– Почему ты меня поцеловала? – спросил Меркурио.

– Просто так. Ты только не думай, ничего такого. – Бенедетта пошла быстрее, чтобы он не увидел, как она покраснела.

– Подожди меня!

– Оставь меня в покое! – напустилась на него Бенедетта.

Осторожно, чтобы Меркурио не заметил, она провела кончиками пальцев по губам. Они еще горели от поцелуя.

Мать продавала ее священнику и другим похотливым свиньям, но это… «Это мой первый поцелуй», – подумала Бенедетта.

Свернув в узкий переулок, она перешла на бег, чтобы оторваться от Меркурио.

Вскоре они очутились на широкой площади.

– Ты только погляди, кто там! – Меркурио опустил ладонь девушке на плечо, показывая на столпившихся на площади людей.

– Кто? – рассеянно переспросила Бенедетта.

Она еще не пришла в себя после поцелуя и никак не могла справиться с нахлынувшими на нее чувствами.

Меркурио рассмеялся.

– Там этот маленький засранец Цольфо со своим монахом!

– Покайся в грехах своих, Венеция! – кричал брат Амадео, разведя руки в стороны.

Он стоял на ступенях часовни Всех Святых на площади Сан-Сильвестро. Было довольно холодно и сыро, и Меркурио заметил под поношенной грязной рясой монаха новенькую, с иголочки, шерстяную рубашку и такие же новые теплые штаны. Все это Амадео купил на деньги Цольфо.

– Покайся, Венеция! – ревностно кричал Цольфо.

На площади было полно людей, но все спешили по своим делам. Лишь немногие обращали внимание на монаха и растрепанного мальчишку с желтоватого цвета кожей. Люди проходили мимо и даже не оглядывались. Бенедетта хотела подбежать к Цольфо, но Меркурио остановил ее:

– Погоди!

Они спрятались за кривым деревцем, росшим на краю площади.

Брат Амадео набрал воздуху в грудь.

– Покайся в грехах своих, Венеция! – на этот раз громче крикнул он.

– Покайся, Венеция! – вторил ему Цольфо.

Но никто не остановился, чтобы послушать проповедь.

– Они ведут себя, точно два идиота, – проворчала Бенедетта.

– Они и есть два идиота, – поправил ее Меркурио.

– Что же нам делать? – тем временем спросил у монаха Цольфо. – Мне холодно.

Брат Амадео смерил его возмущенным взглядом.

– Как ты можешь жаловаться на холод? Разве вера в Господа нашего Иисуса Христа не греет тебя?

Цольфо покорно кивнул.

Доминиканец вознес руки к небесам и завопил:

– Покайся в мерзостных грехах своих, Венеция!

– Покайся, Венеция! – повторил Цольфо.

– Хватит орать! – крикнула им женщина с другой стороны площади.

Она только что вышла из трактира и остановилась у двери, под вывеской с изображением двухголового лебедя. Женщина покачивалась от выпитого вина, на шее у нее проступили вены, а глаза были такими мутными, что вряд ли она вообще различала и мальчишку, и монаха.

Брат Амадео обвинительно ткнул в ее сторону пальцем:

– Сатана! Изыди из тела этой женщины! Именем Господа нашего повелеваю тебе!

– Изыди, Сатана! – Цольфо таким же жестом ткнул в нее пальцем.

Меркурио и Бенедетта оглянулись на прохожую.

Та, покачиваясь из стороны в сторону, повернулась к двери в таверну. Изнутри донесся чей-то голос, но Меркурио не разобрал слов.

– Проповедник какой-то, – ответила женщина.

Через мгновение из таверны высунулась чья-то голова. Потом еще одна. И еще. Пьяные о чем-то шептались.

Теперь Цольфо и Амадео тыкали пальцами в них.

– Чего тебе надо, монах? – осведомился последний из пьяной компании, высокий и грузный мужчина, опиравшийся на весло.

– Покайтесь в грехах своих, ибо так повелел нам Господь! – крикнул брат Амадео. – Изгоните жидовское отродье из Венеции!

– О чем ты там болтаешь? – напустилась на него женщина. Видимо, ей показалось, что сейчас Амадео заставит ее каяться в чревоугодии, пьянстве и блуде.

– Изгоните жидовское отродье! – пылко крикнул брат Амадео, ибо сейчас речь шла о его личном крестовом походе. – Жиды – раковая опухоль на теле нашего общества, опухоль, порожденная самим Сатаной!

