Глава двадцать восьмая
Субботнее утро. Кабинет Кэтрин. Кофейник с кофе. Пара круассанов. Задумчивая Лена. Она стояла у окна, потягивая кофе, и переводила взгляд с Лиама на Кэтрин.
– Тем январским утром… – негромко произнесла она. – Чудо рождения, наша вера в будущее… – Она повернулась к Кэтрин. – Какими же мы были наивными!
– Лена, у нас осталось всего два дня, чтобы закончить вашу историю. Я хочу знать абсолютно все, прежде чем в понедельник утром пойду в суд. Получится?
– Почему бы и нет? Не вижу причин. Я помню все, как будто это было только вчера.
Кэтрин взяла свой блокнот:
– Отлично. Тогда вперед!
– Они красавицы, правда, Лена? На кого они похожи? На отца? Мне кажется, немножко и на мою маму.
Каролина прижала малышек к груди.
– Мне еще никогда не доводилось видеть таких красивых детей, – отозвалась Мюриэль. – Они похожи на двух прекрасных польских ангелочков. Две здоровенькие еврейские девочки.
Мы дружно рассмеялись.
– Лена, когда сегодня пойдешь на работу, расскажи все Зигфриду, – попросила Каролина. – И Давиду напиши. Он обрадуется.
Я стояла, пытаясь осознать диссонанс происходящего. Теплый свет, исходящий от молодой матери, с радостью подарившей своих новорожденных малышек миру, никак не вязался с унылой окружающей обстановкой – местом в реконструированном заводском цехе, где твой угол и угол соседа разделяли пара коробок и свисающие простыни.
Январские морозы стояли суровые, дневного света мало. Я подоткнула под Каролину несколько одеял, поставила рядом воду и немного еды. Мы с Мюриэль сводили ее в туалет, обмыли, перепеленали малышек, но сидеть рядом не могли. Больница находилась всего в нескольких кварталах от нашего дома, и Мюриэль пообещала наведываться почаще. Я же до конца смены покинуть фабрику не могла.
Когда мы вышли из дома, Мюриэль сказала:
– Им нужно перебраться в теплое место. Малышки не выживут в таком холоде.
– Может быть, в больницу? – предложила я. – В больнице тепло.
Мюриэль покачала головой:
– Тиф. Дифтерия. Воспаление легких. Даже вши. Больница кишит заразой. Каролина должна найти другое место. А Зигфрид не может помочь? Он же немецкий офицер.
– Он не офицер, обычный рядовой. Но завтра я с ним поговорю.
В утренний перерыв я разыскала Зигфрида и отвела за угол, чтобы поговорить.
– Вчера родились девочки.
– Девочки?
– Да. Близнецы. Рахиль и Лия. Настоящие красавицы.
– Здорово! Я соберу сегодня побольше еды. Дай знать, если потребуется моя помощь.
– Она требуется прямо сейчас. Нужно найти теплое место, где могли бы находиться малышки. Там, где мы живем сейчас, холодно и свирепствуют болезни.
– А разве где-то в гетто иначе?
– Нет, везде одинаково. Но малышки не выживут, если мы не найдем для них отапливаемое помещение. Может быть, ты отправишь их к своей маме?
– Это невозможно. Я никак не могу отлучиться.
– Зигфрид!
– Сейчас я не могу их забрать. Но я постараюсь что-то придумать. Так Каролине и передай.
– Сам ей скажи. Почему бы тебе не заглянуть к нам после работы?
Он поспешно покачал головой:
– Нет-нет, я не могу. За всеми пристально следят. Мне нельзя появляться в гетто. Меня спросят, зачем я туда ходил.
– Ты же немец. И можешь гулять, где пожелаешь.
– Нет. – Он заметно нервничал. – Не сегодня. Сегодня расчет. Я должен там обязательно быть. Не сегодня.
– В таком случае я передам ей, что ты придешь завтра.
– Да-да, завтра. – Он поспешно закивал и оглянулся: никто ли не наблюдает?
В конце дня Зигфрид принес большой пакет к моему рабочему месту.
