Книга: Замок Шамбла
Назад: XVI
Дальше: XVIII

XVII

Мари Будон пошла недалеко: выйдя из гостиной, она поднялась на второй этаж, где жил аббат Карталь. Как все духовные особы, аббат Карталь вел жизнь размеренную, держался устоявшихся привычек, и не было случая, чтобы он изменил им за десять лет своего пребывания в Пюи. Этот вечер он, по обыкновению, проводил у приходского священника, от которого он, как всегда, ушел без четверти десять.
На колокольне приходской церкви пробило девять, так что Мари была уверена, что не застанет аббата дома, что ей и было нужно. Она также знала, что на кухне Марионы, служанки аббата, соберется обычная компания, состоящая из Марионы Жибер, служанки аббата Друэ, Бариоли и Тусенты Фабр, двух чрезвычайно набожных соседок, а также портного Сежалона и Этьена Лорана, привратника семинарии. Казалось, эта компания самой судьбой предназначалась для воплощения плана Мари в жизнь, поэтому она очень обрадовалась, когда, войдя на кухню, увидела, что все в сборе.
«Показания обоих священников — вот главное!» — неустанно повторяла она, стараясь убедить себя, что без показаний священников ей нет пути назад. Ее план был не только смелым, дерзким и рискованным, но и весьма опасным, потому что одно неверное слово — и подозрения против Жака только усилились бы, а результат ее затеи оказался бы прямо противоположным ожидаемому. Она внутренне трепетала при одной мысли о неудаче, но не за себя — страх был ей неведом, — а за своих хозяек и за Жака, которого она очень любила за его преданность дамам. Однако эти шесть человек, простодушно и искренно набожных, были столь наивны и не обладали ровным счетом никакой проницательностью, так что женщина с таким тонким и изворотливым умом, как она, могла не сомневаться в успехе.
По реакции, вызванной ее появлением, Мари Будон сразу поняла, что разговор шел о преступлении в Шамбла, которое со вчерашнего вечера сделалось в Пюи самой злободневной темой. Ее радушно пригласили принять участие в беседе, поскольку все думали, что ей известны подробности этого дела, покрытого глубокой тайной. Мари Будон села между Марионой Ру и Марионой Жибер, служанками обоих аббатов.
– Вы, наверно, говорите о случившемся с нами несчастье? — обратилась она ко всей компании.
– Да, бедная Мари, — ответила Мариона Ру. — Мы только что говорили, как жалко дам, потому что хотя и не живешь вместе, а муж все-таки муж.
– Вы правы, Мариона, — сказала Мари Будон, тотчас подладившись под манеры набожной компании. — Притом дамы так благочестивы, что не способны никого ненавидеть. Мне не хотелось бы говорить дурно о бедном покойнике и напоминать, как он был виноват перед моими госпожами, но даю вам честное слово, что сама видела, как они обливались слезами.
– Бедные дамы! — прошептал Лоран, привратник семинарии.
– Вы часто видите их в церкви, господин Лоран?
– И мы их тоже видим! — хором воскликнули пятеро остальных.
– Видели ли вы когда-нибудь набожность более искреннюю и светлую?
– Никогда! — вскрикнула вся компания, закатив глаза с тем умилением, которое отличает людей истинно верующих.
– А если бы вы знали их, как я! Незлобивы, как цыплята!
– Я представляю себе их испуг, когда они узнали об убийстве господина Марселанжа, — сказала Тусента Фабр.
– Скажите уж лучше отчаяние, — возразила Мари. — Душа разрывалась, смотря на них.
– А подозревают ли кого-нибудь, Мари? — спросила Бариоль.
– Трех человек в Лардероле.
– Ага! — с живостью воскликнула Мариона Жильбер. — А вы их знаете?
– Я их знаю, но не могу назвать имен. Они, возможно, невиновны, хотя я считаю их вполне способными на это, но не хочу навредить невинным.
Все восхитились ее деликатностью.
– Притом, как говорил вчера Жак Бессон графине, кто может считать себя вне подозрений? Клевета может коснуться самых добродетельных людей: и вас, и госпожи Теодоры, и Марионы Ру, и Марионы Жибер — словом, всех, известных своею набожностью.