С десяток пьяных, едва держась на ногах, поплелись на другую сторону площади Сан-Сильвестро.

Покачиваясь и оступаясь, поддерживая друг друга и не обращая внимания на других прохожих, они настойчиво продвигались к ступеням. На площади поднялась ругань – пьяные толкались, мешали другим пройти и постоянно наступали кому-то на ноги. Добравшись к часовне Всех Святых, они остановились. Глуповатые улыбки на их лицах не предвещали ничего хорошего. Пьянчуги еще не понимали, о чем говорит проповедник, но намеревались хорошенько повеселиться за его счет. Пошатываясь, точно поставленные на якорь лодки, они сгрудились вокруг Цольфо и Амадео. Женщина – она была единственной представительницей своего пола в толпе мужчин – громко рыгнула. Остальные расхохотались.

С нарочитой медлительностью, словно разыгрывая театральное представление, брат Амадео спустился ступенькой ниже, вперил взор в толпу и поднял указующий перст.

– Изгоните жидовское отродье из Венеции, грешники, иначе обрушится на вас гнев Господен, Десять казней египетских!

– Чем тебе досадили евреи, монах? – расхохотался один из пьяных.

– Может, они оттрахали его мамочку? – предположил мужик с веслом.

– Нет, они оттрахали в задницу его самого! – выкрикнула женщина, чем вызвала бурный взрыв хохота не только у своих приятелей, но и у случайных прохожих.

– Покайся, жалкая грешница! – вспылил Цольфо.

– Заткнись, карлик!

Цольфо возмущенно фыркнул, мрачно нахмурившись.

– Малыш, смотри, не лопни от бахвальства! – подколола его женщина.

Пьяницы вокруг расхохотались.

– Они сейчас вляпаются в серьезные неприятности. – Бенедетта дернулась вперед.

Но Меркурио удержал ее:

– Погоди.

– Ева! Не предавайся греху! Не бери яблоко у змия! – возопил брат Амадео, вперив пылающий взор в нетрезвую женщину.

– Постой-ка, а разве Ева не была еврейкой? – потешалась пьяная.

– Vade retro! – Доминиканец вскинул крест.

– Но ведь это так! – поддержал товарку один из пьяниц. – И Моисей был евреем.

– И царь Давид, – добавил другой.

– И Иоанн Креститель, – отметил третий.

– А если докопаться до истины, то окажется, что и этот монах перед нами – тоже еврей! – крикнул толстяк с веслом.

Веселая компания разразилась смехом.

Брат Амадео с пафосным видом опустился на одно колено.

– Отче наш, сущий на небесах, отче наш, сущий на земле, святой Папа Лев Х де Медичи, прости грешников сих…

– Эй, брат, а ты не думал о том, что первый Папа тоже был евреем? – крикнула женщина, выждав паузу в его словах. – И Петр, основатель Святой Церкви, был поевреистей любого еврея из тех, которые сейчас ходят по улицам Венеции!

– Мразь! – Брат Амадео подхватился с колен.

– Мразь! – повторил Цольфо.

Нагнувшись, женщина набрала полную пригоршню грязи и швырнула Цольфо в лицо.

– Я так и знала, – пробормотала Бенедетта.

– Этот монах – непроходимый тупица, – простонал Меркурио.

– Нужно помочь Цольфо, – решительно заявила Бенедетта.

Последовав за своей подругой, Меркурио заметил, как слева от монаха и Цольфо на ступени церкви Сан-Сильвестро поднялся элегантно одетый молодой человек. На незнакомце были оранжево-фиолетовые брюки, дамастовый камзол с красно-черными буфами на рукавах и черная шляпа с роскошной золотой брошью. На шее у юноши висела толстая золотая цепь с усыпанным драгоценными камнями медальоном, а на поясе виднелся кинжал с перламутровой рукоятью. За щеголем следовало пять мужчин, разодетых не так броско, но все же дорого. Они с ухмылками наблюдали за проповедью.

У Меркурио мурашки побежали по спине.

– Мразь, – повторил брат Амадео.

– Кто это тут нас обзывает мразью? – осведомился пьяница с веслом. Покрасневшее от вина лицо исказила мрачная гримаса.

– Монах, возвращайся в свой Рим! – Женщина угрожающе вскинула кулак.

