План:
1. Предварительные замечания.
2. Развитие летописания.
3. Литература русских земель и княжеств.
а) Развитие областных литератур.
б) «Слово о полку Игореве».
в) «Слово» и «Моление» Даниила Заточника.
4. Архитектура русских земель и княжеств.
5. Развитие живописного искусства.
6. Быт и нравы Древней Руси.
1. Предварительные замечания
Развитие материальной и духовной культуры русских земель в эпоху феодальной раздробленности опиралось на дальнейший подъем феодальной экономики, который напрямую был связан с существенным ростом городов как полноценных центров ремесла и торговли. По данным большинства историков и археологов, в том числе известного советского историка академика М.Н. Тихомирова, автора фундаментальной работы «Древнерусские города» (1956), в этот период количество городов на Руси выросло с 89 до 249, т.е. почти в три раза.
Разрыв политических связей между русскими землями не прервал духовного единства русских земель, а киевский митрополит признавался главой единой Русской православной церкви, которая во многом определяла весь характер и содержание культурного процесса на Руси, в том числе летописания, литературы, архитектуры и живописного искусства.
2. Развитие летописания
В эпоху феодальной раздробленности дальнейшее развитие летописания происходило как в старых летописных центрах (Киев, Новгород, Ростов), так и в новых столичных городах разных русских земель, в частности во Владимире, Галиче, Рязани и других городах.
Как полагают многие ученые, раньше других местное летописание возникло в Новгороде, хотя вопрос о времени его становления до сих пор остается предметом научной дискуссии. Одни авторы (А. Шахматов, Б. Рыбаков) древнейшим летописным сводом считали «Новгородскую Первую летопись по Синодальному харатейному списку» или «Новгородскую Первую летопись старшего извода», начало создания которой они относили к 1050-м гг., т.е. к моменту завершения постройки новгородского Софийского собора. Другие авторы (Д. Лихачев, П. Толочко, И. Данилевский) полагали, что первая новгородская летопись была создана вскоре после известного «новгородского восстания» 1136 г., ставшего переломным моментом в истории новгородской государственности. Наконец, третья группа авторов (В. Янин, М. Алешковский) полагала, что самобытное новгородское летописание возникло только в 1220-х гг.
«Новгородская Первая летопись» начиналась с описания известных событий 1015 г., положивших начало кровопролитной борьбе за власть между сыновьями Владимира Святого, и завершалась описанием событий 1209 г., когда в Новгороде вспыхнул очередной бунт городской черни, который завершился низложением посадника Дмитрия Мирошкинича. При этом надо отметить, что центральное место в этом летописном своде было отведено «новгородскому восстанию» 1136 г., в результате которого вся верховная власть в городе окончательно перешла в руки высшего новгородского духовенства и боярской аристократии.
В начале XII в. по указанию новгородского архиепископа Нифонта доместик новгородского Антониева монастыря Кирик составил хронологическое пособие к летописанию, которое в историографии получило название Софийского владычного свода. Именно на базе этого свода началась переработка всего княжеского летописания, созданного в предшествующий период. Современный филолог профессор А.А. Гиппиус в своей диссертации «Лингво-текстологическое исследование Синодального списка Новгородской первой летописи (1996), предположил, что этот пересмотр летописных материалов начался в 1132 г., т.е. за несколько лет до известного «новгородского восстания». Более того, он предположил, что именно этот год стал переломным годом в истории всего новгородского летописания, когда княжеская летопись окончательно перешла в руки владычных летописцев и далее продолжалась как летопись Софийского собора, где находилась резиденция новгородского владыки. Однако большинство ученых (Д. Лихачев, П. Толочко, И. Данилевский, А. Петров) считает, что кардинальная переработка княжеского летописания была непосредственно связана с «новгородским восстанием» 1136 г. и изгнанием князя Всеволода с новгородского престола.
По мнению большинства историков, активное участие в этой работе принял настоятель новгородской церкви Святого Якова Герман Воята. Академик П.П. Толочко предположил, что записи Германа Вояты, сделанные им в 1140―1180-хгг., были его личным дневником, поскольку он не только подробно поведал о крупнейших исторических событиях той поры, но и детально изложил бытовую сторону жизни своих земляков, как простых горожан, так и новгородской знати.
Следует особо подчеркнуть, что в отличие от летописной традиции других русских земель новгородские летописи создавались не в тиши монастырских келий, а в среде белого духовенства, в частности, при дворе новгородского архиепископа. Этим обстоятельством и объясняется тот факт, что:
1) в отличие от высокопарного летописного слога большинства русских княжеств, в частности, Киева, Владимира и Галича, где часто можно было встретить широкие эпические обобщения и исторического, и церковного, и политического характера, новгородские летописцы фиксировали в основном только те важнейшие события и факты, которые происходили в самом городе или его округе;
2) все новгородские летописцы были хорошо знакомы с повседневной жизнью своих земляков из разных социальных слоев, поэтому часто «злоупотребляли» чисто бытовыми сюжетами и описанием совершенно рядовых событий из жизни горожан;
3) практически все новгородские летописцы так и не смогли преодолеть ограниченность местного патриотизма и подняться до уровня общерусских интересов и задач. Этим обстоятельством во многом объяснялся тот хорошо известный факт, что очень часто в новгородских летописных сводах содержались совершенно иные, отличные от прочих русских земель, оценки многих важнейших политических и исторических событий той поры.
Крупным летописным центром эпохи феодальной раздробленности было Галицко-Волынское княжество. Время создания Галицко-Волынского летописного свода до сих пор является предметом давней научной дискуссии, но большинство исследователей (Л. Черепнин, В. Пашуто, Н. Котляр, П. Толочко, А. Ужанков) считает, что он был создан в конце XII ― начале XIII вв. и сохранился в составе знаменитой Ипатьевской летописи.
По мнению многих ученых (Л. Черепнин, В. Пашуто, П. Толочко), Галицко-Волынский летописный свод состоял из трех основных частей:
• Начальной Галицкой летописи, излагавшей события 1199―1211 г. (автор книжник Тимофей);
• Второй Галицкой летописи, которая повествовала о борьбе князя Даниила Романовича за великокняжеский престол в 1220—1240-х гг. (автор тысяцкий Демян);
• Волынской летописи, где излагались события 1262—1292 гг. (анонимный автор-монах Холмского монастыря).
Хотя известный украинский историк профессор Н.Н. Котляр, который детально исследовал данный вопрос в своей фундаментальной монографии «Галицко-Волынская летопись XIII в.» (1993), утверждал, что в составе этого летописного свода было девять различных повестей («летописей»).
Основное место в этом летописном своде занимали разные сюжеты, посвященные борьбе за власть между галицко-волынскими князьями и влиятельными группировками боярской знати двух столичных городов — Галича и Владимира-на-Волыни. Симпатии галицко-волынских летописцев были явно на стороне двух великих князей — Романа Мстиславича (1172—1205) и его старшего сына Даниила Романовича (1238―1264), которых безымянные авторы прославляли как истинных патриотов, собирателей и защитников родной земли. Более того, по мнению целого ряда авторов (В. Кусков, П. Толочко), Галицко-Волынский летописный свод представлял собой подробную биографию великого князя Даниила Галицкого, написанную в возвышенном панегирическом стиле.
Говоря о летописной традиции Юго-Западной Руси, следует отметить тот факт, что, по мнению многих историков (Л. Черепнин, В. Пашуто, А. Кузьмин, Н. Котляр), в Галицко-Волынском летописном своде полностью отсутствовала традиционная «погодная сетка», которая была характерна для всех остальных летописных сводов. Хотя ряд украинских историков (М. Грушевский, П. Толочко) отрицает исключительно повествовательный характер галицко-волынского летописания и утверждает, что его погодная разбивка была осуществлена уже в конце XIII в., но затем испорчена безымянным составителем Ипатьевской летописи.
По мнению большинства историков (М. Приселков, А. Насонов, И. Данилевский), примерно в те же годы появился Киевский великокняжеский свод, создание которого обычно датируют 1199―1200 гг. Попытка профессора В.Т. Пашуто отнести создание этого свода к 1238 г. не получила поддержки у большинства его коллег. Считается также, что этот летописный свод был составлен при великом князе Рюрике Ростиславиче (1194—1201) игуменом Выдубицкого монастыря Моисеем.
Как правило, к основным источникам Киевского великокняжеского свода относят:
• киевский свод Святослава Всеволодовича, который завершается описанием его кончины в 1173 г.;
• семейную хронику Ростиславичей, а точнее, сборник некрологов и мортирий братьев Рюрика Ростиславича, составленный в том же Выдубицком монастыре;
• семейный летописец черниговского князя Святослава Ольговича и его сыновей, Олега и Игоря, который был доведен до 1198 г.;
• княжеский летописец Переяславля Южного, повествующий о военных подвигах тамошнего князя Владимира Глебовича, доведенный до его кончины в 1187 г.
По устоявшемуся мнению историков, киевское летописание той поры носило двоякий характер, поскольку с одной стороны, оно как бы продолжило летописную традицию «Повести временных лет», но с другой стороны, утратило прежний общегосударственный характер и превратилось в чисто семейную летопись киевских князей. Киевское летописание велось непрерывно в течение всего XII в., однако достоверных данных о продолжении этой традиции после смерти Рюрика Ростиславича нет.
В конце XII в. крупным летописным центром становится Северо-Восточная Русь. Вопрос о времени начала владимиро-суздальского летописания также является предметом давней научной дискуссии. Одни историки (М. Приселков, Ю. Лимонов) относят время его становления к 1120-м гг., т.е. началу правления суздальского князя Юрия Долгорукого (1125—1155). Их оппоненты (Н. Костомаров, П. Толочко) полагают, что первый местный летописный свод был создан только при Андрее Боголюбском (1157―1174) в 1158―1160 гг., когда здешнее летописание превращается в регулярную хронику с погодным изложением важнейших событий.
Первым крупным сводом стал Владимирский летописный свод, который, по мнению большинства историков, был создан в 1174―1177 г. при Успенском соборе его настоятелем епископом Федулом. При составлении этого свода были использованы различные источники, в том числе «Ростовский летописный сборник», созданный при Юрии Долгоруком, а также ряд литературно-церковных произведений, в частности, «Житие Леонтия Ростовского», «Слово о милости божьей к Андрею Боголюбскому», «Слово на Покров», «Сказание о победе над болгарами 1164 года и празднике Спаса» и «Завещание Георгия Симоновича».
Летописная традиция Северо-Восточной Руси не замыкалась на освещении событий местного масштаба, а ярко отражала важнейшие события всех русских земель, в том числе доставление на кафедры митрополитов и епископов, антиполовецкие походы русских князей и т.д.
В 1180-х гг. при Всеволоде Большое Гнездо (1176―1212) этот летописный свод постоянно пополнялся новым фактическим материалом как церковного, так и внецерковного характера. По мнению ряда ученых (А. Муравьев, В. Кучкин), владимирская летопись того периода часто излагала многие события в форме церковных проповедей, что, вероятнее всего, объяснялось тем обстоятельством, что летописание по-прежнему находилось под неусыпной опекой столичного епископата и кафедрального Успенского собора.
В 1193 г. по указанию Всеволода Большое Гнездо первая редакция Владимирского свода была подвергнута очень тщательной переработке, установить причины которой до сих пор не удалось. Ученые лишь отмечают тот факт, что новая редакция Владимирского свода по-прежнему была написана в русле прославления сильной княжеской власти и сохранила заметный налет церковности. Кроме того, в эту редакцию был введен целый ряд новых материалов, в частности «Летописец» Переяславля-Южного, который считался исконной отчиной всех владимиро-суздальских князей.
Владимирская летопись, которая была обильно украшена библейскими цитатами и всевозможными церковными поучения, уделяла большое внимание и чисто мирским делам. Симпатии владимирских летописцев явно были на стороне Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, которые не только жестко проводили политику укрепления великокняжеской власти, но и активно вмешивались в общерусские дела. Одним из лучших рассказов этого свода по праву считается историческая «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», которая носит ярко выраженный житийный характер. Вопрос об авторстве этой повести до сих пор является дискуссионным, поскольку одни ученые (Б. Рыбаков, Д. Лихачев, Н. Воронин, П. Толочко) считают, что ее автором был великокняжеский слуга Кузьмище Киянин, а другие (М. Погодин, М. Приселков) полагают, что им был настоятель Успенского собора Федул.
В начале XIII в. церковный характер владимирского летописания, видимо, перестал отвечать интересам великокняжеской власти, и третья редакция Владимирского свода, созданная в 1212 г., уже разительно отличалась своим светским характером и содержанием. Не затрагивая общей схемы русской истории и идейной направленности двух предшествующих сводов, «авторский коллектив» новой редакции Владимирского свода убрал из него многочисленные церковные наслоения не только назидательного и поучительного, но и фактического характера.
3. Литература русских земель и княжеств
а) Развитие областных литератур
В XII — первой трети XIII вв. развитие церковной и светской литературы в значительной степени было связано с политическими интересами местных феодальных центров. И церковная, и даже светская литература все дальше стала отходить от освещения чисто житейских и политических вопросов, и в многочисленных церковных поучениях, сказаниях и проповедях ведущее место начинают занимать далекие от реальной и повседневной жизни «истины веры» и «благочестия».
Крупнейшим центром развития русской литературы было Владимиро-Суздальское княжество, где во второй половине XII — начале XIII вв. были созданы такие известные литературные произведения, как «Слово о милости божьей к Андрею Боголюбскому», «Сказание о победе над булгарами 1164 года и празднике Спаса», «Сказание об обретении мощей Леонтия Ростовского», «Слово на Покров» и многие другие.
Еще одним центром литературного творчества был Господин Великий Новгород, где в тот период были созданы первое оригинальное агиографическое произведение — «Житие Варлаама Хутынского», а также целый ряд популярных «хождений», в частности, «Сказание о Софии в Царьграде», «Книга паломника», повествующая о путешествии в Царьград Добрыни Ядрейковича в 1200—1204 гг., и «Повесть о взятии Царьграда фрягами (крестоносцами)» в 1204 г.
Среди выдающихся памятников церковно-религиозной литературы той поры следует особо выделить сочинения Кирилла Туровского и Климента Смолятича.
Климент Смолятич (ум. 1164) известен, прежде всего, тем, что был вторым, после митрополита Илариона, природным «русаком», вставшим во главе Русской православной церкви в 1147 г. К большому сожалению, до нас дошло лишь одно сочинение Климента Смолятича — его знаменитое «Послание пресвитеру Фоме», который был духовником смоленского, а затем великого киевского князя Ростислава Мстиславича. Правда, академик Н.И. Срезневский утверждал, что Климент Смолятич был автором очень интересного произведения ораторского красноречия «Слова о любви Климова», но большинство ученых отрицают этот факт.
Что касается самого «Послания», то оно знаменательно не только тем, что именно в нем Климент Смолятич убедительно опроверг лживые обвинения пресвитера Фомы о незаконном занятии им митрополичьей кафедры, но и тем, что в нем содержались многочисленные выдержки из различных сочинений выдающихся античных авторов, в частности Гомера, Аристотеля и Платона, что зримо говорило о высокой учености предстоятеля Русской православной церкви.
Кирилл Туровский (ум. 1182) был видным деятелем Русской православной церкви и автором целого ряда ярких церковных и публицистических произведений, в том числе «Послания к Андрею Боголюбскому», восьми торжественных «Слов», двух «Поучений» и двадцати двух молитв. Самыми известными его произведениями стали «Поучение о слепце и хромце» и «Притча о человеческой душе», которую иногда именуют «Притчей о душе и теле».
