Глава 28

– Правильно ли я понимаю, Райдер? Вы не сказали мне о том, что в тот момент, когда было найдено тело Марчмейна, мисс Бредон и ее дворецкий находились в нескольких милях от того места, в загородной резиденции семьи Хогарт? Кроме того, вы забыли сообщить мне о том, что мисс Бредон устроилась на должность посудомойки в резиденции Блейкенуэллов, чтобы снова совать свой нос туда, куда не следует? – в голосе комиссара звучала недвусмысленная угроза.

– Да, сэр, все именно так и есть.

Сразу же после возвращения в Лондон, поздно вечером, Джереми направился на дом к сэру Артуру. Комиссар был одет в неформальный вечерний костюм, черный смокинг и черный галстук. Джереми полагал, что, лишившись послеобеденной сигары и портвейна, сэр Артур пребывал не в лучшем расположении духа. Хотя ему, пожалуй, не было бы легче, если бы комиссар принял его в хорошем настроении.

– Кроме того, вы взяли без разрешения автомобиль его величества, чтобы помочь бежать мисс Бредон, и заставили инспектора Эрмитейджа поверить, что автомобиль украл мнимый преступник.

Джереми слегка подался вперед.

– Простите, сэр, но этот вывод инспектор сделал самостоятельно.

Отвезя Викторию на поезд, он, как и планировалось, оставил королевский «роллс-ройс» неподалеку от поместья. А Эрмитейджу сказал, что вышел из парка в поисках преступника, и тот ему поверил.

– Бесследно исчезнувшая посудомойка, которую Эрмитейдж считал сообщницей преступника, была, полагаю, мисс Бредон?

– Да, сэр, все так и есть, – кивнул Джереми.

– Вы вообще сделали что-нибудь полезное в Блейкенуэлл-маноре или только сеяли хаос? – саркастичным тоном поинтересовался сэр Артур.

– У меня была возможность побеседовать с дворецким и экономкой, сэр. Мисс Уилкокс никогда не работала на семью Блейкенуэлл.

Комиссар фыркнул.

– Конечно же, сэр, я прекрасно понимаю, что вы немедленно уволите меня со службы, – спокойно произнес Джереми, тут же осознав, что будет скучать по работе в тайном отделе Скотленд-Ярда, по волнению и напряжению, с которыми она была зачастую связана.

– Уволю? Да вы заслуживаете того, чтобы отправиться за решетку!

Комиссар поднялся, вышел из-за письменного стола и принялся расхаживать взад-вперед по кабинету. Джереми терпеливо ждал его вердикта. Однако какой бы приговор ни вынес ему комиссар – даже если он велит посадить его за решетку за нарушение служебных инструкций, – молодой человек не жалел о том, что помог Виктории. Да, она была самой удивительной девушкой из всех, кого он встречал. Мужественной, ранимой и сильной. Он едва сумел сдержать улыбку, вспомнив о том, как она направила на него пистолет, когда они сидели в королевском автомобиле высоко над утесом, как гневно сверкали ее зеленые глаза, исполненные решимости, как лицо ее обрамляли растрепавшиеся рыжие волосы. Как она была красива в тот миг!

– Райдер, – сэр Артур Стенхоуп остановился прямо напротив него, – вы не отправитесь в тюрьму, и я не уволю вас.

Джереми потребовалось некоторое время, чтобы осознать смысл слов комиссара.

– Сэр, я очень благодарен вам за великодушие, – произнес он. – Но могу ли я спросить, что заставило вас принять такое решение?

– Что ж, во-первых, вы выяснили, что Марчмейн следил за виконтом из-за его гомосексуальных связей и что маркиз был на Порт-Пул-лейн. Кроме того, как журналист, воспитанный в Итоне и окончивший Оксфорд, вы обладаете весьма обширными связями. И рано или поздно нам пригодятся ваши познания в немецком языке.

– Не сердитесь на меня, сэр, – Джереми смотрел на комиссара искренне и открыто. – Но мне кажется, что это не истинная причина того, что вы решили позволить мне и дальше работать в вашем тайном отделе.

– Возможно, вы правы в своих предположениях, Райдер, – комиссар некоторое время пристально смотрел на него, – но для начала вам хватит и того, что я вам только что сказал.