Обе служанки густо зарделись. Им стало вдвойне лестно, что их включили в число самых добродетельных людей в городе и что они разделяют эту честь с такими женщинами, как графиня ла Рош-Негли и госпожа Марселанж.
– А! — воскликнула Мариона Ру. — Жак Бессон…
– Сказал это слово в слово вчера вечером, садясь за ужин, то есть в семь часов, после того, как он говорил с вами, выйдя из своей комнаты.
– Какой славный человек Жак Бессон! Вот уж честнейший, каких поискать! — вздохнула Мариона Ру.
– И какой кроткий! — добавила Мари Будон. — Незлобивый агнец!
– Мне кажется, вы ошибаетесь, — возразила Мариона Ру. — Это было третьего дня…
– Это было вчера, — настойчиво повторила Мари Будон. — Вы осматривали брюки господина аббата и разговаривали с Марионой Жибер, которая остановила Жака, чтобы справиться о его здоровье. Внимание женщины, столь уважаемой ее господами, очень ему польстило.
Мариона Жибер, приятно тронутая таким известием, вспомнила эти подробности, с уверенностью объявила, что все это случились накануне и без труда убедила в этом Мариону Ру. Каждый вечер в семь часов она осматривала брюки аббата, прежде чем убирала их, так же как и каждый день в то же время она разговаривала с Марионой Жибер.
– Поверите ли вы, что злые люди, подкупленные госпожой Тарад, осмелились заявить, будто Жака Бессона видели вчера идущего пешком из Пюи в Шамбла? Мог ли этот бедный Жак одолеть три мили пешком, когда он с трудом мог пройтись часок на солнце?
– Я собственными глазами видел не позже как вчера в два часа, — вскрикнул привратник семинарии, — как он тащился по улице, словно привидение!
– Вы видите, — живо подтвердила Мари Будон, — я ведь не тяну клещами слова ни из вас, ни из Марионы Ру, ни из Мариону Жибер. Вы все трое видели его вчера: вы, Лоран, в два часа дня, а они в семь часов вечера.
– И почему же эти люди так лгут? — простодушно спросила Тусента Фабр.
– Почему? — ответила Мари Будон. — Понятия не имею. И вот это-то и заставляет меня дрожать от страха, потому что я знаю госпожу Тарад: злее ее нет женщины на всем белом свете. Она такая коварная и такая хитрая, что от одного ее имени обе наши дамы бледнеют. И потом, — добавила она, понизив голос, — что касается религии, то это настоящая язычница.
Это описание вызвало у всех чувство ужаса и гнева, чем Мари Будон осталась очень довольна. Мнение о дамах, Жаке Бессоне и госпоже Тарад, высказанное ей и принятое собравшимися, было первой огромной победой, после которой ей показалось, что ее план безусловно увенчается успехом. Поэтому она поспешила воспользоваться благосклонным отношением своих слушателей, чтобы нанести последний удар.
– Дамы знают, что госпожа Тарад способна на все, — продолжала Мари Будон, — и представить себе не могут, чего она хочет добиться этой ложью. Они ведь настоящие ягнята, кроткие и простодушные, и от волнения места себе не находят. Вот только сейчас ее сиятельство сказала мне: «Мари, хотя мы все трое уверены, что Жак был с нами в этой самой комнате вчера с семи до девяти часов вечера, мне так тяжко обвинять эту женщину во лжи, несмотря на все зло, которое она нам причинила, что я была бы рада подтвердить свою уверенность свидетельствами двух таких благочестивых женщин, как Мариона Ру и Мариона Жибер, которые обе говорили с Жаком в семь часов, о чем он сразу же сказал мне, когда пришел к нам». Вот собственные слова графини, и потому она очень обрадуется и успокоится, когда я скажу ей то, что вы обе сказали мне, что говорили с ним, так же, как и Лоран, который тоже вчера видел Жака Бессона.