Первый трактат носил более светский, нежели церковный характер, поскольку был прямо направлен против великого владимирского князя Андрея Боголюбского и ростовского архиепископа Федорца, что красноречиво говорит об активном участии епископа Кирилла в политической борьбе того времени. А второй трактат носил больше философский и богословский характер, поскольку в своей «Притче», опираясь на каноны православного христианского вероучения, он дает собственное толкование смысла человеческого бытия, размышляет о характере взаимоотношений светской и церковной власти и активно выступает в роли защитника единства всей Русской земли.
На рубеже XII—XIII вв. был создан большой компилятивный памятник церковной литературы — так называемый «Киево-Печерский патерик», который представлял собой сборник разнообразных поучений, рассказов и «житий святых». Большинство литературных сочинений, вошедших в этот «Патерик», сложились значительно раньше, но сохранились они именно в составе этого произведения. Основу самого «Патерика» составляли два литературных сочинения — «Послание» суздальского епископа Симона к монаху Киево-Печерского монастыря Поликарпу и «Послание» самого Поликарпа к игумену того же монастыря Анкидину. В этих двух «Посланиях» содержались различные повести и рассказы о знаменитых монахах Киево-Печерского монастыря и о тех важнейших исторических событиях, которые произошли в ту далекую эпоху. При этом надо отметить тот факт, что авторы этих посланий активно проводили идею главенства Киево-Печерской обители по отношению к другим святым обителям Древней Руси. Чуть позднее «Послания» Симона и Поликарпа были дополнены «Житием Феодосия Печерского» и «Сказанием о черноризцах печерских», и именно в таком виде до нас дошла древнейшая рукопись этого «Патерика», созданная в 1406 г. по указанию тверского епископа Арсения.
б) «Слово о полку Игореве»
Настоящим шедевром древнерусской литературы, содержащим великие идеи единства всех русских земель, гуманизма и патриотизма, по праву считается знаменитое «Слово о полку Игореве», которое повествовало о походе новгород-северского князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г.
Единственный известный список этого «Слова» сохранился в составе «Рукописного сборника» XVI в., в который также входили «Хронограф» XIV в., «Сказание об Индии богатой», «Повесть об Акире Премудром», «Девгениево деяние» и ряд других литературных сочинений Древней Руси. Первоначально этот сборник принадлежал Спасо-Ярославскому монастырю. Когда этот монастырь был упразднен Екатериной II, его настоятель Иоиль Быковский в 1787 г. продал этот сборник известному меценату и собирателю древнерусских рукописей графу А.И. Мусину-Пушкину.
В 1800 г., благодаря блестящей работе известных историков-архивистов А.Ф. Малиновского, Н.Н. Бантыш-Каменского и Н.М. Карамзина, А.И. Мусин-Пушкин опубликовал сам текст этого «Слова» и сопроводил его переводом на современный русский язык, вступительной статьей и примечаниями к нему. В 1812 г. все рукописное собрание выдающегося русского мецената трагически погибло в огне московского пожара, в результате чего в руках исследователей сохранился только печатный текст этого «Слова», а также несколько выписок-копий, сделанных с оригинала. Очень интересная и богатая информация о походе князя Игоря на половцев содержалась также в одноименной летописной «Повести», которая сохранилась в составе Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, созданных в конце XIV ― начале XV вв.
По мнению многих авторов (Н. Гудзий, Д. Лихачев, В. Кусков), Ипатьевская летопись, возникшая на юге, фактически точно, очень подробно и с большим сочувствием излагала события этого похода и его трагический исход. Ряд советских историков (Б. Рыбаков) обратили особое внимание на сюжетные и текстуальные параллели между этим вариантом «Повести» и «Словом о полку Игореве», сделав предположение, что автором этой летописной «Повести» был либо непосредственный участник этого похода, либо человек близкий к князю Игорю. В то же время Лаврентьевская летопись, которая создавалась на северо-восточных рубежах Руси, напротив, содержала очень сухой, предельно лаконичный и назидательный рассказ об этом знаменитом походе, что, вероятнее всего, говорит о том, что эта редакция летописной «Повести» была вторичного порядка.
Исторической основой создания «Слова о полку Игореве» стали следующие события. В 1183 г. великий киевский князь Святослав Всеволодович (1176—1194), возглавив коалицию южнорусских князей, совершил удачный поход против половцев, в ходе которого нанес сокрушительное поражение кочевникам и взял в плен хана Кобяка, которого затем обезглавили в Киеве. В этом походе должны были принять участие и новгород-северские князья во главе с Игорем Святославичем (1151―1202), однако из-за страшной гололедицы его дружины не успели влиться в ряды этой коалиции. И тогда весной 1185 г. князь Игорь во главе дружин курского князя Всеволода, путивльского князя Владимира и рыльского князя Святослава, которые приходились ему, соответственно, младшим братом, старшим сыном и родным племянником, вышел в новый поход против половцев. Этот поход не только закончился грандиозным поражением русских дружин на реке Каяле, но и пленением всех оставшихся в живых русских князей.
В исторической науке до сих пор существует целый ряд острых проблем, связанных с изучением этого памятника древнерусской литературы.
1) Самой «сенсационной» проблемой был и остается вопрос о времени создания этого произведения. Практически сразу после публикации «Слова о полку Игореве» представители так называемой «скептической школы» (М. Каченовский, О. Сенковский) впервые высказали сомнения в подлинности этого произведения, но в XIX в. практически все крупные ученые не ставили под сомнение его аутентичность. Однако уже в 1910—1940-х гг. французские слависты Л. Леже и А. Мазон выдвинули новые скептические гипотезы относительно происхождения «Слова». По мнению профессора А. Мазона, «Слово о полку Игореве» было создано в конце XVIII в. по образцу знаменитой «Задонщины», а в качестве сюжета этого произведения был использован обзор каких-то реальных событий XII в., сделанный В.Н. Татищевым по несохранившимся летописным сводам.
Всем скептикам неоднократно возражали многие историки и лингвисты (В. Андрианова-Перетц, М. Тихомиров, Д. Лихачев, Б. Рыбаков), однако самые убедительные аргументы в пользу подлинности «Слова о полку Игореве» впервые предложил известный американский лингвист Р.О. Якобсон, который подробно опроверг все основные положения работ А. Мазона (1948), доказав полное соответствие языковых черт «Слова» другим аутентичным памятникам Древней Руси. Помимо чисто лингвистических доказательств он привел большой объем литературных параллелей и сделал подробный анализ поэтики «Слова».
В 1960-х гг. гипотезу о подложности «Слова» стал активно поддерживать известный советский историк профессор А.А. Зимин, который написал специальное исследование «Слово о полку Игореве» (1964). В связи с этим обстоятельством в Академии наук СССР даже состоялось закрытое совещание по этому вопросу, на котором он был подвергнут жесткой и вполне обоснованной критике со стороны многих авторитетных ученых, и его книга была отправлена в спецхран.
В 1970―1980-х гг. идеи А. Мазона и А.А. Зимина были активно поддержаны целым рядом немецких и австрийских филологов-скептиков, в том числе К. Трестом, М. Хендлером и Р. Айтцетмюллером. Более того, после краха советского политического строя ряд ближайших соратников и учеников покойного профессора А.А. Зимина, известные либеральные историки В.Б. Кобрин, Я.С. Лурье и А.Л. Хорошкевич в чисто корпоративных и политических целях вновь возродили идеи А.А. Зимина, а уже в 2006 г. был опубликован расширенный вариант его старой книги. Тогда же, в 2003 г., эти идеи были активно поддержаны и развиты известным американским славистом Э. Кинаном.
Одновременно с идеями А. Мазона, А.А. Зимина, Э. Кинана и других скептиков, относивших создание «Слова» к концу XVIII в., появились новые гипотезы о времени его создания. Например, ленинградский профессор Д.Н. Альшиц считал, что этот выдающийся памятник русской литературы был создан в период между 1223―1237 гг. и был посвящен трагической битве на реке Калке, где погибли тысячи русских ратников и много русских князей. А другой ленинградский историк профессор Л.Н. Гумилев, поддержав исходный тезис о том, что «Слово» было создано в XIII в., заявил, что это иносказательное сочинение было посвящено монгольскому нашествию на Русь, хотя само это «нашествие» он отрицал!
Все эти обстоятельства вынудили ряд современных ученых, в частности, академика А.А. Зализняка и профессора А.А. Горского, вновь обратиться к этой старой проблеме. Выдающийся российский лингвист академик А.А. Зализняк в своей фундаментальной монографии «"Слово о полку Игореве": взгляд лингвиста» (2006), детально рассмотрев язык «Слова», более чем убедительно показал, что гипотетический фальсификатор XVIII в. для того, чтобы создать его текст, должен был обладать огромным количеством точных знаний, полученных лингвистической наукой только в XIX—XX вв. Критически рассмотрев все лингвистические аргументы против подлинности «Слова», А.А. Зализняк однозначно отметил, что вероятность его поддельности исчезающе мала.
Если говорить по существу, то подавляющее большинство ученых (В. Андрианова-Перетц, Д. Лихачев, Б. Рыбаков, А. Кузьмин, О. Творогов, А. Зализняк, А. Горский) вполне справедливо полагает, что «Слово о полку Игореве» было создано по горячим следам того знаменитого похода, примерно в 1185―1188 гг.
2) Кто был автором «Слова о полку Игореве». Эта проблема до сих пор остается одной из самых загадочных страниц истории создания «Слова». В частности, разные скептики, относившие его создание к концу XVIII, приписывали его авторство то архимандриту Иоилю Быковскому (А. Мазон, А. Зимин), то А.И. Мусину-Пушкину и Н.Н. Бантышу-Каменскому (А. Мазон), то Н.М. Карамзину (М. Хендлер, Р. Айтцетмюллер, К. Трост), то чешскому филологу Йозефу Добровскому (Э. Кинан).
Все сторонники подлинности «Слова» также спорят об авторстве этого произведения, но все они безоговорочно признают тот непреложный факт, что им мог быть только современник тех исторических событий. В числе предполагаемых авторов «Слова» назывались и галицкий книжник Тимофей, и словутный певец Митуса, и тысяцкий Рагуил, и некий певец Ходына, и великий киевский князь Святослав Всеволодович, и даже сам князь Игорь Святославич. На наш взгляд, наиболее достоверной гипотезой является точка зрения академика Б.А. Рыбакова, который в своих известных работах «"Слово о полку Игореве" и его современники» (1971) и «Русские летописцы и автор “Слова о полку Игореве”» (1972) утверждал, что автором этого произведения был киевский тысяцкий Петр Бориславич, написавший до этого «Житие великого киевского князя Изяслава Мстиславича». Позднее эту точку зрения в той или иной мере поддержали Д.С. Лихачев, О.В. Творогов, В.Ю. Франчук и другие историки и лингвисты.
3) Какова жанровая специфика «Слова». Одни ученые (И. Срезневский, И. Еремин) говорили о том, что название этого произведения и его структура, т.е. вступление, повествование и эпилог, типологически связаны с жанром ораторского красноречия. Другие авторы (В. Кусков) утверждают, что в рамках «Слова» соединились жанры «жития», исторической повести и исторической песни, в которых автор выступает не как простой агиограф или историк-летописец, а как очень яркий и талантливый поэт-публицист, мастер поэтической метафоры и ритмической прозы. Наконец, третья группа авторов (Д. Лихачев) полагает, что в «Слове» нашли свое воплощение два старинных фольклорных жанра — «слава», т.е. прославление русских князей, и «плач», т.е. оплакивание трагических событий, связанных с гибелью русского войска и пленением русских князей.
в) «Слово» и «Моление» Даниила Заточника
Скудность исторических фактов, а также их явно легендарный характер стали причиной возникновения различных версий и жизни самого Даниила Заточника, и его социального положения, и времени создания этих произведений, и их адресата. Все версии по данной проблеме, как справедливо заметил профессор В.В. Кусков, во многом носят гипотетический характер. В центре внимания большинства ученых до сих пор находятся несколько основных проблем:
1) Когда были созданы «Слово» и «Моление» Даниила Заточника. Проблеме датировки «Слова» и «Моления» и их соотношения друг с другом посвящено много научных работ разного содержания и качества. Например, профессора И.У. Будовниц, Б.А. Романов и Н.Н. Воронин доказывали приоритет «Слова». А их оппоненты, академики В.А. Перетц, Н.К. Гудзий и В.М. Гуссов утверждали, что значительно раньше было создано «Моление». Что касается конкретной датировки создания этих сочинений, то на наш взгляд, ближе к истине те авторы (Б. Романов, В. Кусков, А. Муравьев), которые утверждают, что «Слово» Даниила Заточника было создано в 1197 г., а «Моление» Даниила Заточника возникло в 1229 г.
2) Каков был социальный статус Даниила Заточника. На сей счет также существует много различных точек зрения. Академик Ф.И. Буслаев утверждал, что он был сыном княжеской рабыни, академик Н.К. Гудзий считал его боярским холопом, профессор И.У. Будовниц полагал, что Даниил Заточник был дворянином, академик М.Н. Тихомиров называл его ремесленником, профессор Б.А. Романов говорил, что Даниил Заточник был человеком, не имеющим определенного социального статуса, а академик Д.С. Лихачев считал его первым русским интеллигентом.
3) Кто был адресатом этих сочинений. Наибольшие споры вызывает вопрос о том, кому было адресовано «Слово» Даниила Заточника. Одни ученые называют адресатом «Слова» ростово-суздальского князя Юрия Долгорукого (1125―1155), другие полагают, что им был галицкий князь Андрей Добрый (1100—1142), третьи утверждают, что это «Слово» было адресовано великому владимирскому князю Андрею Боголюбскому (1157—1174), наконец, четвертые авторы считают, что адресатом «Слова» был новгородский князь Ярослав Владимирович (1182―1199). Что касается адресата «Моления», то в данном случае наблюдается значительно большее единодушие и подавляющая часть ученых сходится во мнении, что им был внук Юрия Долгорукого, переяславский князь Ярослав Всеволодович (1212―1238).
4) Проблема авторства этих сочинений также остается предметом острой научной дискуссии. На наш взгляд, вероятнее всего автором «Слова» был новгородский ремесленник Даниил Заточник, который из заточения обращался с посланием-просьбой к новгородскому князю Ярославу Владимировичу. А автором «Моления» был псевдо-Даниил или Даниил Заточник-Второй — служилый человек Северо-Восточной Руси, который, будучи также заточенным, обращался с аналогичным посланием-просьбой к переяславскому князю Ярославу Всеволодовичу.
По мнению целого ряда советских ученых (Д. Лихачев, В. Кусков, А. Муравьев), «Слово» Даниила Заточника было единственным литературным памятником Древней Руси, вышедшим из демократических кругов, где содержалось много сочных и предельно точных описаний бытовых и социальных отношений той поры, изложенных в форме разнообразных притч, поучений, афоризмов и изречений. А «Моление» Даниила Заточника, где соединились и просьба-послание, и религиозное поучение, и обличительное слово, и панегирик, напротив, было написано с позиций прославления сильной княжеской власти. Академик Д.С. Лихачев, один из авторов известной монографии «Смех в Древней Руси» (1984), утверждал, что «Моление» Даниила Заточника знаменовало собой возникновение нового скоморошьего жанра в русской литературе. Кроме того, это сочинение являлось блестящим сборником множества гномий-афоризмов, которые придавали особый колорит и неповторимость этому произведению. Вообще же надо сказать, что одним из излюбленных чтений в Древней Руси были как раз различные сборники гномий-афоризмов, в том числе «Стословец Геннадия» и многочисленные «Азбуковники» и «Пчелы».
