VIII
Заключения и комментарии

Ошеломленный неудачей у Петтибона, Боб шел по улице Пикадилли, предаваясь горьким размышлениям.

«Никогда не встречал ничего подобного, – говорил он сам себе. – Какой грубиян этот янки! Я должен был побить его палкой и удивляюсь, почему этого не сделал. Разве нужно было унижать себя этими уступками! А ведь все так хорошо начиналось! Отец дал согласие, Дерош также, все шло как нельзя лучше. Я мог стать великим путешественником, я удивил бы весь свет и потешался бы надо всеми. Прощай, моя мечта! Самое худшее, что дома надо мной станут насмехаться! Не следовало говорить о своих планах. А мои товарищи? Я уже слышу их насмешки! Признаться, они будут правы: я был, к несчастью, очень жалок перед этим янки. Умеете ли вы мыть пол? Сучить канаты? Вы, может быть, чистильщик сапог? А эта идея позвать на аэроплан только негров! Ах, прекрасная история, нечего сказать! Нужно пойти в клуб и рассказать все самому…»

Составляя в уме забавный рассказ о своей беседе с мистером Петтибоном, Боб немедленно направился в клуб «Мельтон». Действительно, его рассказ имел огромный успех. Никто даже не подумал смеяться над ним, выслушав его забавный рассказ об этом приключении. Все отнеслись к Бобу с трогательным сочувствием, каждый стал распространяться на тему американской невежливости. А вскоре принялись разбирать мотивы, заставившие Оливье Дероша принять такие строгие меры и доверить дело американскому истукану.

– Оливье Дерош уже показал нам свои дурные стороны! – ядовито заметил лорд Эртон, который не мог простить французу отказа в полете на аэроплане. – Лично я никогда не сомневался, что этот франт скоро снимет маску. Никто здесь, я думаю, не станет отрицать, что я с самого начала боролся против всеобщего восхищения этим иностранцем.

– Что же вы находите необыкновенного в его поведении? – спросил майор Фэйрли.

– Как! После того приема, который ему оказали в Лондоне, после гостеприимства, каким он пользовался у нас…

– Вы хотите, чтобы он предоставил нам часть доли в своих предприятиях и барышах? Слишком большая плата за гостеприимство, признайтесь!

– Наконец, Петтибон вел себя не особенно любезно, вряд ли вы станете с этим спорить. Предлагать Бобу Рютвену чистить сапоги! Я считаю это возмутительным и, думаю, не ошибусь, утверждая, что и лорд Темпль такого же мнения.

– Не забывайте, что Оливье Дерош не участвовал в этом деле, – заметил лорд Темпль; после того, как он пригласил Оливье в свой дом, он считал нужным защищать француза. – Петтибон, как это часто случается с подчиненными, превысил полномочия, которыми наделил его хозяин. Понимал ли этот янки, как далеко ему до Рютвена?

– На мой взгляд, – вмешался Отто Мейстер, который очень внимательно слушал этот разговор, вставив в ухо слуховую трубку, – на мой взгляд, в данном происшествии всех привлекает именно то, что это предприятие величайшей важности и что место на «Галлии» будет выделено лишь счастливчику.

– Я разделяю мнение господина Отто Мейстера, – сказал лорд Темпль с чувством собственного превосходства. – Оставляя при себе мнение относительно самой личности мистера Дероша, я сожалею, о чем объявляю во всеуслышание, что никто из наших соотечественников не приглашен принять участие в его экспедиции. В целом, из кого состоит экипаж?

– Из негров, американца и француза.

– Будучи изобретателем машины, француз имеет полное право занимать на ней главное место, – вставил Фицморис.

– Согласен, – торжественно произнес лорд Темпль. – Но и Англия должна быть представлена в этом мероприятии. Если бы он пригласил в путешествие хотя бы одного знатного англичанина (было понятно, кого подразумевал его светлость), наша честь была бы спасена. Я не могу относиться спокойно к тому, что мы, англичане, первые и лучшие исследователи и путешественники, не принимаем участия в экспедиции. Я возмущен таким поступком!

– Но что нам дает право на это? – воскликнул Фицморис. – Положа руку на сердце, обратимся к истории. Если нам, англичанам, попадалась хорошая добыча, мы никогда не предлагали соседу разделить наш пирог! Никто так охотно не ухватился бы за него зубами, как я, клянусь! Но если нас не приглашают, нужно смириться с ситуацией. Вы того же мнения, Фэйрли?

