1. Предыстория раскола.

2. Реформа патриарха Никона.

3. Итоги реформы и ее оценка в историографии.

Тяжелейший социально-политический кризис, потрясший Россию в начале XVII в., стал предтечей не менее тяжелого идеологического кризиса, причины которого всегда трактовались неоднозначно. Одни авторы (Е. Голубинский, Н. Павленко) утверждали, что этот кризис был вызван «порухой прежних церковных обрядов и богослужебного чина», а их оппоненты (Н. Каптерев, Л. Гумилев, В. Вышегородцев) считали его мировоззренческим кризисом, и прежде всего, кризисом прежней, изоляционистской историософской доктрины «Москва — Третий Рим», ставшей еще в начале XVI в. официальной государственной идеологией Московского царства.

Истоки самого религиозного кризиса относятся к середине 1640-х гг., когда вокруг царского духовника Стефана Вонифатьева сложился знаменитый кружок «ревнителей древнего благочестия», членами которого стали сам великий государь Алексей Михайлович, окольничий Федор Михайлович Ртищев, настоятель Новоспасского монастыря архимандрит Никон, протопоп Казанского собора Иван Неронов и ряд провинциальных церковников — протопопы Аввакум, Даниил, Логгин и другие.

По мнению ряда русских и советских историков (Н. Каптерев, Л. Гумилев, В. Вышегородцев), свою главную миссию «ревнители древнего благочестия» видели в создании новой историософской концепции русского православия.

Их оппоненты (Е. Голубинский, А. Карташев, Н. Павленко) утверждали, что претензии «царских боголюбцев» были гораздо скромнее и свою историческую миссию они видели в решении трех основных задач:

1) унификации всей системы церковных обрядов и богослужения, поскольку в средневековье обрядовая сторона религиозности имела не меньшее значение, чем сугубо богословская;

2) в наведении дисциплины и порядка в среде приходского духовенства, где укоренились такие пороки, как пьянство, разврат и стяжательство;

3) в противодействии проникновению светских начал в духовную жизнь общества.

Хотя, безусловно, последняя задача носила не столько прикладной, сколько историософский характер в духе идей одного из самых почитаемых «отцов церкви» Иоанна Златоуста «о строительстве монастыря в душе каждого верующего христьянина».

В любом случае, сама программа «ревнителей благочестия» в целом отвечала интересам нарождавшегося самодержавия, поэтому царь Алексей Михайлович всячески поддерживал своего духовника и его соратников по борьбе за чистоту православной веры. Более того, ряд авторов (Н. Каптерев, А. Карташев) утверждал, что именно царю Алексею Михайловичу принадлежала сама идея проведения церковной реформы, поскольку в силу своего семейного воспитания он, как и его великий дед патриарх Филарет, был истинным грекофилом.

В феврале 1649 г. программа «ревнителей благочестия» была вынесена на церковный собор, созванный по инициативе патриарха Иосифа, но, несмотря на ее поддержку самим царем, она была отвергнута большинством церковников, в том числе и архиереев РПЦ, и светская власть была вынуждена временно отступить.

Тем временем стремительно стало рушиться единство взглядов самих «боголюбцев», особенно, когда речь зашла о выборе образцов, по которым надлежало проводить исправление обрядов и богослужебных книг. Одни «ревнители», в частности протопопы Даниил и Аввакум, считали, что за основу исправления следует взять древнерусский «богослужебный чин», канонизированный на знаменитом Стоглавом соборе 1551 г., а другие — архимандрит Никон, Ф.М. Ртищев и С. Вонифатьев полагали, что образцом для исправления должны были послужить греческие оригиналы библейских и богослужебных книг, а также византийские церковные традиции и обряды. Такая позиция «группировки Ртищева-Никона», по мнению большинства историков (Л. Гумилев, В. Вышегородцев Р. Скрынников), была продиктована не только религиозными мотивами, но и политической целесообразностью, а именно острой необходимостью унификации всего «церковного чина» с единокровной Русской православной церковью Киевской митрополии, входившей в состав Константинопольского патриархата, накануне исторического воссоединения Малороссии с Россией. Именно тогда же, в январе 1649 г., в Москве побывало и первое посольство малороссийского гетмана Богдана Хмельницкого во главе с полковником Силуаном Мужиловским, которое привезло московскому царю прошение «о принятии войска Запорожского под высокую государеву руку».

Первоначально этот спор развивался исключительно в рамках клубной богословской дискуссии, но в конце 1649 г. ситуация резко изменилась, поскольку:

1) во-первых, в Москву по приглашению царя, воспитанного в духе грекофильства, для исправления богослужебных книг по греческим образцам приехали знаменитые малороссийские ученые-богословы из Киево-Могилянской академии Арсений Сатановский, Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий и некоторые другие;

2) во-вторых, один из наиболее близких и доверенных лиц из окружения молодого царя, архиепископ Никон, возглавив Новгородскую митрополию, стал явочным порядком проводить в жизнь основные постулаты церковной реформы в грекофильском духе, не дожидаясь их одобрения даже Освященным собором РПЦ.

В апреле 1652 г. умер престарелый патриарх Иосиф, и Алексей Михайлович тут же поспешил известить «любимого богомольца» и «собинного друга» митрополита Никона о своем желании видеть именно его на патриаршем престоле в Москве. О том, что новгородского владыку придворные круги готовят в патриархи, красноречиво говорил тот факт, что царь категорически отказал в настоятельной просьбе «боголюбцев» во главе с Иваном Нероновым поставить новым главой церкви своего духовника Стефана Вонифатьева.

Сразу по прибытии Никона в Москву по заранее оговоренному сценарию он был тут же «избран» новым патриархом РПЦ. Во время его посвящения в сан в Успенском соборе Московского Кремля он неожиданно отказался от патриаршего посоха и белого клобука — главных символов верховной церковной власти, и самому царю, боярам и высшим церковным иерархам пришлось слезно, буквально на коленях, умолять любимого царского богомольца не отрекаться от патриаршего клобука.

В отечественной историографии (Н. Павленко, Л. Гумилев, Р. Скрынников) этот неординарный шаг будущего патриарха традиционно трактуют, как его неуемное стремление сразу поставить духовную власть выше светской, истребовав для себя особые полномочия не только по управлению церковными, но и всеми светскими государственными делами. Однако это не совсем так. Как верно подметили проницательные историки (А. Кузьмин, В. Вышегородцев), мотивы поведения Никона нельзя понять без четкого представления всей программы «придворных боголюбцев» по строительству Православного Царства в России.

Центральным пунктом этой программы была доктрина «симфонии властей», основные постулаты которой были взяты «боголюбцами» из сочинений Иоанна Златоуста и знаменитого законодательного памятника Византии IX в. «Эпанагоги», которая впервые была полностью переведена на русский язык только в середине XVII в.

Основная мысль Иоанна Златоуста и анонимного автора «Эпанагоги» заключалась в двойном подчинении императорской (царской) власти, а именно:

• действующим в государстве законам и

• высшим нравственным заповедям, которые установлены канонами православной церкви.

Первым шагом во исполнение этих требований стало принятие Соборного уложения в январе 1649 г. Вторым же шагом должен был стать договор святейшего архиерея с «властью» и «землей» о предоставлении патриаршей власти, как единственной блюстительнице нравственности и канона, исключительных прав и в церковных, и в государственных делах. Безусловно, что такое требование могло быть выдвинуто только при наличии предварительной договоренности между патриархом и царем.