4. Архитектура русских земель и княжеств
Практически во всех новых феодальных княжествах, которые к середине XII в. окончательно освободились от опеки Киева, велось грандиозное каменное строительство. Многие столицы новых русских княжеств соперничали между собой, стараясь всеми силами и средствами подчеркнуть либо могущество и значение своих правителей-князей, либо политическую и экономическую мощь своих боярских кланов.
Надо особо отметить тот факт, что русская архитектура второй половины XII ― первой трети XIII вв. в целом сохраняла те общие черты, которые были присущи предыдущему периоду, поскольку практически все культовые постройки той поры имели традиционную крестово-купольную композицию, апсиды, мощные световые барабаны и купола. Вместе с тем, в этот период все отчетливее стал проявляться местный архитектурный стиль, который постепенно получил устойчивый характер и определил облик многих русских городов на несколько десятилетий и даже столетий вперед. Например, новгородские постройки отличались строгими пропорциями и отсутствием каких-либо внешних украшений. Для ростово-суздальской архитектурной школы, напротив, была характерна изящная декоративная выразительность в виде разнообразных аркатурных поясов и каменной резьбы. А в культовых памятниках южнорусских земель было заметно стремление частично переработать крестово-купольную композицию и найти башеннообразное решение верхней части храмовых построек.
Архитектурная стилистика второй половины XII — первой трети XIII вв. отличалось от зодчества Киевской Руси:
• значительно меньшей масштабностью самих культовых построек,
• поиском более простых, но в то же время более изящных архитектурных форм и
• более сдержанной и менее вычурной отделкой внутреннего убранства каменных соборов, храмов и церквей.
Более того, наиболее типичными постройками той поры постепенно становятся одноглавые кубические храмы с подзакомарным покрытием, массивным центральным барабаном и всего одним куполом.
В тот период грандиозное каменное строительство культовых и гражданских зданий велось практически во всех русских землях, но особенно в Новгородской земле и во Владимиро-Суздальском княжестве.
В новгородских землях в тот период, как правило, строили кубические четырехстолпные однокупольные церкви с тремя апсидами и деревянными хорами, которые отличались особой северной суровостью, монументальностью и простотой форм. К таким характерным постройкам, которые сохранились до наших дней, относятся церковь Благовещения в Аркажах (1179), церковь Петра и Павла на Синичьей горе (1185―1192), церковь Спаса на Нередице (1198) и церковь Параскевы Пятницы на Ярославовом дворище (1207).
Помимо Новгорода и его окрестностей, много памятников русского зодчества было создано в Пскове и Старой Ладоге. Древнейшими памятниками псковской архитектуры являлись Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря (1156), построенный по указанию новгородского архиепископа Нифонта, и кафедральный собор Иоанна Предтечи Иванова монастыря (1173), который по своей архитектуре и внутреннему убранству стал предтечей знаменитой новгородской церкви Спаса на Нередице (1198). Из староладожских построек наиболее интересными культовыми памятниками были церковь Святого Георгия (1160) и церковь Успения (1172), которые по своей стилистике были близки новгородским культовым постройкам: тот же кубический четырехстолпный храм с тремя апсидами и одним массивным куполом в центре светового барабана.
Не менее широкий размах получило каменное зодчество и во Владимиро-Суздальском княжестве. Самыми известными ранними постройками той поры стали Спасский собор на реке Трубеж в Переяславле-Залесском (1152―1160) и церковь Бориса и Глеба в селе Кидекше под Суздалем (1152). Надо подчеркнуть то обстоятельство, что практически все залесские церкви и храмы строились из местного белого известняка, придававшего культовым постройкам особенно светлый и нарядный вид.
Как правило, при возведении всех культовых и гражданских зданий местные мастера придерживались строгих строительных навыков и приемов: сначала из тесаных белокаменных камней выкладывались внутренние и внешние стены самого здания, затем пространство между ними заполнялось каменным ломом и валунами, и только после возведения нижнего каркаса здания края стен скреплялись специальным раствором, сделанным из жидкого известняка. По своей технике эта кладка очень напоминала постройки Галицко-Волынской Руси, поскольку, как установил профессор Н.Н. Воронин, в строительстве многих здешних храмов принимали самое активное участие выходцы из южнорусских земель.
Наибольшего расцвета архитектура Владимиро-Суздальской Руси достигла во второй половине XII — начале XIII вв., когда во Владимире были построены белокаменные Золотые ворота с надвратной церковью Ризположения (1158—1164), увенчанной массивным золотым куполом, а на территории самого владимирского детинца были воздвигнуты два выдающихся памятника русской архитектуры — Успенский и Дмитровский соборы.
Кафедральный Успенский собор был воздвигнут по приказу Андрея Боголюбского в 1158—1161 гг., который именно тогда перенес во Владимир столицу своего княжества. Во времена Всеволода Большое Гнездо, после грандиозного пожара в 1185 г. этот собор был частично перестроен, и в результате первоначально одноглавый шестистолпный трехнефный храм стал пятинефным и пятиглавым. Внешняя и внутренняя отделка Успенского собора поражала современников и потомков своей красотой и роскошью: тонкие и изящные столпы внутри храма создавали впечатление значительно большей высоты и более широкого пространства, а богато декорированный аркатурно-колончатый пояс, украшавший внешний фасад здания, придавал ему необычайно праздничный и светлый облик. Сам фасад собора, благодаря членению пилястрами, казался значительно наряднее и шире, чем был на самом деле. Между колоннами поясного украшения помещались фресковые изображения святых, а в алтарной части храма помещался очень красивый и изящный иконостас, центральное место в котором занимала знаменитая икона «Владимирской Богоматери», вывезенная Андреем Боголюбским из Киева в 1169 г.
Не менее великолепным был Дмитровский собор, построенный в 1194—1197 гг. по приказу Всеволода Большое Гнездо. Значительно уступая по своим размерам Успенскому собору, он был построен в стилистике обычных четырехстолпных одноглавых храмов и выполнял роль княжеской домовой церкви на государевом (княжеском) дворе. Напоминая своими размерами и пропорциями Спасский собор Переяславля-Залесского, Дмитровский собор особо выделялся исключительно богатой отделкой. По горизонтали весь фасад храма делился на три яруса. Самый нижний ярус здания, почти лишенный украшений, в западной своей части был прорезан богато обработанным порталом, т.е. входом в храм. Средний ярус представлял собой декорированный колончатый или аркатурный пояс с богатой каменной резьбой. А верхний ярус, включая купольный барабан и закомары, также был украшен богатой и изящной резьбой по белому камню.
В этом богатом и изящном орнаменте русские камнерезы не только изобразили многих православных святых, в том числе благоверных князей Бориса и Глеба, но и украсили фасад здания изображением различных растений, птиц и библейских животных. Кроме того, в центральной (портальной) части собора из камня были вырезаны три фигуры библейского царя Давида, а в одной из закомар был изображен великий князь Всеволод Большое Гнездо в окружении своих сыновей.
С культом Богородицы, очень почитаемой на Северо-Востоке Руси, была связана постройка целого ряда приходских церквей и грандиозных кафедральных храмов и соборов. Среди этих многочисленных построек подлинным шедевром русского зодчества по праву считается церковь Покрова на Нерли под княжеским селом Боголюбовом, которая была построена в 1165 г. в честь победы русского оружия над соседней Волжской Булгарией. Эта церковь была построена в традициях четырехстолпного однокупольного храма и украшена небольшим, но очень выразительным аркатурным пояском и прекрасной резьбой по камню с изображением библейского царя Давида и множества фигур библейских птиц, львов и грифонов.
Ко времени создания церкви Покрова на Нерли относится и строительство грандиозного дворцового комплекса в селе Боголюбово на реке Клязьме под Владимиром, который стал главной княжеской резиденцией Андрея Боголюбского. По данным профессора Н.Н. Воронина, проводившего раскопки этого дворцового комплекса, замок великого князя представлял собой хорошо укрепленный каменный детинец с высокими земляными валами и множеством деревянных и каменных построек внутри. В центре замка находился одноглавый каменный собор и двухэтажный каменный дворец, который, увы, был полностью разрушен в годы Батыева нашествия.
В начале XIII в. на Северо-Востоке Руси возникают новые центры каменного зодчества, в частности Ростов Великий, Суздаль, Ярославль, Юрьев-Польский, Переяславль-Залесский и многие другие города. Среди культовых построек той поры наиболее интересными памятниками были:
• собор Рождества Богородицы в Суздале, воздвигнутый в 1222—1225 гг. из белого тесаного камня и украшенный аркатурным поясом и каменной резьбой. Этот собор украшала фресковая роспись с элементами нового «растительного орнамента». Особой достопримечательностью этого собора были так называемые «Корсунские врата», являвшие собой выдающийся образец ювелирного искусства русских ремесленников конца XII — начала XIII вв.;
• Георгиевский собор Юрьева-Польского, построенный в 1230—1234 гг. по указанию здешнего князя Святослава Всеволодовича (1212―1246). Он представлял собой однокупольный четырехстолпный храм, богато украшенный так называемым «ковровым рисунком», где религиозные сюжеты и изображения святых были тесно переплетены с орнаментальной резьбой, богато стилизованной растительными мотивами и изображением фантастических чудовищ. К сожалению, этот собор не сохранился в первозданном виде, поскольку после обрушения верхних сводов и купольного барабана в 1471 г. он был неверно перестроен московским зодчим Василием Ермолиным, и в силу этого печального обстоятельства утратил свой первоначальный вид.
Архитектура Южной, Юго-Западной и Западной Руси, в силу целого ряда объективных причин и, прежде всего, разрушительных последствий монгольского нашествия и постоянных пограничных войн с соседями, сохранилась гораздо хуже, чем в новгородских и владимиро-суздальских землях. В настоящее время уцелело всего несколько культовых построек, созданных в ту эпоху, в частности Кирилловская (1146), Васильковская (1183) и Трехсвятительная (1183) церкви в Киеве, Васильевская церковь в Овруче (1197), церковь Апостолов в Белгороде (1197) и церковь Параскевы Пятницы в Чернигове (1198—1202), воздвигнутые знаменитым русским архитектором Петром Милонегом, Спасо-Преображенский собор Евфросиниевского монастыря в Полоцке (1161), Успенский собор во Владимире-Волынском (1160), церковь Бориса и Глеба (Коложская церковь) в Гродно (1166―1170) и церковь святого Пантелеимона в Галиче (1200).
5. Развитие живописного искусства
Развитие русского живописного искусства во второй половине XII ― первой трети XIII вв. развивалось в тех же жанровых формах, что и в предшествующий период, т.е. станковой и монументальной живописи.
Значительно меньше памятников монументальной живописи сохранилось в южнорусских городах, поскольку здесь: 1) гораздо большее развитие получило искусство мозаичных полотен и 2) сохранилось не очень много культовых построек, относящихся к домонгольскому периоду. Очень незначительные фрагменты фресковой росписи сохранились в нескольких приходских церквях и монастырских храмах, в частности в княжеской церкви Спаса на Берестове под Киевом, Михайловской церкви Выдубицкого монастыря и кафедральном Успенском соборе Кириллова монастыря. Отличительной особенностью южнорусских фресковых росписей было обильное изображение болгарских и солунских, т.е. греческих святых, а также украшение стен различными медальонами с изображением персонажей русской и мировой истории.
Значительно лучше сохранились фрески в Новгороде и его окрестностях. По мнению многих знатоков древнерусского искусства (В. Лазарев, А. Муравьев), новгородским фрескам были свойственны свободная манера письма, очень удачное сочетание сочности красок с остротой линейных характеристик и контрастный колорит. При этом по сравнению с предшествующим периодом в живописных полотнах второй половины XII ― первой трети XIII вв. было гораздо меньше торжественности, но значительно больше движения и даже экспрессии. Наиболее ярко эта манера письма была представлена во фресках Рождественского собора Антониева монастыря (1125), церкви святого Георгия в Старой Ладоге (1165), церкви Благовещения в Аркажах (1189), церкви Ризположения у Пречистенских ворот новгородского детинца (1196), Преображенской церкви в Старой Руссе (1198) и особенно в знаменитой церкви Спаса на Нередице (1198―1199). Несколько хуже фресковая живопись сохранилась в соборах Владимиро-Суздальской земли, в частности в Успенском и Дмитровском соборах во Владимире и Спасском соборе Переяславля-Залесского.
Сохранившиеся памятники древнерусской станковой живописи, к сожалению, так и не дают возможности выявить определенную иконописную школу, что было характерно для последующих веков русской истории. Поэтому можно очень условно и только предположительно соотнести иконы того периода с определенными регионами Древней Руси. Среди этих произведений станковой живописи особо выделяются две иконы с изображением Святого Георгия, которые были созданы в первой половине ― середине XII в. и, вероятнее всего, связаны с Георгиевским собором новгородского Юрьева монастыря. При этом в обоих случаях Святой Георгий был изображен в образе воина, т.е. в боевых доспехах и с оружием в руках. К новгородским иконам, вероятнее всего, относится и знаменитое изображение архангела Михаила, которое больше известно под названием «Ангел Златые власы», созданное во второй половине — конце XII в.
Тема «деисуса», т.е. моления и прошения, нашла свое отражение сразу в двух владимиро-суздальских иконах, написанных в конце XII — начале XIII вв.: «Архангельский деисус» представлял собой образ Иисуса Христа, помещенного между двумя архангелами Михаилом и Гавриилом, которые покорно склонили свои головы к нему, и «Оплечный деисус», который представлял собой изображение трех главных персонажей библейской истории — самого Иисуса Христа, Богоматери и Иоанна Предтечи.
Выдающимся памятником древнерусского станкового искусства является знаменитая икона с изображением Дмитрия Солунского, которая была написана для нижней церкви Дмитрия Солунского Успенского собора города Дмитрова. Вероятнее всего, она была патрональной иконой великого владимирского князя Всеволода Большое Гнездо, который в крещении носил имя Дмитрий, о чем свидетельствует его родовой знак, расположенный на внутренней стороне княжеского трона. Дмитрий был изображен на иконе в виде архонта, т.е. правителя византийской провинции Солуни, сидящим на троне. Историки до сих пор спорят о происхождении этой иконы, но целый ряд ее особенностей, в частности трактовка лица, монументальность и парадность фигуры персонажа, свидетельствует о киевском происхождении этой иконы (В. Лазарев, А. Муравьев).
Среди других выдающихся произведений станковой живописи, относящихся к концу XII — началу XIII вв., следует назвать иконы «Спас Нерукотворный» и «Богоматерь Великая Панагия», которую иногда называют «Орантой» или «Успением», принадлежавшая Успенской церкви Десятинного монастыря под Новгородом.
