Эмма

Я роюсь в ящике с инструментами в поисках подходящего орудия. Решаюсь на молоток и стамеску. Кладу их в сумку. На улице ноль градусов, так что я надеваю толстую куртку и зимние сапоги. Выхожу из дома и иду ловить такси.

Мне холодно, несмотря на куртку, шапку и варежки. Прохожие с собаками сгибаются от сильного ветра. Машин на улицах почти нет. Наверно, надо было заказать такси, но я не хочу наследить. Нельзя, чтобы мои данные сохранились в службе заказа.

Через десять минут показывается свободное такси, я усиленно машу с тротуара. Стекло все заиндевело. Называю адрес в паре кварталов от Йеспера. Нужно соблюдать осторожность. Шофера зовут Йорге, и он из тех, кто любит поболтать. Я односложно отвечаю на вопросы в надежде, что он поймет намек. К счастью, он понимает. Мы едем в тишине. Слышно только шум мотора и классическую музыку по радио.

Как ему это удается? Жить двойной жизнью несколько месяцев, лет? Как Йеспер мог одновременно встречаться с двумя женщинами? Это для него такая игра или вид спорта? Ему нравится обманывать окружающих? Меня ему определенно удалось провести. Или он действительно желал мне зла.

Вопросов у меня все больше и больше, но ни одного ответа. Да и кто сказал, что женщин было только две? Может, помимо меня, он одурачил еще много девушек? Я прижимаюсь щекой к холодному окну и закрываю глаза. Пытаюсь представить других любовниц Йеспера по всему Стокгольму, но не могу. Мне не хочется в это верить. Да и откуда у него столько свободного времени? Такси тормозит перед красным деревянным домиком. Я достаю кошелек и расплачиваюсь наличными. Йорге исчезает в ночи. Снова становится тихо. Где-то вдалеке лает собака.

Я иду по узкой улице. Через пару метров я попадаю в лужу. Тонкий лед трескается с характерным звуком. По обе стороны улицы старинные особняки. В окнах горит свет. Я думаю о том, что в каждом доме живет какая-нибудь семья, и у каждой семьи есть своя история. Наверно, эти семьи должны быть счастливы, потому что живут в таких больших красивых домах, но, впрочем, я не могу этого знать. Да и деньги и власть не гарантия счастья. Задумавшись, я чуть не пропустила нужный мне поворот.

На этой улице дома поновее, наверно, построены в пятидесятых и позже. Тротуар завален опавшей листвой, подмерзшей и скользкой.

Справа над домами парит полная луна, круглая и золотистая, как спелый фрукт.

Я сразу вижу дом. Обугленные палки торчат из снега на месте сгоревшего гаража, а в воздухе еще витает запах гари. Бело-синяя полицейская лента вокруг пожарища напоминает подарочную ленту на огромном свертке. Она колышется на ветру.

Сердце ёкает в груди. Мне удалось насолить Йесперу, задеть его гордость хотя бы немножко.

Ты сам виноват, думаю я. Ты первый начал.

Я вижу слабый свет через стекло входной двери, но в окнах темно. После секундной заминки открываю калитку и иду ко входу. Увядшие подмерзшие цветы вдоль дорожки, посыпанной гравием, и лужайка с можжевельниками и соснами – вот как выглядит сад Йеспера. Довольно унылое зрелище. Видимо, садоводчество не входит в список его увлечений. Но что я знаю о его увлечениях? Что я вообще о нем знаю? Я кладу руку на кнопку звонка. Ощущение такое, что если я сейчас нажму на нее, то назад пути уже не будет. Я отметаю эту нелепую мысль. Йеспер первым начал. То, что я сейчас здесь, это только одно звено из цепочки событий, начало которой дал Йеспер.

Но, может, именно этого он и ждет?

От такой мысли мне не по себе, и, чтобы не думать о том, что может случиться, если это так, я спешу нажать на звонок. Изнутри дома раздается громкое звяканье.

Сердце замирает в груди, дыхание перехватывает. Не знаю, что я сделаю, если он вдруг откроет дверь и мы окажемся лицом к лицу. Может, мне стоило лучше подготовиться? Написать сценарий нашей встречи, реплики? Боюсь, я забуду, что хотела сказать.