Успех этой изощренной комбинации был полным и превзошел все ожидания Мари Будон. Не только служанки обоих аббатов обязались формально подтвердить сказанное ими, воображая, что это истинная правда, но через час Бариоль и Тусента Фабр мало-помалу убедили себя в этом и даже утверждали, что видели Жака Бессона у дверей дома дам в этот самый вечер первого сентября. Наконец, портной Сежалон тоже припомнил, хотя и не совсем точно, что накануне вечером он обменялся с Жаком Бессоном несколькими фразами. Мари Будон торжествовала. Время приближалось к десяти часам; она встала, простилась со всеми и вернулась к своим хозяйкам, бормоча:
– Теперь я уверена, что оба священника на нашей стороне, а от этого зависит все.
Войдя в небольшую комнату, где она оставила дам и Жака Бессона, Мари увидела там аббата Карталя, который, как это иногда случалось, если он возвращался до десяти часов, зашел поговорить с дамами, прежде чем подняться к себе.
– Да, господин аббат, — говорила в эту минуту графиня, — вот что представляет собой доход с Шамбла. Поэтому мне необходимо занять тридцать тысяч франков под залог моего имущества.
– Вы удивляете меня, ваше сиятельство, — возразил аббат, действительно придя в недоумение. — А я-то думал, что господин Марселанж так хорошо управляет имением Шамбла!
– Его уже нет на свете, и я не хочу его ни в чем обвинять, — сказала графиня с выражением скорби на лице. — Но вот вам вся правда: мне нужны тридцать тысяч, пока я успею привести в порядок свои дела. Именно поэтому вы меня премного обяжете, если пришлете ко мне своего нотариуса.
– Я пришлю его завтра же, ваше сиятельство, если вам угодно.
– Да, завтра, пожалуйста.
Графиня умолкла, и аббат, воспользовавшись этим, спросил, обратившись к Жаку Бессону, сидевшему несколько позади дам:
– А как себя чувствует наш больной?
– Он очень устал от поездки, — ответила графиня. — Подумайте, пять часов протрястись в экипаже, да все за один день, — это слишком много для Жака, который еще так слаб.
– То же самое говорили и Мариона Ру, и Мариона Жибер, когда видели его вчера вечером в семь часов, — добавила Мари Будон. — Он так бледен, что похож на привидение.
– К счастью, — сказал аббат, вставая, — при той заботе, которой его здесь окружают, он непременно должен поправиться.
Аббат Карталь ушел, из приличия не упомянув об убийстве в Шамбла, о чем он уже разговаривал утром с дамами, которым проповедовал безропотность и покорность воле Провидения.
– Откуда ты? — спросила графиня служанку, когда та заперла дверь.
– Я провела час с Марионой Ру и с ее всегдашними гостями, которых и надеялась найти сегодня у нее на кухне.
– Зачем ты ходила к Марионе Ру? Что ты хотела от нее?
– Что хотела, то и получила.
– Что же именно?
– Вот что, — начала Мари Будон самым будничным тоном. — Мариона Ру и Мариона Жибер очень хорошо помнят, что видели Жака Бессона вчера вечером в семь часов и даже заметили его бледность и слабость, как я это и сказала при господине аббате.
– Полно! Это невозможно! — с изумлением вскрикнула графиня.
Теодора и Жак Бессон, не спуская глаз со служанки, с волнением ожидали раскрытия этой тайны. Мари Будон подробно пересказала все, что произошло на кухне аббата Карталя.
– Теперь, — добавила она, — оба аббата у нас в руках, остается сделать очень немного для того, чтобы заручиться их свидетельствами, но это уже ваше дело.
– Мое дело! Что ты хочешь этим сказать? Объяснись.
– Все очень просто: вам надо только время от времени напоминать обоим аббатам, играя в карты и разговаривая с ними, как были взволнованы их служанки, увидав бедного Жака таким бледным и слабым в тот злополучный вечер первого сентября, когда господин Марселанж…
– Довольно! — перебила ее Теодора.
– Вы понимаете, — спокойно продолжала Мари Будон, — что постоянно напоминая им об этом обстоятельстве, вы так хорошо запечатлеете его в их умах, что они никоим образом не станут сомневаться по этому поводу и будут в случае необходимости готовы это засвидетельствовать.
– Я думаю, что она права, — прошептала графиня. — Пойдемте спать; за всем, что происходит у нас в доме, несомненно наблюдают, так что очень важно не изменять своим устоявшимся привычкам.
Назад: XVI
Дальше: XVIII