Глава двадцать седьмая
Лиам встретил Кэтрин у двери, помог ей снять куртку и поцеловал: «Добро пожаловать домой».
– Как все прошло сегодня?
– Помнишь, я говорила, что рассказ Лены не настолько трогает меня, как откровения Бена?
– Конечно. Ты сказала, что ее история не менее страшная, но ее проще переварить, потому что ты считаешь, что можешь ей помочь.
Кэтрин кивнула:
– Я могла ошибаться.
– В том, что можешь ей помочь?
– В том, что ее проще переварить. История выбивает из колеи. Потрясает до глубины души. Я зла как черт. Хочу отомстить. Хочу возмездия. Хочу выстроить в ряд всех этих нацистских чудовищ на последнюю перекличку и смотреть, как им вынесут приговор.
– Кэт, это было семьдесят лет назад. Они проиграли войну. Многие предстали перед военным трибуналом, многие оказались в тюрьме или были расстреляны. Германия выплатила миллиарды компенсации.
– А жизни, которые они забрали, Лиам? Матери, отцы дети… Они вернут им их жизни?
– Я понимаю. Как это переносит сама Лена? Переживая историю день за днем?
Кэтрин покачала головой:
– Хладнокровно. Время от времени она замолкает, делает глубокий вдох и продолжает. Иногда плачет, но полностью себя контролирует.
– У нее есть цель. Как далеко вы сегодня продвинулись?
– Каролина наконец родила. Рахиль и Лию. Такая чудесная, трогательная история. Мне хотелось аплодировать. Только эти дети никак не могли выжить.
– Лена думает иначе.
– Знаю. Меня подмывало просидеть с ней всю ночь, чтобы узнать, почему она полагает, что они выжили. Но внутреннее чутье подсказывает мне, что это невозможно. Зигфрид и не собирался увезти еврейских младенцев к своей матери вглубь Германии. Каролина по глупости в это верила. В Хшанув пришла зима, а дома не отапливались. Есть было нечего. Как может выжить новорожденный младенец? В конце концов, не забывай об «окончательном решении». Гетто расселяли, следуя приказу в течение нескольких месяцев избавить город от евреев. Здания должны быть снесены. Гетто сровняют с землей. Всех, кто остался, посадят в поезда и депортируют в другие лагеря, большинство отправится в Освенцим. Младенцев, детей до четырнадцати лет, инвалидов, стариков никто никуда не расселял. Их уничтожали сразу по приезду в лагерь. Шанс выжить был только у молодых и сильных. Известно, что были убиты почти все из трехмиллионного еврейского населения Польши.
– Но Лена верит, что близнецы выжили?
Кэтрин пожала плечами:
– По всей видимости, да.
– А ты до сих пор считаешь, что в этой истории есть еще что-то?
– Не сомневаюсь ни капли. Чутье адвоката подсказывает мне, что тут скрыта какая-то страшная тайна. Не знаю, захочет ли Лена ее раскрыть. Возможно, я пойму, в чем дело, но может быть, что и нет.
– Может, мания?
– Не думаю. Тогда у нее чертовски развито воображение, она повествует с такими подробностями… Сделай одолжение, проверь по архивным документам нацистской Германии, существовал ли некий полковник Мюллер. Если да, то был ли он командирован в Хшанув? И что с ним стало?
– Хорошо. Это я смогу. Но обязан предупредить: я за тебя волнуюсь. Понимаешь, в твоем положении… выслушивать такие подробности, одну за другой…
– В моем положении, да? В моем деликатном положении?
– Постой. Я не имел в виду…
– Да конечно! Не имел… Черта с два!
– Ты беременна, а слушаешь историю об умирающих детях, твое эмоциональное…
– Эмоциональное! Ты с ума сошел? Ты хочешь, чтобы я оставалась равнодушной, бесчувственной и безучастной? Ты бы таким остался? Не думаю! Как будущего отца, просто как человека, тебя бы, как и меня, тронула эта история. Тронула – и разозлила.
– Успокойся, Кэт. Я не хотел тебя расстроить, я…
– Забудь об этом! – Она повернулась и вышла из комнаты.
Лиам несколько минут посидел на диване, потом пошел искать жену. Нашел ее в спальне, рыдающей в подушку. Он присел рядом и нежно погладил ее по спине.
– Прости меня, Кэт.
– Ты не виноват! Близнецы Каролины… они никак не могли выжить.
