В начале апреля 1945 года система нацистских лагерей оказалась ввергнута в хаос глобального водоворота обреченности и разгрома. Когда армии антигитлеровской коалиции начали продвижение в глубь территории Третьего рейха, гиммлеровское царство террора стало стремительно сжиматься, всего за три месяца нового, 1945 года система концлагерей лишилась 230 филиалов. А оставшиеся лагеря погрузились в пучину смерти и хаоса. Даже их хваленое военное производство фактически остановилось из-за дефицита сырья и налетов вражеской авиации, вынуждавших как эсэсовцев, так и заключенных постоянно прятаться в укрытиях. «От звука сирен начинается понос», – пошутила подруга Агнес Рожи в Нюрнберге 19 февраля 1945 года, всего за несколько дней до уничтожения их лагеря воздушным налетом. Он был одним из целого ряда лагерей-филиалов, стертых с лица земли англо-американской авиацией. В результате этих налетов погибло множество заключенных. В общей сложности с января по март 1945 года как в ходе эвакуаций, так и внутри лагерей погибло около 150 тысяч заключенных. Эта цифра резко превышала показатели смертности заключенных за несколько предыдущих лет.

Однако было бы ошибкой считать, что с системой немецких концлагерей было покончено. Хотя ее тиски разжались, она отнюдь утратила полноты контроля. Да и масштаб эсэсовской машины террора все еще оставался чудовищно огромным. В начале апреля 1945 года продолжали функционировать 10 главных крупных концлагерей и почти 400 филиалов. В этих лагерях служило 30–35 тысяч эсэсовцев. И хотя численность заключенных резко снизилась, во всех вышеупомянутых лагерях оставалось около 550 тысяч человек, намного больше, чем годом ранее. Содержались эти мужчины, женщины и дети со всех уголков Европы преимущественно в филиалах. Количество немцев среди них уменьшилось, и они составляли менее 10 % от общего числа заключенных. Евреи, напротив, превратились в одну из крупнейших групп узников. За несколько прошедших месяцев их численность в концлагерях, располагавшихся на территории Третьего рейха в его предвоенных границах, стремительно возросла, сначала за счет узников, депортированных для принудительного труда в филиалы, а затем за счет заключенных, эвакуированных из восточноевропейских концентрационных лагерей. В начале весны 1945 года евреи составляли примерно 30 % всего лагерного населения.

И лишь в апреле и начале мая 1945 года система нацистских концлагерей наконец рухнула. В течение пяти драматических недель было расформировано ВФХА, а войска держав антигитлеровской коалиции вошли в остававшиеся главные лагеря и их филиалы: Бухенвальд и Дору (11 апреля), Берген-Бельзен (15 апреля), Заксенхаузен (22–23 апреля), Флоссенбюрг (23 апреля), Дахау (29 апреля), Равенсбрюк (30 апреля), Нойенгамме (2 мая), Маутхаузен-Гузен (5 мая) и Штуттгоф (9 мая). Более чем в ста концлагерях солдаты армий стран-победительниц обнаружили оставленных эсэсовцами заключенных – от горстки уцелевших в некоторых филиалах до 50 тысяч человек в Берген-Бельзене. По некоторым оценкам, в целом за этот период из концлагерей было освобождено 250 тысяч заключенных.

Однако большинство лагерей, когда в них вошли войска союзников, оказались пустыми. Эсэсовцы успели эвакуировать большую часть филиалов, а в главных лагерях существенно сократили численность заключенных. В Нойенгамме, когда на его огромную территорию вступили британские солдаты, практически никого не было. Пустые лагеря резко контрастировали с автомобильными и железными дорогами, забитыми концлагерными заключенными. По стремительно уменьшавшейся территории Третьего рейха во всех направлениях, иногда уже отрезанные от оставшихся лагерей, двигались бесчисленные транспорты смерти, десятки тысяч узников умерли, так и не дождавшись подхода освободителей.

Оценка историками этих последних транспортов смерти противоречива. Некоторые из них считают систему нацистских концлагерей неким удивительно устойчивым образованием, которое даже в самом конце в виде транспортов с заключенными продолжало функционировать как небольшие мобильные концлагеря. Другие ученые утверждают, что подобные транспорты следует рассматривать совершенно обособленно от всей предшествующей истории концлагерей, как новый этап нацистского геноцида. В конечном итоге ни одна из этих позиций не является полностью убедительной. Весной 1945 года в системе нацистских лагерей не было ничего стабильного. Те, кто считает транспорты смерти мобильными лагерями, не принимает во внимание явные их отличия от жизни за колючей проволокой. В то же время вышеназванные транспорты смерти остаются неотъемлемой частью истории нацистских лагерей. Ведь доминирующую роль в них сохраняли эсэсовцы, привыкшие убивать заключенных при попытке к бегству или просто потому, что те ослабели. Что касается самих заключенных, то результатом пребывания в концлагерях были и их удручающее физическое состояние, и усвоенные ими правила поведения, и приобретенные связи, оказавшиеся в дороге бесценными. В конечном счете транспорты смерти лишь ярче выявили давние тенденции, существовавшие в системе лагерей. Ее структура, с постоянно движущимися заключенными, стала еще динамичнее, приобрела еще большую самостоятельность, убивая абсолютно безнаказанно, еще пестрее – поскольку в охранники все чаще брали случайных людей – стал состав охраны, а капо – некоторых из них официально вооружили и задействовали в качестве конвойных – получили даже больше власти, чем прежде. И теперь, когда транспорты смерти двигались по всей Германии, террор бросался в глаза еще сильнее.

Решение о массовой эвакуации лагерей весной 1945 года не было принято заранее. На фоне растущей паники высшее руководство СС рассматривало несколько различных вариантов и посылало недоумевающей администрации концлагерей противоречивые сигналы. Наиболее радикальная идея предполагала последнюю кровавую бойню, обрекая всех заключенных на гибель вместе с Третьим рейхом. В то время как Гитлер вещал, что лучше обратить Германию в руины, но ничего не оставить врагу, в верхушке СС и среди лагерных чинов пошли разговоры о том, что лагеря вместе со всеми заключенными следует уничтожить. Однако как не был исполнен приказ Гитлера об оставлении врагу выжженной земли, так и СС никогда не приблизились к полному уничтожению всех заключенных.

На другой чаше весов лежало полное освобождение узников. Когда дело дошло до эвакуации нацистских тюрем, рейхсминистерство юстиции приняло решение освободить массу заключенных, признанных не представляющими опасности для государства. Однако Гиммлеру и его подручным подобная мера представлялась неприемлемой. Массовое освобождение уничтожило бы прочно укоренившийся миф о концлагерях как об оплоте борьбы против злейших врагов Германии. В конечном счете РСХА санкционировало освобождение лишь нескольких тысяч политзаключенных. Еще несколько тысяч немецких заключенных насильно призвали в разношерстные воинские формирования, но вопреки надеждам фашистских бонз, таких как Йозеф Геббельс, эти мобилизованные против воли, плохо экипированные солдаты не внесли никакого значимого вклада в защиту фатерланда.