– Сам ты мразь, монах! – рявкнул еще один краснолицый пьянчуга, нагибаясь за камнем.

– Цольфо, иди сюда! – Бенедетта уже перебралась через площадь.

Цольфо скользнул по ней равнодушным взглядом. Похоже, встреча с давней подругой не вызвала в нем никаких чувств.

– Цольфо… Это же я… – Бенедетта опешила от его отстраненности. Девушка в ярости повернулась к Меркурио. – Что этот проклятый монах с ним сделал?

И тут полетел первый камень. Затем второй.

– Пойдем, Цольфо! – Подбежав, Бенедетта схватила его за руку.

– Отпусти меня! – Оттолкнув девушку, Цольфо напыщенным движением закрыл собой монаха.

Камень попал ему в ногу, и мальчишка застонал от боли.

– Да успокойтесь же вы! – Бенедетта попыталась усмирить толпу, но тщетно.

Схватив Цольфо за шиворот, она потащила его вниз по ступеням. Мальчик отчаянно вырывался.

Меркурио влепил ему пощечину.

– Пойдем, придурок! – приказал он. Взяв Бенедетту за руку, он потащил ее с Цольфо к церкви Сан-Сильвестро.

Тем временем пьяная компания совсем уже вошла в раж.

– Это ты тут мразь! Возвращайся в свой Рим, святоша! Возвращайся к своему Папе! Этот ублюдок назвал нас мразью! Ну ничего, мы ему покажем!

Видя, что ситуация становится опасной, монах устремился за Цольфо.

– Сгинь, проклятущий! – рявкнул на него Меркурио, увидев, что теперь толпа пьяных ринулась за ним.

Но путь между ними и церковью, в которой Меркурио хотел укрыться, преградил тот самый молодой щеголь. Хлыщ с жестоким любопытством наблюдал за происходящим. Правая его нога покоилась на первой ступеньке церкви, правую же руку он спрятал в широкий карман камзола, так что она по локоть оказалась скрыта тканью. Левое плечо его было заметно шире, да и кинжал висел на поясе с левой стороны, из чего можно было сделать вывод, что этот франт – левша.

Меркурио замедлил шаг и оглянулся. Пьяные вот-вот догонят их, а путь к отступлению оказался перекрыт разодетым юнцом и его спутниками.

– Отойди! – крикнул ему Меркурио.

Щеголь ухмыльнулся, и его белоснежные острые зубы напомнили Меркурио пасть хищной рыбы. Да и глаза у хлыща были рыбьи – равнодушные, жестокие, неестественно широко расставленные, словно бы ненастоящие. А может быть, глаза эти лишь казались холодными и жестокими – просто потому, что не было в них и тени чувства.

И вдруг юнец двинулся вперед, довольно быстро и в то же время неуклюже, по-крабьи. Левой рукой он выхватил из позолоченных и украшенных драгоценными камнями ножен кинжал. Правая же его рука выскользнула из кармана, и юноша отчаянно замахал ею в воздухе. Предплечье было слишком коротким, а кисть – недоразвитой, но рука нужна была щеголю только затем, чтобы удержать равновесие: его правая нога, на первый взгляд казавшаяся совершенно нормальной, на самом деле была куда короче и тоньше левой и не сгибалась до конца. С кинжалом в руке он повернулся к своим спутникам. Те, не мешкая, обнажили оружие и окружили Меркурио, Бенедетту, Цольфо и Амадео. Их предводитель, хромая, двинулся вперед. Теперь стал виден и горб за его левым плечом. Хлыщ оказался настоящим уродцем.

Меркурио замер – ему показалось, что калека сейчас бросится на него, но уродец прохромал мимо. Похоже, его крошечное войско собиралось защитить Меркурио и его спутников.

– Немедленно прекратите, идиоты! – крикнул пьяницам горбун. Голос у него был неприятный, с визгливыми нотками.

Пьяницы не успели вовремя остановиться и налетели на уродца.

Он ударил первого попавшегося гуляку обоюдоострым лезвием кинжала. Клинок вошел пьяному в плечо, взрезав плотную ткань куртки, и обагрился кровью. Застонав от боли, несчастный осел на землю.

– Ну-ка, поднимите его, – брезгливо процедил хлыщ.