В XII—XIII вв. происходят большие изменения в книжном орнаменте и миниатюре. В частности, в этот период получил распространение так называемый «чудовищный», или тератологический орнамент. Отныне многие заставки и инициалы книг составлялись из очень сложных и мудреных узоров, где изящно переплетались фантастические звери, птицы, люди, растения и т.д. Именно такой орнамент в форме «чудовищного» стиля сохранился в «Юрьевском Евангелии», созданном в 1120—1128 гг. для новгородского Юрьева монастыря. Кроме того, «чудовищный» орнамент использовался во фресковой росписи, в каменной резьбе и даже в ювелирных изделиях, например, в височных кольцах, изделиях из кости и браслетах.
6. Быт и нравы Древней Руси
Характерной чертой быта Древнерусского государства было возникновение и постепенное развитие существенной разницы между образом жизни светской и церковной знати и основной массой населения страны. Сельское население Древней Руси жило, как правило, в небольших глинобитных или деревянных домах, которые, имея глинобитные или каменные печи, всегда топились «по-черному», т.е. не имели дымохода. Городское население, напротив, проживало в срубных избах, которые нередко были двухэтажными. При этом нижний этаж обычно был хозяйственным, а второй этаж состоял из нескольких жилых комнат.
Совершенно иными были жилые помещения феодальной знати и церковных иерархов. На территориях обширных княжеских и боярских усадеб, площадь которых колебалась от нескольких сот до нескольких тысяч метров, находились княжеские и боярские хоромы, которые представляли собой целый комплекс срубных разноэтажных построек (сеней и гридниц), соединенных между собой сетью затейливых переходов с многочисленными галерейками, крыльцами и деревянной смотровой башней или теремом. Помимо господских хором, на территории усадьбы размещались избы дружинников, дворовой челяди и холопов, а также многочисленные хозяйственные постройки, в частности конюшни, амбары, клети и т.д. В основном боярские усадьбы целиком возводились из дуба или сосны, однако со второй половины XII в. все чаще стали строить хоромы из белого камня и даже кирпича. Но такие усадьбы, как правило, принадлежали только князьям и в исключительных случаях их старшим дружинникам-боярам.
Основным видом одежды всего населения Древней Руси были длиннополые рубахи, юбки и порты. Если у простолюдинов они шились из домотканой холщовой ткани или «власяницы», то у феодальной знати в ход шли самые дорогие заморские ткани — шелк, атлас и парча. Верхней одеждой простолюдинов были свиты, плащи (вотола) и кожухи, которые изготовлялись из недорогих и доступных материалов, в частности льняной ткани и овечьих шкур. У феодальной знати в моде были длиннополые парчовые плащи — корзно, которые застегивались на одном плече золотыми и серебряными фибулами, украшенными драгоценными камнями. В зимние холода знать также носила кожухи, однако они шились из дорогих заморских тканей, как правило, бархата, подбивались соболем или куницей, и обильно украшались золотым шитьем и даже драгоценными камнями. Из головных уборов самыми распространенными были домотканые шерстяные колпаки у мужчин, и убрусы или платки у женщин. А представители знати носили парчовые или бархатные, отороченные соболем или куницей шапки, которые инкрустировались драгоценными камнями и золотым шитьем.
Традиционной обувью сельских жителей Древней Руси были лапти, или лыченицы, которые плелись из липового лыка, и надевались не на босу ногу, а поверх онучи — тонкой полоски ткани, намотанной на ногу. Горожане в основном носили кожаную обувь, как правило, поршни, т.е. туфли, и высокие сапоги. У знати были «черленые сапоги», которые шились из дорогой кожи, например, сафьяна и обильно покрывались дорогой инкрустацией и золотой вышивкой, а у простолюдинов сапоги шились из самых дешевых и распространенных кож, в частности, телячьей или овечьей.
Основным развлечением феодальной знати были соколиные, ястребиные и псовые «ловы» на вепря, медведя, лося, косулю, соболя, куницу и других обитателей лесных чащоб, а также богатые дружинные трапезы или пиры, с непременным участием в них скоморохов и гусляров. У простолюдинов основным развлечением были скачки, турниры и всевозможные игрища.
В пищу в основном употребляли пшеничный и ржаной хлеб, баранину и значительно реже телятину и свинину, гусятину, утятину и курятину, а также мясо лесной дичи, как правило, перепелов и куропаток, соленую, вяленую и копченую рыбу, свежие и соленые огурцы, репу, свеклу и морковь, а также овсяные и пшеничные каши и кисели. Из напитков предпочитали ржаной квас, медовуху и заморское виноградное вино.
Тема: Борьба Руси с иноземными захватчиками
План:
1. Образование Монгольской державы и первые завоевания монголов (1206―1236 гг.).
2. Монголо-татарское нашествие на Русь и в Западную Европу (1237―1242 гг.).
а) Первый поход монголов на Русь (декабрь 1237 ― май 1238 гг.).
б) Второй поход монголов на Русь (декабрь 1238 ― январь 1241 гг.).
в) Поход монголов в Западную Европу (январь 1241 ― март 1242 гг.).
3. Основные проблемы в историографии.
4. Военно-политическая ситуация в Северо-Западной Руси.
а) Создание духовно-рыцарских орденов и завоевание Прибалтики.
б) Агрессия шведов против Новгорода. Невская битва (15 июля 1240 г.).
в) Агрессия крестоносцев против Новгорода. Ледовое побоище (5 апреля 1242 г.).
1 . Образование Монгольской державы и первые завоевания монголов (1206―1236 гг.)
В конце XII в. у многочисленных монгольских племен, кочевавших на огромных просторах Центральной Азии, начался процесс зарождения ранней государственности, который проходил в крайне жестокой междоусобной борьбе между кереитами, унгиратами, меркитами, найманами, татарами, ойратами и другими племенами. Победу в этой кровавой войне одержал один из монгольских ханов Тэмуджин (1155―1227), который в 1206 г. на курултае монгольских ханов и нойонов, состоявшемся в верховьях реки Онон, был провозглашен Великим ханом всех монголов и получил новое имя Чингисхан (1206—1227). Возглавив единое монгольское государство, он дал монголам знаменитый свод законов обычного права, получивший название «Ясы Чингисхана». Вопрос о достоверности этого источника до сих пор остается предметом острой научной дискуссии. Одни авторы (В. Рязановский, И. Березин, Г. Вернадский) признавали его достоверность и утверждали, что он представлял собой устный или письменный правовой свод, содержащий основные нормы, санкции и табу, в том числе право кровной мести и смертную казнь. Другие авторы (Д. Айалон, Д. Морган, В. Васильев) отрицали его историчность или считали этот «правовой свод» образчиком каких-то изречений самого Чингисхана.
Таким же спорным остается вопрос и об общественном строе Монгольской державы. Все советские историки (Б. Владимирцов, Б. Греков, А. Якубовский, Г. Федоров-Давыдов) вполне естественно выдвинули тезис о существовании в монгольской империи особой разновидности кочевого феодализма, для которого была характерна корпоративная или частная собственность на пастбища и стада. Ряд современных историков (А. Кузьмин, Н. Крадин, Т. Скрынникова, В. Базаров) выступил с альтернативной теорией экзополитарного способа производства, в основе которого лежали различные способы внешней эксплуатации земледельческих обществ за счет завоеваний, военных набегов, грабежей и вымогания разнообразных даров, а также установления особого и жесткого режима ксенократии, т.е. владычества монгольской политической элиты над завоеванными территориями.
Достоверно известно, что, став главой единой Монгольской державы, Чингисхан провел радикальную военную реформу, в ходе которой была создана одна из лучших профессиональных и боеспособных армий мира. Эта армия, ставшая опорой власти Чингисхана, имела четко отлаженную сотенную структуру, отличную боевую выучку, строжайшую дисциплину и новейшее вооружение в виде длинной клинковой сабли, легкого боевого топора и саадака, состоящего из композитного лука с налучьем и колчана со стрелами. У каждого монгольского воина было не менее трех лошадей, в частности ездовая, вьючная и боевая, на которых он, соответственно, совершал дальние переходы во время военных походов, перевозил свой провиант, доспехи и вооружение и вел боевые действия.
Собственно монгольская армия без вспомогательных отрядов, численность которой, по разным оценкам (Г. Вернадский, М. Горелик, Е. Разин, Р. Храпачевский, Д. Хрусталев), составляла порядка 100―130 тысяч нукеров, делилась на арбаны, джагуны, минганы и тумены во главе которых стояли десятники, сотники, тысяцкие и темники. Причем минганы и тумены были не только военными подразделениями, но и административно-территориальными единицами самой Монгольской державы, которые управлялись знатными нойонами. Основной костяк монгольского войска состоял из легкой и тяжелой кавалерии, который делился на три боевых части: центр (хол), правое крыло (барунгар) и левое крыло (джунгар). Как правило, арбаны и джагуны состояли из выходцев одного или нескольких родственных монгольских родов. А более крупные соединения, такие, как минганы и тумены, формировались из нукеров и аратов, принадлежащих как к собственно монгольским, так и завоеванным ими племенам. Одни авторы (Г. Вернадский, Л. Гумилев) считали, что подобный принцип комплектования монгольской армии был частью целенаправленной политики самого Чингисхана, целью которой было преодоление разобщенности среди монгольских и покоренных ими племен и предельная централизация власти внутри самой монгольской империи. Их оппоненты (Б. Греков, А. Кузьмин) более обоснованно говорят о том, что в результате многочисленных усобиц, заговоров и придворных переворотов, которые всегда сопровождались безжалостными убийствами, в Монгольской державе сложилась жесткая иерархия монгольских родов, где первую скрипку играли кияты, борджигины, олхонуты и ряд других родовых патронимий. Само монгольское войско в основном состояло из покоренных племен кераитов и найманов, а большинство полководцев Чингисхана были татарами, ойратами, меркитами и урянхайцами. Сами монголы участия в сражениях практически не принимали, и их главной функцией было устрашение, в том числе посредством установления строжайшей дисциплины, нарушение которой вело к единственному наказанию — изощренной смертной казни путем вырывания сердца или перелома хребта.
В составе монгольской армии была создана особая ханская гвардия, состоящая из кешиктенов и богатуров, численность которой составляла 10 тысяч всадников. Многие воины, прошедшие службу в ханской гвардии, автоматически назначались командирами минганов и туменов. В составе своей армии Чингисхан создал своеобразный полевой штаб, состоящий из юртчи, главной задачей которого было планирование военных походов, диспозиции войск, разведка противника, составление маршрутов кочевий, расположение лагерей и т.д.
После завершения военной реформы Чингисхан начал знаменитые завоевательные походы, в результате которых монголы захватили огромные территории тангутской империи Си-Ся (1207―1211), северные провинции китайской империи Цзинь (1211—1216), империю Хорезмшахов (1218—1221), Ширванское царство (1221), Грузинское царство (1221), Аланское царство (1222) и другие государства Кавказа. Ранней весной 1223 г. монгольская орда под водительством Джебе и Субедая вышла в причерноморские степи к границам государства Дешт-и-Кыпчак, глава которого половецкий хан Котян обратился к своему зятю, галицкому князю Мстиславу Удалому за военной помощью, заявив ему «нашю землю днесь отъяли, а ваша заутро възята будеть». Именно по его инициативе в Киеве на съезде русских князей было принято роковое решение об объединении с половцами для отражения монгольского нашествия на их земли. По оценкам ряда современных историков (Л. Войтович), на призыв Мстислава Удалого откликнулись больше двадцати русских князей, в том числе Мстислав Киевский, Мстислав Черниговский, Даниил Волынский, Мстислав Луцкий, Андрей Туровский, Изяслав Путивльский и другие.
В разных исторических источниках точные данные о численности русско-половецкого войска либо полностью отсутствуют, либо являются непомерно завышенными, поэтому этот вопрос до сих пор остается предметом давней научной дискуссии. В частности, В.Н. Татищев и А.Г. Кузьмин определяли его численность в 150 тысяч ратников. По оценкам Л.Н. Гумилева и И.А. Голыженкова она составляла 80—100 тысяч человек. По мнению Р.П. Храпачевского численность русско-половецкого войска вряд ли превышала 40—45 тысяч всадников, а по оценке А.Г. Хрусталева его численность составляла примерно 15—18 тысяч ратников. Аналогичная разноголосица мнений наблюдается и при оценке численности монгольской орды, принявшей участие в битве на реке Калке. В данном случае диапазон разногласий колеблется от 200 тысяч (В.Н. Татищев) до 20 тысяч (А.Г. Хрусталев) всадников.
Примерно в середине апреля 1223 г. военные отряды всех русских князей и половецких ханов собрались единым лагерем в устье реки Трубеж, в Зарубе, откуда они сразу двинулись к днепровским порогам. Узнав о начале этого похода, в ставку к русским князьям прибыли монгольские послы, которые попытались убедить русских князей прекратить начатую ими военную кампанию и отказать в помощи половецким ханам. Однако русские князья, поддавшись на уговоры союзных половцев, «избиша нъ послы, а сами поидоша противу имъ». Перейдя на левый берег Днепра, русские и половецкие ратники разбили передовой отряд монголов и обратили его в бегство. Двигаясь дальше на восток и не наблюдая основных сил противника, русско-половецкая рать в конце мая 1223 г. вышла на берег реки Калки, где встретила еще один авангард монголов. Начав новое сражение, дружины Мстислава Удалого, Даниила Волынского и Мстислава Немого быстро разгромили передовой отряд кочевников, который начал поспешно отступать на левый берег Калки. Не подозревая о том, что монголы предприняли излюбленный ими тактический прием «ложного отхода», русские и половецкие ратники бросились в погоню за ними и, потеряв боевой строй, стали беспорядочно форсировать Калку. Именно этой роковой ошибкой русских князей и воспользовались Джебе и Субедай. Столкнувшись на правом берегу с главными силами монголов, половцы в панике бежали с поля боя к переправе через Калку, в результате чего: 1) был открыт правый фланг русского войска и 2) были смяты три полка Мстислава Черниговского, которые не успели изготовиться к бою с монголами. Как повествует Новгородская Первая летопись, «побегоша ничтоже половци назадъ, и потъпташа бежаще станы русскыхъ князь, не успеша бо исполчитися противу имъ, и съмятошася вся, и бысть сеця зла и люта».
Одна часть монгольской орды погнала бегущих русских и половецких ратников вплоть до берегов Днепра, а другая часть монгольской орды осадила стан великого киевского князя Мстислава Романовича, который «не движеся съ места никамо же, сталъ бо бе на горе, надъ рекою надъ Калкомь». Киевская рать в течение трех дней храбро отбивались от наседавших монголов, и сдалась лишь после того, как татарский посол, «оканьныи воевода Плоскына целовавъ крестъ честный къ Мьстиславу и къ обема князема, око ихъ не избити, нъ пустити ихъ на искупъ».
Однако монголы, коварно презрев данную ими же клятву, перебили всех русских ратников, за исключением их воевод и самих князей. По уточненным данным современного историка Л.В. Войтовича, в плен было взято двенадцать русских князей, в том числе Мстислав Киевский, Мстислав Черниговский, Андрей Туровский, Изяслав Путивльский, Василий Козельский и Святослав Шумский, которых монголы «издавиша, подъкладъше подъ дъскы, а сами верху седоша обедати, и тако животъ ихъ концяша». Точные данные о потерях русского войска в самих летописных источниках полностью отсутствуют, но по информации летописной «Повести о битве на Калке», разные редакции которой сохранились в составе Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской Первой летописях, в этом побоище уцелела только одна десятая часть русского войска.
После победы на Калке монголы вторглись на территорию Руси и почти дошли до Киева, но узнав о приходе в Чернигов владимирских полков во главе с Васильком Ростовским, монголы отказались от своих прежних планов похода на Киев и пошли на Волгу, где у Самарской Луки были разбиты волжскими булгарами и ушли в степь.