25 июля 1652 г. после троекратных «уговоров» и при явной поддержке со стороны царя и правящей партии Морозова―Милославского «любимый царский богомолец» и «собинный друг» митрополит Никон — в миру Никита Минич Минов (1605―1681), наконец, соизволил принять патриарший посох и клобук, что знаменовало собой начало конкретной реализации программы «симфонии властей». Последствий этого договора не могли себе представить ни сам царь, ни патриарх, ни члены царского правительства. Только провинциальные «боголюбцы», хорошо знавшие властный характер патриарха Никона и его далеко идущие планы, первыми почувствовали надвигающуюся угрозу всевластия главы Русской православной церкви.

В начале 1653 г. всем церковным приходам и монастырям была направлена «Память» патриарха Никона, которая предписывала внести существенные изменения в богослужебный чин и основные церковные обряды: двуперстие заменить трехперстием, земные поклоны — поясными, многоголосие — единоголосием, пасхальный крестный ход посолонь — крестным ходом навстречу солнцу, семипросфорную литургию — пятипросфорной, двукратную аллилуйю — троекратной, и т.д.

Патриаршья «Память» сразу вызвала большое замешательство, а затем открытый протест «провинциальных боголюбцев», которые вскоре подали челобитную царю с указанием «никоновских неправд». Однако Алексей Михайлович и его ближние бояре Б.И. Морозов, И.И. Милославский, И.Д. Пронский и другие отвергли все обвинения челобитчиков и полностью поддержали патриарха в его благих деяниях.

В 1654 г. по инициативе патриарха Никона и при активной поддержке двух Вселенских патриархов — александрийского Паисия и антиохийского Макария, чье материальное благосостояние напрямую зависело от благорасположения самого Никона и его богатой патриаршей казны, в Москве был созван новый церковный собор, который принял решение об исправлении всей богослужебной литературы по «старым харатейным русским и греческим книгам». После окончания собора Алексей Михайлович отбыл во главе русской армии на польский фронт, и полноправным хозяином Москвы стал всесильный патриарх Никон, который, обладая таким же титулом «великий государь» (1652), стал бесцеремонно вмешиваться в дела государственного и дворцового управления, что вызвало резкое неприятие многих членов Боярской думы, прежде всего, близких родственников царя князей Милославских.

В целом противников Никона условно можно разделить на три больших группы.

1) Первая группа противников патриарха была недовольна не столько содержанием самой реформы, сколько формой и методами ее проведения. Представителям этой группы не нравился сам Никон, его властолюбие, высокомерие, непримиримость, жестокость и другие «богомерзкие» черты характера архипастыря Русской православной церкви.

2) Вторую группу противников реформы составляли многочисленные приходские священники и монахи, которые в силу своей малограмотности элементарно просто не были готовы к осмысленной работе с новыми, исправленными богослужебными книгами и обрядами, которые они знали плохо и только на память.

3) К третьей группе относились идейные противники Никона, которые были ярыми блюстителями старины вообще, и непримиримыми защитниками старой веры в частности. Их принципиальные разногласия с Никоном состояли в следующем:

а) они рьяно отстаивали государственную изоляционистскую историософскую концепцию «Москва — Третий Рим», считая остальные православные церкви, подписавшие Флорентийскую унию (1439) с католическим Римом, «неполноценными» униатскими церквами;

б) будучи сторонниками иосифлянской доктрины о божественном происхождении царской власти, «ревнители благочестия», в отличие от патриарха, отвергали верховенство духовной власти над светской и считали только самодержца гарантом чистоты православия и ключевой фигурой Православного Царства;

в) наконец, они категорически выступали против исправления богословских книг и церковных канонов по греческим образцам, считая их «порченными еретическими новоделами», созданными после подписания «богомерзкой» Флорентийской унии в Риме, Венеции, Париже и других городах католической и протестантской Европы.

В числе наиболее ярых идейных противников Никона, ставших затем идеологами и вождями раскола, были не только священнослужители Аввакум, Иван Неронов, Никита Пустосвят, Спиридон Потемкин, но и видные представители русской родовой аристократии — князья Хованские, Урусовы, бояре Соковнины, Морозовы, Стрешневы и другие.

В марте 1655 и апреле 1656 гг. в Москве состоялись два новых церковных собора, которые не только официально подтвердили главные положения церковной реформы, но и осудили самых ярых идейных противников патриарха. Одни из них, в частности, Даниил и Логин, были лишены духовного сана и отлучены от церкви, а другие — Аввакум и Иван Неронов сосланы на покаяние в дальние монастыри.

Своенравный характер Никона, который всячески подчеркивал верховенство духовной власти над светской, стал раздражать самого царя. Первые признаки охлаждения отношений между двумя «великими государями» проявились уже в 1657 г., кода Алексей Михайлович публично назвал патриарха Никона «невежой, мужиком и бдядиным сыном». В июле 1658 г. после публичного конфликта с царем Никон демонстративно отрекся от патриаршества и удалился в основанный им Воскресенский Новоиерусалимский монастырь, рассчитывая этим неординарным поступком вернуть себе прежнее расположение царя. Алексей Михайлович прохладно отнесся к этой выходке бывшего «собинного друга» и стал активно подыскивать новую кандидатуру на патриарший престол. В 1660 г. в Москве состоялся новый церковный собор, на котором Никон был отрешен от патриаршества, но нового патриарха избрать не удалось, и местоблюстителем патриаршего престол был назначен Крутицкий митрополит Питирим.

Спустя четыре года, в декабре 1664 г. Никон неожиданно для всех вернулся в столицу и из Успенского собора Московского Кремля направил царю послание, в котором заявил о своем возвращении на патриарший престол. Этот вызывающий шаг низложенного патриарха был воспринят крайне отрицательно и по требованию церковных архиереев, спешно созванных на Освященный собор самим царем Алексеем Михайловичем, Никон вынужден был покинуть столицу и вернуться в Воскресенский монастырь. После этого демарша опальный патриарх смирился со своей незавидной участью и согласился отречься от сана, но при условии сохранения за ним трех монастырей и всех «патриарших» привилегий.

Последний акт затянувшейся драмы состоялся в 1666—1667 гг., когда на очередном церковном соборе с участием двух Вселенских патриархов Паисия и Макария, Никон был обвинен в теократизме и повторно отрешен от сана и священства. Последние годы своей жизни опальный патриарх провел в заточении в Ферапонтовом и Кирилло-Белозерском монастырях. При царе Федоре Алексеевиче (1676―1682) он был помилован и ему разрешили вернуться в Воскресенский монастырь, но по дороге в столицу, под Ярославлем в августе 1681 г. бывший патриарх скоропостижно скончался.

В мае 1686 г., сразу после заключения «вечного мира» между Россией и Речью Посполитой, положившего конец многовековой вражде Варшавы и Москвы за обладание исконными русскими землями, константинопольский патриарх Дионисий IV дал согласие на подчинение Киевской митрополии Московскому патриархату, в результате чего эта церковная организация православной церкви Константинопольского патриархата на территории Малороссии, созданная в 1458 г., вскоре после подписания Флорентийской унии по сугубо политическим мотивам, прекратила свое существование.