– Простите, ваша милость, – поспешно произнесла женщина, подтрунивавшая над доминиканцем. – Мы вас не видели. Будьте великодушны, простите нас, ваша милость. – Она низко поклонилась, не спуская глаз с острия кинжала, а затем подняла собутыльника, с неожиданной силой оттащив его подальше. – Мой муж и мухи не обидит. Мы никого и пальцем не тронули: ни мальчишку, ни монаха.

– Да, мы просто пошутили, – заверили аристократа пьяницы.

Горбун повернулся к брату Амадео.

– Чего ты хотел от них, монах?

– Чтобы они изгнали из Венеции евреев. – Брат Амадео вновь воспрянул духом, хотя мгновение назад ему казалось, что надеяться ему не на что.

– Мы готовы стать мучениками ради этого! – крикнул Цольфо.

– Молчи, дурак! – шикнул на него Меркурио.

Уродец рассмеялся.

– Твой друг прав. Принять смерть мученика от рук горстки пьяниц? Ты и правда дурак.

– Мученичество – это наша… – возмущенно начал Цольфо.

– Заткнись! – Брат Амадео отпустил ему увесистую оплеуху.

Цольфо согнулся от боли.

– Что я тебе говорил, придурок?! – набросился на него Меркурио. – Если ты думаешь, что тебе нужен хозяин, мог бы остаться у Скаваморто. Тот относился к тебе лучше.

Хлыщ с любопытством склонил уродливую голову набок, точно пес, и улыбнулся брату Амадео.

– Ты знаешь, кого тебе держаться, верно, монах?

– Я держусь Господа нашего, ибо Он повелевает мне, – ответил брат Амадео.

– Я и сам повелевать могу, – рассмеялся юноша. – Я патриций Ринальдо Контарини. – Он повернулся к пьяницам. – А теперь скажите все хором: «Прочь жидов из Венеции!»

Переглянувшись, гуляки выполнили его приказ:

– Прочь жидов из Венеции!

– Громче, жалкие нищеброды!

– Прочь жидов из Венеции!

Патриций Контарини указал кинжалом в сторону трактира, из которого вывалилась подвыпившая компания.

– А ты, трактирщик, раз не можешь держать своих завсегдатаев в узде, закроешь трактир на месяц. Начиная с этого момента. Ибо я так хочу. И если я увижу, что эта мерзкая забегаловка открылась раньше, я ее своими руками подожгу.

Опустив голову, трактирщик юркнул обратно в зал и принялся выставлять за порог выпивох.

Чванливо окинув взглядом своих спутников, юный патриций повернулся к Бенедетте.

– Как тебя зовут? – спросил он, не проявляя, впрочем, никакого интереса.

Острие его клинка нежно коснулось белоснежной кожи в вырезе ее платья и начертило кровью раненого стилизованное сердце. Бенедетта словно окаменела. Она не могла выдавить из себя и звука. Девушка не знала, в чем тут дело. В том, что ей противно прикосновение калеки? В том, что ей страшно? Или в том, что она чувствовала странное влечение к этому уродцу? Прошлое настигло ее, нахлынули воспоминания о том, от чего она сбежала. О том, чего втайне жаждала ее темная сторона.

– Мама… – прошептала девушка.

– Что? – переспросил патриций, не расслышав ее слов.

Меркурио схватил Бенедетту за руку и оттащил в сторону. Патриций, откровенно наслаждаясь происходящим, окинул его взглядом, словно не ожидал подобного. Непристойным, едва ли не соблазняющим жестом Контарини показал Меркурио язык.

– Знаешь, красавчик, прикажи я тебе вылизать мои сапоги, и тебе пришлось бы это сделать. Как ты смеешь становиться между мной и этой шлюхой?

– Она не шлюха. Она еще девственница, – зачем-то произнес Меркурио.

Хлыщ удивленно поднял одну бровь.

– Все интереснее и интереснее. В наши времена редко можно встретить девственницу.

– Убери от нее свои грязные руки! – прорычал Меркурио.

Глаза Контарини радостно блеснули. И через мгновение патриций нанес удар.

Но Меркурио был готов к этому. Увернувшись, он схватил горбуна за руку и притянул к себе, подставляя ему подножку. Юнец потерял равновесие и только потому не повалился на землю, что один из его спутников, оказавшийся проворнее остальных, подхватил щеголя под руку.

– Бежим! – крикнул Бенедетте Меркурио.