В 1227 г., в разгар новой войны с Китаем, почти одновременно скончались великий хан Чингисхан и его старший сын Джучи, который был убит в ходе ожесточенной борьбы за власть своими младшими братьями Чагатаем и Угедеем. После двухлетнего траура по усопшему отцу новым великим ханом был провозглашен третий сын Чингисхана Угэдэей (1229―1241). В 1235 г., завершив завоевание Цзиньской империи, монгольские ханы и нойоны собрались на очередной курултай на реке Онон, где было принято решение о начале грандиозного «Западного похода», который возглавил внук Чингисхана, сын Джучи хан Батый (1208—1255). Начав «Великий поход к последнему морю», монголы первым делом разгромили Половецкую степь и Волжскую Булгарию, а затем начали поход на Русь.
2. Монголо-татарское нашествие на Русь и в Западную Европу (1237―1241 гг.)
Говоря о монгольском нашествии в Европу, следует иметь в виду, что им пришлось предпринять не один, а два похода на Русь и один поход в Центральную и Южную Европу. По данным историков (Г. Вернадский, Д. Хрусталев), в этих походах приняли участие практически все Чингизиды — Батый, Орда, Берке, Тангут, Шейбан, Гуюк, Кадан, Байдар, Бури, Менту, Бучек и Кулькан, что зримо говорило о том, какое огромное значение придавали сами монголы этой грандиозной военной акции. По данным современных историков (Е. Кычанов, Д. Хрусталев), накануне похода монгольская орда была разделена на две части: в «Северную группу» вошли тумены ханов Батыя, Орды, Берке, Бури и Кулькана, а «Южную группу» составили тумены ханов Гуюка и Менту.
а) Первый поход монголов на Русь (декабрь 1237 ― май 1238 гг.)
В декабре 1237 г. монгольская орда во главе с Батыем подошла к южным границам Рязанского княжества. Как явствует из летописной «Повести о разорении Рязани Батыем» рязанский князь Юрий Ингоревич, «услыша приходъ безбожнаго царя Батыя» направил к великому владимирскому князю Юрию Всеволодовичу своих послов, «прося помощи у него». Однако владимирский князь, рассчитывая отсидеться в своих «залесских землях», отказал в помощи рязанцам, и тогда князь Юрий, «созва братию свою на совет», в котором приняли участие два его брата, князья Роман и Олег, и их племянник князь Юрий. По мнению ряда современных авторов (Ю. Кривошеев, Д. Хрусталев), на этом совете были приняты два решения: 1) создать военный альянс рязанского, пронского, коломенского и муромского князей и 2) послать в ханскую ставку к Батыю посольство во главе с сыном рязанского князя Федором «з дары и молении великим, чтобы не воевлл Резанския земли».
Как повествует летописец, «безбожный царь Батый, льстив бо и немилосерд, приа дары и охапился лестию не воевати Резанския земли». Однако, когда «нача Батый просити у рязаньских князей тщери и сестры себе на ложе», князь Федор отказался «водити жены своя на блуд» и был жестоко убит. Узнав о трагической гибели старшего сына, великий рязанский князь Юрий, заявив своей братии, что «лучше нам смертию живота купити, нежели в поганой воли бытии», во главе объединенного войска вышел к южным рубежам своей земли. Именно здесь, на реке Воронеж, состоялась первая крупная битва с монголами, которая завершилась полным разгромом русских дружин и захватом Белгорода, Пронска, Льгова и других рязанских городов. После этого монголы устремились к столице княжества Рязани, шестидневная осада которой окончилась ее взятием и страшным разгромом этого старинного города, который так никогда и не поднялся из руин. Монголы не пощадили никого и уничтожили всех жителей Рязани, в том числе всю семью великого рязанского князя Юрия. Как повествует Лаврентьевская летопись, «придоша на Рязаньскую землю безбожнии татари и почашу воевать разяньскую землю, и пленоваху до Проньска, попленивше Рязань весь и пожгоша, и князья ихъ убиша, много же святыхъ церкви огневи предаша, и монастыре и села пошгоша, именья немало обою страну взяша, потом поидоша на Коломну». Туда же к Коломне отошли и остатки рязанских дружин во главе с уцелевшим рязанским князем Романом Ингоревичем.
В январе 1238 г. «поиде Всеволодъ, сын Юрьевъ, внук Всеволожь противу татаром, и сступишася у Коломны, и бысть сеча велика, и убиша у Всеволода воеводу Еремея Глебовича и иных мужии много убиша у Всеволода, и прибежа Всеволодъ в Володимерь в мале дружине, а татарове идоша к Москве. Тое же зимы взяши Москву татарове и воеводу убиша Филиппа Нянка за правоверную хрестьянскую веру, а люди избиша от старьца до сущаго младенца, а град и церкви святыя огневи придаша и манастыри вси и села пожгоша». Пока монгольские орды штурмовали Москву и грабили всю округу, великий владимирский князь Юрий Всеволодович, оставив во Владимире своих старших сыновей Всеволода и Мстислава, отъехал на Волгу с младшими сыновьями Васильком, Всеволодом и Владимиром, где «ста на Сити станом, ждучи к собе брата своего Ярослава с полкы и Святослава с дружиною своею, и нача Юрьи, князь великыи совкупляти вое противу татаром».
В феврале 1238 г. монголы подошли к Владимиру и предложили русским князьям сдать город в обмен на сохранение жизни захваченного ими в плен московского князя Владимира Юрьевича. Однако Всеволод и Мстислав, «сжалистаси брата своего, рекоста дружине своей и Петру воеводе: братья луче ны умрети перед Золотыми враты, за святую Богородицу и за правоверную веру хрестьянскую и не да воли ихъ быти». Монгольская орда осаждала Владимир целую неделю, «огородиша тыном» все его крепостные стены, а затем пошла на генеральный штурм, который закончился взятием города и истреблением всех его защитников «от уного и до старца, и сущаго младенца». Тогда же в феврале 1238 г. монгольские отряды «поплениша Володимерь и поидоша на великого князя Георгия, други идоша к Ростову, а ини к Ярославлю, а ини на Волгу на Городец и ти плениша все по Волзе, доже и до Галича Мерьскаго, а ини идоша на Переяславль». Надо сказать, что в последнее время ряд авторов (Д. Хрусталев), делая довольно странное противопоставление таких летописных терминов, как «взяша» — «пожгоша», «плениша» — «убиша» и «воеваша» — «избиша», пытаются представить монгольские орды чуть ли не миротворцами, утверждая, что большинство русских городов, за исключением Владимира, Суздаля и Москвы, сами открыли свои ворота монголам, «отчего захватчики не подвергли их разграблению, а количество убийств было невелико и ограничилось лишь административной верхушкой». Конечно, подобные «научные» открытия и умозаключения, находящиеся в общем русле новомодной ныне концепции «евразийцев», не имеют ничего общего с научной истиной, тем более что сами древнерусские летописцы прямо называли монголов «окаянии ти кровопиици, прольяша кровь хрестьянску, акы воду». При этом сам Д.Г. Хрусталев, в отличие от Л.Н. Гумилева и других «евразийцев», как ни странно, признает, что монгольское нашествие имело катастрофические последствия для большинства русских земель.
После взятия и разграбления практически всех городов Владимирского княжества «поидоша безбожнии татарове на Сить противу великому князю Гюргю. Слышав же князь Юрги с братом своим Святославом и с сыновци своими Васильком, и Всеволодом, и Володимером и с мужи своими поидоша противу поганым, и сступишася обои и бысть сеча зла, и побегоша наши пред иноплеменникы и ту убьенъ бысть князь Юрьи». Это трагическое событие, произошедшее 4 марта 1238 г. в битве на реке Сить, фактически знаменовало собой полный разгром почти всех военных сил Северо-Восточной Руси, которые утратили какую-либо способность для дальнейшего сопротивления монголам.
В середине марта 1238 г., после взятия пограничного Торжка, монголы пошли походом на Новгород, однако, не дойдя до города около ста верст, у Игнач Креста они резко повернули назад. Причины такого развития событий историки объясняли по-разному. Одни авторы (М. Иванин, С. Ильин) считали, что предполагавшийся поход по «селигерскому пути» был отменен самим Батыем по причине начавшейся оттепели, бескормицы и больших потерь, понесенных в предыдущих сражениях. Другие авторы (В. Каргалов, Д. Хрусталев) утверждают, что поход на Новгород и Псков вообще не входил в планы Батыя, поэтому, когда его темник Бурундай известил Батыя о разгроме русских дружин на реке Сить и гибели великого князя Юрия, он решил повернуть назад. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что Батый действительно понес огромные потери, которые составляли не менее половины всей его огромной армии.
В последнее время появилась новая «гипотеза», объяснявшая причины такого развития событий. Известный российский историк, профессор А.Н. Сахаров в своей статье «Основные этапы внешней политики Руси с древнейших времен до XV века» (1999) высказал предположение, что поход монголов на Новгород не состоялся по причине того, что переяславский князь Ярослав и его старший сын, новгородский князь Александр, сговорившись с ханом Батыем, предали великого владимирского князя Юрия и не прислали свои дружины на Сить. Данная «гипотеза», до которой не додумались даже такие записные критиканы Александра Невского, как Дж. Феннел и И.Н. Данилевский, вызвала законный протест со стороны многих авторитетных ученых, в частности, профессоров А.А. Горского, В.Л. Янина и А.Г. Кузьмина.
Возвращаясь на юг, в Половецкую степь, монгольские орды разорили восточные волости Смоленского, Дорогобужского и Черниговского княжеств, где особо сильное сопротивление им оказали жители маленького пограничного городка Козельска во главе с юным княжичем Василием, за что татары «нарещи град злым, понеже бишася по семь недель».
б) Второй поход монголов на Русь (декабрь 1238 ― январь 1241 гг.)
Согласно Тверскому летописному своду и Лаврентьевской летописи, зимой 1238—1239 гг. состоялся новый поход монгольский орды в Волго-Окский регион, в ходе которого «взяша татарове Мордовьскую землю и Муром пожгоша, и по Клязме воеваша, и град Гороховець пожгоша, а сами идоша в станы свое». Затем, в марте 1239 г., «татарове взяша Переяславль Рускыи и епископа Семеона убиша и люди избиша, а град пожьгоша огнем, и люди, и полона много вземше». Древний Переяславль, как и Старая Рязань, был полностью стерт с лица земли и больше никогда не возродился.
Дальнейшие события в разных летописных сводах отражены скудно и очень противоречиво, что неизбежно вызвало дискуссию в научной среде. В частности, многие авторы (Г. Вернадский, М. Горелик, Г. Хрусталев) считают, что уже летом 1239 г. монголы вновь вернулись на Русь и начали воевать обширные земли Черниговского княжества, где на престоле формально восседал великий киевский и черниговский князь Михаил Всеволодович (1223―1246), который в то время находился в Киеве. Их оппоненты (Р. Храпачевский) утверждают, что новое монгольское нашествие в земли Черниговского княжества состоялось не раньше февраля-марта 1240 г.
Как бы то ни было, но сами летописные своды говорят о том, что в октябре 1239 г. монголы «поидоша на Черниговъ, обьстоупиша град в силе тяжце, слышавъ же Мьстиславъ Глебовичь нападение на град иноплеменьных, приде на ны со всими вои, бившимъся имъ, побеженъ бысть Мьстиславъ и множество вои его избьенымъ бысть, а татарове взяша Черниговъ, град пожегше и люди избиша и манастыре пограбиша». После взятия Чернигова монголы занялись тотальным грабежом и разорением всех черниговских и новгород-северских земель по Сейму и Десне, в том числе таких крупных городов, как Путивль, Рыльск и Курск, которое продолжалось до зимы 1239 г. Тогда же монголы провели кровавую зачистку всех прежде завоеванных территорий, где жестоко подавили все оставшиеся очаги сопротивления в русских, булгарских и половецких землях.
Еще во время покорения Черниговского княжества монгольская орда подошла к Киеву и, как пишет летописец, их предводитель хан Мунке «видивъ град, удивися красоте его и величьству его, присла послы свои к Михаилу и къ гражаномъ, хотя и прельстити». Однако киевский князь Михаил не поддался на традиционное коварство монгольских послов и «избиша их». Не имея достаточных сил для взятия Киева, монголы вновь отошли в степь, а «князь Михайло бежа ис Киева за сыном въ угорскую землю». Между тем сами южнорусские князья Ростислав Михайлович и Даниил Романович затеяли новую усобицу за Галич, победу в которой одержал волынский князь, объединивший под своей рукой все отцовские земли Юго-Западной Руси. Однако, как верно отметили современный историк Д.Г. Хрусталев, став правителем всей Галицко-Волынской Руси, Даниил Романович оказался «халифом на час».
Уже осенью 1240 г. Батый «совокупи братья и его силныи воеводы Оурдю и Баидаръ, Бирюи и Каиданъ, Бечакъ и Меньгоу, и Кююкь не от роду же его, но бе воевода его перьвыи Себедаи богатоуръ и Боуроунъдаии багатурь иже инехъ бещисла воеводъ», пошел походом на Киев. По мнению современных историков (В. Каргалов, Д. Хрусталев), численность этой колоссальной монгольской орды, в рядах которой были тумены восьми Чингизидов и двух богатуров, была не менее 90 тысяч всадников, обладавших бесценным военным опытом по осаде и взятию многих русских городов.
В разных исторических источниках содержатся и разные сроки его осады, и разная дата его падения, но что особо примечательно в основном историческом источнике, южнорусской Ипатьевской летописи, вообще отсутствуют какие-либо даты на сей счет. В то же время Лаврентьевская летопись сообщает, что Киев был взят монголами «до Рождества Господня на Николинъ день» 6 декабря 1240 г., а согласно Псковскому летописному своду «приидоша татарове къ Киеву и взяша его» 19 ноября 1240 г. Это обстоятельство послужило основой для новой дискуссии в научной среде, но до сих пор историки так и не пришли к единому мнению. На первой дате особенно настаивали Б.А. Рыбаков и В.В. Каргалов, а на второй — В.Т. Пашуто и В.И. Ставиский. Сама же героическая оборона Киева, которую возглавил княжеский посадник воевода Дмитрий, безусловно, длилась несколько недель, поскольку, как сообщает летописец, лично хан Батый «Дмитра же изведоша язвена и не убиша его, мужества ради его». Хотя остальных защитников города монголы не пощадили и «люди от мала до велика вся убиша мечемъ».
Падение и страшный погром Киева стали знаковым событием нового нашествия монголов на Русь. В частности, среди правящих династий Южной Руси началась самая настоящая паника. Сидевший в Луцке великий киевский князь Михаил Всеволодович со своим сыном Ростиславом опять бежали под защиту венгерского короля Белы IV, галицко-волынский князь Даниил Романович и его младший брат Василек кинулись спасаться во владения мазовецкого князя Болеслава I, а болоховские князья Михаил и Изяслав явили монголам свою покорность и согласились уплатить им большой выкуп.
После взятия Галича и Владимира-Волынского, которые монголы подвергли такому же страшному погрому, как Киев, Переяславль и Рязань, двоюродные братья Батыя ханы Гуюк и Мунке, повинуюсь приказу Каракорума, во главе своих туменов повернули обратно в Половецкую степь, что, несомненно, значительно уменьшило силы всей монгольской орды. В связи с этим обстоятельством ряд современных авторов (В. Егоров, Р. Храпачевский) считает, что дальнейшее движение монгольской орды на запад было предпринято ханом Батыем исключительно по собственной инициативе.