Виктория снова стояла у деревянной мойки, руки по локоть в горячей воде, и тут раздался требовательный звонок. Перед девушкой была гора грязной посуды. Не успевала она вымыть тарелку или сковороду, как гора посуды снова начинала расти, словно гидра, отращивавшая все новые и новые головы вместо отрубленных. Она взмокла, спина болела. Вдруг тарелка выскользнула у нее из рук и со звоном разбилась об пол. Перед ней тут же возникла миссис Эйнторп, обвиняющим жестом указывая на осколки. Экономка превратилась в насмешливо улыбавшегося ей инспектора Эрмитейджа. Держа в руках полотенце, словно наручники, он приближался к ней со словами: «Наконец-то я вас нашел, дамочка…»

Проснувшись, Виктория заморгала. Она смотрела на светло-зеленые бархатные шторы. В щели между ними виднелись кроны деревьев. Слава богу, она спала не в кладовой Блейкенуэлл-манора, а в своей комнате, в квартире рядом с Грин-парком. Стрелки маленького будильника, стоявшего на ночном столике, показывали двенадцать часов. Возможно ли это? Она вернулась домой около четырех часов дня и сообщила Хопкинсу и миссис Доджсон краткую версию событий в Блейкенуэлл-маноре. Чувствуя смертельную усталость, она прилегла, чтобы поспать до ужина. Неужели Хопкинс не разбудил ее и она проспала до полудня?

«Интересно, вернулся ли в Лондон Джереми, поговорил ли уже с комиссаром?» – сонно подумала Виктория. Она ни за что не простит себе, если из-за нее у него будут неприятности. Было и еще что-то, что мучило ее, оно прокралось в ее сон глухой болью. Внезапно Виктория вспомнила перекошенное лицо Изабель, когда та в экстазе выгнулась под Рэндольфом. Нет, об этом девушке думать не хотелось…

Снова этот пронзительный звук. Виктория поняла, что звонят в дверь. Хопкинса дома не было, иначе он давно бы уже открыл. Девушка вскочила с постели, вышла в коридор и посмотрела в дверной глазок. Перед дверью стоял Джереми. Она поспешно открыла и только после удивленного взгляда гостя поняла, что все еще одета в одну ночную сорочку, а волосы в беспорядке свисают ей на лицо. Девушка поспешно прикрыла вырез сорочки ладонями.

– Мисс… э… Виктория, – гость откашлялся, – я просто хотел сообщить вам, что мне позволили и дальше работать на Скотленд-Ярд. Комиссар не уволил меня. Он даже не стал выдвигать против меня обвинение за кражу королевского «роллс-ройса», – он слабо улыбнулся. – Я все еще не верю своему счастью.

– Очень рада за вас. – Виктория улыбнулась в ответ. С души у нее свалился камень, но девушка тут же осознала, что одета совершенно неподходящим – бабушка сказала бы неподобающим – образом. – Джереми, может быть, вы пройдете и подождете, пока я оденусь? – смущенно поинтересовалась она.

– Судя по вашему виду, вы еще не завтракали. – Его улыбка стала шире. Он излучал тепло и юмор, и Виктория снова осознала, как сильно ей это нравится. – Как насчет того, чтобы позавтракать вместе со мной в «Фокс энд Хант»? Там подают отличную яичницу с ветчиной. Я подожду вас на улице.

В животе у Виктории совершенно неженственно заурчало.

– Я с удовольствием пойду с вами, – поспешно сказала она, прежде чем скрыться в глубине квартиры.

Когда Виктория вышла из дома, Джереми Райдер уже ждал ее в кебе на обочине улицы. Он помог Виктории сесть в карету, назвал кучеру адрес и сел рядом с девушкой.

– Кстати, это ваше. – Виктория протянула Джереми твидовый пиджак. – Он сослужил мне хорошую службу. Без него я, полагаю, совершенно замерзла бы в поезде ночью.

Она снова смутилась.

Джереми принял вещь из ее рук.

– Да он выглажен, – удивился он. – И маленькое пятнышко на рукаве исчезло.

– Наверное, им занялся Хопкинс.

Небо было затянуто тучами, но все равно было довольно тепло. Виктории показалось, что за время, проведенное в Корнуэлле, листва стала немного гуще. Кучер погонял лошадь, и они обогнали подводу, груженную бочками, и тележку булочника.

– Кстати, инспектор Эрмитейдж считает внезапно исчезнувшую посудомойку пособницей преступника. – Джереми искоса взглянул на спутницу.

– О…

– А еще я слышал, как экономка, миссис Эйнторп, говорила, что теперь-то ясно, почему эта девушка притворялась такой неловкой.

