Ханне

По дороге обратно в участок я заблудилась. Не знаю, как это произошло. То ли я переволновалась из-за разговора с Петером, то ли болезнь начала сказываться. А может, все дело в погоде. Сквозь снежную пелену ничего не видно, и здания словно окутаны белым туманом. Разумеется, таблички с названиями улиц остались на своих местах, но я совершенно не помню, где они находятся и куда ведут. Вся карта Кунгсхольмена словно стерлась у меня из памяти. Снег сыпется за воротник, тает и стекает на грудь. Руки окоченели. Я чувствую, как вокруг меня сжимаются тиски паники. Можно было бы спросить дорогу у прохожих. Например, у женщины с коляской, у мужчины с теннисной ракеткой или у пары, целующейся в арке. Но я не могу. Не могу признаться себе, что не в состоянии найти дорогу обратно в здание полиции.

Ветер рвет капюшон, бросает снег мне в лицо. Вокруг меня один снег и лед. И холодно, как в Гренландии, где живут инуиты.

Я думаю о первопроходцах, пытавшихся покорить полярные территории, часто с трагическим результатом, – Амундсене, Андре, Стриндберге, Нансене… И о Клаусе Паарсе, датско-норвежском офицере, отправившемся в 1728 году в Гренландию, чтобы отыскать норвежских поселенцев, с которыми никто не связывался на протяжении двухсот лет.

Планируя экспедицию, организаторы считали, что молодые сильные норвежцы легко исследуют неизвестный остров на лыжах. В команду, пересекшую Атлантический океан, входили двадцать солдат, двенадцать заключенных, несколько проституток и двенадцать лошадей. По прибытии смельчаков ожидала настоящая борьба с природными стихиями и с соплеменниками. Члены команды подняли бунт, который Паарсу с трудом удалось подавить. Но вслед за бунтом пришла новая напасть. Люди начали умирать от цинги и оспы. Лошади тоже мерли как мухи. Два раза Паарс пытался пересечь остров и оба раза потерпел поражение. Ледяные глыбы были острыми как нож. Под конец даже гренландцы покинули колонию, и мечта Паарса заселить остров датскими аристократами потерпела крах.

Откуда берется это вечное желание человека покорить мир? Желание, которое не ограничивается покорением природы. Люди хотят управлять и другими людьми тоже, как в семейной жизни, так и общественной. Всю жизнь Уве пытался приручить меня. Но я не поддамся. Я возьму его на измор, как полярные льды, своим холодом и неприступностью. Рано или поздно он сдастся и начнет искать себе добычу полегче.

Я моргаю от снега и пытаюсь снова найти что-нибудь знакомое. Меня даже посещает мысль позвонить Уве, так как я знаю, что он бросит все и примчится выручать меня. Он всегда выручал меня, когда я попадала в трудные ситуации.

Снег идет тише, видимость улучшается, и теперь можно разглядеть знакомые контуры глазной больницы Святого Эрика.

Наконец, я могу выдохнуть. Я знаю, где я и как вернуться обратно в Полицейское управление.

Но парализующий страх от того, что я не в состоянии вспомнить направление, и ощущение полной беспомощности никуда не уходит. И я не могу расслабиться, даже оказавшись в тепле за письменным столом в комнате с видом на улицу Кунгсхольмсгатан. И даже после трех чашек обжигающе горячего чая меня продолжает трясти.

Я смотрю на Петера. Он сидит в паре метров неподалеку спиной ко мне. Взгляд прикован к экрану. Седые волосы влажные от снега, на полу под ногами – лужицы вокруг нелепых в такое время года кроссовок.

Лучше бы у меня был рак. Тогда я могла бы ему об этом рассказать. Но мне стыдно сказать, что у меня деменция. Особенно после того, как мы переспали. Это хуже, чем венерическая болезнь. Постыднее. Потерять разум – нет ничего хуже. Отвратительно. Я постепенно превращаюсь в овощ. Это не может вызывать у людей ничего, кроме чувства гадливости. Кому нужен овощ? Только Уве.

Может, это и есть любовь? Быть рядом, что бы ни случилось. Я вспоминаю слова из Послания к коринфянам: любовь все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Но я не хочу, чтобы Уве меня переносил. Я хочу, чтобы он оставил меня в покое.

Может, мне лучше поехать в Гренландию? Я всегда об этом мечтала. Сделать это сейчас, пока еще есть время. Что я делаю, здесь в полиции – в месте, где все началось и где все закончится?

Гунилла говорит, что нельзя отчаиваться. Еще один повод стыдиться. Серьезно больные люди не теряют надежды, потому что это было бы предательством по отношению к врачам и родственникам. Да и ко всему нашему обществу, основанному на принципе, что любые проблемы можно решить, а болезни вылечить.