Девушка заколебалась на мгновение, но затем бросилась наутек. Шмыгнув между двух пьяниц, она помчалась прочь, но люди Контарини погнались за ней. Меркурио выхватил из рук толстяка весло и ударил им преследователей, поранив двоих из них.

– Бежим! – вновь крикнул он Бенедетте, сворачивая в темный узкий переулок.

Люди Контарини оказались быстрее Бенедетты – девушке мешала юбка. Вскоре они догонят беглецов. Повинуясь внутреннему голосу, Меркурио свернул в сторону Сант-Апонал. Перед площадью кто-то преградил им проход в переулок Калле-дель-Луганегер.

– Скарабелло! – выдохнул Меркурио.

Скарабелло и его люди отошли в сторону, пропуская Меркурио и Бенедетту, а затем вновь сомкнули ряды, останавливая слуг патриция.

Противники молча смотрели друг на друга. Скарабелло и его люди оставались совершенно спокойны, но их руки легли на мечи. Люди патриция тяжело дышали, запыхавшись от быстрого бега. За спиной Скарабелло Меркурио и Бенедетта отчаянно ловили губами воздух. Все молчали, замерев на месте.

Наконец послышались неровные шаги. Контарини, хромая, подошел поближе. Его искалеченная рука дергалась в воздухе, чем-то напоминая Меркурио ощипанное куриное крылышко. В широко открытом рту были видны острые зубы, на подбородок стекала струйка слюны.

– Мы вас ждали, ваша милость. – Скарабелло низко поклонился.

Контарини тяжело дышал от напряжения. Он едва держался на ногах, его качало из стороны в сторону. Походкой краба горбун подошел поближе.

– Скарабелло, неужели ты защищаешь этого юного преступника? – визгливо осведомился патриций, отдышавшись.

– Боюсь, что так, ваша милость. По чистой случайности он оказался одним из моих людей. – Беловолосый, точно извиняясь, развел руками.

Улыбнувшись, Контарини отер с подбородка слюну рукавом своего роскошного камзола. В полумраке переулка яркие ткани его наряда поблескивали, точно шкурка какого-то сказочного существа. Белели волосы альбиноса. Все же остальное, казалось, поглотили тени.

Меркурио недоуменно уставился на Скарабелло, а потом перевел взгляд на Бенедетту, но девушка не сводила глаз с Контарини.

– Мне нужен этот мальчишка, – заявил патриций. – Он оскорбил меня и должен заплатить за это.

– Ваша милость, вы знаете, что я ваш верный слуга, – ответил Скарабелло. – Но при всем уважении, я вынужден отказать вам в выполнении этой просьбы. Мои люди несут ответственность за свои деяния только передо мной. – Он без тени подобострастия посмотрел на аристократа. – А я несу ответственность только перед миром. Потому, ваша милость, нам придется разрешить возникшее затруднение между нами, если у вас остались какие-то претензии.

Контарини смерил его нарочито равнодушным взглядом, но его ярость выдало движение губ – патриций так сильно прикусил нижнюю губу, что потекла кровь. Он проиграл этот бой.

– Скажи своему человеку, пусть не попадается мне на глаза, – еще визгливее, чем прежде, заявил он. – Его голова принадлежит мне, и я заберу свое, как только мне представится такая возможность. – С этими словами он развернулся, подав знак своим людям. – Пойдемте к тому монаху. Он мне нравится. Злоба разъедает его изнутри. Будет много крови. – Горбун залился безумным смехом.

– Цольфо… – прошептала Бенедетта.

Меркурио опустил ей руку на плечо.

– Ты ничего не можешь поделать.

Скарабелло, проводив патриция взглядом, повернулся к ним.

– Спасибо, – сказал Меркурио.

– Я сделал это не для тебя, – холодно осадил его Скарабелло. – Патриций не в своем уме. Если все спускать ему с рук, он возжелает большего. А я не из тех людей, которые кому-то позволят забрать что-то у себя. Кроме того, у меня есть один друг, который будет повыше этого умалишенного. Настолько выше, что над ним простирается власть одного только дожа. И патрицию это известно. Он безумен, но не глуп.

– И все же – спасибо, – повторил Меркурио.

– Он забудет тебя, – продолжил беловолосый. – Он найдет, на ком сорвать злость. Но до тех пор ты должен залечь на дно.

– Я разберусь, – отмахнулся Меркурио. – Я и сам за собой могу проследить.