Церковный собор 1666—1667 гг., прошедший под руководством нового патриарха Иоасафа II, стал последним актом раскола в Русской православной церкви, поскольку на нем были приняты два важнейших решения:

1) подтверждены все основные постулаты никонианской реформы;

2) всех идейных вождей старообрядчества официально предали анафеме и прокляли как еретиков.

Протопоп Аввакум Петров был лишен сана и сослан в Пустозерск, где затем был сожжен на костре, боярыня Феодосия Прокопьевна Морозова и ее сестра, княгиня Евдокия Прокопьевна Урусова были посажены в боровскую земляную тюрьму, где умерли от голода и пыток, и т.д.

Старообрядчество было сложным социальным явлением, как по составу своих участников, так и по существу. Общим лозунгом старообрядцев был возврат к «старине», однако различные социальные группы (аристократия, духовенство, посадские) вкладывали в это понятие свое классово-сословное содержание. Крепостные крестьяне и посадский люд видели в старообрядчестве реальный противовес государственной власти, с которой они связывали окончательное оформление крепостничества и покушение на весь сложившийся веками жизненный уклад. У духовенства, в первую очередь рядовых монахов и приходских священников, «старина» ассоциировалась с привычным совершением церковных обрядов и чтением давно заученных молитв. Для представителей бояро-княжеской аристократии старообрядчество стало своеобразной формой политического протеста против нарождавшегося абсолютизма и падения их влияния во властных институтах государства, и т.д.

На длительном пути своего существования старообрядчество являлось то знамением открытой вооруженной борьбы с самодержавием (соловецкое восстание 1668―1676 гг.), то символом пассивного непротивления путем ухода в леса и создания там старообрядческих общин-скитов (Аввакум), то символом самого отчаянного протеста против никонианства — самосожжения или «самоуморения» (Капитон).

В отечественной исторической науке еще в позапрошлом веке сложились два основных направления в оценке церковного раскола.

Часть авторов (С. Соловьев, В. Ключевский, Н. Бердяев, Е. Голубинский) рассматривала его как чисто религиозно-церковное явление.

Но другие авторы (А. Щапов, Н. Костомаров) были склонны рассматривать раскол как социально-политическое движение, облаченное в религиозную форму. Такое понимание раскола стало общепризнанным и в советской, и в современной исторической науке (И. Клибанов, Р. Скрынников, Н. Павленко, А. Богданов).

По мнению большинства современных историков (Р. Скрынников, Л. Гумилев, В. Вышегородцев), главными итогами никонианской реформы стали:

• установление вселенского характера русского православия;

• окончательное разрешение многовекового спора о верховенстве духовной и светской властей в пользу последней, что затем станет осязаемой реальностью в годы петровских реформ, когда Русская православная церковь превратится в один из институтов государственной власти, а российский император станет ее юридическим главой.

1. Предварительные замечания.

2. «Соляной бунт» в Москве 1648 г.

3. «Медный бунт» в Москве 1662 г.

4. Основные проблемы изучения крестьянских войн.

5. Крестьянская война под руководством С.Т. Разина (1670―1671).

Современники и историки называли XVII столетие «бунташным» веком, и это совершенно неслучайно, поскольку именно на этот век пришлись такие мощные социальные движения, как гражданская война начала века, получившая очень емкое и точное название Смута, городские восстания середины столетия, в том числе «Соляной» и «Медный» бунты в Москве, крестьянская война под руководством С.Т. Разина и стрелецкие бунты последней четверти столетия.

Предварить наше повествование о самых мощных социальных движениях «бунташного века» мы хотим двумя существенными замечаниями.

1) При изучении истории всех социальных движений следует помнить, что они были порождением не только классовых антагонизмов и противоречий, как это традиционно трактовалось в советской историографии. Во многом они представляли собой совокупность социальных, религиозных и даже этнических конфликтов: на протяжении почти двух столетий казачья вольница боролась с московским правительством, «голутвенные» казаки против «домовитых», провинциальное дворянство с аристократией, старообрядцы с «новокрещенцами», крепостные крестьяне против помещиков и т.д.

2) В исторической литературе можно встретить абсолютно полярные оценки различных социальных движений, потрясавших Россию на протяжении всех столетий ее богатой истории. Но, как правило, те ученые, которые рассматривали государство как главную движущую силу русской истории и прогресса, в частности, сторонники знаменитой «государственной школы», оценивали их как преступные деяния — бунты и мятежи, направленные против законной власти и правопорядка. Те же ученые, прежде всего, представители советской исторической школы, которые априори исходили из марксистского учения о «классовой борьбе как локомотиве истории», напротив, всегда оценивали их позитивно, поскольку полагали, что основным содержанием этих движений была борьба с крепостничеством и самодержавием. При этом многие советские историки, в том числе такие авторитетные ученые, как М.Н. Тихомиров, П.П. Смирнов, В.В. Мавродин, В.И. Корецкий и В.И. Буганов, зачастую сознательно игнорировали откровенно разбойный характер этих движений, которые сопровождались массовыми убийствами, грабежами и погромами.

В 1648—1650 гг. в разных городах России, в том числе в Пскове, Новгороде и Устюге Великом, произошли крупные антиправительственные выступления, но, безусловно, самым мощным из них стал «Соляной бунт» в Москве, вспыхнувший в июне 1648 г.

Предыстория «Соляного бунта» была такова: в июле 1645 г. умер царь Михаил Федорович и по сложившейся традиции предстояли выборы нового монарха. Русская аристократия в лице ряда влиятельных князей и бояр, в частности, И.М. Черкасского, Ф.Ф. Шереметева, Н.И. Одоевского и других членов Боярской думы, решила посадить на русский престол датского принца Вольдемара и создать в России на польский манер режим выборной монархии. Но эта дворцовая интрига не удалась, поскольку усилиями боярина Б.И. Морозова на русский престол был избран его воспитанник, старший сын почившего государя, молодой царевич Алексей Михайлович (1645—1676). В результате этого «дворцового переворота» к власти пришло новое правительство, в состав которого вошли бояре Б.И. Морозов, Г.Г. Пушкин, М.М. Салтыков, Л.С. Плещеев, П.Т. Траханиотов и другие представители родовой аристократии и столичного дворянства. Многие из них были повязаны различными родственными узами, как, например, Борис Иванович Морозов, Леонтий Степанович Плещеев и Петр Тихонович Траханиотов, которые приходились родней царскому тестю, боярину Илье Даниловичу Милославскому.

Вскоре новое правительство выступило с обширной программой «либеральных» экономических реформ, которая предусматривала отмену «урочных лет», ликвидацию «белых слобод», введение косвенных податей, сокращение расходов на государственный аппарат и т.д. В феврале 1646 г. по инициативе Б.И. Морозова, Н.И. Чистого и А.И. Чистого вместо ряда прямых налогов, в частности «стрелецкой» и «ямской » деньги, был введен косвенный налог на соль. Однако уже в декабре 1647 г., не оправдав надежд правительства, «соляная деньга» была отменена, и правительство решило взыскать двухгодовую задолженность за отмененные ранее подати, что имело самые печальные последствия для творцов этого решения.