Согласно еще одному варианту, после отбора и эвакуации годных к рабскому труду заключенных лагеря следовало оставить вместе с большинством ненужных узников. В ВФХА у него было немало сторонников. Ведь весной 1945 года об упорядоченных массовых эвакуациях и речи быть не могло. Транспортная система рейха лежала в руинах, а последние остававшиеся лагеря трещали по швам от заключенных. Недолго поиграл с этой идеей и Гиммлер и, когда наступило время окончательной эвакуации Бухенвальда, приказал оставить заключенных врагу. Однако быстро передумал. 6 апреля 1945 года комендант Пистер получил новый приказ Гиммлера – немедленно закрыть лагерь. Рейхсфюрер СС потребовал, чтобы Бухенвальд был насколько возможно очищен, а заключенных эвакуировали во Флоссенбюрг. В результате стандартным решением осталась эвакуация.

В апреле 1945 года сотни тысяч заключенных насильно загнали в транспорты и отправили на новые места, освободив территорию 8 главных лагерей и более 250 филиалов. Некоторые эсэсовские бонзы уступили давлению пожелавших умыть руки и дистанцироваться от преступлений СС местных промышленников и властей, которые потребовали до прихода союзников забрать своих рабов. Кроме того, у лагерных администраций были резоны держаться за узников. Сам Гиммлер все еще считал заключенных – в первую очередь евреев – пешками в своем гамбите сепаратного мира. Руководство ВФХА продолжало рассматривать лагеря в качестве промышленных площадок жизненно важного военного производства. Отказываясь признать неизбежное, Поль и его коменданты прилагали лихорадочные усилия для обеспечения работы последних заводов, а неутомимый Ганс Каммлер надеялся изготовить новое «чудо-оружие». После оставления подземного комплекса Доры Каммлер намеревался, используя чертежи, машины и заключенных Эбензе, приступить к производству на новом месте зенитных ракет. С точки зрения таких фанатиков, как Каммлер, одна лишь мысль об оставлении врагу концлагерей с трудоспособными рабами была саботажем.

Однако главная причина, скорее всего, заключалась в уверенности эсэсовской верхушки в том, что она призвана защищать немецкий народ. В памяти были живы страшные рассказы времен революции 1918 года с (ложными) обвинениями выпущенных на свободу заключенных в ужасающих зверствах. Опасения повторения истории, казалось, начали сбываться после эвакуации Бухенвальда. Хотя, исполняя обновленный приказ Гиммлера, эсэсовцы в последнюю минуту эвакуировали из лагеря 28 тысяч заключенных, 21 тысяча оставались на его территории, когда туда вошли американские солдаты. Освобождение явилось сюрпризом для немецких гражданских властей. Днем 11 апреля полицай-президент Веймара позвонил коменданту Пистеру, однако радостный заключенный сообщил, что Пистера больше нет. Вскоре окрестности города захлестнули слухи о том, что узники лагеря массово грабят и насилуют беззащитное гражданское население. По большей части эти истории были лишены оснований. Годы страха, в котором жили горожане, раздували незначительные эпизоды до уровня масштабных зверств. Однако слухи не прекращались и дошли до берлинского бункера Гитлера. Фюрер рассвирепел и приказал Гиммлеру эвакуировать из лагеря всех способных самостоятельно передвигаться заключенных.

Все это подтолкнуло Гиммлера к решительным действиям. 15 апреля 1945 года он провел совещание со старшими офицерами СС, на котором среди прочих присутствовал Рихард Глюкс. Указав на предполагаемые зверства в Веймаре, он, по всей видимости, приказал начать полную эвакуацию местного концлагеря. Спустя всего несколько дней, приблизительно 18 апреля 1945 года, Гиммлер подтвердил свою жесткую установку в телеграфном сообщении во Флоссенбюрг. В нем отметались любые предложения оставить концлагерных заключенных неприятелю. «О сдаче лагеря не может быть и речи. Ни один заключенный не должен попасть в руки врага живым. Заключенные в Веймаре-Бухенвальде самым жестоким образом надругались над мирным населением». Подобные приказы, как представляется, получили во всех других главных лагереях того времени.

Бескомпромиссность позиции Гиммлера, несомненно, укрепили публикации о преступлениях СС в зарубежных средствах массовой информации. Это были и предшествующие разоблачения, появившиеся после вступления союзных войск в Майданек, Нацвейлер-Штрутгоф и Освенцим, в том числе и показ первых фильмов, снятых в оставленных немцами концлагерях. Правда, следует отметить, что реакция за границей все еще оставалась довольно сдержанной. Однако в апреле 1945 года, когда фотографии и кадры документальных фильмов из недавно освобожденных лагерей облетели весь мир, ситуация изменилась. Сначала главное внимание средств массовой информации было приковано к Бухенвальду, первому освобожденному весной 1945 года эсэсовскому концлагерю, где было оставлено много заключенных. Эти репортажи привели Гиммлера в ярость, выставив на посмешище его недавние попытки изобразить из себя гуманиста. В ходе встречи с представителями Всемирного еврейского конгресса 20–21 апреля 1945 года он с горечью посетовал на «ужасные истории» о Бухенвальде, публикуемые в зарубежной прессе. В будущем, пригрозил Гиммлер, он может не оставить в живых никого.

Однако это было отнюдь не последнее слово, поскольку далеко не во всех лагерях приказы рейхсфюрера СС исполнили буквально. Из всех главных лагерей, оставленных за три последние недели войны, полностью был очищен лишь Нойенгамме. В Флоссенбюрге, Заксенхаузене, Равенсбрюке эсэсовцы оставили некоторое число больных. То же самое имело место и во многих филиалах. Так что отнюдь не все охранники лагерей выполнили приказ Гиммлера, предписывавший эвакуировать всех заключенных, способных передвигаться, а остальных убивать.

А в последних лагерях, упорно продолжавших функционировать до самого конца нацистского режима, эсэсовцам некуда было эвакуировать всех заключенных. В результате главный лагерь Дахау очистили лишь частично, и 29 апреля американские войска, вошедшие в него, освободили около 32 тысяч заключенных. А когда несколько дней спустя из Маутхаузена бежала лагерная администрация, в главном лагере и в Гузене осталось 38 тысяч заключенных. В последних филиалах (их было свыше 80) охрана оставила большую часть заключенных, а сама в первых числах мая незаметно сбежала. И все же, пока у лагерных администраций оставались возможности выбора, они стремились проводить политику тотальной (или практически тотальной) эвакуации.