– Наверное, завтра я тоже не смогу, – признался он. – Но я найду способ с ней повидаться. Завтра поговорим.
Я была раздосадована таким поведением, но Каролина оставалась спокойной.
– Не волнуйся, Лена, – сказала она вечером, когда я вернулась с работы. – Зигфриду необходимо все тщательно обдумать. Он не может вот так просто сорваться и прийти. Уверена, он с кем-то договорится и отошлет меня к своей матери, но все должно оставаться в секрете. Он вынужден прятаться от начальства, понимаешь? Он очень нас любит. Посмотри, сколько вкусного он сегодня передал.
В этом с ней не поспоришь. В пакете был недельный запас молока, сыра, мяса, хлеба. И даже фрукты. Достаточно, чтобы в наказание отослать Зигфрида прямо на фронт. Вечером пришла Мюриэль. Она осмотрела роженицу и новорожденных и сказала, что все хорошо. У Каролины появилось молоко, а у малышек был здоровый аппетит.
Но меня Мюриэль отвела в сторону.
– Что Зигфрид сказал о том, чтобы их переселить?
Я покачала головой:
– Мы не можем на него рассчитывать. Сейчас он в Баварию не поедет. Я просила о теплом помещении, но безуспешно. Я пыталась убедить его навестить нас, но на этом разговор и закончился.
– Ты должна быть более настойчивой. Говори с ним без обиняков. Слишком, черт побери, холодно в этом продуваемом, неотапливаемом здании. Малышки январь не переживут.
– А как насчет других зданий? Многие семьи уехали. Неужели нет квартир с отоплением?
Мюриэль покачала головой:
– Насколько мне известно, в гетто топить нечем. И запрещено. Ни в одной квартире отопления нет. Помнишь прошлую зиму? Тех, кто замерз до смерти? Помнишь, сколько детей умерло?
– Помню. Я сама чуть не замерзла. – Я кивнула на Каролину. – Она спасла мне жизнь.
– У наших малышек появится шанс, если их перенести в отапливаемую комнату.
Я поняла, что должна делать.
– Я обо всем позабочусь, – пообещала я. – Завтра же поговорю с Зигфридом. Хочет он того или нет, но он нам поможет. Он любит Каролину.
Мюриэль поблагодарила меня и ушла. Той ночью мы вчетвером – Каролина, Рахиль, Лия и я – спали вместе под несколькими одеялами. Громко сказано – «спали». Несмотря на то что мы лежали все вместе, по-настоящему тепло не было. Я поняла: как-то этот вопрос нужно решать.
На следующее утро во время перерыва я отправилась к Зигфриду, но не смогла его найти. Во время обеденного перерыва один из его коллег-надсмотрщиков сообщил мне, что Зигфрид сегодня не придет. Он сказался больным.
И тогда меня осенило. Вечером я отвела Мюриэль в подвал Йосси.
– Здесь есть печь, и комната изолированная. Если все убрать, помыть, тут будет намного теплее, чем в продуваемом ветрами общежитии. А если мы раздобудем немного угля, здесь вполне можно будет жить.
Мюриэль огляделась и поморщилась:
– Но так грязно… Повсюду мышиные экскременты. Кроме того, где ты раздобудешь уголь? Во всем гетто и куска не найдешь.
– Предоставь это мне.
С самого утра я пришла на работу и разыскала Зигфрида.
– Мы нашли комнату с печью. С угольной печью.
Он прикусил губу и кивнул:
– Значит, Каролина хочет, чтобы я раздобыл уголь?
– Верно.
– Это строжайше запрещено! Издан письменный приказ. Если меня поймают, расстреляют на месте.
– Зигфрид, мы находимся в стране, где добывают уголь. Он здесь повсюду, куда ни посмотри. Мы замерзнем, если ты не раздобудешь немного угля. И он нужен нам прямо сейчас.
Зигфрид покачал головой:
– Очень опасно. И для тебя тоже. Если тебя поймают с углем, то накажут.
– Достань уголь! – рявкнула я.
Он потер лоб:
– Я попытаюсь.