– Вовсе нет! – отрезал майор. – Мое мнение таково: если с нами не делятся по доброй воле, надо применить силу!

– О! Силу… громко сказано. А какую силу? Вы придумали средство?

– Я? Увы… Да если бы и придумал, то сохранил бы в секрете или по крайней мере поискал другие пути…

На этом беседа закончилась, и каждый погрузился в свои мысли.

Дома Боб встретил не такую благосклонную аудиторию, как в клубе. Разочарованные сестры осыпали его ядовитыми насмешками.

– Прощайте, мои рубины! – вздохнула Мюриэль.

– И моя библиотека! – сказала Полли.

– И мои лошади! – добавила Марта.

– И бесплатная лечебница для мамы!

– Чистить сапоги, имея трость с золотым набалдашником под рукой и монокль в глазу, это прекрасная идея. Петтибон – гениальный человек! – съязвил Боб.

– Говоря откровенно, милый Боб, вы позволили ему издеваться над вами… На этот раз вы были не на высоте!

– Хорошо говорить! Посмотрел бы я на вас на моем месте!

– Честное слово, я бы держала себя лучше.

– В самом деле? Хотя, действительно, в колкостях вы не имеете себе равных, Марта!

– Особенно мне нравится устав! – воскликнула Мюриэль. – Можно подумать, что он составлен специально для вас, милый Боб!

– Вот тебе раз! – возмутился Боб.

– Да, это бросается в глаза. Документ, если не весь, то по крайней мере в отдельных статьях, был составлен в ту минуту, как вы пришли.

– А ведь и правда! – согласился уязвленный Боб. – Эта отвратительная обезьяна нарочно говорила про негров, чтобы меня допечь. Но я вас уверяю, что устав очень хорошо составлен. Все предусмотрено: и беспрекословное повиновение, и стирка белья…

– Бедный Боб! Он должен был сам себе стирать и гладить белье!

– Да еще водой в строго ограниченном количестве!

– Я думаю, ваши воротнички и манжеты не имели бы такого блеска. Было бы забавно посмотреть, как вы сами держали бы утюг и разводили крахмал.

– Мужчины могут прекрасно исполнять женскую работу, если возьмутся за нее.

– Какие же это мужчины?

– Да, например, парижские портные.

– Охотно соглашусь. Но стирка белья – только ничтожная часть этого дьявольского устава. По уставу есть, по уставу спать, быть приговоренным к молчанию… С преступником и то поступают лучше!

– И при этом непрерывная работа. Решительно, Боб, вы пошли по ложному пути, избрав карьеру, не соответствующую вашим способностям.

– Ах, вы можете смеяться надо мной сколько вам угодно и будете тысячу раз правы! Я ни на что не годен и сожалею, что не знаю никакого ремесла…

Между тем летательная машина, которая строилась на заводе Стальброда под руководством Оливье Дероша, привлекала к себе всеобщее внимание. Все газеты держали специальных агентов, которые следили за постройкой судна. Каждое утро журналисты собирали читателям новые подробности.

Все уже знали, что «Галлия» достигает 150 метров в ширину и 80 метров в длину и снабжена двенадцатью массивными винтами, которые приводятся в движение шестью паровыми машинами; эти машины с четверной тягой имеют печи из платины, отапливаемые парами нефтяного масла.

«Галлия» берет топлива на 50 часов. Ее средняя скорость равняется 120 километрам в час. Продолжительные опыты привели к заключению: этого совершенно достаточно, чтобы победить сопротивление воздуха при определенном наклоне аэроплана к горизонту. Благодаря силе паровых машин и быстроте движения, которой достигает аэроплан, скользя по воздуху почти горизонтально, тяжесть летательного аппарата является малозначащим фактором.

Мост, или палуба аэроплана, сделан из листа алюминия. На нем настелен паркет из лимонного дерева. Каждая из шести паровых машин, расположенных по двум параллельным линиям, спереди и сзади, имеет свое отдельное помещение для топки, установленное на настиле из горного льна. Эти машины не только служат для движения вперед, но еще и развивают силу для электрического освещения и силу, которая поднимает и опускает 104 колоссальных «ноги», на которых расположен весь механизм.