Самым поразительным исключением из правил стал Берген-Бельзен, единственный главный лагерь, официально сданный союзникам. 11 апреля 1945 года Гиммлер уполномочил своего эмиссара, штандартенфюрера СС Курта Бехера, открыть британской армии путь к Берген-Бельзену. По всей видимости, Гиммлер хотел сделать Западу щедрый подарок, хотя для сдачи лагеря и находившихся в нем заключенных у него были и прагматические основания, поскольку при эвакуации возникла бы угроза заразить тифом как гражданское население, так и военных. По достижении договоренности о локальном прекращении боевых действий британские войска в полдень 15 апреля 1945 года подошли к воротам главного лагеря. Встречал их Йозеф Крамер, единственный комендант, который не стал спасаться бегством и официально сдал Берген-Бельзен войскам противника. Увиденное потрясло британских солдат. Несмотря на отчаянные усилия эсэсовцев очистить территорию, на ней в разных местах обнаружили более 13 тысяч мертвых тел. Майор Александр Смит Аллан вспоминал о «ковре из сваленных кучами человеческих тел, преимущественно крайне исхудавших, многие из них были голыми». В непростой переходный период отдельные эсэсовцы помогали управлять лагерем и даже стреляли в заключенных. Но едва стал понятен истинный масштаб преступлений нацистов, британские офицеры разоружили и арестовали оставшихся эсэсовских охранников. «Первым, кого я арестовал, был Йозеф Крамер, – рассказывал после войны сержант Норман Тергел, – я очень гордился тем, что, будучи евреем, арестовал одного из самых отъявленных бандитов нацистской Германии».

К весне 1945 года эсэсовские чины уже прекрасно знали, что нужно делать при подготовке к эвакуации. Они часто начинали с закрытия филиалов, расположенных у линии фронта, и перемещали заключенных в главный лагерь или в филиалы, выбранные на роль сборных пунктов. Хотя наступление союзников часто срывало эти планы, заключенных приходилось транспортировать в другие места. Отдельные транзитные лагеря при этом сильно разрастались. В Нойенгамме два лагеря, Воббелин и Зандбостель, в апреле 1945 года приняли почти 15 тысяч заключенных. Условия содержания были кошмарными. Не менее 4 тысяч заключенных умерли там, не дожив до освобождения. «Запах лагеря Воббелин мы почувствовали прежде, чем его увидели», – написал позднее командир одного из полков армии США.

Еще одной стандартной практикой эсэсовцев было уничтожение компрометирующих улик. Во всех оставляемых лагерях перед эвакуацией уничтожались документы, орудия пыток и прочие доказательства нацистских преступлений, в том числе и лагерные виселицы. Газовые камеры в Заксенхаузене, Маутхаузене и Равенсбрюке были демонтированы, а трупы узников спешно зарыты или сожжены. Цель эсэсовцев состояла в том, чтобы до прихода войск противника придать всему «приличный вид», как заявил заключенным комендант Равенсбрюка Фриц Зурен. В Нойенгамме заключенных заставили вымыть полы и окна и побелить стены бараков в надежде скрыть под слоем побелки следы нескольких лет бесчеловечного варварства.

Накануне окончательной эвакуации лагерная администрация решила судьбу еще остававшихся в живых больных. Многие сильно ослабленные заключенные погибли в предыдущие недели и месяцы. Но катастрофические условия всегда приводили к появлению все большего количества безучастных ко всему «мусульман», и их судьба до самого конца висела на волоске.

Отдельные эсэсовцы выбрали разные подходы к этой проблеме – подобно своим коллегам в дни первых эвакуаций. Кто-то эвакуировал больных из лагерей, предоставляя находившийся в их распоряжении транспорт. В других местах оставляли несчастных узников в лагерях, обрекая их на медленное умирание. Имели место и массовые казни, когда нацисты следовали директиве Гиммлера о том, что ни один заключенный не должен попасть в руки врага живым.

Обращение с больными было лишь одной из многих дилемм, встававших перед администрацией концлагерей. Когда нацисты поняли, что лагеря вроде Бухенвальда и Дахау можно эвакуировать лишь частично, им пришлось решать, кого из заключенных забрать с собой. В Дахау они начали собирать евреев, а позднее советских военнопленных и немцев. В общей сложности по состоянию на 26 апреля 1945 года в лагере было оставлено 8646 узников. Почти половина из них поступила с территории Советского Союза. Евреи составляли более трети, остальные немцы.

В Бухенвальде эсэсовцы также начали с евреев, добавив к ним узников других национальностей: поляков, советских граждан, чехов, французов, бельгийцев и немцев. Более половины из 28 тысяч эвакуируемых заключенных были из «малого лагеря». Понятно, что при селекции заключенных для транспортов смерти эсэсовцы действовали не наугад. Их целью были конкретные заключенные, в первую очередь те, кого они считали наиболее ценными или особо опасными, и еврейские «заложники» подпадали под обе категории.

Заключенные шли на любые ухищрения, чтобы избежать последних транспортов смерти. Давно мечтая навсегда покинуть лагерь, теперь они отчаянно цеплялись за любую возможность остаться в нем и дождаться освобождения войсками союзников. Во время частичной эвакуации Бухенвальда и Дахау некоторые заключенные пытались препятствовать или помешать эсэсовцам. Но и самое сильное сопротивление было легко сломить. «Небольшая горстка эсэсовцев может заставить заключенных сделать все, что необходимо», – с грустью написал один из заключенных Бухенвальда 9 апреля 1945 года.

Однако власть эсэсовцев часто заканчивалась у лагерных ворот. В то время как охрана была все еще достаточно сильна, чтобы выгнать заключенных из лагеря, она оказывалась не в состоянии контролировать транспорты в пути. В те драматические дни транспортная система Германии стремительно разваливалась, поезда постоянно останавливались или изменяли направление. Поездки, прежде занимавшие день, теперь длились неделями. Чем дольше они продолжались, тем больше заключенных умирало в пути. Когда остатки эшелона, который покинул Бухенвальд 7 апреля 1945 года, увозя около 5 тысяч заключенных, три недели спустя прибыл в Дахау, в его вагонах было более 2 тысяч мертвых тел. (Эти трупы обнаружили американские солдаты, вошедшие в лагерь 29 апреля.) В других местах эсэсовцы выталкивали оставшихся в живых узников из поездов, застревавших на середине пути, и те были вынуждены продолжать путь пешком. Но поскольку многие дороги уже стали непроходимыми или были блокированы боевыми действиями, колонны часто разделялись и рассеивались или попадали в незнакомые места. Заключенным казалось, будто они бродят по кругу и постоянно уходят в сторону от своих освободителей. При таких переходах эсэсовская охрана часто лишалась возможности регулярно получать указания от начальства. Сеть коммуникаций стремительно рушилась, делая практически невозможной связь с ВФХА. Вскоре и оно само прекратило существование. Освальд Поль оставил свой пост в середине апреля, незадолго до того, как столица рейха была взята в кольцо окружения. Его примеру последовали подчиненные, включая слу жащих отдела D. Последним из Ораниенбурга бежал Рихард Глюкс, это было 20–21 апреля 1945 года. После того как охрана в последний раз закрыла ворота, здание в форме буквы Т, нервный узел системы нацистских лагерей, впервые с лета 1938 года опустело. После того как в конце апреля Германия была разделена, раскололась и система лагерей. Руководство ВФХА, спасаясь из Берлина, тоже разделилось на две группы. Одна направилась на север, другая – на юг. Вскоре они потеряли связь друг с другом. За редкими исключениями последние транспорты смерти, когда эсэсовцы попытались удержать своих последних заключенных, должны были отправляться или на юг, или на север. Сначала большая часть транспортов направлялась в остававшиеся главные лагеря. Коменданты собрались в лагере, которые все еще продолжали функционировать. На севере остатки аппарата ВФХА создали в Равенсбрюке временную базу. Тем временем Освальд Поль отправился на юг (по всей видимости, по распоряжению Гиммлера) и остановился в своем штабе близ Дахау. Здесь к нему присоединились несколько высших чиновников ВФХА, включая сотрудников отдела D и членов их семей, а также два бывших коменданта, Рихард Баер (Доры) и Герман Пистер (Бухенвальда). За несколько дней до освобождения Дахау Освальд Поль устроил для своих подчиненных последний званый ужин, весьма щедрый. Привыкший к роскошной жизни, он просто не мог поступить иначе.