в) Поход монголов в Западную Европу (январь 1241 ― март 1242 гг.)
В январе 1241 г. тумены Байдара и Орду, обогнув Карпатские горы, вошли на территорию Малой Польши, форсировали Вислу и практически сразу взяли Люблин и Завихост. В феврале 1241 г. они захватили Сандомир, разбили малопольское ополчение под Турском и двинулись дальше на Краков, который пал под ударами монголов в марте 1241 г. Краковский князь Болеслав V Стыдливый поспешно бежал в Венгрию, а затем укрылся в одном из моравских монастырей.
После этого монголы через Рацибуж и Ополе пошли в Силезию и прорвались к Вроцлаву, все жители которого в панике бежали из города, а его посад был сожжен по приказу верхнесилезского князя Мешко Опольного. Решающая битва между монгольской ордой Байдара и объединенным польско-немецким войском, которое возглавил нижнесилезский князь Генрих II Благочестивый, состоялась в апреле 1241 г. под Легницей, где европейские рыцари потерпели сокрушительное поражение, а их предводитель погиб. После этой грандиозной победы Байдар получил приказ Батыя как можно быстрее двигаться на юг, на соединение с его основными силами. Таким образом, находясь уже на границах Германской империи, в районе города Майсен, монголы резко изменили свой маршрут и пошли на беззащитную Моравию, где разорили Пуканец, Крупину, Опаву, Бенешов и другие города.
Тем временем орда самого Батыя, разбив войско венгерского палатина Дионисия, прошла через Верецкий перевал в Карпатах и вторглась на территорию Паннонии, где разорила венгерские города Бистрицу, Орадя и Темешвар. Тогда же две монгольских орды ханов Бучека и темника Субедая, разгромив половцев на реке Серет, вторглись в Валахию и Трансильванию. Взяв Вац и Эгер, монгольские орды вышли к Пешту, где венгерский король Бела IV успел собрать объединенное венгерско-хорватское войско. Однако это не спасло венгерского короля, поскольку в апреле 1241 г. он был разбит в битве на реке Шайо и бежал под защиту австрийского герцога Фридриха II Воителя.
Всю вторую половину 1241 г. монголы предпринимали неоднократные попытки занять плацдармы на правом берегу Дуная и начать боевые действия в землях Священной Римской империи, но все они терпели неудачу. Лишь один монгольский отрад смог прорваться к Нойштадту близ Вены, но, получив отпор от объединенного чешско-австрийского войска Фридриха II Воителя, монголы отступили за Дунай.
В конце 1241 г., с наступлением первых заморозков, основные силы Батыя смогли, наконец, форсировать замерзший Дунай и начали осаду Буды, Фехервара, Эстергома, Нитры, Братиславы и рада других венгерских городов, которые вскоре пали под ударами превосходящего противника. Одновременно с этим орда хана Кадана устремилась в Хорватию на поиски короля Белы IV, ритуальное убийство которого должно было стать логическим завершением этого похода. С этой целью в январе 1242 г. монголы двинулись на Загреб, но не успели схватить венгерского короля. Поэтому после разгрома Загреба они устремились в Далмацию, но и здесь их постигла неудача, поскольку, не сумев взять крепость Клис, в марте 1242 г. они повернули назад и ушли в Болгарию.
Историки по-разному объясняли причины поспешного ухода монголов из Европы. Одни (Г. Вернадский, Л. Гумилев) делали особый акцент на том, что Батый прервал «Великий Западный поход», узнав о смерти в Каракоруме Великого хана Угэдэя, что неизбежно вызвало острую борьбу за власть между всеми потомками Чингисхана. Их оппоненты (В. Пашуто, Д. Хрусталев) считают, что смерть Угэдэя стала лишь удобным предлогом для прекращения этого похода, а реальной причиной были огромные потери монголов и новые антимонгольские восстания в Половецкой степи и Волжской Булгарии.
3. Основные проблемы в историографии
В настоящее время при изучении монгольского нашествия историки спорят по трем ключевым проблемам: 1) какова была численность монгольского войска, принимавшего участие в нашествии на Русь, 2) было ли само нашествие монголов на Русь, 3) каковы были главные итоги и последствия монгольского нашествия.
1) По мнению ряда авторов (Л. Гумилев, Д, Хрусталев), в 1224 г. при разделе своей обширной империи между сыновьями Чингисхан выделил старшему сыну Джучи удел, который мог выставить не более 4000 всадников из состава собственно монгольских родов. Естественно, в процессе активных завоеваний монголов численность их армии значительно возросла за счет покоренных народов, которые были вынуждены поставлять им свои воинские контингенты. Однако многие историки, в том числе и сами «евразийцы» (Г. Вернадский, И. Данилевский, Дж. Феннел), справедливо сомневаются в подобных чисто умозрительных подсчетах своих коллег.
Что касается численности той монгольской орды, которая непосредственно приняла участие в «Великом Западном походе», то здесь разброс мнений чрезвычайно велик. В частности, ряд крупных русских и советских историков (Н. Карамзин, А. Насонов, Б. Рыбаков) приняли за истину различные свидетельства средневековых авторов, что численность монгольской армии составляла 300—500 тысяч всадников. Большинство советских, зарубежных и современных историков (Л. Черепнин, В. Каргалов, В. Кащеев, Д. Хрусталев, У. Очиров, Дж. Фенннел) полагает, что эти цифры носят явно завышенный характер и реальная численность армии Батыя вряд ли превышала 120―140 тысяч человек. Существует также версия очень известного и популярного ныне «евразийца», профессора Л.Н. Гумилева, что численность монгольской орды, принимавшей участие в походе на Русь, составляла всего 30—35 тысяч всадников, поскольку монголы одновременно могли прокормить на подножном корму не более 100—120 тысяч лошадей. Эта точка зрения отвергается большинством современных историков, поскольку она основана не на анализе исторических фактов и источников, а на довольно сомнительном дедуктивном методе, изобретенным самим автором, который прямо уводит его в область патологической фантастики.
Что касается вопроса о численности русских войск, то, по мнению многих историков (А. Строков, В. Каргалов, Д. Хрусталев), совокупная военная мощь всех русских земель составляла примерно 100—110 тысяч человек. Однако, как известно, русские князья не просто не смогли объединить все свои силы для отпора врагу, но даже в условиях монгольского нашествия продолжили ожесточенную междоусобную войну, в которой приняли участие великие князья Михаил Черниговский, Даниил Волынский и Ярослав Владимирский. Кстати, по мнению ряда современных авторов (А. Горский, Д. Хрусталев), именно эта «неизвестная война» 1230-х гг. и сыграла существенную роковую роль в разгроме всех русских земель монголами.
2) В русской и советской исторической науке сама постановка этого вопроса была бы просто кощунственна и неуместна, поскольку никто из здравых историков не ставил под сомнение сам факт монгольского нашествия на Русь. Сегодня эта проблема стала достоянием не столько самой историографии, сколько широкого общественного мнения. Причиной такого положения вещей стали два печальных обстоятельства: 1) клиническая патология хорошо известных «новохронологов», бредовые книги которых до сих пор издаются огромными тиражами, и 2) активная популяризация старых идей русских «эмигрантов-евразийцев», новыми вождями которых стали два известных профессора В.В. Кожинов и Л.Н. Гумилев.
Что касается бредовых идей «новохронологов», то пусть в них разбираются доблестные психиатры и наркологи, а что касается идей «евразийцев», отрицавших факт монгольского нашествия на Русь, то здесь не все так просто, как кажется на первый взгляд. Как верно подметил профессор А.Г. Кузьмин, в основе всего «русского евразийства», построенного на грубой фальсификации известных исторических фактов, лежат украинский национализм и пантюркистская идеология «младотурок». В частности, еще в конце XIX ― начале XX вв. два видных идеолога украинского национализма, известные профессора Киевского и Львовского университетов М.А. Максимович и М.С. Грушевский не только отвергли разрушительный характер монгольского нашествия на Русь, но даже усмотрели в нем определенное благо, поскольку оно привело к «обескняжению» всех южнорусских земель, положив начало «вильной» и «незалежной» Казацькой Украинской державы.
В 1920-х гг. в русской эмигрантской литературе под влиянием работ Н.С. Трубецкого, П.И. Савицкого, Б.Н. Ширяева, С.Г. Пушкарева, Г.В. Вернадского и других философов и историков, выступивших с печально известной теорией «туранского этногенеза», очень близкой по своей сути идеологии пантюркизма, зародилась так называемое «русское евразийство». Эти псевдопатриоты, часть из которых (Б.Н. Ширяев, С.Г. Пушкарев) в годы войны служили во власовской армии предателей, заявили, что: а) Чингисхану удалось «выполнить историческую миссию государственного объединения всей Евразии»; б) само монгольское завоевание «было полезным и созидательным делом для всей Евразии»; в) Чингисхан и Батый осуществили «творческую миссию созидателей и организаторов исторически ценного здания Русской Евразийской державы».
3) Что касается общих итогов монгольского нашествия, то все современные «евразийцы» (Л. Гумилев, В. Кожинов), а также русофобы всех мастей из числа западных русистов и советологов (Дж. Феннел, Р. Пайпс), исходя из собственных теоретических построений и схем, не только сознательно преуменьшают катастрофические последствия монгольского нашествия на Русь, но и говорят о благодатной роли «Монгольской степи» в истории русского народа и особом «русско-монгольском симбиозе», приведшем к образованию Великой Евразийской державы. Эти «первооткрыватели» совершенно не понимают или не хотят понять того, что:
• в ходе монгольского нашествия были уничтожены и порабощены не только миллионы русских, но и сотни тысяч половцев и булгар, которые были прямыми предками нынешних татар;
• базой для создания будущей Российской евразийской державы стала русская территориальная община, а не кровно-родовая община монголов, которая по определению была жесткой иерархической структурой и отвергала любой пришлый инородный элемент, который в рамках этой общины мог быть только на положении раба;
• кочевая жизнь монголов неизбежно располагала к их особой агрессивности и паразитарности, поэтому они всегда выступали в качестве захватчиков, завоевателей и грабителей земледельческих племен, в том числе славян и древних булгар.
Конечно, подавляющее большинство ученых (Б. Рыбаков, Н. Воронин, В. Мавродин, А. Кузьмин, А. Монгайт, М. Каргер, П. Толочко, В. Каргалов, Д. Хрусталев), не зараженных бациллой русофобского «евразийства», опираясь на огромное количество письменных и археологических источников, утверждает, что:
• Монгольское нашествие привело к беспрецедентной гибели всего городского населения Древней Руси. Этот демографический коллапс был настолько велик, что современники прямо писали о том, что «антихрист мог бы прослезиться от ужасов монгольского погрома». Многие историки и демографы прямо говорят о том, что прежняя численность населения Древней Руси была восстановлена только к концу XVII в.!
• Монгольское нашествие нанесло колоссальный удар по производительным силам русских городов и, прежде всего, городскому ремеслу, поскольку именно города были главными объектами монгольской агрессии и погрома. По подсчетам русских и советских археологов, в ходе монгольского нашествия: а) были полностью разрушены 49 древнерусских городов, из которых ровно треть, в частности Старая Рязань, Переяславль Южный, Владимир- Волынский, так никогда и не восстали из пепла; б) были полностью и безвозвратно уничтожены десятки ремесленных технологий и на целое столетие прекратилось каменное зодчество на всей территории Руси, в том числе и в новгородских землях, не подвергшихся монгольскому погрому.
• Монгольское нашествие, в ходе которого были уничтожены сотни погостов и сел, нанесло огромный урон производительным силам в сельском хозяйстве и нанесло колоссальный удар по всему вотчинному землевладению, поскольку в ходе нашествия погибла практически вся правящая элита древнерусского общества, составлявшая в военное время костяк всех княжеских дружин.
• Монгольское нашествие нанесло огромный удар по международным и внешнеторговым связям Руси, поскольку были разрушены все прежние коммуникации, которые либо оказались под полным контролем самих монголов, либо захирели ввиду общего упадка городского ремесла и сельского хозяйства на Руси.
Неслучайно в свое время, отвечая на известный пасквиль А.Я. Чаадаева «Письма о философии истории», в своей статье «О ничтожестве литературы русской» A. С. Пушкин писал: «России определено было высокое предназначение. Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы, варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего востока. Образующееся Просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией. Но Европа в отношении России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна».
Что касается отдаленных последствий монгольского нашествия, то здесь существует три основных точки зрения.
Одни историки, в том числе все «евразийцы» (Н. Карамзин, Н. Костомаров, Н. Трубецкой, Г. Вернадский), считали, что монгольское нашествие и владычество монголов на Руси имело огромное позитивное значение, которое выразилось в создании единого Российского государства.
Другие авторы (С. Соловьев, В. Ключевский, С. Платонов) говорили об очень незначительном воздействии монголов на внутреннюю жизнь русских земель.
Наконец, третья, самая многочисленная группа авторов (Б. Греков, А. Якубовский, А. Насонов, B. Каргалов, А. Каргалов), утверждала, что монголы оказали очень заметное, но не определяющее значение на развитие русских земель, а создание единого Русского государства произошло не благодаря, а вопреки монголам.
4. Военно-политическая ситуация на Северо-Западной Руси
а) Создание духовно-рыцарских орденов и завоевание Прибалтики
В 1198 г. немецкие рыцари Тевтонского ордена, созданного в землях поморских славян, продолжив свою политику «drang nach osten», начали агрессию против соседних балтских племен пруссов, литов, жмуди, ятвягов, аукштайтов и других, живших на южном и восточном побережье Балтийского моря. Уже в 1201 г., захватив значительную территорию Прибалтики, в устье Западной Двины крестоносцы основали город Ригу, который стал главным духовным и военно-административным центром крестоносцев в этом регионе. В 1202 г. ливонский епископ Альберт Буксгевден основал здесь новый духовно-рыцарский орден меченосцев, специальную буллу о признании которого издал римский папа Иннокентий III. Именно с его благословения меченосцы продолжили свое движение на восток и в 1206 г. основали новый город Венден, который стал резиденцией первого магистра ордена, саксонского барона Вино фон Рорбаха (1202—1209). После его гибели новым магистром ордена стал барон Фольквин фон Наумбург (1209―1236), который продолжил движение на восток, и вскоре меченосцы вместе с датскими крестоносцами оккупировали всю территорию Центральной и Северной Прибалтики, основав в 1219 г. новый город Ревель.
Естественно, что агрессивная политика меченосцев создала реальную угрозу безопасности пограничных русских земель. Поэтому в 1217―1224 гг. новгородские и псковские князья Всеволод Мстиславич, Всеволод Юрьевич, Ярослав Всеволодович и Владимир Мстиславич были вынуждены постоянно отражать нашествия крестоносцев и ходить ответными походами на Венден и Ревель. Но в 1224 г. после взятия крестоносцами Юрьева (Дерпта), в Прибалтике установилось относительное перемирие, которое продержалось несколько лет.