– Попытаешься? Ты взял на себя ответственность. Взял на себя обязательства перед Каролиной. Она твоя невеста.
– Тсс… – Он прижал палец к губам. – Здесь нельзя такое говорить.
– Каролина хочет знать, когда ты заберешь ее с малышками к матери. Гетто отдали под снос.
Он задергался, напрягся, сжал кулаки.
– Я прямо сейчас не могу. Не могу прямо сейчас! Я делился с Каролиной планами на будущее, когда война закончится и все уладится.
– Она все истолковала по-своему.
– Как я отправлю ее в Баварию? А сам туда я поехать не могу.
– У тебя есть выход. Выход всегда есть. Ты же немец. Ты должен вывезти нас отсюда. Нас всех: Каролину, Мюриэль, меня, малышек.
– Не могу. И прекрати выдвигать требования. Вы должны справляться с насущными проблемами, как остальные евреи в гетто.
Его слова разозлили меня. Я сцепила зубы:
– Как остальные евреи? Послушай, Зигфрид, я не просто тебя прошу. Я требую! Ты должен достать ведро угля сегодня же вечером. Понял? В противном случае завтра утром я принесу малышек сюда, в Цех, чтобы они согрелись. И всем расскажу, что это ты разрешил.
– Я не разрешал.
– Неужели? Еще я всем расскажу, что это твои дети.
– Мои дети? Почему ты так поступишь? Меня тут же отправят на Восточный фронт. Ты с ума сошла!
– Может быть. Но эти малышки умрут, если мы не раздобудем угля. И Каролина тоже может умереть. Я этого не допущу! Поэтому сегодня вечером ты принесешь ведро угля, Зигфрид. Мы с тобой хотим одного и того же, я не ошибаюсь?
Он тяжело сглотнул:
– Ты явно сошла с ума. Нас всех убьют.
– Не хочу смотреть, как эти малышки замерзнут. Либо ты принесешь уголь, либо я завтра принесу их сюда – и помоги мне Господь!
Он вздохнул и кивнул:
– После работы принесу.
Не знаю, откуда у меня взялась смелость, но я ткнула пальцем ему в грудь.
– А еще ты найдешь способ отправить Каролину к матери. Я знаю, что она тебе небезразлична, – по крайней мере ты сам это говорил. Не понимаю, за что, но она тоже тебя любит, Зигфрид. Не разочаровывай ее.
Он кивнул:
– Я действительно ее люблю. То, что ты говоришь, нечестно. Сейчас война, а я солдат. Если меня поймают, для нас обоих это будет катастрофа. Я достану уголь и еду, чтобы ты отнесла Каролине. Но пока это все, что я могу сделать.
Тем же вечером мы с Мюриэль отскребли подвал Йосси и, как могли, продезинфицировали. Нашли в пустой квартире брошенный комод и превратили два выдвижных ящика в колыбельки. Зигфрид, как и обещал, после работы принес полное ведро угля и еще один пакет с едой. Всего пара кусков угля – и маленькая комнатка прогрелась. Позже ночью мы переселили Каролину с малышками и перенесли наши вещи в маленькую комнатку с печкой. Кровать, две люльки, комод, наши пожитки – и комната оказалась битком набита. Мы считали ее довольно уютной.
Каролину переполняли чувства, она не знала, как нас благодарить. Лежать в теплой комнатке со слезами радости на глазах, с малышкой на каждой руке – что еще было нужно? Мы сказали ей, что Зигфрид принес угля и еды с большим риском для себя и что он очень обрадовался новостям.
– А он не хочет посмотреть на девочек? – спросила она.
Я покачала головой:
– Он считает, что это очень рискованно, и не хочет подвергать твою жизнь опасности. Но он по-прежнему собирается отвезти тебя к матери.
Каролина улыбнулась.
– Ты не должна лгать ради меня, – мягко сказала она. – Я не ожидаю, что он выполнит свое обещание. Может быть, если бы время было другое, мы могли бы счастливо зажить вместе. Понимаешь, он не настоящий нацист. Его просто мобилизовали. Он простой деревенский парень. Он не знает, что такое вешать евреев на фонарном столбе.