1 июня 1648 г. во время возвращения царя с традиционного богомолья из Троице-Сергиева монастыря толпа москвичей попыталась передать Алексею Михайловичу челобитную с просьбой об отставке и наказании главного мздоимца, главы Земского приказа Леонтия Степановича Плещеева. Челобитчики были разогнаны стрельцами, и тогда 2-3 июня 1648 г. разъяренная толпа москвичей ворвалась в Кремль и начала крушить дворы Б.И. Морозова, П.Т. Траханиотова, Г.Г. Пушкина, М.М. Салтыкова, В.Г. Шорина и других членов правительства. Во время погрома был убит дьяк приказа Новгородской чети Назарий Иванович Чистой. Как установил профессор П.П. Смирнов, автор известной работы «Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века» (1947), этот погром целенаправленно осуществлялся под руководством дворовых людей дядьки царя боярина Н.И. Романова и князя Д.М. Черкасского, т.е. партии аристократов, отстраненной от власти в 1645 г.

В доказательство этого предположения зримо говорит тот факт, что вечером 3 июня переговоры с восставшими вели именно Н.И. Романов и Д.М. Черкасский, которые приняли от них петицию с требованием расправы над ключевыми членами правительства. Итог этих переговоров оказался плачевен для «власть предержащих» бояр: глава правительства боярин Б.И. Морозов был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, судью Земского приказа думного дьяка Л.С. Плещеева отдали на растерзание восставшей толпе, а глава Пушкарского приказа окольничий П.Т. Траханиотов был обезглавлен на Красной площади в Москве.

Реальный итог «Соляного бунта» состоял в том, что:

• русское правительство вновь возглавила старая партия Шереметева—Черкасского, в состав которого вошли князья Н.И. Одоевский, Ф.Ф. Волконский, М.П. Пронский, С.В. Прозоровский и другие;

• по требованию широких слоев московского дворянства и посада было принято решение о созыве нового Земского собора, работа которого увенчалась принятием Соборного уложения 1649 г., о котором мы подробно писали в предыдущей теме.

Летом 1662 г. в Москве вспыхнуло новое восстание, получившее название «Медного бунта», предыстория которого была такова: в 1656 г. для покрытия бюджетного дефицита, вызванного русско-польской войной (1654—1667), по предложению царского фаворита окольничего Ф.М. Ртищева правительство приняло решение наряду с традиционной серебряной монетой (ефимками) выпустить в обращение медные деньги.

Вскоре они стали стремительно обесцениваться, поскольку:

• правительство постоянно увеличивало чеканку медной монеты;

• ряд оборотистых дельцов, в частности тесть царя боярин И.Д. Милославский, наладили чеканку собственной фальшивой монеты;

• все подати и пошлины по-прежнему собирались серебряной монетой, а жалование, напротив, стали все чаще и больше платить медной деньгой;

• наконец, из-за финансовых трудностей правительство ввело новую подать «на войну».

В результате уже в начале 1662 г. номинальная стоимость одного медного рубля в двенадцать раз была меньше серебряного!

25 июля 1662 г. в Москве появились «воровские и подметные письма», в которых ряд членов правительства, в частности И.Д. Милославский, Ф.М. Ртищев и В.Г. Шорин, были названы «польскими агентами» и «ворами». Именно с этими «подметными письмами» большая группа стрельцов и посадских направилась к царю в село Коломенское под Москвой с требованием выдачи указанных лиц на расправу. В самой Москве начались погромы дворов тех бояр и купцов, которые были причастны к этой реформе. Особенно досталось дворам двух богатых купцов — В.Г. Шорина и С.Ф. Задорина, которым правительство отдало на откуп сбор многих податей и пошлин.

Как сообщает летопись, с первой партией челобитчиков Алексей Михайлович говорил «тихим обычаем и обещал им учинить скорый сыск и правую расправу» над всеми «лихоимцами и ворами». Однако новая толпа москвичей, «невежливо бившая челом» государю, была жестоко разогнана тремя стрелецкими полками. Во время этой акции погибло несколько сот москвичей, а в вечером того же дня было схвачено и повешено еще более ста челобитчиков. По сообщениям небезызвестного беглого посольского дьяка Григория Карповича Котошихина «и того ж дни около того села повесили со 150 человек, а остальным всем был указ, пытали и жгли, и по сыску за вину отсекали руки и ноги и у рук и у ног пальцы, а иных бив кнутьем, розослали всех в дальние города, в Казань, и в Астарахань, и на Терки, и в Сибирь, на вечное житье, а иным пущим вором того ж дни, в ночи, учинен указ, завязав руки назад посадя в болшие суды, потопили в Москве реке».

По данным профессора В.И. Буганова, автора известной монографии «Медный бунт: московские «бунтари» 1662 года» (1968), розыск по этому бунту не имел прецедентов во всей предыдущей истории подобных событий, поскольку всех грамотных москвичей заставили дать образцы своего почерка, чтобы сличить их с «воровскими листами», послужившими сигналом для начала «Медного бунта», однако его зачинщиков так и не нашли.

Основным итогом нового московского бунта стала постепенная отмена медной монеты. Сначала, в 1663 г., медные дворы были закрыты в Новгороде и Пскове, затем в Москве и Новгороде возобновили чеканку серебряной монеты, а всю медную деньгу полностью изъяли из наличного обращения и переплавили ее для прикладных нужд.

Городские восстания и другие крупные антиправительственные выступления, в частности поход донского атамана Василия Уса на Москву (1666—1667), стали предвестниками одного из самых мощных социальных движений в истории России — Крестьянской войны под руководством С.Т. Разина. Но прежде чем говорить об этой крестьянской войне, мы остановимся на ключевых вопросах историографии, где до сих пор продолжается спор по целому ряду проблем.

1) Сколько в истории России было крестьянских войн. Одни авторы (В. Мавродин, В. Буганов, А. Маньков, А. Преображенский, Б. Подъяпольская) утверждали, что в России было четыре крестьянских войны — И.И. Болотникова (1606—1607), С.Т. Разина (1667―1671), К.А. Булавина (1707―1709) и Е.И. Пугачева (1773―1775). Другие историки (Н. Павленко, А. Станиславский) оппонировали им и резонно полагали, что движения И.И. Болотникова и К.А. Булавина ни по своим целям, ни по размаху, ни по составу своих участников крестьянскими войнами не являлись.

2) Какова была реальная идеология крестьянских войн. Одни авторы (В. Буганов, М. Белявский, А. Преображенский, Е. Подъяпольская) традиционно утверждали, что существовала самобытная крестьянская идеология, всегда носившая антимонархический и антифеодальный характер. Другие историки (Н. Павленко, А. Станиславский, Л. Милов) более аргументировано считали, что никакой самобытной крестьянской идеологии до возникновения народничества не существовало, а «идейные» воззрения подавляющей массы российского крестьянства носили сугубо религиозный и царистский характер.

3) Каков был характер крестьянских войн. Первоначально в советской историографии времен главного историка-марксиста, академика М.Н. Покровского утвердилось стойкое представление об антифеодальном характере всех крестьянских войн в истории России, поскольку все эти войны априори были неудавшимися буржуазными революциями.  Затем это явно вульгарное толкование марксизма было решительно отвергнуто, но сама характеристика крестьянских войн как антифеодальных движений странным образом была сохранена и существует поныне в трудах целого ряда историков (В. Буганов, А. Сахаров, И. Заичкин).