В 1232 г. новый римский папа Григорий IX призвал крестоносцев возобновить натиск на восток и начать новый Северный крестовый поход (1233—1236). Зимой 1234 г. тогдашний новгородский князь Ярослав Всеволодович отбил натиск крестоносцев, вторгся во владения ордена и «иде на немци под Юрьев, и ста не дошед города, биша их на реце на Омовыже, и немици обломишася». Летом 1236 г. литовский князь Миндовг (1248―1263) нанес сокрушительное поражение меченосцам под Шауляем, где погиб сам магистр ордена Ф. Наумбург. Эта военная катастрофа заставила крестоносцев приостановить агрессию в Прибалтике и объединить свои силы. В 1237 г. по инициативе императора Священной Римской империи Фридриха II Тевтонский орден и орден меченосцев объединились в Ливонский орден (1237―1561), первым магистром которого стал барон Герман фон Балк. В декабре 1237 г. римский папа Григорий IX благословил новый Северный крестовый поход, а уже в июне 1238 г. датский король Вальдемар II и магистр ордена Г. Балк договорились о разделе Эстляндии и начале совместных военных действиях против Руси с участием шведских наемников, которые уже давно совершали набеги на побережье Финского залива.
Справедливости ради следует сказать, что в настоящее время некоторые либеральные авторы (И. Данилевский, Д. Хрусталев, А. Нестеренко, Ю. Пивоваров, Дж. Феннел) стали отрицать агрессивный характер политики немецких крестоносцев и утверждают, что сами новгородцы зачастую проявляли непомерную агрессивность в соседних прибалтийских землях, жертвой которых стали коренные балтийские и финно-угорские племена. Однако эта предвзятая оценка, конечно, носит явно пропагандистский, а не строго научный характер.
б) Агрессия шведов против Новгорода. Невская битва (15 июля 1240 г.)
В это тревожное время новым новгородским князем стал старший сын великого владимирского князя Александр Ярославич (1221—1263). Прекрасно понимая сложившуюся ситуацию, молодой новгородский князь пошел на сближение с другими русскими князьями и уже в 1239 г. заключил брак с дочерью полоцкого князя Брячислава Васильковича Александрой. Этот брачный союз во многом носил чисто политический характер, поскольку в лице полоцкого князя Александр приобрел верного союзника в борьбе с ливонской угрозой. Более того, свою свадьбу он сыграл в пограничном Торопце, где сумел примирить своего тестя, князя Брячислава, со смоленским князем Всеволодом Мстиславичем.
Подготовка к войне с Ливонским орденом неожиданно была прервана новым нашествием северных германцев и союзных им финнов на Новгородскую Русь. Как повествует летописная «Повесть о житии Александра Невского», летом 1240 г. «придоша свеи в силе велице, и мурмане, и сумь, и емь в кораблихъ множьство много зело, свеи съ княземь и съ епискупы своими, и сташа в Неве устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую». Кем был этот шведский «князь», о котором повествует автор «Повести», до сих пор не вполне ясно. Поэтому одни историки (Н. Костомаров) утверждают, что им был зять шведского короля Эрика Шепелявого (1222―1250) ярл Биргер Магнуссон. Другие авторы (И. Шаскольский) полагают, что предводителем шведов был Ульф Фасе, который именно тогда и был шведским ярлом, т.е. главой королевского правительства.
Князь Александр, узнав от союзных ижорцев о приходе шведов в Неву, «поиде на нихъ в мале дружине, не съждався с многую силою своею». Именно в этом важном обстоятельстве ряд историков (В. Пашуто, А. Кирпичников) усмотрели весь план князя Александра, цель которого состояла в том, чтобы не допустить шведов к Ладоге и внезапно напасть на их полевой лагерь в устье реки Ижоры. Судя по летописным источникам, в составе войска князя Александра было всего пять полков: его «княжой двор» или «низовская» дружина, три новгородских дружины Гаврилы Алексича, Збыслава Якуновича и Миши Новгородца, а также ладожские ополченцы, предводитель которых остался безымянным. Исходя из житийного описания Невской битвы, которая состоялась 15 июля 1240 г., она началась с традиционной тактики боя, принятой в раннем средневековье. Сперва вооруженные отряды русских ратников и шведов, построенные в эшелонированный боевой порядок, периодически сходились и расходились друг с другом, пытаясь нарушить «лицевой» строй своего врага. Долгое время это не удавалось сделать ни одной из сторон, однако в середине битвы новгородские «копейщики» во главе с самим князем Александром смяли шведский «лицевой» строй, потопили несколько шведских кораблей и разгромили их базовый лагерь, уничтожив там «златоверхий шатер» самого ярла и епископа. В результате этого разгрома шведы «в ту нощь, не дождавше света понедельника, посрамлени отъидоша».
О том, какова была численность русского и шведского войска, принимавшего участие в Невской битве, можно судить лишь по косвенным данным, которые содержатся в Синодальном списке Новгородской Первой летописи. В частности, здесь говорится о том, что у шведов «убиенъ бысть воевода ихъ, а инии творяху яко и епискупъ убьенъ бысть ту же, и множество много ихъ паде, и накладше корабля два вятшихъ мужь, преже себе пустиша и к морю, а прокъ ихъ, ископавше яму, вметаша в ню бещисла; а инии мнози язвьни быша». Тот же источник приводит данные и о потерях русских ратников: «всех двацать мужь с ладожанами, или мне, бог весть». Вероятно, в этом подсчете были учтены, прежде всего, «вятшие мужи», поэтому, конечно, реальные потери русского войска были совершенно иными. Однако вряд ли общая численность всех участников Невской битвы была больше нескольких сотен человек. Но ведь именно такими малыми дружинами и велись практически все феодальные войны той поры. Похоже, что Невская битва также не отличалась грандиозностью своего размаха и большим числом ее участников.
Это обстоятельство побудило целый ряд современных авторов, презрев все исторические факты, кардинальным образом пересмотреть всю прежнюю оценку этого события. Одни авторы, у которых явные проблемы с психическим здоровьем или с совестью (А. Нестеренко), стали вообще отрицать сам факт Невской битвы, а другие авторы (И. Данилевский, Дж. Феннел) стали утверждать, что так называемая «Невская битва» была вполне заурядным событием, историческая значимость которого была сознательно раздута в «Повести о житии Александра Невского», созданной под диктовку митрополита Кирилла (1242―1281), который в противостоянии с католическим престолом преследовал сугубо политические цели. При этом пациент А.Н. Нестеренко, абсолютно не согласуясь с логикой собственного фолианта «Александр Невский: кто победил в Ледовом побоище» (2006), в самом конце этой книжонки походя заявил, что победу в Невской битве, которую он сам же отрицал, одержал не Александр Невский, а мифический князь Андрей Александрович. Этот бред просто трудно комментировать. Если этот лунатик-фантаст имел в виду младшего брата Александра Невского, князя Андрея, то естественно его отчество было Ярославич, а если он имел виду его сына Андрея Александровича, то он родился только в 1255 г.
Куда большее возмущение вызывают «научные» открытия господина Ю.С. Пивоварова, который, на минуту, целый академик РАН по отделению историко-филологических наук. В 2012 г. в своем интервью известному русофобскому журналу «Профиль» он дословно заявил следующее: «А Ледовое побоище — всего лишь небольшой пограничный конфликт, в котором Невский повел себя, как бандит, напав большим числом на горстку пограничников. Так же неблагородно он поступил и в Невской битве, за что и стал Невским. В 1240 году он, пробравшись в ставку шведского ярла, правителя Биргера, сам выбил ему копьем глаз, что среди рыцарей считалось не комильфо».
Все комментировать, конечно, не буду, поскольку каждое слово, произнесенное в этом интервью, абсолютно сознательная ложь. Однако этому «академическому» прохвосту скажу одну элементарную вещь, известную любому студенту-первокурснику истфака: в русских летописях «лицом» назывался передовой строй любого (своего или неприятельского) войска, а не физиономия конкретного исторического персонажа, поэтому, когда древнерусский летописец писал, что «Олександр самому королеви Бергелю возложи печать на лице острым своим копием», то он имел в виду, что в ходе Невской битвы новгородские «копейщики» во главе с князем Александром Невским смяли шведский «лицевой» строй во главе с ярлом Биргером, потопили несколько шведских кораблей и разгромили их базовый лагерь, где уничтожили «златоверхий шатер» королевского ярла и шведского епископа. Так что «не комильфо», мистер Ю.С. Пивоваров, называть себя историком, не зная даже того, что знают юные любители истории и студенты-первокурсники истфака.
Как верно отметили многие историки (В. Пашуто, И. Шаскольский, А. Кузьмин, Ю. Бегунов, А. Кирпичников, А. Горский), незначительный масштаб Невской битвы совершенно не снижает ее судьбоносного значения для всей Руси, поскольку, одержав блестящую победу над шведами, Александр Невский: 1) сохранил выход в Балтийское море, 2) остановил продвижение шведов на Ладогу и Новгород и 3) предупредил опасность скоординированных действий Швеции и Ливонского ордена на территории Новгородской Руси.
в) Агрессия крестоносцев против Новгорода. Ледовое побоище (5 апреля 1242 г.)
После победоносного возвращения в Новгород Александр Невский, вероятнее всего, попытался побудить новгородскую верхушку занять более твердую позицию в отношении Ливонского ордена, который вторгся в западные пределы Новгородской Руси. Однако новгородские бояре во главе с посадником Степаном Твердиславичем не поддержали молодого князя и «тое же зимы выиде князь Олександр из Новагорода ко отцю в Переяславль с матерью и с женою, и со всем двором своимъ».
Уже в августе 1240 г. Новгороду пришлось столкнуться с новой агрессией крестоносцев, которые во главе с вице-магистром Ливонского ордена бароном Андреасом фон Вельвеном и псковским князем-изгоем Ярославом Владимировичем вторглись в пределы новгородской земли. Быстро взяв Изборск, они осадили Псков, но «истояше под городом неделю, но города не взяша, но дети поимаше у добрых муж, и отъидоша прочее». В сентябре 1240 г., не получив поддержки от новгородцев, прогерманская партия местного боярства, чадь которых были взята в заложники крестоносцами, добровольно сдала Псков на милость победителю. Как повествует анонимный летописец, псковский посадник Твердила Иванкович «сам поча вдадети Пльсковомь с немцами». Затем, «приидоша немци и чюдь на водь, и повоеваша все, и дань на них възложиша, и срубиша города въ Копории», вошли на территорию Шелонской пятины, «поимаша по Луге вси кони и скот, нелзе бяше орати по селом и нечим». Погром и разграбление этой крупной новгородской волости, в результате которого местные смерды даже не могли обработать пахотную землю, реально угрожал всем новгородским волостям страшным голодом.
В этих обстоятельствах сам новгородский архиепископ Спиридон «со многи бояры» спешно выехал во Владимир к великому князю Ярославу и упросил его отпустить на новгородское княжение Александра и «забыти вси вины Новагорода». В начале 1241 г. Александр Невский со своим «княжом двором» срочно прибыл в Новгород и, быстро собрав ополчение из новгородцев, ладожан, корелы и ижорян, изгнал немцев из новгородских пределов и пошел походом на Копорье. Стратегическое значение этой крепости было поистине огромным, поскольку, обладая этим форпостом, крестоносцы не только могли безнаказанно грабить новгородские земли, но и преградить выход в Финский залив, лишив сам Новгород всей балтийской торговли, которая была основным источником огромного богатства многих новгородских купцов и бояр. Именно поэтому Александр Невский «изверже сей град из основание, а самих немец изви, а иных с собою приведе в Новгород, а вожан и чюдцу переветников извеша».
Победа под Копорьем имела огромное моральное значение, поскольку полный разгром крестоносцев и суровая казнь всех изменников вдохнули новые силы в сторонников Александра Невского. Потому отбить у крестоносцев Псков оказалось более простой задачей, чем представлялось ранее. В марте 1242 г., получив от своего отца великого князя Ярослава «низовскую дружину», которую возглавил его младший брат Андрей, Александр Невский двинулся на Псков, и едва новгородско-суздальская рать подошла к крепостным стенам города, псковичи тут же свергли посадника Твердилу и открыли ворота своей крепости новгородскому князю.
После этого Александр Невский вступил во владения Ливонского ордена и пошел походом на Дерпт. Когда сторожевой отряд новгородских ополченцев, шедший в авангарде основных войск, был разбит крестоносцами под Дерптом, Александр Невский решил отступить к Чудскому озеру и дождаться закованных в латы крестоносцев на подтаявшем апрельском льду. Этот блестящий стратегический замысел новгородского князя, безусловно, говорил о его незаурядном полководческом таланте.
5 апреля 1242 г. у Вороньего камня в протоке Узьмень на Чудском озере состоялось знаменитое Ледовое побоище. Летописные и житийные свидетельства об этом сражении еще более скудны и лаконичны, чем о Невской битве, поскольку в них отсутствует какая-либо информации о количестве и расстановке русских полков и истинных замыслах князя Александра Невского. Недостающие подробности Ледового побоища отчасти можно восполнить из сообщений так называемой «Старшей ливонской рифмованной хроники», созданной в конце XIII в.
Как полагают современные историки (А. Кирпичников, Д. Хрусталев), можно предположить, что в составе русского войска было, как минимум, три конных полка, состоящих из суздальцев, новгородцев и псковичей. Кроме того, в его составе был отдельный пеший отрад лучников, который и принял на себя первый удар крестоносцев в ходе этого сражения. Что касается немецкого войска, то хорошо известно, что его костяк составляли пять хоругвий (шеренг) тяжеловооруженных рыцарей-крестоносцев, построенных в виде своеобразного клина, или «железной свиньи». Вторая часть этого войска состояла из четырех, значительно более крупных, хоругвий (шеренг), включавших в свой состав не только конных крестоносцев, но и кнехтов-пехотинцев. Среди этих кнехтов находилась и боевая свита рыцарей, куда входили их оруженосцы, лучники или арбалетчики. Эта рыцарская свита составляла самую низшую войсковую единицу — «копье», численность которой составляла всего несколько человек.
По мнению рада военных историков (Е. Разин, Г. Караев), к явным достоинствам колонно-клиновидной хоругви крестоносцев относились ее сплоченность, фланговая прикрытость клина, таранная сила первого удара и четкая управляемость во время боя. Кроме того, боевой строй такой хоругви был удобен и для передвижения, и для завязки самого боя. Хотя этому же строю были присущи и большие недостатки, поскольку в ходе боя первыми из строя выводились сами крестоносцы, которые практически не могли сражаться в пешем строю. Что касается кнехтов, то во время схватки их рыцарей они находились в выжидательно-пассивном состоянии и слабо влияли на ее результат.
Безымянный автор «Повести о житии Александра Невского» в довольно точных, но вполне привычных выражениях повествует о Ледовом побоище: «и бысть сеча зла, и труск от копий ломления, и звук от сечения мечнаго, яко же и езеру промерзъшу двигнутися, и не бе видети леду, покры бо ся кровию». Однако как развивалось это сражение, можно только гадать, поскольку известен лишь его переломный этап. По утверждению «Ливонской рифмованной хроники», когда «братья-крестоносцы» одолели передовой отряд новгородских лучников, они ввязались в бой с центральным полком конных копейщиков и перешли в рукопашную схватку с применением клинкового оружия. В это время два других русских полка ударили по флангам «рыцарской свиньи», рассеяли кнехтов и взяли крестоносцев в клещи. Окруженные крестоносцы не смогли сохранить свой боевой строй и перестроиться для новых атак, в результате чего «победи Александр, и гони по леду 7 верст, секочи их».