В конце апреля 1945 года, когда последние основные лагеря оказались в опасной близости от наступавших вражеских войск, некоторые транспорты взяли курс на полностью воображаемые, иллюзорные места. Вожди Третьего рейха, вроде главы РСХА Кальтенбруннера, вообразили, что Австрийские Альпы станут неприступным редутом, который остановит наступление врага и позволит создать там оружейные заводы. Несколько высших офицеров СС даже отправились в Тироль, чтобы приступить к строительству этой воображаемой крепости. Среди них были комендант Пистер и его коллега Эдуард Вейтер, сменивший Мартина Вайса на посту коменданта Дахау. Они бежали из Дахау в последний момент, 28 или 29 апреля, отъехав вместе с колонной грузовиков, везущих продовольствие и спиртное. С благословения Гиммлера колонны заключенных также отправились на юг (в Тироль), в долину Эц (Эцталер-Ахе с городком Эц), где шло строительство полигона для испытания реактивных истребителей. Гиммлер распорядился, что заключенных при необходимости следует поселить в ямах в земле.

На севере Германии эсэсовцы также планировали устроить новый лагерь. При этом рассматривались самые разные места, в том числе немецкие города на берегу Балтийского моря (Любек и Фленсбург), а также остров Фемарн. Состоялся разговор об отправке заключенных в Норвегию, где бывший комендант Освенцима Аумейер строил лагерь, укомплектованный охранниками из Заксенхаузена. Хотя никаких подобающих планов не было и в помине, некоторое количество заключенных все-таки отправили на север Германии. Многие из них оказались отрезаны войсками союзников, но в начале мая 1945 года эсэсовцы все же собрали более 10 тысяч заключенных из Нойенгамме и Штуттгофа в Нойштадте (недалеко от Любека). Большая часть узников содержалась на борту трех судов (грузовых «Афина» и «Тильбек» и пассажирского «Кап Аркона»), стоявших в бухте Нойштадта. Людей загнали в тесные трюмы, где они оставались без воды, еды и воздуха. Узник из Советского Союза Александр Мачнев вспоминал, что каждое утро им приходилось поднимать на веревках наверх тела умерших.

Между тем многие эсэсовцы из ведомства Поля собрались в Фленсбурге, в воображаемой «северной цитадели», ставшей своеобразным центром притяжения для уцелевших остатков элиты Третьего рейха. Это место выбрал резиденцией временного правительства гроссадмирал Карл Дёниц, фанатичный военачальник, назначенный рейхспрезидентом Германии и главнокомандующим после самоубийства Гитлера 30 апреля 1945 года. Сюда же слетелись «специалисты» по террору и высшие офицеры РСХА. Высокопоставленные чиновники ВФХА прибыли сюда после заезда в Равенсбрюк, из которого они бежали предположительно 28 апреля. За ними прибыли и другие ветераны лагерной системы. На совещании присутствовали руководители отдела D – Рудольф Хёсс, Герхард Маурер, Энно Лоллинг, Вильгельм Бюргер и их номинальный начальник Рихард Глюкс. Также присутствовали несколько бывших комендантов лагерей – Макс Поли (Нойенгамме), Антон Кайндль (Заксенхаузен), Фриц Зурен (Равенсбрюк) и Пауль Вернер Хоппе (Штуттгоф) в сопровождении нескольких своих подчиненных. И наконец, Берта Эйке и ее семья. Вдова легендарного Теодора Эйке, она была приближена к эсэсовской верхушке, и ее опекал лично Хёсс. Привело их во Фленсбург прежде всего присутствие Генриха Гиммлера, направившегося на север, где 3–4 мая 1945 года присоединился к своим подчиненным. Это было последнее совещание Гиммлера с руководством лагерей СС.

Весной 1945 года последние транспорты смерти возобновили страдания тех, кому довелось пережить первые эвакуации. Заключенным не стоило надеяться на отдых во время пеших маршей, даже после того как они останавливались на ночь. Служившие для ночлега сараи были так плотно набиты людьми, что спать в них было невозможно. Те, кому выпало провести ночь под открытым небом – в каменоломнях, в поле, на лесных полянах, – дрожали от холода и мокли под дождем. Часто происходили драки, когда более сильные узники отнимали у слабых еду и одеяла. По пути во временные лагеря эсэсовцы иногда перегруппировывали заключенных. Самый крупный из подобных лагерей был организован 23 апреля 1945 года, когда первые колонны марша смерти из Заксенхаузена остановились возле деревни Белов. Даже самый примитивный лагерь-филиал был лучше оборудован по сравнению с лесом близ Белова. Здесь примерно 16 тысяч мужчин и женщин были вынуждены ночевать в ямах или в шалашах, сложенных из веток. Днем они грелись у костров или бродили в поисках съестного – коры деревьев, кореньев и насекомых. Лишь спустя несколько дней узники получили нормальную еду, когда на грузовиках подвезли продуктовые посылки Международного Красного креста. Раздача молока, мясных консервов и фруктов, несомненно, спасла немало человеческих жизней. Однако сотни людей умерли прежде, чем 29–30 апреля 1945 года колонны заключенных снова двинулись в путь.

Во время этих последних эвакуаций значительно увеличилось число жертв массовых казней. Из-за растущего нежелания рядовых охранников запятнать себя кровью в последние дни, перед окончательным разгромом Германии, лагерное руководство часто поручало убийство заключенных эсэсовцам, шедшим в арьергарде колонн этих «маршей смерти». Например, так называемую погребальную команду одного «марша смерти» из Флоссенбюрга возглавлял не кто иной, как Эрих Мусфельдт, бывший начальник крематориев в Майданеке и Бжезинке, с которым мы расстались в тот момент, когда он размахивал частями человеческого тела, привлекая к себе внимание женщин-охранниц. Ветераны СС вроде Мусфельдта, давно привыкшие убивать людей, время от времени издевались над заключенными и пытали измученных узников перед тем, как выстрелить в них.