В последнее время ряд известных историков (Н. Павленко) совершенно верно говорит о том, что крестьянские войны никогда не были и не могли быть антифеодальными движениями, поскольку весь набор требований восставших не выходил за рамки традиционных царистских представлений, и на их «политических лозунгах» невозможно отыскать элементарных буржуазных требований о ликвидации самодержавия, предоставлении гражданских и политических прав и свобод и т.д. Более того, крестьянские войны отнюдь не расшатывали, а напротив, укрепляли феодально-крепостнический строй, поскольку сразу после подавления всех крупных социальных движений и протестов государство в лице царской власти ужесточало полицейский и репрессивный аппарат власти и в центре, и на местах. В данном случае достаточно вспомнить знаменитую губернскую реформу (1775), проведенную Екатериной II тотчас после подавления пугачевского бунта.

4) Какова была роль различных классов и сословий в организации крестьянских войн. В советской историографии (В. Мавродин, В. Буганов, А. Преображенский, Е. Подъяпольская) традиционно утверждалось, что главной движущей силой всех крестьянских войн в истории России были крепостные крестьяне, а посадский люд и казачество выполняли лишь вспомогательную роль их попутчиков.

Но в 1972 г. на страницах журнала «Вопросы истории» была опубликована статья профессора Н.И. Павленко «О роли казачества в организации крестьянских войн», в которой автор убедительно доказал, что инициатором и главной движущей силой всех «крестьянских» войн в России являлось именно казачество. Позднее этот, довольной смелый и даже в чем-то новаторский для всей советской исторической науки вывод московского профессора был полностью подтвержден ведущими профессорами Ростовского университета А.П. Пронштейном и Н.А. Мининковым в их фундаментальной монографии «Крестьянские войны в России XVII―ХVIII веков и донское казачество», вышедшей в 1983 г.

В исторической науке существуют разные подходы к определению хронологических рамок этой крестьянской войны. Одни историки (В. Буганов, А. Сахаров) датируют ее 1667—1671 гг., поскольку убеждены, что «действия восставших с самого начала носили четкие и ясно выраженные антифеодальные черты». Другие авторы (И. Степанов, Н. Павленко) датируют эту войну 1670―1671 гг., поскольку резонно полагают, что события 1667―1669 гг. были вполне традиционным грабительским походом донских казаков «за зипунами», то есть военной добычей, а не социальным «антифеодальным» движением той поры.

Инициаторами разинщины стали донские «голутвенные» казаки, жившие на территориях будущей области войска Донского и Новороссии. Истоки этого движения следует искать в особенностях жизненного уклада донских казаков, и в частности в том, что у них отсутствовало пашенное земледелие и традиционной формой их бытия были военные (разбойные) походы и оборона своих земель, внешняя торговля, а также соляные, рыбные и иные промыслы. Кроме того, обширная территория Донского края издавна управлялась выборными атаманами и старшинами, а не воеводами, назначаемыми из Москвы. Центральное правительство вынуждено было мириться с таким ненормальным положением вещей, поскольку было кровно заинтересовано в услугах донского казачества по охране южных рубежей Русского государства от постоянных набегов османов, ногайцев, крымских татар и калмыков.

Социальный состав донского казачества был неоднороден. В низовьях Дона традиционно жили потомственные «домовитые» казаки, которые за свою государеву ратную службу получали из Москвы хлебное и пороховое жалование. А в верховьях Дона, напротив, в основном жили «голутвенные» казаки, численность которых постоянно росла за счет беглых крепостных крестьян и холопов. Именно эти «верховские» казаки часто и совершали те самые разбойные походы «за зипунами» в сопредельные государства и территории Дикого поля, о которых мы писали ранее. С очередного такого похода и начался самый мощный бунт донских казаков, который возглавил Степан Тимофеевич Разин (1630—1671), происходивший из зажиточной семьи «домовитых» казаков станицы Зимовейской, расположенной в верховьях Дона.

В мае 1667 г., собрав под своими знаменами примерно тысячу «голутвенных» казаков, С.Т. Разин отправился в низовья Волги. Пограбив здесь, в районе Астрахани и Царицына, богатые купеческие караваны, разинцы вышли в Каспийское море, а затем по Яику поднялись на стругах до пограничного Яицкого городка и захватили его. Перезимовав на Яике, в марте 1668 г. С.Т. Разин с ватагой своих казаков спустился к западному побережью Каспийского моря, где его казаки удачно пограбили население многих персидских городов и селений, в том числе Дербента, Фарабада, Решта и Баку. Зиму 1668—1669 гг. разинцы провели на Свином острове близ Гиляна, где в июне 1669 г. разгромили целый флот персидского шаха Мамед-хана. В августе 1669 г. разинцы высадились в Астрахани и оттуда ушли на Дон, в Кагальницкий городок, который стал их главной опорной базой.

Московское правительство, оценив всю опасность и размах нового казачьего бунта, попыталось с помощью «домовитого» казачества взять ситуацию на Дону под контроль. С этой целью в столицу Донского края город Черкасск был послан думный дворянин Иван Григорьевич Евдокимов, являвшийся доверенным лицом главы Посольского приказа А.Л. Ордина-Нащокина. С.Т. Разин, узнав о тайной миссии московского посла и его переговорах с войсковым атаманом Корнилой Яковлевым, неожиданно прибыл на казачий круг в Черкасск, где, казнив бедолагу И.Г. Евдокимова и низложив войскового атамана К.Я. Яковлева, захватил власть.

В апреле 1670 г. семитысячный отрад С.Т. Разина пересек волго-донской водораздел, вышел к Царицыну и без труда овладел им. Во время пребывания здесь разинцы одержали две очень важных победы: сначала они разбили стрелецкий отряд воеводы И.А. Лопатина, посланный сюда из Москвы, а затем под Черным Яром разгромили астраханских стрельцов во главе с князем С.И. Львовым.

В июне 1670 г. разинцы штурмом овладели Астраханью, где перебили всех «начальных» людей во главе с воеводой князем И.С. Прозоровским, а затем, оставив в городе двухтысячный гарнизон во главе с атаманом Василием Родионовичем Усом, С.Т. Разин вернулся в Царицын и оттуда двинулся вверх по Волге. В течение июля-августа 1670 г. на сторону восставших добровольно перешли Саратов, Самара, Пенза, Сызрань, Саранск и многие другие города Среднего Поволжья. Тогда же С.Т. Разин впервые обратился к местному населению со знаменитыми «прелестными письмами», в которых призвал всех холопов, крепостных крестьян и посадский люд примкнуть к его восстанию и пойти походом на Москву. Именно эти «прелестные письма» многие советские историки (В. Мавродин, В. Буганов, А. Преображенский, А. Пронштейн) выдвигали в качестве главного аргумента антифеодального характера этой крестьянской войны. Однако, как верно заметил все тот же профессор Н.И. Павленко, даже на этом, так называемом «социальном», этапе восстание донских казаков вовсе не утратило своего разбойного и грабительского характера.

В сентябре 1670 г. разношерстное войско Степана Разина подошло к Симбирску. Местный воевода князь Иван Богданович Милославский не стал испытывать судьбу и со своим трехтысячным стрелецким гарнизоном укрылся за мощными каменными стенами Симбирского кремля. Разинцы четыре раза штурмовали эту хорошо укрепленную цитадель, но так и не смогли ее взять.