– Мне очень жаль, что я не успела попрощаться с Агнес. Но теперь я, наверное, всегда буду представлять себе ад как моечную. – Виктория рассмеялась, но тут же оборвала смех. – Значит, теперь мы знаем, что виконт – гомосексуалист и что у его отца был мотив для убийства, если сэр Френсис шантажировал его – а я в этом по-прежнему уверена до глубины души. К сожалению, доказательств против маркиза нет никаких.

– И все же расследование движется. Комиссар хочет в открытую спросить Блейкенуэлла насчет гомосексуализма его сына и допросить его о том, где он находился в момент убийства.

– Этого я от сэра Артура не ожидала, – удивилась Виктория. – Он же накличет неприятности на свою голову. Маркиз – очень влиятельный человек. Подобного обращения с собой он не потерпит.

– В конце концов, при всем его классовом сознании, комиссар чувствует себя в долгу перед правом. Если бы дело обстояло иначе, я не смог бы работать на него, – отозвался Джереми.

Они оставили позади площадь Пикадилли и теперь ехали вдоль маленького парка в центре Лейсестер-сквер и театра «Альгамбра» с его мавританскими куполами.

– Если маркиз действительно совершил убийство, смерти Марчмейна и Молли отлично впишутся в общую картину, – задумчиво добавил Джереми. – При условии, что Молли знала о гомосексуализме виконта. Что с учетом ее связей с мальчиками по вызову кажется мне весьма вероятным. Но поскольку мисс Уилкокс никогда не работала на семейство Блейкенуэлл, я не вижу мотива, зачем бы маркизу убивать еще и ее.

– Вы в этом совершенно уверены?

– Миссис Эйнторп и мистер Гревис ответили на мои вопросы отрицательно.

– Может быть, между мисс Уилкокс и Блейкенуэллами была какая-то связь, о которой они не знали, – вздохнула Виктория. – Ах, если бы наконец вернулись из своего путешествия по югу Кармайклы и их дворецкий! Возможно, они смогли бы ответить на этот вопрос.

– Я буду еще наводить справки. Гомосексуальность, которая, к сожалению, означает для народа смертельный приговор, остается нашим сильнейшим мотивом убийства. Как бы там ни было… – Джереми взглянул на Викторию. – Прошу, будьте с Хопкинсом осторожны в своих расследованиях. Убийца – человек совершенно беспринципный. Я уверен, что он снова совершит убийство, если почувствует, что его обнаружили. Теперь вы знаете, что мы на одной стороне. Информируйте меня о своих действиях.

– Да, я так и сделаю, – кивнула Виктория.

Как обычно, в этой части Лондона было очень интенсивное движение, и кеб продвигался вперед слишком медленно. На стене одного из домов девушка увидела большой плакат, изображавший Джеральдину Адэр в роли Эмилии, и Виктория невольно вспомнила о своем разговоре с актрисой и о своем отце. «Джереми готов был принести в жертву ради меня свою карьеру», – промелькнуло у нее в голове. Собравшись с духом, она обернулась к своему спутнику.

– Джереми, я вам так до сих пор и не сказала, почему непременно хочу найти убийцу, – произнесла она.

– Что ж, я никогда не верил, что вами движет исключительно желание помочь Эрмитейджу, – поднял брови молодой человек.

Виктория рассказала ему о том, что сэр Френсис заявил, что вся ее жизнь с отцом была ложью, и как благодаря расспросам она стала обнаруживать все больше и больше несоответствий.

– Мне постоянно снятся кошмары, – подавленным голосом произнесла она. – Я, еще совсем ребенок, нахожусь в горящей квартире, или отец ругает меня. Однажды я рассказывала вам об этом…

– Отец застал вас за рисованием и рассердился, верно?

– Да, – кивнула Виктория. – Непонимание действий отца действительно отравляет мне жизнь.

– Понимаю. – Джереми накрыл ее ладонь своей, а кучер тем временем остановил лошадей. Они подъехали к «Фокс энд Хант». – Но сейчас давайте позавтракаем и подумаем о чем-нибудь другом.

Виктория вернулась домой в почти радостном расположении духа. Они с Джереми болтали обо всем на свете, о книгах и выставках, о живописи и фотографии. И это действительно помогло. После совместного завтрака она зашла в «Морнинг Стар» и получила от мистера Паркера поручение сфотографировать «все, что плавает на воде», – именно так он и выразился.

– Мы – нация мореплавателей, мисс Бредон, – сказал он. – И наши читатели любят, когда им об этом напоминают. Так что фотографируйте барки, лодки и корабли, если хотите, даже водные велосипеды или спасательные круги. Потому что мы, англичане, справимся с волнами на чем угодно.