Я стою на крыльце с пальцем на кнопке звонка и смотрю, как изо рта вырываются облачка пара. Никто не спешит открывать дверь. Я нажимаю еще раз, снова раздается звонок. Его звякающий резкий звук буравит тишину. Я оглядываюсь. Вижу напротив дом и чуть подальше еще дома. В окнах горит свет, из трубы идет дым, но людей не видно. Машин тоже.

Спустя пару минут я спускаюсь с крыльца и огибаю дом. Два окна подвального помещения удобно посажены. Я нагибаюсь и заглядываю внутрь. В помещении темно, но слабый свет просачивается через открытую дверь в глубине подвала. Глаза привыкают к темноте, и я могу различить стиральную машину. Я заглядываю в остальные окна. Судя по всему, в доме пусто. Я взвешиваю риски. Есть риск, что дом на сигнализации, но я ведь услышу сигнал? И к тому же наклеек с информацией о сигнализации я не заметила.

Вернувшись к окнам в подвал, я оглядываюсь по сторонам и констатирую, что с улицы меня не видно. С одной стороны меня закрывает дом, а с другой – холм с соснами. Между ветвей выглядывает полная луна. Её света достаточно, чтобы можно было двигаться свободно. Я снова заглядываю в подвал. Стиральная машина стоит прямо под окном. Очень удобно. Я достаю молоток и стамеску и пытаюсь открыть окно, но скоро понимаю, что понятия не имею, как это делается. Я поддеваю раму, но ничего не происходит. Мне удалось только поцарапать дерево. Вытираю пот со лба. Заношу молоток вверх и после недолгих колебаний бью по стеклу. Снова заношу и выбиваю остатки стекла. Опускаюсь на корточки и, затаив дыхание, вслушиваюсь в тишину. Ничего не слышно. Вокруг так же тихо, как и прежде. Луна отражается в кусках стекла под моими ногами. Кажется, что небо раскололось на тысячу осколков и упало к моим ногам.

Я сажусь на землю и заглядываю в подвал. Нужно только опустить ноги и встать на стиральную машину.

Я убираю молоток и стамеску обратно в сумку и кидаю ее в подвал. Она с глухим стуком шлепается на пол. Я опускаю ноги в окно, хватаюсь руками за раму и прыгаю.

Это совсем не сложно. Оказавшись в подвале Йеспера, я жалею, что раньше не додумалась до того, чтобы прокрасться сюда.

Тут пахнет стиральным порошком и плесенью. Напротив стиральной машины сушильный шкаф, в углу я вижу гору грязного белья. Не так роскошно, как можно было подумать.

Открывая дверь в дом, я вижу, что вся рука в крови. Видимо, я порезалась, пока пролезала через окно, и даже не заметила. Кровь так и хлещет из глубокого пореза между большим и указательным пальцами.

Я иду к шкафу рядом со стиральной машиной, открываю его и вижу корзину с нижним бельем. Я беру что-то маленькое и белое, и только обмотав тряпкой руку, вижу, что это трусы. Я дергаюсь, но решаю, что другого выбора у меня нет.

Иду дальше. Я немного удивлена тем, что дом такой неухоженный. Белые стены давно потеряли цвет, паркетный пол весь в царапинах. Некоторые панели отсутствуют. Но мебель вполне во вкусе Йеспера. Строгий датский интерьер, лампы, которые я видела в журналах по дизайну. Хромированный металл, лакированные поверхности, в которых отражается лунный свет. На стенах – черно-белые фотографии животных и голых женщин, снятых против солнца. Сердце ёкает в груди. Это мог бы быть наш дом.

Внезапно к горлу подступают рыдания, которые я сдерживала с самого момента, как влезла в дом. Я опускаюсь на черный диван и даю волю слезам. Пол залит лунным светом. В воздухе витает запах табака. Может, не стоило мне приходить сюда? Здесь, в его доме все напоминает мне о Йеспере. И здесь еще острее ощущается его предательство.