Московское правительство послало на Волгу многотысячную армию под командованием опытного воеводы князя Юрия Никитича Барятинского, который в кровопролитном сражении у стен Симбирска уничтожил разинское войско. Сам атаман С.Т. Разин, получив тяжелое ранение, ели спасся с поля боя и на всех парах двинулся вниз по Волге в Астрахань, где после смерти Василия Уса верховодил другой донской атаман Федор Шелудяк. До намеченной цели он так и не дошел и решил укрыться в укрепленном Кагальницком городке. Именно здесь в апреле 1671 г. «домовитые» казаки во главе с войсковым атаманом К.Я. Яковлевым арестовали Степана и Фрола Разиных и под «крепким караулом» отправили их в Разбойный приказ в Москву.

Следствие и суд над предводителями бунта продолжались около двух месяцев, а 6 июля 1671 г. С.Т. Разин и ряд его сподвижников были четвертованы на Красной площади в Москве. Младший брат казненного атамана Фрол, пообещавший раскрыть страшную тайну о несметных богатствах разинской казны, был помилован и опять препровожден в Сыскной приказ к его главе князю В.С. Волынскому, где несколько лет подвергался мучительным пыткам, но так ничего и не поведав государевым сыскарям, был казнен в 1676 г. В ноябре 1671 г. пал последний оплот восставших — город Астрахань, где засели несколько тысяч донских казаков во главе с атаманом Ф.И. Шелудяком, который был повешен князем Я.Н. Одоевским в 1672 г.

1. Основные направления внешней политики.

2. Смоленская война (1632―1634).

3. Присоединение Восточной Сибири и Дальнего Востока.

4. Национально-освободительная война Малороссии против Польши (1648―1654).

5. Русско-польская война (1654―1667) и русско-шведская война (1656―1661).

6. Русско-крымско-османские отношения. Крымские (1687―1689) и Азовские (1695―1696) походы.

Внешнеполитический курс России на протяжении всего XVII в. был нацелен на решение четырех основных задач:

1) возвращение всех исконных русских земель, входивших в состав Речи Посполитой;

2) обеспечение надежного выхода в Балтийское море, утерянного после Столбовского мирного договора;

3) обеспечение надежной безопасности южных границ и борьба с Крымским ханством и Османской империей за выход в Черное море;

4) дальнейшее продвижение в Сибирь и на Дальний Восток.

После смерти престарелого польского короля Сигизмунда III Ваза, в июне 1632 г. по инициативе патриарха Филарета был созван Земский собор, который принял решение о начале новой войны с Польшей за возвращение смоленских и черниговских земель.

В августе 1632 г. под Смоленск была направлена сильная русская армия, костяк которой составили три полка поместной конницы — Большой (воевода Михаил Борисович Шеин), Передовой (воевода Семен Васильевич Прозоровский) и Сторожевой (воевода Богдан Михайлович Нагой) и полки нового строя под командой четырех иноземным полковников — Александра Лесли, Ганса Фукса, Якова Хареслебена и Томаса Сандерсона. Осенью 1632 г. русская армия, разгромив поляков и запорожских казаков, овладела Невелем, Рославлем, Серпейском, Стародубом, Трубчевском, Себежем и Почепом, и уже в начале декабря начала осаду Смоленска, оборону которого держал польский гарнизон под командованием гетмана А. Гонсевского.

Однако из-за полного отсутствия тяжелых орудий осада Смоленска явно затянулась. А тем временем, по договоренности с Варшавой, крымские татары совершили опустошительный набег в земли Рязанского, Белевского, Калужского, Серпуховского, Каширского и других южных уездов страны, в результате чего в армии воеводы М.Б. Шеина началось массовое дезертирство служилых людей «по отечеству», поспешивших спасать свои разоренные поместья. Как позднее доносил в Москву один из очевидцев тех событий, «дети боярские южных украин, видя татарскую войну, что у многих поместья и вотчины повоеваны, и матери, и жены, и дети в полон поиманы, из-под Смоленска разъехались, а остались под Смоленском с боярином и воеводою немногие люди».

В самой Польше завершился затянувшийся династический кризис, и на престоле закрепился старший сын Сигизмунда III Владислав IV (1633—1648), который во главе большой армии поспешил на помощь осажденному Смоленску. В сентябре 1633 г. польская армия вынудила М.Б. Шеина снять осаду Смоленска, а затем окружила остатки его войска восточнее Днепра. В феврале 1634 г., страдая от нехватки провианта и боеприпасов, воевода М.Б. Шеин капитулировал, оставив неприятелю всю осадную артиллерию и лагерное имущество.

Владислав двинулся на Москву, но узнав, что оборону столицы держит русская армия во главе с князьями Д.М. Пожарским и Д.И. Черкасским, он сел за стол переговоров, которые завершились в июне 1634 г. подписанием Поляновского мирного договора.

• Владислав отказывался от претензий на русский престол и признавал Михаила Федоровича Романова законным русским царем;

• Польша возвращала себе все смоленские и черниговские города;

• Москва выплачивала Варшаве огромную военную контрибуцию в 20 тысяч рублей.

После смерти своего отца Филарета великий государь особенно болезненно воспринял тяжелое поражение в смоленской войне, поскольку все еще прекрасно помнили обстоятельства свержения Василия Шуйского после военной катастрофы у села Клушино в июне 1610 г. Поэтому по боярскому приговору «за государеву измену» воеводе Михаилу Шеину и его сподручным Артемию и Василию Измайловым отрубили головы на Красной площади в Москве.

Вскоре после завершения Смуты продолжилось интенсивное продвижение русских «охочих» людей и казаков в неизведанные районы Сибири и Дальнего Востока. В 1618 г. здесь был основан Енисейский острог, через десять лет казаки срубили Красноярский острог (1628), а затем возникли Братский (1630), Киренский (1631), Якутский (1632), Верхоленский (1642) и другие крепостицы и остроги, которые стали опорными пунктами русских людей в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.

Продвижение русских в Сибирь и на Дальний Восток проходило двумя традиционными путями. Первый маршрут лежал вдоль суровых морей Северного Ледовитого океана, а второй — пролегал вдоль южных границ Сибири и соседнего с ней Китая. В 1643―1645 гг. письменный голова Якутского острога Василий Данилович Поярков с небольшим отрядом казаков и стрельцов совершил большую экспедицию на юг от своего острога и в течение двух лет подробно исследовал берега рек Зеи и Шилки. Затем, спустившись по Амуру на нескольких речных судах, он вышел в Охотское море и исследовал значительную часть его западного побережья. В 1646 г. В.Д. Поярков основал на западном побережье Тихого океана Охотский острог, а затем вернулся обратно в Якутск.

В 1648 г. бывший устюжанин Семен Иванович Дежнёв, ставший волею судьбы сибирским казаком, проплыл на небольших суденышках суровые северные моря и сделал выдающееся географическое открытие, установив, что между американским и азиатским континентами существует морской пролив, названный позднее проливом Витуса Беринга. В 1649—1653 гг. другой устюжский торговый человек Ерофей Павлович Хабаров завоевал богатые земли по Амуру и заложил здесь несколько пограничных с Китаем острогов и крепостиц, в том числе Албазинский острог.