Тот факт, что множество закоренелых эсэсовских убийц были ярыми антисемитами, а их многочисленные жертвы евреями, дал повод некоторым историкам называть весну 1945 года с последними транспортами смерти заключительным этапом холокоста: закрыв газовые камеры, евреев начали уничтожать другими методами. Нет никакого сомнения в том, что евреи составляли немалую долю заключенных в этих «маршах смерти» – от трети до половины. Много их было и среди умерших. И все же в ходе эвакуации эсэсовцы не сделали ни малейшей попытки начать систематическое поголовное уничтожение евреев. На этот раз и приказа сверху с требованием геноцида евреев не было. Наоборот, Гиммлер вступал в переговоры о судьбе евреев и использовал их в качестве заложников. Именно поэтому при приближении войск противника евреев чаще большинства других заключенных эвакуировали из лагерей первыми. В последних транспортах смерти с евреями обращались так же, как с другими заключенными. Евреи часто шли в колоннах бок о бок с остальными заключенными и разделяли одну судьбу. Фактически номера узников и арестантские робы путались или их не было вовсе, и многие евреи, пользуясь суматохой последних недель войны, когда личные дела уничтожались или терялись, скрывали национальную принадлежность, поэтому часто их было не отличить от других заключенных. В конечном счете выживание зависело преимущественно от удачи и физических сил.

Даже когда эсэсовцы специально отбирали евреев для отдельной транспортировки, это вовсе не было прелюдией к их массовому уничтожению. Многие конвои, сопровождавшие поезда с «подлежащими обмену евреями» из Берген-Бельзена 10 апреля 1945 года, состояли из деморализованных пожилых людей – бывших солдат, практически не трогавших заключенных. Некоторые делились с ними едой и сигаретами, а начальник эшелона пытался в пути раздобыть продовольствие. Время от времени охранники даже позволяли заключенным выйти из вагонов и прогуляться по сельской местности в поисках съестного. Прежде подобное в ходе эвакуации было совершенно немыслимо.

Все это подводит нас к главному выводу: основная цель подобных эвакуаций заключалась не в уничтожении евреев или других заключенных. Массовая гибель заключенных от истощения, голода, болезней и пуль была неизбежным результатом, но не самоцелью. Когда дело доходило до массового уничтожения, вроде бессмысленных боен в последние часы войны, в распоряжении эсэсовцев все еще имелись более эффективные средства. Но как бы то ни было, эти транспорты апреля и начала мая 1945 года оказались смертельными для десятков тысяч людей, умерших на дорогах Германии, в поездах и на судах, включая и убитых солдатами армий-освободительниц. Возможно, это была самая трагическая глава в истории последних эвакуаций.

Все больше заключенных погибали от «дружественного огня», когда в 1944 году участились налеты англо-американской авиации, бомбившей немецкие заводы, на которых эксплуатировался рабский труд заключенных концлагерей. Один из самых смертоносных авианалетов состоялся 24 августа 1944 года, когда американские самолеты совершили рейд на оружейные мастерские Бухенвальда. При этом погибло почти 400 заключенных, в том числе и бывший председатель фракции СДПГ в рейхстаге Рудольф Брейтшейд. Погибли и эсэсовцы – более ста человек, – а также члены их семей. Герхард Маурер, фактически возглавлявший отдел D, потерял жену и троих детей, когда бомба попала в бомбоубежище. Бомбили и другие главные лагеря, а также отдельные филиалы.

Отношение заключенных к этим авианалетам было неоднозначным. Они радовались тому, что гибнут их мучители-эсэсовцы, что господство их будущих освободителей в воздухе приближает конец войны, и в то же время они понимали, что потенциальные освободители могут убить и их, поскольку бомбы не отличают преступников от жертв. Когда в октябре 1944 года заключенные Дахау, работавшие на метизном заводе, попали под град бомб, они подумали, «что это конец для всех нас», как записал в тайном дневнике вскоре после налета Эдгар Купфер, лежа в лазарете со сломанной ногой.

Угроза для жизни заключенных с воздуха усилилась в первые месяцы 1945 года, когда англо-американские бомбардировщики сбросили рекордное количество бомб, а истребители с бреющего полета обстреливали и военных, и гражданских. Среди их целей был и пресловутый кирпичный завод в Ораниенбурге, который 10 апреля 1945 года сровняли с землей, похоронив в его развалинах сотни заключенных. Состоявшийся несколькими днями ранее авианалет на Нордхаузен унес еще больше жизней – в «зоне смерти» Бельке погибло 1300 человек. Еще больше жертв было в окрестностях лагеря. Особенно уязвимы были эвакуационные эшелоны. Вечером 8 апреля 1945 года, например, при налете американской авиации на товарную станцию в Целле частично разбомбили длинный железнодорожный состав из Нойенгамме и Бухенвальда, в котором находилось почти 3500 заключенных. Несколько сот человек было убито, большое количество узников получило тяжелые ранения.

Однако крупнейшая катастрофа произошла в самом конце войны, 3 мая 1945 года. Во время британского авианалета на немецкие корабли вблизи Киля и Любека несколько бомб попали в стоявшие в бухте Нойштадта грузовые суда «Тильбек» и «Кап Аркона». Срочное предупреждение от Швейцарского Красного Креста, что на них находятся заключенные, англичане получили с опозданием. Узники, выжившие после взрывов и пожаров на борту, умерли от переохлаждения или утонули, некоторых расстреляли английские истребители. «Я успел немного отплыть, – вспоминал позднее Анатолий Куликов, – но мои силы были на исходе». Его спасли товарищи, втащив в спасательную шлюпку, – кто-то из 500 счастливчиков, переживших эту, быть может, крупнейшую в истории военно-морскую катастрофу, жертвами которой стали более 7 тысяч человек.

Во второй половине дня 26 апреля 1945 года в сонной деревушке Оберлиндхарт, затерянной в горах Нижней Баварии, появились заключенные концлагеря. Жившая на ферме брата 52-летняя домохозяйка Зента Шмазль была дома одна, когда заметила колонну, состоявшую примерно из 300 заключенных, медленно тянувшуюся по улице в сопровождении нескольких десятков эсэсовцев. Взвинченный начальник конвоя колонны, краснолицый пожилой эсэсовец, сказал Зенте Шмазль, что они заночуют на ферме. После чего потребовал постель для женщины, которую представил как жену, и еду для подчиненных, по-хозяйски расположившихся на кухне. Шмазль видела, как охранники избили заключенных, осмелившихся попросить у нее еду. Избили они и жившего в деревне француза-поденщика за то, что тот дал заключенным воды. Все-таки раздав заключенным по несколько картофелин, эсэсовцы заперли их в сарае, однако ненадолго. Когда после полуночи по соседству прогрохотал взрыв, эсэсовцы в панике выгнали узников на улицу. Незадолго до ухода колонны Зента Шмазль услышала звук выстрелов, донесшихся из сарая. Через минуту появился эсэсовец, который велел ей избавиться от трех трупов, лежавших в сарае. Остальные заключенные пошли дальше и скрылись в ночной темноте.