Каждая из этих «ног», высотой в 20 метров, состоит из каучукового цилиндра, наполненного водородом и охваченного тонкой стальной пружиной. Становясь вертикально на землю, эти эластичные столбы под тяжестью аэроплана опускаются на два метра. Поднятые под наружной стороной площадки, они образуют двадцать шесть рядов подушек, в каждом – по четыре воздушных подушки, касающиеся одна другой; в таком виде они служат плотом в случае падения летательной машины в воду. Двенадцать винтов расположены в два ряда с обоих концов аэроплана между «ногами», и покрыты алюминиевой сеткой.

На палубе возвышается двухэтажный деревянный дом. В нем помещается салон с верандой, столовая, приемные комнаты и кабинеты, а впереди – места для экипажа. Там и сям виднеются ящики с редкими цветами, спасательные лодки и ботики для прогулок, скорострельные пушки, палатки из полосатого тика, навес для подзорной трубы и всевозможных приборов. Палубу окружает шелковая сетка, которая держится на блестящих медных столбах. С виду вся конструкция напоминает сад из отполированных деревьев, среди которых разбросаны легкие постройки и проложены аллеи.

Что касается внутреннего убранства, то оно просто, но в то же время элегантно: мягкие диваны, толстые ковры, удобные постели, кресла-качалки, уборные и умывальные комнаты – все отличается изяществом и тонким вкусом.

Мистер Оливье Дерош рассчитывал, как говорили, совершить путешествие из Лондона в Тибет за 67 часов. С таким запасом топлива, какой мог поднять аэроплан, можно было ограничиться только одной остановкой в пути, чтобы запастись новым. Но Оливье Дерош предпочел устроить две – в гаванях, доступных европейским кораблям, где его агенты должны были приготовить резервуары с топливом. Остановки намечались в Александрии, на Средиземном море, и в Коломбо, на Цейлоне. За 16 часов достигнуть Александрии, за 28 часов добраться до Коломбо и за 18 часов – до границ Тибета, 6 часов уйдет на обе остановки. Итого – всего 67 часов от Лондона до Тибета, что составит немногим менее трех суток.

Все эти подробности только разжигали желание несчастного Боба участвовать в экспедиции. Каждое утро за завтраком он читал в газетах свежие новости о проекте Оливье Дероша и выслушивал от семьи насмешливые комментарии. Вполне естественно, что у него появилось желание избавиться от этих надоедливых приставаний и исчезнуть на несколько месяцев со сцены лондонского света. Но главное – Бобу не давала покоя мысль, что он не пригоден ни к какому серьезному делу.

Боб рассказал отцу, что хочет уехать из страны. Совершенно напрасно! Мистер Рютвен стал высчитывать все его будущие траты, указал на большие счета поставщиков и в заключение объявил, что не видит никакого резона тратить деньги на такую ерунду.

– Мой дорогой Боб, если вы хотите съездить за границу, то почему бы и нет, только не рассчитывайте на мои средства!

Боб пожал ему руку, а затем простился с матерью и сестрами, не сказав, сколько времени будет отсутствовать. Юноша сел в поезд, идущий к Хэмптонской верфи, где стояли два его судна. Он продал их своему управляющему за часы, ему же отдал свою верхнюю одежду. В матросском костюме, шароварах и парусиновой шапке он спустился к Темзе, где нанялся на первый попавшийся пароход.

Это был большой торговый пароход «Эдинбургский замок» капитана Лоусона, который собирался везти в Швецию сахар и кофе. Капитан не возлагал больших надежд на праздношатающегося белоручку, которого привел к нему один из его морских агентов. Но тут заболел один из кочегаров, и Боб согласился заменить его на тех же условиях, то есть без определенного жалованья. Его несложные обязанности состояли в том, что он должен был под начальством старшего кочегара время от времени кидать каменный уголь в большую печь. Без всяких формальностей Роберт Рютвен был записан в корабельную книгу и два часа спустя уже стоял на своем посту, то есть на тридцать футов ниже грузовой ватерлинии.

Мрачное помещение, заставленное желтыми сундуками, на которые, вероятно, на ночь клали матрасы, выглядело ужасно. Но странная вещь, Боб никогда не чувствовал себя так легко, как теперь, когда вошел в это скромное и простое убежище. Он смеялся, напевал себе под нос и был в восторге.

– Кочегар на корабле «Эдинбургский замок» – это мое призвание! – радовался англичанин. – Значит, я хоть на что-то годен в этой жизни!