Я оглядываю комнату. На полке стоит фотография – Йеспер с женщинами на пляже. Женщины в бикини, они худые и красивые. У всех маленькая грудь, совсем не похожая на то вымя, которым наградила меня природа. Рядом с Йеспером брюнетка. Судя по тому, что они стоят рядом, они любовники.

Я отворачиваюсь.

Эта брюнетка в курсе, что он ей изменяет? Или тоже наивно считает себя одной-единственной? Может, стоит рассказать ей правду? Но вдруг она знает о моем существовании? Что, если Йеспер бросил меня ради нее? Что, если она знала о том, что у него есть девушка, когда начала с ним встречаться? Что, если она заставила его меня бросить?

Другая женщина.

Это объясняет внезапный разрыв без всяких объяснений. Наверняка так и было. Эта смазливая брюнетка украла у меня Йеспера. Это она во всем виновата. Я ее ненавижу. Я смахиваю фото с полки. Стеклянная рамка падает на пол и разбивается. Я выхожу из гостиной.

В кухне все новое и современное. На черных шкафах нет ручек, и я не сразу понимаю, что открываются они легким нажатием. Посуда тоже черная. Много бокалов для вина. Два черных подноса с белыми слонами стоят за хромированным краном, напоминающим больше душевой кран, чем кухонный. Я провожу рукой по стойке из нержавеющей стали. Ни единой крошки, ни единой пылинки. Сплошная стерильная сталь. Единственное, что отличает эту кухню от операционной, это кухонный стол и рисунок на стене над ним.

Судя по всему, там нарисован снеговик, но нельзя сказать с уверенностью. Только родители могут найти такую каляку-маляку красивой. Над снеговиком корявыми синими буквами написано «Йесперу».

Ну конечно. Как же я не подумала. У брюнетки есть ребенок, но не от Йеспера. Они познакомились позже, когда Йеспер встречался со мной. И потом он бросил меня ради нее. Ради них.

За одной из черных дверец обнаруживается холодильник. Я изучаю его содержимое. Молоко, сок, масло, яйца, полупустая бутылка белого вина с пробкой. Ничего интересного. Внизу пластиковый контейнер с остатками еды. Я беру его и заглядываю под крышку. Макароны с тефтельками. В углу одинокий плевок кетчупа.

Я отношу контейнер на стол и возвращаюсь к холодильнику за вином. На окне рядом с хилой, подвязанной к палке орхидеей лежит айпод. Я включаю его, проглядываю плей-листы, выбираю песню наугад и нажимаю на «Плей».

Голос Фрэнка Синатры наполняет комнату. Я ем холодные тефтельки, пью «Шардоне» Йеспера и слушаю рождественские песни. И когда Синатра поет «The happy season», во мне снова просыпается ярость.

Я никогда раньше не замечала, как его роскошная жизнь отличается от моего скромного существования в убогой однушке. Это несправедливо. Кто-то должен преподать Йесперу урок. И этим кем-то могу быть только я.

Кровать у него широкая и мягкая, и, наверно, дорогая. Я могу лежать на ней и вдоль и поперек. От постельного белья исходит слабый аромат стирального порошка или парфюма. На тумбочке лежит детектив и пара деловых журналов. Я выдвигаю ящик и заглядываю внутрь. Зарядка для мобильного, крем для лица, тюбик со смазкой.

Снова меня словно сворачивает в тугой узел, к горлу подступают рыдания. Вот она, правда, которую я ищу, но какой ценой она мне далась? Эта правда больнее, чем я ожидала. Конечно, я хотела знать, где Йеспер и почему он не отвечает на звонки. Но я не хотела видеть его снимки с другой женщиной, рыться в их нижнем белье, вдыхать запах их простыней.

Я снова начинаю рыдать. Зарываюсь лицом в пуховые подушки и истерично рыдаю, выпуская наружу всю боль и разочарование последних недель.

Когда я просыпаюсь, в комнате светло. Сначала я не могу понять, где я, потом смотрю на руку, обмотанную тряпкой. Тряпка красная от засохшей крови.