Это колонна была частью «марша смерти» более чем из 3 тысяч заключенных, преимущественно евреев из «малого лагеря», который 7 апреля вышел из Бухенвальда и разделился на несколько групп. Оберлиндхарт был лишь одним из бесчисленных мест преступлений, в данном случае на пути колонны в Дахау. Весной 1945 года похожие сцены происходили по всей Германии. На улицах, площадях, железнодорожных станциях местные жители столкнулись со смертями эвакуируемых заключенных. Они видели избиения, слышали выстрелы, вдыхали запах смерти. Эсэсовские зверства стали сильнее бросаться в глаза еще с конца 1943 года, когда по всей стране начали расползаться филиалы концлагерей, теперь же, когда заключенные появились даже в таких медвежьих углах, как Оберлиндхарт, они выплеснулись на поверхность окончательно.

Реакция простых немцев, как и прежде, была разной. У кого-то увиденное вызывало потрясение, и отдельные свидетели даже много месяцев спустя теряли самообладание и не могли давать показаний. Иногда местные жители оставляли еду и питье на обочине или протягивали их заключенным. Кто-то помогал беглецам. При транспортировках происходило немало побегов, когда, пользуясь хаосом, самые отчаянные заключенные покидали колонны и убегали. Нередко заключенных спасало то, что одежда на них была гражданская, поскольку запас арестантских роб подошел в ВФХА к концу еще несколько месяцев назад. Для успешного побега часто требовалось, чтобы местные закрыли на все глаза или предоставили беглецам укрытие. Единственный раз за всю историю эсэсовских лагерей, 28 апреля 1945 года, около 15 сбежавших заключенных присоединились к восстанию местного гражданского населения в городе Дахау, месте, где и зародилась система нацистских концлагерей. Небольшая группа мятежников, решившая без кровопролития сдать город американцам, захватила ратушу. Вскоре эсэсовцы окружили здание, и, хотя большей части восставших удалось убежать, шесть человек были убиты.

Однако молчание встречалось чаще, чем поддержка населения. Молчаливое большинство, стоявшее в стороне или отворачивавшееся, когда мимо них гнали колонны заключенных, существенно преобладало над немногочисленными помощниками. Как мы уже видели, за подобной пассивностью скрывались разные эмоции – любопытство, безразличие и смирение. Но в первую очередь – страх. Страх перед эсэсовцами, угрожавшими местным жителям за помощь заключенным расправой и иногда подкреплявшими свои слова делом. Это был страх вины в соучастии, поскольку, когда войска союзников были уже совсем близко, гражданское население не хотело иметь ничего общего с преступлениями эсэсовцев. Так, когда в одной из деревень близ Оберлиндхарта охранник отволок в сторону изможденного узника, местная жительница начала умолять не расстреливать его возле ее дома. И наконец, был страх перед заключенными. В стране глубоко укоренилось представление о том, что заключенные концентрационных лагерей – опасные преступники, и многие местные жители, когда мимо гнали заключенных, открыто выражали отвращение, выкрикивая: «Изменники!», «Бандиты!» и «Негодяи!». Эсэсовцы эти настроения всячески поддерживали, напоминая местным: «Это преступники». Страх иногда принимал форму паранойи и паники с апокалиптическими видениями беглых преступников, якобы нападавших на беззащитных мирных граждан. На деле беглые заключенные старались никому не попадаться на глаза. Но это не останавливало слухи об ордах беглых преступников и байки о бандах мародерствующих иностранных рабочих. Местные власти и средства массовой информации распространяли истеричные предупреждения, подпитывавшие многочисленные недостоверные рассказы о грабежах, изнасилованиях и убийствах, особенно после эвакуации Бухенвальда. Пожилые активисты из ландштурма, подростки из гитлерюгенда, мелкие партийные функционеры и просто сильные мужчины из числа местных жителей доносили властям о беглых заключенных и принимали участие в полицейских облавах. Это была типичная картина последних дней Третьего рейха.

Среди их жертв были узники, сбежавшие из эшелона в Целле накануне налета американской авиации 8 апреля 1945 года. На следующее утро немецкие солдаты, полицейские и отряды СС прочесали соседние сады и леса, где спряталась большая часть бежавших узников, порой расстреливая их в упор. Участвовали в этом и местные жители. Этой кровавой бойней руководил командир местного военного гарнизона, заявивший, что заключенные «грабят и убивают мирных граждан» во всей округе. Всего в окрестностях Целле было убито примерно 170 заключенных. Во многих других городах и деревнях Германии беглых заключенных убивали при содействии местных жителей. Это была настоящая «кровавая баня», написал свидетель подобного преследования, потрясенный вспышкой ярости, охватившей некоторых из его соседей, расстреливавших людей, прятавшихся в подвалах, сараях и овинах.

Некоторые местные жители участвовали в убийствах узников, находившихся под контролем эсэсовцев. Подобный случай произошел 13 апреля 1945 года в Гарделегене, небольшом городке, расположенном в 45 километрах к северу от Магдебурга. Туда прибыло несколько колонн заключенных. Эта местность была уже полностью окружена американскими солдатами. Утверждая, что пленники представляют смертельную опасность для местных жителей, молодой фанатичный функционер нацистской партии призвал к массовым убийствам. Его поддержали другие местные жители, подстегнутые историями о произволе, творимом беглыми заключенными. Днем 13 апреля узников выгнали из армейских казарм в центре города и заперли в отдельно стоящем кирпичном сарае. Убийцы – разношерстная свора эсэсовцев, парашютистов и других – факелами и огнеметами подожгли пропитанную бензином солому и закидали заключенных гранатами. Вскоре сарай охватило пламя. «Крики и стоны сжигаемых заживо людей раздавались все громче», – вспоминал позднее польский заключенный Станислав Маевич, один из 25 оставшихся в живых лагерников. Пытавшихся бежать расстреливали из пулеметов. 15 апреля, когда в город вошли американские войска, они обнаружили около тысячи обгоревших тел.

Новость об этом злодеянии быстро распространилась в американской прессе, и Гарделеген стал символом военных преступлений нацистов. Однако этот случай представлял собой скорее исключение, а не правило. Лишь немногие представители местных властей были склонны к массовым убийствам, как их коллеги из Гарделегена. Всего в 30 километрах от этого города, например, другой функционер НСДАП в своей деревне защитил колонну из 500 заключенных. И даже в Гарделегене лишь горстка горожан активно участвовала в убийстве заключенных. Многие другие немцы в разных городах и деревнях не испытывали желания участвовать в проигранном деле.

Концентрационные лагеря и их заключенные всегда вызывали у рядовых немцев самые разные чувства. Общественное мнение никогда не было едино, ни в начале существования Третьего рейха, ни в конце. Все возможные реакции проявились даже в такой маленькой деревушке, как Оберлиндхарт. Большинство местных жителей безмолвно наблюдали за тем, как 26 апреля 1945 года к ним вошла колонна узников Бухенвальда. Несколько человек призывали к массовым убийствам. Другие, в том числе и деревенский староста, позднее приютили беглецов. Местная драма не закончилась даже после ухода колонны. Несколько особо ретивых местных жителей выдали беглецов, спрятавшихся в сарае семьи Шмальзль. Однако дальше произошло нечто совершенно неожиданное: схваченных беглецов, взмолившихся о пощаде, пожалел местный полицейский и отвел на другую ферму, где они прятались до прихода на следующий день американских солдат. Они стали наконец свободными.