– Ну да, я заметил, – усмехнулся Скарабелло. – И это был не совет. А приказ.

– Послушай, Скара…

– Нет, это ты меня послушай. – Он с такой силой ткнул Меркурио пальцем в грудь, что юноша отпрянул на пару шагов. – Я уже говорил тебе, но ты не понял. Что ж, объясню тебе другими словами. Если я прикажу тебе забраться в зад киту, ты туда полезешь, ясно тебе?

– Вполне.

– Ты отправишься на материк. Найдешь себе там жилье. И пробудешь там по меньшей мере две недели. Мне бы не хотелось увидеть, как крысы вытащат твою голову из канала и примутся выедать тебе глаза. А именно этого следует ожидать, когда имеешь дело с этим патрицием. Конечно же, перед этим он не преминет вдоволь насладиться твоими пытками. – Скарабелло подобрал волосы и перевязал их красной лентой, а потом улыбнулся Меркурио. – Неужели ты боишься ненадолго остаться один?

– Справлюсь. – Юноша сунул пальцы под завязку штанов.

– Хвастун, – рассмеялся беловолосый.

Как только Скарабелло свернул за угол, Бенедетта взяла Меркурио за руку.

– Пойдем в таверну.

Посмотрев на девушку, Меркурио покорно пошел за ней. Вскоре они очутились в свой комнате.

– Закрой дверь, – приказала Бенедетта.

И вновь Меркурио повиновался.

Бенедетта легла на кровать, расстегнула платье и обнажила алебастрово-белые маленькие груди с розовыми сосками. Ее дыхание участилось. Она больше не думала о первом поцелуе с Меркурио, нет, сейчас над нею довлел страх, объявший ее при встрече с патрицием Контарини. Страх и другие чувства, взметнувшиеся тогда в ее душе. Восхищение бездной.

Бенедетта смотрела на Меркурио и думала, насколько он не похож на грубых и мерзких мужиков, которым ее продавала мать. Девушка протянула к нему руку. Меркурио не причинит ей вреда.

Юноша растерянно улегся рядом. Он еще никогда не целовал ни одну девушку до нее. Когда Бенедетта взяла его за руку, Меркурио оцепенел.

– Не бойся, – шепнула девушка.

– Что ты делаешь? – Меркурио сам себе казался идиотом.

Бенедетта медленно опустила его ладонь себе на грудь.

– Что ты делаешь… – Теперь это был уже не вопрос.

– Тебе страшно? – спросила она.

Меркурио лежал рядом с ней, вперив взгляд в потолок. Его рука покоилась на соске Бенедетты. Юноша чувствовал, как странное тепло разливается в его чреслах. Он думал, что знает обо всем в этом мире. По крайней мере, знает больше, чем другие люди. Он сумел выжить в катакомбах Рима. Сумел выжить в столь странном городе, как Венеция. Мог выдумывать, как провернуть то или иное мошенничество. Умел обращаться с ножом. Мог порыться у прохожего в карманах так, чтобы тот ничего и не заметил. Знал, как смешать известь с землей, чтобы засыпать покойника. Дрался с мужчинами вдвое старше себя. Убил купца. Воспротивился Скаваморто. Сумел завоевать доверие столь прожженного преступника, как Скарабелло. Меркурио знал об этом мире все. И только любви он не познал.

– Я не могу дышать… – пробормотал он.

– Ласкай меня, – точно не слыша его, произнесла Бенедетта.

– Я задыхаюсь, говорю же тебе! – рявкнул Меркурио, вскакивая.

– Что случилось? – растерялась Бенедетта.

Меркурио и сам не понимал, что с ним такое, но не мог сдержать ярость.

– Мне нужно выйти, – приглушенно выдохнул он.

– Я с тобой, – воскликнула Бенедетта.

Но юноша ее уже не слушал. Захлопнув за собой дверь, он ссыпался по лестнице.

Бенедетта застегнула платье и свернулась под одеялом. И когда она закрыла глаза, то перед ее внутренним взором предстало ужасное лицо патриция Контарини.

Рука Бенедетты скользнула ей между ног.

И девушка почувствовала себя грязной.

Тем временем, отчаянно запыхавшись, Меркурио добежал до Риальто. Он сразу направился к Одноглазому, служившему Скарабелло.

– Мне нужно немедленно скрыться отсюда. Найди мне лодку.