Я сажусь, разворачиваю импровизированный бинт. Кровотечения больше нет. Я запихиваю окровавленные трусы за спинку кровати. Во рту стоит горечь. Кровь напоминает мне о ребенке, которого я потеряла. Я с трудом поднимаюсь с кровати и разминаю затекшие члены. Тело словно не хочет меня слушаться. Подхожу к окну и пытаюсь понять, сколько сейчас времени и сколько я спала. За окном светло. Моим глазам открывается белоснежный пейзаж: земля и деревья покрыты легким белым снежком. В конце улицы я вижу большой черный джип, направляющийся к дому. Я не сразу понимаю, что это означает. Машина уже в двадцати метрах от дома, и это джип Йеспера. Меня охватывает паника. Я оглядываюсь вокруг, хватаю сумку, куртку, слетаю вниз по лестнице в подвал. Сколько у меня времени? Минута? Тридцать секунд? Не оборачиваясь, подбегаю к окну, выбрасываю из него сумку, залезаю на стиральную машину, протискиваюсь наружу. Встаю и в этот момент слышу хлопок входной двери.

Я бегу прочь от дома между соснами вниз к заливу. Через минуту я вижу маленький домик на холмике, с которого хорошо виден дом Йеспера. Я заглядываю в пыльное окно. Садовая мебель, сломанный гриль, продавленный диван. Я поворачиваюсь и смотрю на дом, в чьем саду нахожусь. Он выглядит заброшенным. Окна на нижнем этаже заколочены. Труба водостока отвалилась и лежит в снегу перед домом.

Я разворачиваюсь и бегу дальше с ощущением, что только что сделала важное открытие.

Пришли новые счета. Я сижу за кухонным столом и смотрю на гору счетов, выросшую в два раза за каких-то пару дней. Больше украшений у меня нет, и я не знаю, откуда взять деньги. Единственная моя ценность – картина – пропала. Как же дорога была мне эта написанная в почти детском стиле пастельными красками картина игры в футбол. Когда я унаследовала ее, мне сказали, что ее стоимость не меньше трех тысяч крон. Но какое это имеет значение, если ее украл Йеспер? Почему мне не пришло в голову поискать ее в доме Йеспера, раз уж я была там, вместо того чтобы есть холодные макароны и плакать в его постели?

За окном идет снег. Скоро Рождество. Это будет первое Рождество без мамы, и я понятия не имею, с кем буду его встречать. Впрочем, Рождество для меня не такой уж и важный праздник. Меня прекрасно устроит пицца и фильм напрокат. Это даже лучше, чем традиционный рождественский стол и все такое. Рождественские традиции вызывают у меня страх. Уже в детстве я всегда боялась Рождества, потому что нужно было правильно продемонстрировать радость от подарков, чтобы не расстроить родителей, и вовремя испариться, чтобы не попасть под горячую руку, когда они напьются и начнут буянить.

Я взвешиваю счета в руке и после недолгих размышлений запихиваю обратно в банку и закрываю крышку. Крышка издает протестующий скрип, похожий на всхлип.

Я иду в ванную, провожу расческой по длинным волосам и думаю о том, что не узнаю эту женщину в зеркале. Она выглядит старше, слабее, циничнее. Она похожа на беспомощную жертву. Героиню мелодрамы, нуждающуюся в спасении и защите. И она меня бесит. Я не хочу быть жертвой. Я хочу быть той женщиной, которая подожгла гараж Йеспера, сильной, сосредоточенной, бесстрашной. Мне нужно измениться. И внешне, и внутренне.

Под зеркалом лежат старые маникюрные ножницы, тупые и погнувшиеся. Ногти ими стричь невозможно. Но я все равно хватаю их, беру прядь волос левой рукой и отрезаю прямо посередине. Она падает на пол, как падают снежные хлопья за окном. Я беру новую прядь. Потом еще. Пол медленно покрывается ковром из волос, а женщина в зеркале меняет облик.

Сначала я недовольна результатом. Прическа похожа на кривой паж и придает мне вид старомодной училки или библиотекарши. Я решаю сделать покороче. Снова принимаюсь стричь. Пальцы горят от напряжения, но под конец мне удается добиться желаемого. Теперь я выгляжу по-другому. Я стала другой.