В начале мая 1945 года даже самые узколобые нацистские фанатики понимали, что игра проиграна. Третий рейх лежал в руинах, и многие карьерные эсэсовцы, вроде Рудольфа Хёсса, чувствовали, что «с уходом фюрера рухнет и наш мир». Последней надеждой был Генрих Гиммлер. Когда 3–4 мая 1945 года Хёсс и другие высокопоставленные эсэсовцы готовились ко встрече с рейхсфюрером СС в Фленсбурге, они, скорее всего, надеялись услышать последний боевой клич. Предложит ли Гиммлер им новое фантастическое видение лучезарного будущего? Или прикажет погибнуть, сгорев в огне славы? Но никакой последней линии обороны не было. Гиммлер, уже освобожденный к этому времени Дёницем от всех должностей, с улыбкой объявил, что для руководства концентрационных лагерей у него больше нет указаний. Прежде чем отпустить подчиненных, он, обменявшись с ними рукопожатиями, отдал последний приказ: всем эсэсовцам обзавестись новыми документами и спрятаться, что намеревался сделать и он сам.

После разгрома Германии вожди СС последовали приказу Гиммлера. Несколько офицеров из отдела D переоделись в военно-морскую форму и раздобыли фальшивые документы. Герхард Маурер стал Паулем Керром. Рудольф Хёсс превратился во Франца Ланга. Переодевшись, Хёсс и Маурер вместе с несколькими другими деятелями ВФХА нашли работу на фермах на севере Германии и поначалу избежали плена. Их бывший начальник Рихард Глюкс, избравший себе веселый псевдоним Зонненманн («Солнечный человек»), за крестьянина сойти не надеялся. Глюкс превратился в тень того корпулентного малого, которым был шесть лет назад, когда возглавил систему концлагерей СС. Постепенная утрата им власти, наглядно проявившаяся во все более редких встречах с Освальдом Полем, сопровождалась заметной физической деградацией. Много пивший и злоупотреблявший успокоительными средствами, он, по слухам, потерял рассудок и доживал в военном госпитале в Фленсбурге, будучи скорее мертв, чем жив. 10 мая 1945 года, сразу после капитуляции Германии, Рихард Глюкс покончил с собой, раскусив ампулу с цианистым калием.

Смерть Глюкса стала лишь каплей в целой волне самоубийств, прокатившейся по Германии весной 1945 года. Нацистская пропаганда всячески превозносила самоубийства как высшее самопожертвование. На деле свести счеты с жизнью бывших нацистских бонз заставили главным образом страх и отчаяние. Тон задал Генрих Гиммлер, покончивший с собой 23 мая 1945 года в британском плену, через два дня после ареста. Его примеру последовали Энно Лолинг и последний комендант Дахау Эдуард Вейтер. Большинство самоубийц были несгибаемыми ветеранами СС. Правда, некоторые из них испытывали по отношению к концлагерной системе противоречивые чувства. Таков был Ганс Дельмотт, молодой врач, у которого во время его первой селекции в Освенциме случился нервный срыв. Несколько чинов лагерных СС, подобно Гиммлеру и Глюксу, покончили с собой, воспользовались цианистым калием, специально для этого испытанным несколько месяцев назад в Заксенхаузене в ходе смертельных экспериментов над заключенными. Другие, наподобие коменданта Гросс-Розена Артура Рёдля, ушли из жизни драматичнее: человек с давней склонностью к рукоприкладству, Рёдль избрал более кровавую смерть, подорвав себя гранатой.

Однако большинство офицеров концлагерной охраны хотели Третий рейх пережить. Они, вполне вероятно, могли говорить о героическом самопожертвовании в духе японских камикадзе, но в конечном итоге всеми силами пытались спасти собственную шкуру. Так же поступила и основная масса лагерных охранников. В оставшихся лагерях, которые в последние дни существования рейха продолжали функционировать, они заняли позицию невмешательства, строя планы бегства от наступающего противника. И когда подходящий момент настал, они переоделись в штатское и быстро скрылись. Аналогичным образом попытались избежать плена охранники, сопровождавшие последние транспорты смерти. Если у них не оказывалось под рукой гражданской одежды, они натягивали арестантские робы.

Прежде чем сбежать, эсэсовцы, охранявшие колонны заключенных, должны были решить их судьбу. Кто-то выбирал убийство. Например, ранним утром 3 мая 1945 года, когда колонна бухенвальдского «марша смерти» подошла к небольшому лесу у баварского города Траунштайна, эсэсовцы приказали заключенным построиться и открыли огонь, убив 58 человек. Затем охранники «бросили оружие и быстро сбежали», свидетельствовал единственный выживший, получивший ранения и лежавший под телами двух погибших товарищей. В других местах эсэсовцы, думая лишь о том, как сохранить свои жизни, скрывались во время привалов или с наступлением ночи. Утром 2 мая 1945 года, когда оставшиеся в живых узники заксенхаузенского «марша смерти» проснулись на лесной поляне за околицей небольшой деревни близ Шверина, они удивились увиденной картине. Ни одного охранника рядом не было. Все они куда-то исчезли. «Мы не могли этого осознать, не могли поверить собственным глазам», – вспоминал после войны австрийский еврей Вальтер Симони. Но брошенные эсэсовцами заключенные еще не были в полной безопасности. Они были «свободными, но пока не освобожденными», как выразился позднее один из выживших заключенных. Для них оставалась опасность пасть жертвой нацистских фанатиков. Потрясенные, плохо стоявшие на ногах от голода и болезней заключенные тем не менее, уже без всякой охраны, двинулись дальше. Лишь приход союзников положил конец транспортам смерти. Мы никогда не узнаем точного числа заключенных, освобожденных в апреле и начале мая 1945 года в немецких городах и селах, в поездах, в лесах и на открытых дорогах, но их общее количество, вероятнее всего, превышает 100 тысяч человек.

Еще большему числу мужчин, женщин и детей посчастливилось живыми встретить освободителей на территории лагерей. В последние пять недель существования Третьего рейха войска стран антигитлеровской коалиции освободили 160 тысяч человек в главных нацистских лагерях – Бухенвальде, Берген-Бельзене, Дахау и Маутхаузене-Гузене. Кроме того, более чем в ста лагерях-филиалах освободители обнаружили еще примерно 90 тысяч человек, иногда уже после официальной капитуляции Германии. Большая часть освобожденных концлагерных отделений были относительно невелики. В них содержалось менее тысячи заключенных. Но были среди них и огромные, как Эбензе, где 6 мая 1945 года американские войска обнаружили около 16 тысяч переживших лагерный ад узников. В их числе был и доктор Миклош Нисли, которого в январе 1945 года депортировали туда из Освенцима, и давний обитатель лагеря чешский переводчик Драгомир Барта. Когда первые американские солдаты появились в Эбензе, Барта записал в дневнике, что их встречали «с неописуемой радостью и восторгом».

