвижном бушприте. К концу первой недели февраля они сделали стапель и заготовили для набора корпуса изогнутые бревна подходящей формы из стволов раты. Теперь все, что им было нужно, – это инструменты, в первую очередь бур – большое сверло для бурения отверстий в твердой древесине, в которые будут вставлены прочные деревянные гвозди – нагели – для скрепления деталей остова.

«Мистер Райналь – наш Вулкан; у него есть кое-какой опыт в кузнечном ремесле, который теперь нам очень пригодится», – писал Масгрейв.

К тому времени Райналь уже сделал множество инструментов, но изготовление спиральной режущей кромки большого бура таило в себе изрядные трудности.

Все работали «усердно и воодушевленно», продолжает Масгрейв, главная надежда которого состояла в том, чтобы не случилось ничего такого, что могло бы ослабить их рвение. Он не представлял себе, сколько времени они потратят, не имея опыта в судостроении. «Мне нужно посмотреть, как пойдет дело, чтобы составить свое мнение».

Каждый из них трудился с шести утра до шести вечера. К началу марта руки Масгрейва стали такими грубыми и опухшими от тяжелой работы, что, по его словам, он «с трудом управлялся с пером».

Через неделю после того, как он это записал, капитан и вовсе оставил работу, потому что его ладони настолько воспалились, что ему пришлось носить повязки. Что еще хуже, Райналь после многочисленных попыток сработать этот критически важный бур был вынужден в отчаянии отступиться.

«У нас уже есть киль, форштевень и ахтерштевень судна и некоторое количество шпангоутов, готовых к сборке, – пишет Масгрейв, – но здесь мы, как оказалось, намертво застряли и не можем двинуться дальше. Мистер Райналь изготовил пилу, долота, стамески и еще уйму разных инструментов. Его искусность и сноровка в кузнице поистине превзошли все мои ожидания, но ковка буров обернулась досадным провалом».

Это едва не сломило дух Райналя. Он сделал абсолютно все, что было в его силах, но изготовить необходимое спирально закрученное острие на конце бура оказалось невозможным при помощи инструментов и материала, которые имелись в его распоряжении.

«Целых два дня я снова и снова повторял попытки, раскаляя железо, но вместо того, чтобы довести работу до завершения, я ее испортил».

Более того, он пришел к выводу, что на строительство десятитонного судна у них недостаточно ресурсов. Он проявил излишнюю самоуверенность, не представляя себе, что на это потребуется «пропасть материала, как дерева, так и железа», и что им «придется «создавать» каждую деталь, преодолевая бесконечные трудности, так как старая древесина «Графтона» уже не обладала необходимой гибкостью». Не было смысла идти в лес за материалом для досок, которых нужно было великое множество, так как деревья там были слишком кривыми.

Помимо прочего, он «совершенно не представлял себе, какое огромное количество гвоздей, стержней, штифтов и тому подобного будет необходимо изготовить». Проблемой было «время, которое потребовалось бы для выполнения такого колоссального объема работы». Райналь с горечью констатирует: «С учетом всех обстоятельств я оцениваю его не менее чем в полтора или, может, даже в два года!»

Скрепя сердце Райналь объявил свое роковое заключение, услышав которое, остальные четверо в безмолвном потрясении уставились на него, не веря своим ушам. Масгрейва эта новость «сразила, словно выстрел в сердце». Они уже примирились с тяжелой мыслью, что их, скорее всего, никто не будет искать, а теперь и эта последняя надежда была перечеркнута. Неудивительно, мрачно отмечает Масгрейв, что на лице каждого из них отразилось безграничное отчаяние.