Эпилог

Освобождение стало катарсисом. Многих узников переполняли горе и ярость из-за того, что они потеряли, но в то же время они испытывали облегчение и эйфорию. Они остались в живых, а концлагеря прекратили существование. Здесь можно было бы закончить рассказ, завершив его объятиями Морица Хойновски и Эдгара Купфера в Дахау, отметив таким образом финал страданий узников и надежд выживших. Но надежды часто разбивались вдребезги, и это наследие конц лагерей тоже является частью их истории. Тысячи людей были настолько измождены, что толком не понимали произошедшего. Когда Хойновски и Купфер радостно обнимались, лежавшие по соседству узники доживали свои последние часы, глядя сквозь американских солдат. Другие равнодушно наблюдали за ликованием тех, кто был покрепче. Один малолетний узник Дахау, которому посчастливилось остаться в живых, вспоминал, что «видел, как люди пели и плясали от радости, и мне казалось, они обезумели. Я смотрел на себя и не мог понять, кто я такой». Однако воодушевление восторженных узников быстро угасло, когда они выбрались из концлагеря.

Рассмотрим судьбу Морица Хойновски. Выписавшись в июне 1945 года из лазарета, развернутого американцами в Дахау, он перебрался в лагерь для перемещенных лиц (Ди-Пи), а затем, в начале 1946 года, поселился в скудно обставленной комнате в доме на окраине Мюнхена. Три следующих года он вел нищенскую жизнь. Его тело было изуродовано пребыванием в концлагерях. Левая рука почти не действовала, мучили постоянные боли в шрамах, оставшихся от порок эсэсовцев. Неспособный работать, он жил на деньги, выделяемые социальными службами, на его жилье, отопление, питание, постельное белье и одежду. «Я не получал обуви с 1946 года», – умолял он благотворительную организацию в апреле 1948 года. Хойновски был одинок, полагая, что его дочь и бывшая жена (нацистский суд аннулировал их брак, поскольку она была «арийкой») погибли при разрушительной бомбардировке Магдебурга, уничтожившей их дом. Его последняя надежда была на воссоединение с братом в Соединенных Штатах. Многим перемещенным лицам эта страна казалась землей обетованной. В конце 1940-х годов, после того как США временно ослабили иммиграционные ограничения, в Северную Америку устремились десятки тысяч переживших холокост евреев. В июне 1949 года Хойновски переплыл Атлантический океан на корабле ВМС США «Генерал Мьюир». Пожив какое-то время у брата в Детройте, он перебрался в Толидо, штат Огайо, где в 1952 году женился на бывшей узнице нацистских концлагерей. Однако начать жизнь заново ему так и не удалось.

До прихода нацистов Мориц Хойновски был энергичным и удачливым предпринимателем, владельцем швейной мастерской. Теперь он превратился в хилого доходягу с концлагерным номером на бледной руке, постоянным напоминанием о том, кто разрушил его жизнь. Он уже не мог работать полный рабочий день и жил исключительно на болеутоляющих средствах. В середине 1950-х годов, работая в местной химчистке и швейной мастерской, он зарабатывал в среднем 125 долларов в месяц, едва сводя концы с концами. А его поданные в соответствующие инстанции несколькими годами ранее иски с требованием денежных компенсаций не привели ни к чему, несмотря на все усилия его жившей в Германии дочери. С ней ему удалось восстановить связь в 1953 году (последнюю весточку от него, открытку из Освенцима, она получила девятью годами ранее). В апреле 1957 года Хойновски лично встретился с президентом Баварского репарационного управления, извлекшего его дело на свет божий, чтобы, как выразился Хойновски, «спасти меня от нужды». Спустя несколько месяцев он получил первую выплату, однако продолжал жить крайне стесненно.

Несмотря на слабое здоровье, он был благодарен судьбе за то, что пережил ужасы концлагеря. Как написал Хойновски в одном из своих последних писем, адресованных дочери, он сомневался в оправданности перенесенных им страданий: «Человечество не вынесло никаких уроков из войн, напротив, все страны опять вооружаются, и это, видимо, станет концом человечества». Хойновски умер в больнице города Толидо 9 марта 1967 года в возрасте 72 лет.

К этому времени его бывший товарищ по Дахау Эдгар Купфер жил отшельником на итальянском острове Сардиния. В первые годы после освобождения ему тоже пришлось несладко. Во время налета на Дахау он получил ранение в ногу и страдал от сильной депрессии, находясь на грани самоубийства. На родине, в Германии, он чувствовал себя чужаком, и, проведя какое-то время в Швейцарии и Италии, он, как и Хойновски несколькими годами ранее, перебрался в США. Но там он надолго не задержался. Его мучили боли и ночные кошмары, связанные с воспоминаниями о концлагере, и после того, как в 1960 году у него случился нервный срыв, этот 56-летний бедолага рассказал одному из своих знакомых: «Моя жизнь здесь, в Америке, не была подарком судьбы: коридорный в отеле, охранник на складе, мойщик посуды, профессиональный Санта-Клаус и, наконец, здесь (в Голливуде) швейцар в большом кинотеатре».

Вскоре Эдгар Купфер вернулся в Европу и больше 20 лет отшельником прожил в Италии. Болезненно переживая отсутствие интереса к своей хронике Дахау, он сильно нуждался – по его словам, ему постоянно приходилось «затягивать пояс, чтобы элементарно не голодать». После продолжительных судебных баталий в 1950-х годах Купфер добился компенсаций. С 1960-х годов он стал получать мизерную пенсию от властей Германии. Ее скромный размер обуславливался черствостью чиновников, пренебрегших его моральными страданиями. Недовольство Купфера столь скудной оценкой нанесенного ему морального ущерба в немалой степени усугублялось нерегулярностью выплат. После очередной задержки обычно сдержанный Купфер потерял привычное хладнокровие. Все годы после освобождения ему приходилось вымаливать жалкие денежные подачки. «Поверьте мне, меня тошнит от такой жизни, – писал он в ноябре 1979 года в Управление репараций в Штутгарт, добавив: – Было бы лучше, если бы я покончил с собой, тогда бы у вас стало одним возмутителем спокойствия меньше и Германскому государству пришлось бы оплатить лишь мои похороны. Но я не уверен, что хочу сделать такой подарок тем, кто ответствен за волокиту». В конечном счете Купфер вернулся в Германию и 7 июля 1991 года умер в доме престарелых в полной безвестности.

У каждого выжившего узника была своя трудная история. Кто-то жил счастливее Купфера и Хойновски, кто-то еще хуже. Что бы ни случилось с ними, они часто сталкивались со схожими трудностями: нескончаемые страдания от ран и болезней, поиски нового дома и работы, безразличие общества и изнурительная борьба за получение компенсаций. У всех остались мучительные воспоминания о чудовищной жестокости концлагерей. Выживших заключенных они терзали сильнее, чем истязавших их преступников, которые до тех пор, пока удавалось избегать правосудия, вели размеренную жизнь, забыв о концлагерях. Выжившим узникам на подобное забвение надеяться не приходилось.