Последние часы неволи были полны тревоги и смятения. Узники долго находились в подвешенном состоянии нервного истощения, разрываясь между надеждой на освобождение и страхом перед эсэсовской бойней, шальными пулями и бомбами. «Все, что поддерживало нас в течение трех последних недель, – это слухи о том, война не продлится больше двух-трех дней», – написала Агнес Рожа 28 апреля 1945 года в Холлейшене, филиале Флоссенбюрга, куда ее депортировали после того, как разбомбили концлагерь в Нюрнберге. Она пережила еще неделю рабского труда на соседнем оружейном заводе, но 3 мая 1945 года тот также подвергся бомбардировке англо-американской авиации. Агнес Рожа выжила и на этот раз, но все еще оставалась во власти эсэсовцев. «Наше освобождение так близко и так реально, – написала она на следующий день. – Это делает мысль, что нас может ждать смерть в последнюю минуту… еще невыносимее». Когда утром 5 мая долгожданная свобода наконец пришла и из соседнего леса появились американские солдаты, это стало полной неожиданностью. Над постройками бывшей фермы, превращенной в лагерь Холлейшен, повисла тишина. Потом изнутри раздались крики: «Идут! Они уже здесь!» И дикие вопли более чем тысячи женщин.

Иногда переход от ужаса к свободе происходил спокойнее. 11 апреля 1945 года комендант Бухенвальда Пистер сказал лагерному старосте, немецкому коммунисту Гансу Эйдену, что передает ему лагерь. Вскоре после этого через громкоговорители раздался последний приказ эсэсовцам немедленно уходить. Американцы были уже совсем рядом с Бухенвальдом, последние охранники с вышек бежали под звуки выстрелов. В середине дня, когда все эсэсовцы ушли, заключенные вылезли из укрытий и направились к воротам. Вскоре после этого Ганс Эйден по громкой связи обратился к узникам, подтвердив, что «охрана покинула лагерь» и он взят под контроль интернациональным комитетом заключенных. Когда американские войска вошли на территорию Бухенвальда, на одной из вышек развевался белый флаг.

Белый флаг американские солдаты увидели и над Дахау, войдя в него во второй половине дня 29 апреля 1945 года. Правда, здесь его подняли не заключенные, а перепуганные эсэсовские охранники. Хотя Дахау не был последним освобожденным концлагерем, его падение стало символом разрушения нацистской машины террора. Более 12 лет назад эсэсовцы создали на этом месте первый импровизированный концентрационный лагерь. С тех пор Дахау много раз менялся внешне и выполнял различные функции: оплот национал-социалистической революции, образцовый концентрационный лагерь, полигон СС, источник рабского труда, база экспериментов над людьми, место массовых убийств, центр сети концлагерей-филиалов. Дахау был не самым смертоносным концлагерем, но как для немцев, так и для иностранцев стал самым зловещим. «Освобожден Дахау, самый устрашающий лагерь смерти на территории Германии», – писала 1 мая 1945 года на первой полосе газета «Нью-Йорк таймс». С 1933 года через комплекс Дахау прошло более 200 тысяч заключенных, а с января 1945 года, последние месяцы его существования, в нем погибло не менее 14 тысяч человек, не считая жертв изнурительных «маршей смерти», продолжавшихся еще несколько дней после освобождения главного лагеря.

Последние часы Дахау были такими же напряженными, как и в других лагерях. Утром 29 апреля 1945 года большая часть эсэсовцев сбежала. Однако охранники на вышках все еще для острастки постреливали по зоне из пулеметов. Поблизости были слышны разрывы, в облачном небе, рокоча моторами, пролетали самолеты, время от времени грохотали выстрелы танковых орудий. Затем заключенные услышали звуки стрельбы из стрелкового оружия. Они раздавались совсем рядом – это отстреливались отдельные охранники. Наконец на территории лагеря появился офицер армии США в сопровождении двух журналистов. Они прошли через ворота и направились к середине плаца. Через считаные минуты огромная площадь для переклички была наполнена ликующими заключенными, которые бросились обнимать и целовать освободителей. На следующий день американский офицер написал: «Нас подбрасывали в воздух и качали на руках, крича во всю мощь легких».

Через минуту восторженное настроение охватило весь Дахау. Весть об освобождении стремительно облетела весь лагерь. Радостные крики услышали даже те, кто находились в лагерном лазарете, и тоже начали выражать восторг. Среди них был и Эдгар Купфер, бесстрашный хроникер жизни в Дахау, который крайне ослаб за последние недели. Теперь, лежа на койке, он наблюдал за тем, как другие больные заключенные с трудом встали на ноги и, ковыляя, вышли на улицу или смотрели в окна на своих бурно радующихся товарищей.

Вскоре к Купферу подошел Мориц Хойновски, несколько недель назад попавший в лазарет из-за инфекции уха. Было сродни чуду то, что 50-летний польский еврей был еще жив. Мучения, пережитые им в лагере, начались несколько лет назад, 28 сентября 1939 года, когда гестапо отправило его из Магдебурга в Бухенвальд. В тот день Хойновски сдал все, что у него было – деньги, документы, костюм, шляпу, рубашку, носки, свитер и брюки, – и стал узником концлагеря. «Я стоял голый, пока не получил арестантскую робу», – писал он позднее. Его красно-желтый треугольник помечал его как политического заключенного (он был сторонником социал-демократов) и одновременно еврея. В первые годы войны Хойновски выжил в Бухенвальде, хотя и провел несколько месяцев в каменоломне и не раз подвергался телесным наказаниям (трижды получал по «двадцать пять ударов»), он избежал объятий врачей-убийц акции «T-4». Он пережил первую массовую селекцию в Освенциме после депортации 19 октября 1942 года из Бухенвальда в товарном вагоне вместе с четырьмя сотнями других заключенных. За два года в Освенциме-Моновице он пережил и последующие селекции в самый разгар холокоста, вынес болезни, голод и избиения. Он пережил транспортировку из Освенцима, пройдя через ад Гросс-Розена, где эсэсовская пуля ранила его в ухо, и 28 января 1945 года оказался в Дахау. И еще он пережил последние месяцы принудительного труда, хотя и был к этому времени предельно изнурен голодом и болезнями и переболел тифом, унесшим тысячи человеческих жизней в Дахау в начале 1945 года. Мориц Хойновски чудом пережил все это и 29 апреля 1945 года, после двух тысяч дней, проведенных в концлагерях, оказался на свободе. «Разве такое возможно?» – рыдал он, обнимая и целуя своего друга Эдгара Купфера в лазарете Дахау. «Он плакал, – вспоминал Купфер на страницах своего дневника, – а я думал о том, как он страдал, и тоже не мог сдержать слез».