Хотя Виктория не разделяла энтузиазм мистера Паркера по отношению к национальным особенностям, она любила находиться у воды. Кроме того, такой заказ давал широкий простор для интерпретации, и это очень импонировало девушке. Войдя в кухню, она увидела, что Хопкинс снова полирует столовое серебро, а миссис Доджсон стоит у мойки и драит кастрюлю. Слуги переглянулись.

– Мисс Виктория, я очень сожалею, что меня не было, чтобы приготовить вам завтрак, – произнес вдруг Хопкинс.

– Ничего страшного. Я провела несколько очень приятных часов с мистером Райдером, – ответила Виктория.

Ей показалось или голос Хопкинса звучал несколько натянуто?

– Вы должны обязательно рассказать мне о своих приключениях в моечной, – вставила миссис Додсжон.

Вообще-то просьба была вполне понятной, но почему она продолжает скрести кастрюлю, хотя та давным-давно чистая?

– Дайте мне, пожалуйста, дневную газету, – обернулась она к Хопкинсу.

– Обеденную газету сегодня не принесли, – как-то слишком поспешно заявила миссис Доджсон.

– Хопкинс, миссис Доджсон, что здесь происходит? – Виктория уперла руки в бока.

Хопкинс вздохнул.

– Мы должны сказать ей, миссис Доджсон.

– Сказать что? – Виктория пристально посмотрела на обоих. Хопкинс вытащил из-под серебра обеденный выпуск «Таймс».

– Мне ужасно жаль, мисс Виктория… – когда он протянул девушке газету, она увидела, что на лице его смешались сочувствие, сожаление и гнев, – …но в «Таймс» написано, что герцог Монтегю и ваша кузина Изабель помолвлены.

Виктория уставилась на открытую страницу. Рэндольф, герцог Монтегю, и леди Изабель Бредон имеют честь сообщить о своей помолвке – вот что было написано там черным по белому.

– Ах, мисс Виктория, как герцог мог так поступить? Именно ваша родственница… – пролепетала миссис Доджсон, заламывая руки.

Дольше выносить это Виктория не могла.

– Со мной все в порядке, – коротко ответила она. – Но сейчас я хочу побыть одна.

На ватных ногах она направилась в свою комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней, а затем с удивлением обнаружила, что все еще сжимает в руках газету. Только теперь, прочитав объявление еще раз, она поняла, что там написано.

Виктории стало дурно. Она бросилась в ванную, и ее стошнило над туалетом. И, словно благодаря этому развязался какой-то внутренний узел, девушка безудержно разрыдалась, сидя на кафеле и уткнувшись головой в колени.

– Мисс Бредон! – Мистер Джарвис взволнованно махал Виктории из своей комнатки портье, когда она вошла в холл. – Вас опять спрашивала та дама. Поскольку она не хотела уходить, я позволил ей подождать вас нижнем саду. Мистера Хопкинса ведь нет дома.

– Да, я знаю.

Виктория кивнула. Хопкинс поехал в Ковент-Гарден за продуктами, а сама она решила воспользоваться солнечной погодой и контрастным освещением для того, чтобы сделать несколько снимков в гавани. Она предполагала, что «дама» – это Кейтлин, поскольку мистер Джарвис снова произнес это слово несколько неуверенно. Затем портье вынул из ящика конверт и протянул девушке.

– А это письмо передали для вас, – произнес он.

Еще мгновение Виктория надеялась, хотя и презирала себя за это, что письмо ей написал Рэндольф. О том, что его помолвка с Изабель была величайшей ошибкой, что он любит ее и хочет быть с ней. Однако на конверте из бумаги ручной выделки было выведено имя Констанс. Виктория положила его в сумочку. За минувшие четыре дня она много фотографировала и почти забыла о Рэндольфе, теперь же чувства снова нахлынули на нее. На глаза навернулись слезы. Поспешно вытерев их тыльной стороной ладони, она отвернулась, поскольку портье не следовало видеть, насколько ей плохо.

«Хотя хуже всего то, – подавленно подумала Виктория, идя по побеленному коридору полуподвала, – что Хопкинс и миссис Доджсон относятся ко мне как к больной и ходят по квартире на цыпочках».

Выкрашенная в зеленый цвет дверь вела в маленький нижний дворик, отделенный от улицы кованой решеткой. Среди цветочных горшков с гортензиями, рододендронами и клематисом, покрытым почками, подставив лицо солнцу, сидела Кейтлин. Увидев Викторию, она искривила свои ярко накрашенные губы в улыбке.