В сибирских военных экспедициях участвовали небольшие правительственные отряды и ватаги бесстрашных казаков и «охочих» людей. Обычно они насчитывали всего несколько десятков, и значительно реже — несколько сот человек. Как правило, эти военные отряды снаряжались либо Сибирским приказом, который поочередно возглавляли князь А.Н. Трубецкой и окольничий Р.М. Стрешнев, либо местной воеводской администрацией. Нередко сами торговые люди снаряжали военные экспедиции за драгоценной сибирской пушниной на свои личные средства и сбережения. Русские отряды проворно продвигались по бурным и грозным сибирским рекам и облагали данью («ясаком») в виде «мягкой рухляди» (пушнины) многочисленные местные племена — чукчей, тушусов, ительменов, бурятов, якутов, дауров, ненцев и дючеров, живших в условиях родового строя или его разложения. Вооруженные «огненным боем», сибирские казаки, стрельцы и «охочие» люди без особого труда подчиняли малочисленные, разрозненные и постоянно враждовавшие между собой сибирские племена, и серьезное сопротивление русским отрядам оказали только буряты, подвластные соседним монгольским племенам.

В русской историографии позапрошлого века (Г. Миллер, С. Соловьев, В. Ключевский) акт присоединения Сибири и Дальнего Востока к Российскому государству всегда трактовался как завоевание этих территорий. Позднее, благодаря работам С.В. Бахрушина, А.А. Преображенского, А.П. Окладникова, Г.А. Леонтьевой и других советских историков, это ошибочное представление было преодолено и раскрыт подлинный процесс хозяйственного освоения азиатской части России первыми русскими землепроходцами.

К концу XVII века численность гарнизонов нескольких десятков сибирских острогов и крепостей едва превышала 50-60 тысяч служилых людей и казаков. Поэтому русские отряды так и не смогли продвинуться в верховья Оби и Енисея, где путь им преградила калмыцкая орда и енисейские киргизы, подвластные монголам. В Приамурье Россия столкнулась с соседним Китаем, где правила маньчжурская династия Цин. Основные военные действия против маньчжуров развернулись у стен Албазинского городка. Первоначально китайская армия разрушила эту пограничную крепость на реке Амур, но русские быстро восстановили разрушенные укрепления и в течение целого года героически обороняли ее от грозного соседа. Когда силы противоборствующих сторон иссякли, они сели за стол переговоров, на которых русскую делегацию представляли окольничий Федор Алексеевич Головин, посланный лично князем В.В. Голицыным «в дауры для договоров и успокоении ссор китайского богдыхана», посольский дьяк Семен Иванович Корницкий и нерчинский воевода Иван Евстафьевич Власов. В 1689 г. между Россией и Китаем был подписан Нерчинский мирный договор, по которому русские отряды оставили ранее занятые земли в верховьях Амура и отошли к истокам реки Лены.

Практически за один век, от похода Ермака (1581—1584) до войны с Китаем (1687—1689), Россия закрепилась на огромных просторах Восточной Сибири и Дальнего Востока и превратилась в великую евразийскую державу. Причины столь стремительного освоения этого огромного региона были многообразны. Традиционно все историки выделяют три из них:

1) казаки и «охочие» люди были очень пассионарны и, невзирая на суровые климатические условия, неимоверные трудности и постоянную угрозу их жизни, целенаправленно и методично продвигались на восток;

2) продвинувшись в Сибирь и на Дальний Восток, они не вышли за пределы привычного им «кормящего ландшафта», т.е. традиционных речных долин;

3) русские переселенцы и воеводская администрации, заинтересованная в регулярном поступлении драгоценной «мягкой рухляди» в государеву казну, легко устанавливали плодотворные и мирные контакты с местными сибирскими племенами, не посягая на их жизненный уклад и не истребляя их, как это методично делали испанские и португальские конкистадоры и «цивилизованные» англичане на американском континенте. Немаловажным обстоятельством было и то, что русские люди привнесли в этот регион свои традиции соседской (территориальной) общины с мирским самоуправлением, в рамках которой происходила естественная и безболезненная инкорпорация местных сибирских племен в невиданный доселе «русский мир».

К моменту окончания смоленской войны (1632—1634) ситуация в русских воеводствах Речи Посполитой стала резко обостряться, поскольку польская и местная малороссийская католическая шляхта и магнаты стали подвергать тяжелейшему социальному, национальному и религиозному гнету местное русское население, где особую прослойку составляли казаки. Все местные казаки делились на городовых, или полковых, и низовских, или запорожских. Первые жили оседло на Левобережье, в среднем течении Днепра и официально входили в число «реестровых» казаков, которые находились на службе у польской короны. Городовыми казаками, которые за несение пограничной службы получали жалование из королевской казны, управляли выборные, но утверждаемые Варшавой гетман, полковники, старшины и есаулы. Низовские казаки жили на островах за днепровскими порогами на территории Запорожской Сечи, которая возникла на границах с Крымским ханством еще в середине XVI в. Формально запорожские казаки также считались подвластными польской короне, хотя де-факто были независимы от Варшавы, и все вопросы, в том числе выборы кошевого атамана и войскового писаря, решения об организации военных походов и разбойных набегов на сопредельные государства, решались на общевойсковой раде. Кошевому атаману, который обладал неограниченными полномочиями во время военных походов, подчинялись все выборные куренные атаманы и полковники.

В конце XVI в. польская корона, кровно заинтересованная в прекращении грабительских походов запорожцев, а также в их услугах по охране южных рубежей от постоянных набегов крымских татар, стала заигрывать со старшинской верхушкой, которая была зачислена в разряд «реестровых» казаков. Однако подавляющая часть запорожцев — «выписные» казаки, число которых постоянно росло за счет беглых русских крепостных крестьян и холопов, по-прежнему не признавали власть Варшавы. Поэтому здесь время от времени вспыхивали мощные восстания под руководством кошевых запорожских гетманов К. Косинского (1591—1593), С. Наливайко (1594―1596), Я. Бородавки (1619―1621), Т. Трясилы (1630), И. Сулимы (1635), П. Павлюка (1638) и других. После подавления последнего восстания целое десятилетие здесь сохранялось зыбкое перемирие, которое польская шляхта окрестила «золотым покоем», но это было затишье перед бурей.

Новый этап борьбы русского народа против социального, национального и религиозного гнета панской Польши связан с именем Богдана Михайловича Хмельницкого (1595—1657), который в годы последнего восстания запорожских казаков занимал должность войскового писаря. За причастность к этому восстанию он был отстранен от своей должности и назначен с понижением сотником в пограничный Чигирин. Именно здесь в 1646 г. у него возник острый конфликт с местным старостой паном А. Чаплинским, который и вынудил его бежать в Запорожскую Сечь. В начале 1648 г. на общевойсковой раде Б.М. Хмельницкий был избран кошевым гетманом Запорожского войска и призвал запорожских казаков и малороссийских селян начать национально-освободительную борьбу против панской Польши.

В апреле — сентябре 1648 г. запорожцы разгромили армии коронных гетманов Н. Потоцкого, М. Калиновского и И. Вишневецкого в битвах у Желтых Вод, Корсуни и Пилявец, а затем освободил практически всю территорию Подолии и Волыни.