Гунилла говорит, пока жив человек, жива и надежда. Кто знает, может, завтра будет найдено лекарство от неизлечимой болезни? Но что, если у человека нет сил надеяться? Силу надежды склонны преувеличивать. Ее считают спасательным кругом, за который должны зацепиться больные с благодарной улыбкой на лице. И выпустить этот круг не только глупо, но и эгоистично.

Но я так устала делать то, чего от меня ждут другие.

После обеда я читаю протокол допроса Эммы Буман. И вижу, у нашей теории есть слабые места. Предположим, что убитая в доме Йеспера Орре действительно Эмма Буман. Но зачем Йесперу было ее убивать? Если у них была интрижка и Йеспер хотел с ней покончить, значит, он не испытывал к девушке сильных чувств. Тогда зачем убивать ее столь чудовищным способом?

То, с какой жестокостью он ее убил, а потом поставил голову и подклеил веки, указывает на то, что убийца ненавидел жертву. И я не вижу причин Йесперу Орре ненавидеть Эмму Буман. По крайней мере на основе той информации, которой я располагаю.

К тому же если он действительно убил Эмму, то зачем сделал это в собственном доме и скрылся, не спрятав тело? Он должен был знать, что подозревать будут только его. Но если он все-таки совершил это убийство – из ярости, или в состоянии аффекта, или находясь под воздействием наркотиков, – то почему бежал из дома без кошелька и мобильного телефона? Посреди зимы.

За окном сгустились сумерки. Желтые огни лампы в виде свечей адвента отражаются в стекле. В офисе тихо и спокойно. Слышно только отдаленные разговоры и стук пальцев Санчес по клавиатуре, что-то набирающей на компьютере. Я листаю материалы дела дальше.

Читаю свидетельские показания коллег и друзей Йеспера. Никаких упоминаний о том, что у него могли быть психические проблемы. Никаких приступов агрессии. Но только психически нездоровые люди способны совершить подобные преступления. Здоровый человек не станет отрубать жертве голову. И даже психопаты не рождаются убийцами. Обычно можно заметить признаки проблемы в детском возрасте. Это может быть асоциальное поведение, подростковая преступность, насилие над животными или детьми помладше. Жесткий секс и кража нижнего белья к такому не относится. У всех у нас есть маленькие грязные секреты, о которых никто не должен знать. Но немногие станут отрезать головы своим согражданам.

Такое поведение находится за рамками нормы и обычно говорит о наличии серьезных проблем с психикой.

И к тому же у нас есть еще Кальдерон. Чилиец, не китаец. Как меня угораздило ляпнуть про китайца?

Глупости так и сыпятся из меня в моем нынешнем состоянии. Впервые в жизни мне удается вызвать у людей смех. Может, я стану одной из тех больных, что доводят своими выходками до колик врачей и других пациентов в больнице?

В любом случае Санчес мелким гребнем прошлась по делу Кальдерона, заново допросила всех родственников и не нашла между ним и Орре никакой связи. Шум прерывает мои размышления. Я поворачиваюсь к столу, за которым сидит Санчес, и вижу, как Манфред машет руками и что-то громко рассказывает. Через пару секунд к ним присоединяется Петер. Манфред натягивает пальто, Санчес – куртку. Он кладет в карман телефон и поспешно выключает лампу.

Петер поворачивается ко мне. Видно, что ему не терпится что-то мне сообщить. Наверно, что-то случилось.

– Они нашли труп неподалеку от дома Орре. Поедешь с нами?

Мы в рощице в паре сотен метров от дома Йеспера Орре. Снегопад кончился. Заснеженный пейзаж освещают синие огни полицейских автомобилей. Ветви деревьев пригнулись к земле под тяжестью свежевыпавшего снега. Под ногами тоже похрустывает. Манфред приподнимает сине-белую заградительную ленту и кивает мне проходить. Санчес и Петер уже впереди говорят с полицией. В сторонке толпятся любопытствующие. Кто-то машет руками, чтобы согреться, кто-то делает фото на телефон. Полицейские в униформе не дают им приблизиться, объясняют, что ничего интересного тут нет и что им лучше пойти домой.

Подойдя ближе, я вижу криминалистов и полицейских под большим деревом рядом с зеленым ящиком с надписью «Песок», наполовину заваленным снегом.

– Ребятишки его нашли, – сообщает Манфред. – И почему дети все время натыкаются на покойников? Судя по всему, они играли в прятки и нашли обледеневший труп.

Я подхожу к ящику. Киваю знакомым, пытаюсь заглянуть внутрь. Различаю очертания мужчины на дне ящика. Одетый только в джинсы и тонкую кофту, он лежит в позе зародыша. Лицо все в черной спекшейся крови, покрытой инеем, но сомнений нет, это Йеспер Орре.