– Кейтлин, есть новости по убийству Молли? Ты узнала что-нибудь о владельце запонок? – взволнованно поинтересовалась Виктория, присаживаясь рядом.

– Не-е, к сожалению, нет, – покачала головой Кейтлин. – Я пришла по другому делу. Несколько суфражисток кое-что задумали. Я имею в виду проституток, как я, и работниц, необразованных и зажиточных баб. В субботу в Эпсоме состоится дерби. Там и король будет. Мы хотим раздавать листовки, и я хотела спросить у тебя, пойдешь ли ты с нами. Богатые женщины слишком боятся. Потому что там наверняка будет куча полиции.

Виктория только собралась было сказать Кейтлин, что бабушка и дедушка будут вне себя, если узнают, что она в присутствии короля раздавала листовки за борьбу за права женщин и что из-за этого она не будет участвовать в акции, но потом вспомнила об Орле, над которой издевался такой садист, как сэр Френсис, об Агнес, которую чуть было не изнасиловали, при том что насильник мог совершенно не бояться наказания. Законы в этой стране следовало срочно менять. А пока могут голосовать только мужчины, этому не бывать. «Кроме того, – рассуждала Виктория, – мои родственники и так пытаются взять на себя опеку надо мной. Так что может быть хуже?»

– Да, я пойду с вами, – обернулась она к Кейтлин.

– На тебя точно можно положиться. – Кейтлин погладила ее по руке.

– А бордель Молли еще закрыт? – поинтересовалась Виктория.

– Да, потому что никто толком и не знает, кому этот дом-то принадлежит на самом деле. Девочки частично разошлись по другим заведениям. – Кейтлин опередила ее, ответив на не заданный вопрос. – Некоторые сняли себе комнаты. Орла живет у меня. Если вдруг ты или твоя подруга, та леди, услышите, что кому-то нужна служанка, было бы хорошо, если бы вы замолвили словечко за Орлу. Наше ремесло не для нее. Даже если бы над ней не поиздевался такой мерзавец, как сэр Френсис.

– Я поспрашиваю и Констанс тоже скажу, – пообещала Виктория. В сравнении с жизнью проститутки в Ист-Энде работа служанки может показаться раем. И, несмотря на это, девушке было ужасно жаль, что у бедных женщин так невелик выбор в отношении профессии.

– Красивенькое здесь местечко. – Кейтлин обвела взглядом стоявшие в кадках растения. – Ну, пойду я, наверное. И так привлекла немало внимания, – и она подняла глаза на решетку, где стоял одетый во все черное мужчина, глядевший в вырез ее платья с ужасом и восторгом. Кейтлин подмигнула ему, и тот поспешно ретировался.

Виктория с Кейтлин, идя по подвалу, обсуждали, где встретятся в будущую субботу, чтобы ехать в Эпсом. Попрощавшись с женщиной у двери, Виктория поднялась в свою квартиру и только на лестнице вспомнила о письме Констанс, лежавшем в сумочке. Подруга спрашивала, не хочет ли она выпить с ней чашку чаю в отеле «Савой».

Больше всего на свете Виктории хотелось спрятаться в своей комнате или в фотолаборатории, но она прекрасно знала, насколько настойчивой может быть Констанс. Она наверняка узнала о помолвке Рэндольфа с Изабель и хочет поддержать ее. Если она придумает какую-нибудь отговорку и откажется приходить, Констанс придет к ней домой. Поэтому девушка скрепя сердце отправилась в «Савой».

Стены чайной комнаты были украшены рисоваными стилизованными цветами, а обстановка выдержана в стиле ампир. Вокруг позолоченных столиков были расставлены миниатюрные диванчики и кресла мятно-зеленого цвета. Позолоченными были и капители колонн и обрамление потолка. Констанс сидела у большого окна. Бурную жизнь внешнего мира от посетителей отеля скрывали воздушные шторы. В отеле «Савой» царили роскошь и уют.

– Как я рада видеть тебя! – Констанс мило улыбнулась Виктории. На ней было чудесное выходное платье из оранжевого шелка с кружевами, отлично гармонировавшее с ее темными волосами и глазами, и Виктория в своих юбке и блузке снова показалась себе скучной и убогой. – Я была так потрясена, узнав о помолвке Рэндольфа с твоей кузиной. Никогда не думала, что он так поступит. А ты догадывалась о чем-то подобном? – осторожно поинтересовалась она.