При изучении Ледового побоища в центре внимания современных историков остаются две основных проблемы: 1) каковы были потери крестоносцев и 2) кто сыграл решающую роль в их разгроме.
1) О численности русских и немецких войск, участвовавших в Ледовом побоище, достоверных сведений почти нет. В частности, Новгородская Первая летопись старшего извода сообщает, что в ходе этого сражения «паде чюди бещисла, а немець 400, а 50 руками яша и приведоша в Новъгородъ». Одни историки (И. Шаскольский, Ю. Бегунов, В. Пашуто, А. Кузьмин) в целом согласились с этой оценкой и считают, что Ледовое побоище по своим масштабам и значению было более значительным, чем Невская битва. Их оппоненты (А. Кирпичников, Л. Гумилев, И. Данилевский, Дж. Феннел), ссылаясь на данные «Ливонской рифмованной хроники», утверждают, что масштабы этой битвы были сильно преувеличены, и реально в Ледовом побоище погибло только 20 рыцарей и около 60 кнехтов. При этом одни сторонники это подхода (А. Кирпичников, Л. Гумилев, А. Горский), невзирая на это обстоятельство, считают, что это отнюдь не снижает огромного значения этой битвы, поскольку она обозначила крушение всех захватнических планов Ливонского ордена в отношении русских земель. Другие же сторонники этого подхода (И. Данилевский, Дж. Феннел) считают, что Ледовое побоище было совершенно незначительным историческим событием, значимость которого была сознательно раздута в чисто пропагандистских целях. Про фактически аналогичную точку зрения «академика» Ю.С. Пивоварова, заявившего о том, что «Ледовое побоище — всего лишь небольшой пограничный конфликт, в котором Невский повел себя, как бандит, напав большим числом на горстку пограничников», мы уже писали и всего на одном конкретном факте показали всю «великую» ученость этого «историка». Ну и, наконец, как говорится, на закуску, скажем, что известный пациент А.Н. Нестеренко вообще называет Ледовое побоище «выдуманной битвой», но комментировать сей бред мы уже не будем и оставим его для оценки специалистам «в белых халатах».
2) Традиционная точка зрения, которая полностью основана на исторических источниках, состоит в том, что победу на Чудском озере одержали «низовские» дружины Александра Невского и его брата, суздальского князя Андрея Ярославича, а также новгородские, псковские, ладожские, корельские и ижорские ополченцы. Однако ряд современных «евразийцев», прежде всего сам Л.Н. Гумилев, утверждает, что решающую роль в Ледовом побоище сыграла монгольская конница, которую Батый прислал на помощь Александру Невскому. Нам уже приходилось говорить, что практически все «евразийцы» совершенно беспардонно обращаются с историческими фактами, но, безусловно, этот гумилевский перл превзошел все его прежние фантастические построения. Во-первых, как известно, в это время вся монгольская орда Батыя находилась на территории Венгрии и Хорватии. Во-вторых, в это время никакого русско-ордынского военного союза, о котором постоянно твердили и твердят «евразийцы», просто не существовало в помине, поскольку отсутствовал один из субъектов этого союза в лице Золотой Орды, реально возникшей только в 1243 г.
Осенью 1242 г. ливонцы «с великиы поклоном» просили Александра Невского принять своих послов, которые заявили новгородскому князю, «что осмы зашли Водь, Лугу, Пльсков, Лотыголу мечем, того ся всего отступаем». В результате между Новгородом и Ливонским орденом был подписан мирный договор, который соблюдался вплоть до 1253 г., пока немцы вновь не отважились воевать русские земли. Новые вторжения на Новгородскую Русь носили зачастую частный характер, поскольку основным объектом крестоносной агрессии вновь стали Польша и Литва.
Литература
Алексеев С.В. Ярослав Мудрый самовластец Киевской Руси. М., 2006
Алексеева Т.И. Этногенез восточных славян по антропологическим данным. М., 1973
Аничков Е.В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914
Баран В.Д. Ранние славяне между Днестром и Припятью. К., 1972
Бегунов Ю.К. История Руси: с древнейших времен до Олега Вещего. СПб., 2007
Бегунов Ю.К. История Руси: от Игоря Старого до начала XIII в. СПб., 2012
Бегунов Ю.К. Александр Невский. М., 2012
Боровков Д.А. Тайна гибели Бориса и Глеба. М., 2009
Боровков Д.А. Владимир Мономах, князь-мифотворец. М., 2015
Боровков Д.А. Междукняжеские отношения на Руси конца X — первой четверти XII века и их репрезентация в источниках и историографии. М., 2015
Брайчевский М.Ю. Происхождение Руси. К., 1968
Брайчевский М.Ю. Утверждение христианства на Руси. К., 1989
Васильев М.А. Язычество восточных славян накануне крещения Руси. М., 1999
Вернадский Г.В. Монголы и Русь. М., 1997
Воронин Н.Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV веков. М., 1961
Воронин Н.Н. Андрей Боголюбский. М., 2007
Галкина Е.С. Тайны Русского каганата. М., 2002
Галкина Е.С. Русский каганат без хазар и норманнов. М., 2012
Гедеонов С.А. Варяги и Русь. М., 2004
Горелик М.В. Армии монголо-татар X—XIV вв. Воинское искусство, оружие, снаряжение. М., 2002
Горская Н.А. Русская феодальная деревня в историографии XX века. М., 2006
Горский А.А. Древнерусская дружина. М., 1989
Горский А.А. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина»: источниковедческие и историко-культурные проблемы. М., 1992.
Горский А.А. Русские земли в XII―XV веках: пути политического развития. М., 1996
Горский А.А. От славянского расселения до Московского царства. М., 2004
Греков Б.Д., Якубовский А.А. Золотая Орда и ее падение. М., 1950
Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953
Греков Б.Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII в. М., 1952―1954
Грот Л.П. Призвание варягов: норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике. М., 2012
Грот Л.П. «О Руслагене на дне морском и о варягах не из Скандинавии». М., 2012
Гумилев Л.П. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1992
Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX―XII вв.). М., 2001
Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII―XIV вв.). М., 2001
Данилова Л.В. Сельская община в средневековой Руси. М., 1994
Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII—XIV вв. М., 1985
Еремин И.П. Литература Древней Руси. М., 1966
Зимин А.А. Холопы на Руси. М., 1973
Зимин А.А. «Правда Русская». М., 1999
Зализняк А.А. «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста. М., 2008
Зализняк А.А. Из заметок о любительской лингвистике. М., 2010
Каргалов В.В. Монголо-татарское нашествие на Русь XIII век. М., 1966
Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. М., 1967
Карпов А.Ю. Владимир Святой. М., 2004
Карпов А.Ю. Ярослав Мудрый. М., 2005
Карпов А.Ю. Юрий Долгорукий. М., 2006
Карпов А.Ю. Княгиня Ольга. М., 2012
Карпов А.Ю. Андрей Боголюбский. М., 2014
Кирпичников А.Н. Две великих битвы Александра Невского. // Александр Невский и история России. М., 1996
Клейн Л. С. Воскрешение Перуна: К реконструкции восточнославянского язычества. СПб., 2004
Клейн Л. С. Спор о варягах. История противостояния и аргументы сторон. СПб., 2009
Кожинов В.В. История Руси и русского слова: современный взгляд. М., 2000
Кобычев В.П. В поисках прародины славян. М., 1973
Комеч А. И. Древнерусское зодчество конца X ― начала XII в. М., 1987
Комеч А.И. Каменная летопись Пскова XII ― начала XVI в. М., 1993
Комеч А.И. Русские монастыри. История и культура Х―ХVII столетия. М., 2001
Королев А.С. Загадки первых русских князей. М., 2002
Королев А.С. Святослав. М., 2011
Котляр Н.Ф. Формирование территории и возникновение городов Галицко-Волынской Руси. К., 1985
Котляр Н.Ф. Галицко-Волынская Русь. К., 1988
Котляр Н.Н. Галицко-Волынская летопись XIII в. К., 1993
Котляр Н.Ф. Древнерусская государственность. СПб., 1998
Кривошеев Ю.В. Социальная борьба в Северо-Восточной Руси в XI — начале XIII вв. Л., 1988
Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследования по истории Северо-Восточной Руси XII—XIVвв. СПб., 1999
Кривошеев Ю.В. Гибель Андрея Боголюбского: историческое расследование. СПб., 2003
Куза А.В. Малые города Древней Руси. М., 1989
Кузьмин А.Г. Рязанское летописание. М., 1965
Кузьмин А.Г. Русские летописи как источник по истории Древней Руси. Р., 1969
Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977
Кузьмин А.Г. Падение Перуна. М., 1988
Кузьмин А.Г. Начало Руси: тайны рождения русского народа М., 2003
Кузьмин А.Г. История России с древнейших времен до 1618 г. М., 2003
Кузьмин А.Г. Мародеры на дорогах истории. М., 2005
Кузьмин А.Г. Крещение Киевской Руси. М., 2012
Кусков В.В. История древнерусской литературы. М., 1989
Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X—XIV вв. М., 1984
Кучкин В.А. Русь под игом: как это было. М., 1991
Лазарев В.Н. Искусство Древней Руси. Мозаики и фрески. М., 1973
Лазарев В.Н. Русская иконопись от истоков до начала XVII в. М., 1983
Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб., 2005
Лимонов Ю.А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967
Лимонов Ю.А. Владимиро-Суздальская Русь. Л., 1987
Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. Л., 1947
Лихачев Д.С. Возникновение русской литературы. Л., 1952
Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X—XVII вв. Эпохи и стили. Л., 1973
Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л., 1978
Ловмяньский X. Норманны и Русь. М., 1985
Ляпушкин Н.И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. М., 1968
Мавродин В.В. Народные восстания в Древней Руси XI―XIII вв. М., 1961
Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1971
Мавродин В.В. Происхождение русского народа. Л., 1978
Малето Е.И. Хождения русских путешественников ХII―XV вв. М., 2000
Меркулов В.Н. Откуда родом варяжские гости. М., 2005
Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001
Насонов А.Н. Монголы и Русь: история татарской политики на Руси. М., 1940
Насонов А.Н. Русская земля и образование территории древнерусского государства. М., 1951
Насонов А.Н. История русского летописания XI — начала XVIII вв. М., 1969
Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990
Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950
Пашуто В.Т. Героическая борьба русского народа за независимость в XIII в. М., 1956
Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968
Пашуто В.Т. Александр Невский. М., 1974
Петров А.В. От язычества к Святой Руси. Новгородские усобицы. СПб., 2003
Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси. М., 1995
Плетнева С.А. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура. М., 1967
Плетнева С.А. Кочевники Средневековья: Поиски исторических закономерностей. М., 1982
Плетнева С.А. Хазары. М., 1986
Плетнева С.А. Половцы. М., 1990
Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии. М., 2000
Плетнева С.А. Кочевники южнорусских степей в эпоху средневековья (IV―XIII века). В., 2003
Приселков М.Д. История русского летописания XI―XV вв. Л., 1940
Приселков М.Д. Княжое право в Древней Руси. М., 1993
Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси Х―ХII вв. СПб., 2003
Пчелов Е.В. Рюриковичи. История династии. М., 2002
Пчелов Е.В. Рюрик. М., 2010
Пчелов Е.В. Рюрик и начало Руси. М., 2012
Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в Х ― первой половине XIII в. М., 1977
Рапов О.М. Русская церковь IX — первой трети XII в. М., 1998
Романов Б.А. Люди и нравы Древней Руси. Л., 1966
Русанова И.П. Славянские древности VI—VII вв. М., 1976
Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. М., 1948
Рыбаков Б.А. Первые века русской истории. М., 1964
Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971
Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972
Рыбаков Б.А. Геродотова Скифия. М., 1979
Рыбаков Б.А. Язычество древних славян М., 1980
Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII―XIII вв. М., 1993
Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси: IX — первая половина X в. М., 1980
Сахаров А.Н. Дипломатия Святослава. М., 1991
Свердлов М.Б. Генезис и структура феодального общества. Л., 1983
Свердлов М.Б. От «Закона русского» к «Русской правде». М., 1988
Свердлов М.Б. Общественный строй Древней Руси в русской исторической науке XVIII—XX вв. СПб., 1996
Свердлов М.Б. Домонгольская Русь: князь и княжеская власть на Руси VI — первой трети XIII вв. СПб., 2003
Седов В.В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979
Седов В.В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М., 1982
Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995
Стефанович П.С. Бояре, отроки, дружины: военно-политическая элита Руси в X—XI вв. М„ 2012
Тимощук Б.А. Восточнославянская община VI—IX вв. М., 1990
Тимощук Б.А. Восточные славяне: от общины к городам. М., 1995
Тихомиров М.Н. Пособие по изучению «Русской правды». М., 1953
Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI―XIII вв. М., 1955
Тихомиров М.Н. Древнерусские города. М., 1956
Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975
Тихомиров М.Н. Русское летописание. М., 1979
Толочко П.П. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. К., 1987
Толочко П.П. Киевская Русь. К., 1996
Толочко П.П. Дворцовые интриги на Руси. СПб., 2003
Толочко П.П. Русские летописи и летописцы X—XIII вв. М., 2003
Толочко П.П. Древнерусская народность: воображаемая или реальная? М., 2005
Толочко П.П. Власть в Древней Руси X—XIII вв. СПб., 2011
Третьяков П.Н. Восточнославянские племена. М., 1953
Третьяков П.Н. У истоков древнерусской народности. М., 1970
Третьяков П.Н. По следам древних славянских племен. Л., 1982
Тубачев О.Н. Этногенез и культура древних славян. М., 1991
Трубачев О.Н. К истокам Руси (заметки лингвиста). М., 2005
Феннел Дж. Кризис средневековой Руси 1200—1304 гг. М., 1989
Фомин В.В. Варяги и Варяжская Русь: к итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005
Фомин В.В. Голый конунг: норманизм как диагноз. М., 2013
Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980
Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988
Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки отечественной историографии. Л., 1990
Фроянов И.Я. Русский былинный эпос. М., 1995
Фроянов И.Я. Рабство и данничество у восточных славян. СПб., 1996
Фроянов И.Я. Начала русской истории. М., 2001
Фроянов И.Я. Древняя Русь IX—XIII веков. Народные движения. Княжеская и вечевая власть. М., 2012
Черепнин Л.В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды. М., 1948
Черепнин Л.В. Основные этапы развития феодальной собственности на Руси. // ВИ., 1953, № 4
Черепнин Л.В. Спорные вопросы истории феодальной собственности. // Пути развития феодализма. М., 1972
Хрусталев Д.Г. Русь от нашествия до «ига» (30―40-е гг. XIII в.). СПб., 2008
Хрусталев Д.Г. Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII—XIII вв. СПб., 2010
Шаскольский И.П. Норманнская теория в современной буржуазной науке. Л., 1965
Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII―XIII вв.Л., 1978
Шаскольский И.П. Антинорманизм и его судьбы. // Генезис и развитие феодализма в России. Л., 1983.
Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908
Шахматов А.А. «Повесть временных лет». Пг., 1916
Щапов Я.Н. Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв. М., 1976
Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси X—XIII вв. М., 1989
Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М., 1939
Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949
Юшков С.В. «Русская правда». Происхождение, источники, ее значение. М., 1950
Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. Историко-генеалогическое исследование. М., 1981
Янин В.Л. Новгородские акты XII—XV вв. М., 1991
Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003
Янин В.Л., Зализняк А.А., Гиппиус А.А. Новгородские грамоты на бересте. М., 2004
Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М., 2008