В это время в Варшаве скончался король Владислав IV (1633—1648) и королевский престол занял его младший брат, польский кардинал Ян II Казимир (1648―1668), который предложил Б.М. Хмельницкому заключить перемирие. Запорожский гетман принял это предложение польской стороны и отвел свою армию к Киеву, куда торжественно вступил в декабре 1648 г.

В марте 1649 г. Б.М. Хмельницкий, искавший союзников в борьбе с польской короной, послал в Москву полковника С.А. Мужиловского с личным посланием к царю Алексею Михайловичу, в котором просил его взять «войско Запорожское под высокую государеву руку» и оказать ему посильную помощь в борьбе с Польшей. Это послание было благосклонно принято в Москве, и по цареву приказу в Чигирин, где размещалась ставка и канцелярия гетмана, выехал первый русский посол, думный дьяк Г.И. Унковский, который подписал с Б.М. Хмельницким следующее соглашение:

• поскольку Москва в настоящий момент вынуждена соблюдать условия Поляновского договора (1634), она пока не сможет начать новую войну с Польшей, но окажет посильную помощь запорожскому гетману финансами и оружием;

• Москва не будет возражать, если по просьбе запорожцев донские казаки примут участие в боевых действиях против польской короны.

Ян II Казимир возобновил боевые действия против Б.М. Хмельницкого, но в августе 1649 г. польская армия была разбита под Зборовом, и он был вынужден объявить «милость его королевского величества войску Запорожскому на пункты, предложенные в их челобитной».

• Варшава официально признала Б.М. Хмельницкого гетманом Запорожского войска;

• Варшава передавала ему в управление Киевское, Брацлавское и Черниговское воеводства;

• на территории этих воеводств запрещалось расквартирование польских коронных войск, однако местная польская шляхта получила право возвращения в свои владения;

• численность реестровых казаков, находящихся на службе у польской короны, увеличивалась с 20 до 40 тысяч сабель.

Б.М. Хмельницкий попытался максимально использовать возникшее перемирие для поиска новых союзников в борьбе с польской короной. Заручившись поддержкой Москвы, где идея союза с запорожским гетманом была поддержана на Земском соборе в феврале 1651 г., и Бахчисарая, заключившего военный союз с запорожцами, Б.М. Хмельницкий возобновил боевые действия против Польши. Но в июне 1651 г. под Берестечком из-за подлого предательства крымского хана Ислам-Гирея запорожские казаки потерпели сокрушительное поражение и вынуждены были сесть за стол переговоров. В сентябре 1651 г. воюющие стороны подписали Белоцерковский договор, по условиям которого:

• запорожский гетман лишался права внешних сношений;

• в его управлении оставалось только Киевское воеводство;

• численность реестровых казаков вновь сокращалась до 20 тысяч сабель.

Новый мир оказался еще менее долговечным, чем предыдущий, и вскоре боевые действия были возобновлены. В мае 1652 г. Б.М. Хмельницкий разгромил армию гетмана М. Калиновского под Батогом, а в октябре 1653 г. разбил армию полковника С. Маховского в битве под Жванцем. В результате Ян II Казимир вынужден был подписать Жванецкий мирный договор, который в точности воспроизводил все условия «Зборовской милости», дарованной им в 1649 г.

В октябре 1653 г. в Москве состоялся новый Земский собор, на котором по новому, пятому по счету, прошению гетманских послов К.И. Бурляя, С А. Мужиловского, И.Е. Выговского и Г.Г. Гуляницкого было де-юре утверждено окончательное решение о принятии Запорожского войска под «высокую руку» русского царя и начале войны с Польшей. Для оформления этого решения в ставку Б.М. Хмельницкого было послано Великое посольство в составе боярина В.В. Бутурлина, окольничих И.В. Алферова и А.М. Матвеева и думного дьяка Л.В. Лопухина. В январе 1654 г. в Переяславле состоялась общевойсковая рада, на которой были официально одобрены все статьи договора, определявшие условия воссоединения Малороссии с Россией, а сам гетман, полковники, старшины и представители 166 «черкасских» городов дали присягу быть «вечными подданными его царскому величеству всероссийскому и наследникам его».

В марте 1654 г. в Москве в присутствии царя Алексея Михайловича, членов Боярской думы, Освященного собора и гетманских послов — полковников С.З. Богдановича и П.И. Тетери был подписан исторический договор о воссоединении исконных русских земель с Россией. В соответствии с «Мартовскими статьями»:

1) На всей территории Малороссии сохранялась прежняя административная, то есть военно-полковая система управления, «чтоб войско Запорожское само меж себя гетмана избирали и его царскому величеству извещали, чтоб то его царскому величеству не в кручину было, понеже тот давный обычай войсковой».

2) «В войске Запорожском, что своими правами суживалися и вольности свои имели в добрах и в судах, чтоб ни воевода, ни боярин, ни стольник в суды войсковые не вступалися».

3) «Войско Запорожское в числе 60000 чтоб всегда полно было» и т.д.

Что особо интересно, в «Мартовских статьях» детально оговаривался конкретный размер государева жалования и владений всей казацкой верхушки, в частности войскового писаря, войсковых судей, войсковых полковников, полковых есаулов и сотников.

В современной украинской историографии, да и в широком общественном сознании многих «украинцев» господствует устойчивый миф о существовании особой формы республиканского правления в Малороссии (гетманщине), которая зримо проявилась в образе вольной казацкой державы. Однако даже ряд современных украинских историков (В А. Смолий, Н.Н. Яковенко) справедливо говорят о том, что в так называемой «казацкой республике» в гораздо большей степени присутствовали зримые элементы махрового авторитаризма и олигархического правления, особенно в периоды гетманства Б.М. Хмельницкого, И.Е. Выговского, Ю.Б. Хмельницкого и П.И. Тетери. Практически все претенденты на гетманскую булаву, внешне демонстрируя свою приверженность идеям подчинения гетманских полномочий «коллективной воле» Запорожского войска, на деле прилагали максимум усилий для расширения границ своего авторитаризма и даже передачи гетманской булавы по наследству. Более того, профессор Н.Н. Яковенко прямо утверждала, что именно при Б.М. Хмельницком в «Гетманщине» установился режим военной диктатуры, поскольку все руководящие посты здесь занимала исключительно войсковая старшина. Также хорошо известно, что многие малороссийские гетманы после своего прихода к власти проводили политику террора в отношении всех политических оппонентов. Например, тот же И.Е. Выговский только в июне 1658 г. казнил переяславского полковника Ивана Сулиму, корсунского полковника Тимофея Оникиенко и более десятка полковых сотников. Поэтому, спасаясь от гетманского террора, из Малороссии бежали уманский полковник Иван Беспалый, паволоцкий полковник Михаил Суличич, генеральный есаул Иван Ковалевский, наказной гетман Яким Самко и многие другие.

Также несостоятельны постоянные ссылки украинских самостийников об особом национально-автономном статусе Левобережной Украины (Малороссии) в составе Московского царства, поскольку реально это была не национальная или региональная, а военно-сословная автономия, проистекавшая из особого пограничного положения малороссийских и новороссийских земель, расположенных на границах с Крымским ханством и Речью Посполитой. Точно такая же военно-сословная автономия существовала и в землях Донского и Яицкого казачьих войск, которые, как и запорожские казаки, несли пограничную службу на южных рубежах Московского царства, а затем Российской империи.