– Моя бабушка намекала мне, что Рэндольф интересуется Изабель, незадолго до того, как я уехала в Блейкенуэлл-манор. А потом я увидела их там вместе, и общались они друг с другом как очень близкие люди.

Возможно, однажды она скажет Констанс, что застала Рэндольфа и Изабель в очень интимной позе, однако не сейчас. К столику подошел официант и налил чай в чашки из тончайшего фарфора. Пироги, тортики, нарезанные полосками сэндвичи, поданные к чаю, были наверняка столь же вкусны, как в «Рице», но у Виктории не было аппетита. Девушка отпила немного чая.

– Мне так стыдно, что я влюбилась в Рэндольфа, – вырвалось у нее. – Я должна была понимать, что его интерес ко мне несерьезен. А ведь я считала себя довольно рассудительной девушкой.

Как же приятно было выговориться и снять камень с души!

– Почему ты должна стыдиться своей влюбленности в него? – Констанс погладила ее руку. – Выглядит Рэндольф сногсшибательно. Он умен и образован. Не говоря уже о его богатстве и великолепном положении в обществе.

– И все же…

– Пригласив тебя на верховую прогулку, затем на выставку в Национальную галерею, а после на обед, он подал тебе ложную надежду. И не забывай о том, что вы познакомились в Италии, в таком месте, которое просто создано для романтичной любовной истории.

– Да, и мне так хотелось, чтобы эта история продолжилась в Лондоне, – вздохнула Виктория.

Вдруг Констанс со звоном поставила чашку на блюдце и замерла. Проследив за ее взглядом, Виктория увидела, что в чайный зал вошел Рэндольф в сопровождении элегантной пожилой дамы – вероятно, родственницы. Внутри у Виктории все судорожно сжалось. Слава богу, с ним нет бабушки Гермионы и Изабель – этого она бы просто не вынесла.

Словно почувствовав взгляд Виктории, Рэндольф повернул голову и посмотрел в их сторону. Когда он узнал ее, зрачки его на миг расширились. «Интересно, он будет игнорировать меня или наберется мужества и подойдет к нам?» – подумала Виктория. Рэндольф что-то сказал своей спутнице, а затем действительно пересек зал, подошел к их столику и поклонился.

– Виктория, можно мне поговорить с вами наедине? – спросил он.

Виктория только и могла, что молча кивнуть Констанс, ожидавшей ее реакции. Девушка была в ярости и в то же время чувствовала полную беспомощность. Она не могла заставить себя отослать его прочь, не узнав, что он хочет ей сказать. Он снова околдовывал ее.

Констанс поднялась.

– Я буду ждать тебя в холле, – произнесла она и ободряюще коснулась плеча подруги.

Рэндольф опустился в ее кресло.

– Я хотел написать вам, что помолвлен с вашей кузиной, – произнес он. – Но не смог себя преодолеть. Прийти к вам домой я не осмелился, поскольку был уверен, что вы не примете меня.

Как же Виктории хотелось, чтобы он говорил правду!

– Значит, ваши чувства ко мне не были наигранны?

– Не были, – он покачал головой и посмотрел на девушку открытым взглядом, – я был и по-прежнему влюблен в вас.

– Но почему же вы тогда выбрали Изабель? – Виктория ненавидела себя за прозвучавшее в голосе отчаяние. – Когда мы катались верхом в Гайд-парке, вы сказали, что вам нравится моя непринужденность.

– И это правда. Я нахожу вас восхитительной и очаровательной, – вздохнул Рэндольф. – Но непринужденность, к сожалению, не поощряется в нашем обществе, не говоря уже о продвижении по карьерной лестнице. Она уместна в исключительных ситуациях и в особые моменты, такие как путешествие или уикенд в загородной резиденции, у друзей, но не в повседневной жизни… Однако если бы вы смогли решиться стать моей любовницей, Виктория, я был бы очень счастлив.

Виктория смотрела на Рэндольфа во все глаза, не в силах сказать ни слова.

– Мне очень жаль, Виктория, – негромко произнес он, словно осознав, насколько оскорбительно его предложение, – я не хотел обидеть вас.

Густо покраснев, Виктория вскочила. Выбежав в зал, она поняла, что на нее смотрят многие. Вероятно, гости знали о том, что она флиртовала с Рэндольфом, а теперь были в курсе его помолвки. Во взглядах читались сочувствие и насмешка. Но хуже всего было то, что Виктория была почти готова отринуть свою гордость и самоуважение и принять предложение герцога.